Текст книги "Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012"

Полтора месяца на 131-м ЗИЛе

Одна из самых прекрасных экспедиций, в которой я принимал участие, состоялась осенью 1993 года. Это был целый комплекс экспедиционных работ, осуществлявшихся в течение полутора месяцев на трех курганных могильниках эпохи ранних и поздних кочевников, расположенных в трех разных районах Челябинской области. Естественно, будучи прекрасной, эта же экспедиция была и одной из самых безумных. Прекрасным в ней было всё: постоянный холод той осени; наша экспедиционная машина ЗИЛ-131 с брезентовым тентом на кузове, постоянно уделанная в грязи до крыши; невероятная находка трёхярусного сарматского погребения; похлебка из голубей и картошка с барсучатиной; раскопы, из которых, прежде чем начинать работу, надо было вымести снег; удивительные, идиотские или опасные истории, в которые постоянно «влипал» наш отряд; и люди – конечно же, главное – люди… Но обо всем по порядку.

Тот самый ЗИЛ-131 и его шофёр Юрий

Археологическая экспедиция осени 1993 года носила хоздоговорной характер. Ее задачей было раскопать несколько археологических памятников, которые находились в угрожаемом состоянии и вскоре должны были разрушиться или быть разрушенными в результате строительства. Экспедицию проводила существовавшая в то время замечательная организация – Археологическое научно-производственное предприятие при Челябинском фонде культуры, сокращенно АНПП. Общее руководство экспедицией осуществлял Сергей Геннадьевич Боталов, но непосредственно на месте он возглавлял работы лишь на некоторых этапах – как у всякого начальника экспедиции, у него было много других дел. Постоянными руководителями отряда были два недавних выпускника исторического факультета Челябинского университета – Константин Бабенков и Руслан Галиуллин, которого чаще звали Русик. Полевой отряд состоял из нескольких молодых парней, набранных по разным челябинским вузам и экспедициям: Вадим Сунгуров, уже окончивший университет и работавший учителем в школе – вскоре он перешел на работу в милицию; Антон «Тони» Наумов и Коля Цветков – студенты Челябинского пединститута; я, Костя Жаринов, Даниил Дильман, Денис Лузин, Алексей Куликов, Денис Гаврилов – студенты университета; экспедиционные водители Паша, Дима и Юра; и одна-единственная девушка, студентка университета Света Деветьярова, в которую, естественно, была влюблена половина нашего отряда. По ходу экспедиции к нам приезжал археолог из университета, сегодня – крупнейший специалист по ранним кочевникам Южного Урала, Александр Дмитриевич Таиров.

Первая задача, которую поставили перед нами: раскопать большой курган эпохи ранних кочевников, расположенный в районе поселка Северный Нагайбакского района, насыпь которого была сильно повреждена современным грабительским вкопом. Курган был крупный, высотой под два метра, и располагался на огромном пшеничном поле. Чтобы вскрыть насыпь такого кургана вручную, нужен отряд больше пятидесяти человек и больше месяца работы, нас было десять и на всё про всё – две недели. Но методика допускает снятие таких насыпей бульдозером – естественно, с соблюдением целого ряда требований. На бульдозер наше руководство и рассчитывало. Для того чтобы бульдозер прошел к кургану, сначала нужно было прокосить ему дорогу в пшенице комбайном – иначе он просто убил бы всю пшеницу, по которой проехал, – втоптал бы ее в землю и сделал несобираемой. Комбайна мы ждали пару дней, за это время разметили на кургане две бровки, отнивелировали насыпь и изготовили волокуши, о которых я расскажу несколько позже.

Константин Бабенков

Поселились мы в деревенской гостинице. Кто не жил в таких заведениях – очень рекомендую, ценный жизненный опыт. На городские гостиницы их деревенские собратья не похожи никаким боком, а похожи они на общежития, как правило – на убитые такие общаги. Народ в них живет разный, мне встречались даже иностранные специалисты. Но, как правило, конечно, живут люди попроще. Мы заняли в гостинице поселка Северный три или четыре комнаты, а в соседних с нами «номерах» на том же этаже жили челябинские шофера. Их отправляли в поселок на период уборочных работ из какого-то челябинского ПАТО, они обеспечивали доставку зерна на элеваторы. Зерна было много, здешний совхоз был очень мощный и к тому моменту еще не загнулся. Что стало с ним потом – не знаю, вероятно, ничего хорошего: к концу 1990-х крепкие хозяйства в зауральской степи погибли почти все, лишь относительно недавно начался процесс возрождения некоторых из них…

Шоферов было десятка два человек, командировку в поселок Северный они рассматривали как хорошую форму отдыха, считали себя неотразимыми для местных женщин и настойчиво распространяли информацию, что якобы в Северном женщин гораздо больше, чем мужчин. Каждый вечер в их комнатах дым стоял коромыслом, водка лилась рекой, женщины визжали, музыка гремела, и вообще происходило всяческое веселье – или, во всяком случае, что-то такое, что считали весельем командированные шофера.

Мы на их фоне были аскетами, анахоретами и стоиками. Утром мы тихо и мирно грузились в тентованный ЗИЛ-131 и выезжали на курган, вечером возвращались, умывались, ужинали в деревенской столовой, потом какое-то время общались друг с другом, негромко пели песни, курили в холле, играли в нарды, иногда выпивали на всю компанию одну-две бутылки водки, пытались ухаживать за нашей Светой – ухаживали по-разному, но, как правило, достаточно спокойно, так, что не напрягали ни товарищей, ни саму Светлану, которая относилась ко всем ровно и спокойно и ни на чьи ухаживания не откликалась. При этом деревенских девушек, с которыми столь шумно гуляли шофера, наша студенческая команда, похоже, вообще не воспринимала как существ одного с нами биологического вида – во всяком случае, ровным счетом никакого интереса к ним никто из нас не проявлял. Да и выматывались мы весьма основательно: стоял довольно холодный сентябрь, работать приходилось целый день на открытом воздухе, без всякого шанса где-нибудь согреться (от кургана до поселка было километров десять бездорожья), периодически лили дожди, и многие из нас постоянно ходили простуженными.

Однажды на раскопе нас застал сильный дождь, а наш ЗИЛ-131 ушёл куда-то по делам и его не было. Пошли в сторону Северного пешком, но пешком по полю под дождём – это, как говорится, врагу не пожелаешь. К счастью, встретили комбайн, который вызвался нас подвести – кто-то сел в кабину, а остальные поместились в бункере. Путешествие по полю в бункере комбайна – это было сильно!

Работы на кургане начали с того, что разметили две параллельные «бровки» – стенки земли, между которыми должен был работать бульдозер и по которым в дальнейшем можно будет изучить структуру насыпи кургана – стратиграфию, т.е. последовательность слоев грунта. Когда пришел бульдозер, наши молодые руководители немного ошиблись, определяя порядок его работы. Сначала они срезали бульдозером обе полы кургана – по сторонам от двух бровок, а потом машина начала послойно снимать центральную часть насыпи, расположенную между бровками.

Тут выяснилось, что делать надо было наоборот – сначала выбрать центр, а потом уже срезать периферийные участки. Дело в том, что насыпь в центре была не очень прочной – помимо глубоких грабительских вкопов она была «изъедена» многочисленными барсучьими норами. При этом насыпь была высокой, около двух метров, и бульдозер вынужден был высоко взбираться, чтобы срезать ее как положено, ровными слоями начиная с самой макушки. При этом тяжелая гусеничная машина забиралась на двухметровую высоту и начинала там с натугой двигать землю, по бокам от нее стояли две неширокие стенки земли, оканчивающиеся двухметровыми же обрывами. Причем и эти стенки, и основной массив снимаемой земли представляли собой своеобразный «сыр», пронизанный множеством отверстий.

Бульдозер тяжело ворочался наверху, периодически слегка заваливаясь в обрушивающиеся проходы нор, а мы смотрели на все это с некоторым ужасом, понимая, что в любой момент весь этот массив земли может повалиться вместе с машиной. К счастью, этого не произошло.

Наша задача была – рубить землю, стоя на бровках, и отбрасывать ее в колею бульдозера. Пользуясь моментом работы техники, нужно было успеть максимально очистить бровки от всей лишней земли – потому что потом удалять ее из раскопа придется вручную. Кроме того, Константин как руководитель раскопа ходил непосредственно за ножом бульдозера, наблюдая возникающий между ножом и гусеницами зачищенный участок грунта и отслеживая, не появятся ли в насыпи какие-либо конструкции или находки, чтобы успеть остановить технику.

Как я уже говорил, весь курган был пронизан барсучьими нормами. И вот когда бульдозер работал уже практически на уровне материка, из-под его гусениц выскочили два крупных барсука – точнее, барсук, и барсучиха! Женщина барсучьего племени, тяжело раскачиваясь на бегу, скрылась в пшенице, а вот мужчине повезло гораздо меньше. Он не смог удержаться на осыпающемся грунте, съехал обратно в свою нору – и бульдозер придавил его краем гусеницы. Конечно, это была случайность, трактористу в кабине вообще не видно, что там происходит у него непосредственно под гусеницами.

Антон Наумов

На одних передних лапах здоровенный барсук пытался уползти в пшеницу. Вся задняя часть его тела была парализована, судя по всему, у него был перебит позвоночник. Барсук был очевидный нежилец на этом свете, его нужно было добить. Один из моих товарищей достал здоровенный нож, который постоянно носил с собой, подошел к зверю и попытался ткнуть им барсука – по-моему, закрыв при этом глаза. Первая попытка не удалась. Вторая – тоже. Интеллигенция, итить ее налево. Резать кого-либо ножами у нас обычно не получается, даже если мы и таскаем их с собой.

Мгновенно осознавший ситуацию экспедиционный шофер Паша высказал эту же мысль простым и понятным языком, подошел к барсуку, прижал его за шею к земле черенком лопаты, открыл перочинный ножик и перехватил зверю горло. Тот забился и затих.

Барсук – это много мяса и еще целебный барсучий жир, которым можно лечиться от простуды. Разделать и приготовить барсука наши замечательные руководители поручили мне – я как раз был в тот день дежурным по хозяйству. Ох… Не уверен, что к тому времени мне приходилось разделывать хотя бы курицу, а ведь барсук – здоровенное животное. Я проклял всех: и барсука, и тракториста, и руководителей, я устал неимоверно и весь изгваздался в крови и мясе, но барсук был разделан, жир отделен от мяса (его перетопили и впоследствии пили с чаем или мазались им при простудах), а мясо было приготовлено с картошкой. Оно получилось жестковатым – но зато его было много.

По результатам этой эпопеи Тони Наумов написал замечательную заунывную и жалостливую песню, которую пели в экспедиции холодными осенними вечерами.

 
Дует ветер, дует месяц, дует два. Дует год.
Только голод не задует этот ветер, не пройдет.
Может, ужин залечит его, как река, а пока
Барсуки, мне без вас жить не стоит.
Отучили в институте от еды – вот напасть,
Как бы нам таким макаром на тот свет не попасть,
Ведь нельзя без еды, без еды столько лет,
Барсуки, мне без вас жить не стоит.
Все курганы по кусочкам разобрать – и достать,
Барсуков со всей земли мне б поймать, мне б поймать,
Сколько было бы мяса и шкварок в ночи – хоть кричи,
Барсуки, мне без вас жить не стоит.
 

Бульдозер закончил свою работу и уехал с кургана. Теперь на месте древней насыпи стояли две длинные двухметровой высоты стенки – бровки. Их нужно было зачистить для того, чтобы была видна структура насыпи, в том числе – деревянной конструкции, которая располагалась в древности над могильной ямой, а затем зачистить весь материковый грунт, до которого снял насыпь бульдозер. На зачищенном материке можно будет увидеть очертания могильных ям и иных объектов или сооружений.

Началась долгая работа лопатами: нас было всего десять человек, а курган – огромный. Кроме того, у нас совершенно не было носилок, на которых в экспедициях обычно оттаскивают в отвал отработанный грунт. Острый разум наших руководителей нашел ответ – носилки надо заменить волокушами. Мы наведались на кладбище умершей сельскохозяйственной техники, расположенное в окрестностях совхозного машдвора, и оторвали от какого-то брошенного комбайна несколько железных деталей, более-менее подходящих по форме. Далее мы привезли их на курган, привязали к этим деталям веревки, и вот теперь мы насыпали в них грунт и оттаскивали его за веревку в сторону отвала. Всю прелесть этого занятия описать сложно, это надо делать самому: из часа в час, изо дня в день тащить за врезающуюся в руки веревку тяжеленную, угловатую металлическую бандуру по неровному грунту. Совершенно безумное занятие, носилки – это просто радость и счастье по сравнению с таким способом удаления грунта.

Вообще говоря, нам невероятно повезло. В ходе зачистки в верхней части одной из бровок обнаружился край керамического сосуда. Русик принялся за расчистку – и оказалось, что в бровку аккуратно вписалось средневековое впускное погребение с большим гончарным кувшином и несколькими нитками интересных бус. Если бы бровку провели на метр левее или правее – это погребение, безусловно, было бы полностью снесено бульдозером, возможно, только отдельные кости и бусинки мы смогли бы вытащить из-под его ножа. А так перед нами был хорошо расчищенный, полностью сохранившийся интересный объект.

А вот с центральной могильной ямой всё было гораздо хуже. Судя по размерам и расположению кургана, эта яма должна была относиться к раннему железному веку и принадлежать, скорее всего, сарматским кочевникам. Однако некоторое время назад в яму, возможно – в очередной раз, лазили грабители, рассчитывавшие поживиться в ней чем-нибудь ценным. Как обычно бывает, их расчеты, скорее всего, не оправдались, однако основная проблема была даже не в них самих, а в том, что оставшуюся после грабителей глубокую яму в центре кургана кто-то из местных скотоводов использовал как скотомогильник – место захоронения павших, вероятно – от болезни, овец. Этих овец там было захоронено определенно больше двадцати штук. Овцы находились в состоянии полураспада, т.е. их мягкие ткани уже в значительной мере распались, а вот шкуры, жилы, связки и тому подобные более долговечные части еще проходили процедуру гниения. В общем, вычерпывать из грабительской ямы эти гниющие овечьи остатки представлялось нам какой-то безумной задачей, и делать это мы поначалу не решились, сосредоточившись на других участках работы.

Тем временем разнообразные события начали происходить в поселке Северный. Сначала последовало маленькое событие. Мы с Тони немного задержались в деревенской столовой, остальные наши товарищи уже отправились в гостиницу. Только мы вышли на крыльцо, как к нам подошел какой-то местный дед, находившийся, вероятно, в состоянии белой горячки. Он начал громко кричать, что мы с Тони – негодяи, которые только что устроили в столовой дебош, всё там изгадили и перевернули. По улице шло несколько деревенских мужиков, они заинтересовались этими криками и подошли разобраться. Пока один из них ходил в столовую – выяснить, что же мы там такое натворили, остальные готовились нас бить. Потом посланец вернулся, дал в ухо мужику-провокатору, и бить нас раздумали.

Эта незначительная история была своеобразным знаком-предупреждением, только мы его не поняли. Второе предупреждение оказалось существенно более серьезным. В гостиницу заявился здоровенный местный мужик, который левой рукой тащил за волосы свою жену (волосы были длинными, и он намотал их на кулак), а в правой руке имел здоровенный нож-свинорез. Он пришел искать того негодяя, который соблазнил его молодую супругу, и решающий этап его поиска происходил в нашем расположении, поскольку под подозрение попал один из экспедиционных шоферов. Я не буду рассказывать в подробностях эту дикую историю, отмечу только, что по ее результатам не все участники были целы, зато все остались живы – а это уже было ценно.

Через два или три дня наступила ночь великой битвы. Молодежь поселка Северный долгое время терпела возмутительное поведение челябинских шоферов – наших соседей по гостинице, которые беззастенчиво и весьма успешно ухаживали за северными девушками. Возмущение копилось в сердцах северных парней – и, наконец, нарыв лопнул. Вооружившись кольями и обрезками арматуры, изрядно выпив для храбрости и куражу, северные парни поздно вечером атаковали гостиницу. Челябинские шофера не растерялись и вступили в бой. Наш экспедиционный отряд поставил своей задачей сохранение нейтралитета. Теоретически это было несложно, поскольку никаких претензий к нам ни одна из воюющих сторон не имела, однако на практике, когда на этаже идет суровая массовая драка с использованием разнообразных бытовых предметов, сохранить нейтралитет является чрезвычайно сложной задачей.

У нас было одно ружье, однако оно было незарегистрировано и вообще грозить им было глупо: местные могли бы без труда выставить гораздо более многочисленный арсенал, поэтому ружье спрятали под матрас. Помню, долго убеждал одного из своих товарищей убрать нож и взять, по моему примеру, кирпич, поскольку пырнуть кого-нибудь ножом – это однозначно «статья», а стукнуть кирпичом – вполне возможно, нет.

Дважды в наше расположение врывались разгоряченные группы местных, вооруженные окровавленной арматурой. Оба раза всё повисало «на грани», однако таланты наших руководителей как переговорщиков, отсутствие к нам каких-либо реальных претензий, а также наша относительная многочисленность и боеготовность позволили решить дело миром.

К середине ночи шофера получили подкрепление откуда-то из окрестных поселков, где работали командированные из того же ПАТО, и перешли в наступление. Местная молодежь попыталась укрыться в клубе, однако шофера разнесли двумя КамАЗами ажурный бетонный забор вокруг клуба и предприняли штурм. В этот момент в конфликт вмешались местные взрослые мужики, многие из которых уже не первый год приятельствовали с приезжими шоферами. Им удалось развести враждующие стороны и прекратить конфликт.

Несколько человек попали в больницу, однако все, к счастью, остались живы. Потом нам рассказали, что такие битвы являются доброй местной традицией и происходят каждую осень. Единственный раз местные парни использовали в качестве оружия заточенные электроды, которые они метали в шоферов и тем самым тяжело искалечили и чуть не убили несколько человек; в тот раз понаехала районная милиция, было громкое разбирательство, и кого-то из местных посадили. С тех пор воюющие стороны пользуются только конвенционным оружием.

Через два или три дня на ГАЗоне-вахтовке, будка которого была украшена надписью «АНПП», прибыло руководство нашей экспедиции. Сергей Геннадьевич Боталов намеревался лично возглавить работы отряда на следующем археологическом памятнике. Обнаружив, что мы все еще не вычерпали скотомогильник, располагающийся в грабительском вкопе в центре кургана, он дал распоряжение нам с Вадимом немедленно выполнить эту работу, поскольку под гниющими овцами вполне могли уцелеть какие-то части древнего погребения. Мы взяли лопаты и встали на работу.

Да, эта работа была крайне неприятной. Вытаскивать из земли полуразложившиеся трупы овец – веселого мало. Но за несколько часов мы их все успешно достали, расчистили грабительский вкоп, «сели» на дно могильной ямы, и вставший на ее расчистку Константин обнаружил в углу ямы несколько разрозненных человеческих костей и один трехлопастной втульчатый бронзовый наконечник стрелы – во всяком случае, по это находке получилось уверенно датировать курган в рамках раннего железного века.

Сергей Геннадьевич Боталов

Вечером состоялась охота. Сергей Геннадьевич привез еще несколько ружей, и весь старший состав экспедиции отправился добывать уток. Перед этим начальник экспедиции, как наиболее опытный охотник, объяснил всем остальным, что стрелять утку на воде не надо – ведь у нас нет собаки, которая поплывет за ней по ледяной реке; а бить их надо влет. Именно так стрелял он сам. Будучи человеком со взрывным, холерическим темпераментом, Сергей Геннадьевич бил исключительно по стаям уток и начинал стрелять, как только стая появлялась в поле его зрения. К сожалению, в этот раз его тактика не принесла удачи.

Костя, человек спокойный, интеллигентный, с темпераментом, скорее, флегматика, подкрадывался по камышам к плавающим на воде уткам, вспугивал их криком и после этого, как ему и сказали, пытался стрелять поднятую птицу влет – однако, к сожалению, и его удача обошла стороной.

Добыл птицу только Русик. Будучи хитрым татарином и здоровенным мужиком с темпераментом сангвиника, он осторожно подкрался к воде, обнаружил плавающую там утку, спокойно прицелился и уложил ее на месте. Утка осталась плавать в реке. Русик разделся, попробовал ногами воду и оделся обратно – было очень холодно.

В этот момент на звук одиночного выстрела к Русику подтянулось несколько участников и наблюдателей охоты. Самые бурные эмоции проявил Сергей Геннадьевич, он начал громко уговаривать удачного стрелка: «Русик, первая утка в сезоне, надо достать, не бойся, плыви, если что – я тебя вытащу». Русик снова разделся и поплыл. Доплыв до утки, он взял ее в руку, повернул обратно, и тут от холода у Русика свело судорогой обе ноги. «Тону!» – успел крикнуть он и пошел ко дну. Стоявшие на берегу люди засуетились, Сергей Геннадьевич скинул сапоги, готовясь плыть на помощь. Тем временем Русик дошел до дна и остановился, река оказалась ему по грудь.

Когда Русик выбрался на берег, первым делом принялся растирать наиболее уязвимые части тела, а первыми его словами было: «Меня ж теперь жена из дому выгонит, зачем я ей такой буду нужен». Впрочем, всё обошлось, и он даже не простыл. Правда, подстреленная птица оказалась не уткой, а лысухой, чье мясо пахнет рыбой и отнюдь не считается деликатесом – однако будучи приготовленной с большим количеством картошки, да под водку, прошла просто на ура.

Той ночью экспедиция отмечала завершение раскопок в районе поселка Северный. Это получилось сильно. Когда наутро мы выбрались из своих комнат – соседи-шофера глядели на нас с проснувшимся уважением. «Да вы, мужики, оказывается, тоже можете гульнуть так, что все трясется и падает», – говорили их взгляды. У меня, правда, сильно болела правая рука: в процессе гуляния я на спор поднимал обоих наших шоферов одновременно; поднял успешно, но связки несколько растянул.

Погрузив экспедиционное оборудование и погрузившись сами в тентованный кузов 131-го ЗИЛа, мы направились к следующему объекту раскопок. Это был одиночный курган на окраине поселка Наваринка в Агаповском районе Челябинской области. Ехать было очень холодно, ветер задувал через щели брезента, кончался сентябрь.

Курган, который нам предстояло раскопать, стоял на самом краю глубокого заброшенного карьера на окраине села. Борта карьера размывались водой и постепенно обрушивались вниз, вместе с ними рушилась и насыпь кургана – не менее трети ее уже рухнуло, вскоре оставшаяся часть должна была тоже погибнуть. Если не раскопать этот курган в ближайшие годы – он просто перестанет существовать.

На вершине кургана стоял старый геодезический знак – тригопункт, большая металлическая тренога. Она тоже должна была вскоре обрушиться в карьер, поэтому руководителю экспедиции Сергею Геннадьевичу удалось получить в Екатеринбурге, в каком-то окружном управлении, разрешение на снос тригопункта. Однако при этом его обязали изъять зарытую в центре тригопункта металлическую капсулу, в которой содержались точные географические координаты и еще какие-то данные этого геодезического знака. Причем надо было не просто изъять ее, а, как рассказал нам Сергей Геннадьевич, «доставить в управление под вооруженной охраной». На его вопрос: о какой такой вооруженной охране идет речь – ему ответили, что руководствуются послевоенной инструкцией НКВД, никакого более свежего документа по этой теме не существует.

Наш ЗИЛ остановился рядом с курганом. Сергей Геннадьевич высадил нашу команду из машины, распорядился: мне идти к силосным ямам и нанять там бульдозер, а остальным – разметить через центр кургана одну бровку, параллельную краю карьера, сбросить в карьер тригопункт и аккуратно отыскать закопанную в его центре металлическую капсулу. Сам же руководитель отправился на машине в поселок – пытаться договориться о жилье, в котором мы могли бы остановиться на ближайшие пару дней.

Пока я бегал за бульдозером, металлическую треногу геодезического знака сбросили вниз, и она летела весьма долго, поскольку карьер был изрядно глубок. Подошла техника, тракторист согласился поработать за две бутылки водки или их денежный эквивалент. За полчаса насыпь небольшого кургана снесли до материка, оставив только одну широкую бровку. В ее центре мы осторожно копали землю лопатами, пытаясь обнаружить металлическую капсулу. Никто не знал, какого она размера – наш начальник тоже был не в курсе и ничего не смог нам подсказать.

В итоге капсулу тригопункта мы нашли, она оказалась размером со стакан, была выполнена из железа и имела на крышке какие-то буквы и цифры. Однако, как оказалось, для обеспечения сохранности капсула была вмурована в огромный куб бетона, из которого торчала только ее крышка. С огромным трудом мы выворотили из земли этот куб объемом едва ли не кубометр и выдолбили из него капсулу киркой и ломами. Однако под ним оказался еще один куб, а в нем – вторая капсула, вероятно, от более раннего геодезического знака. Выдолбили и ее. Снизу находился третий бетонный блок – уже без всякой капсулы, вероятно, он был своеобразным фундаментом. Этот третий блок располагался уже в могильной яме.

Рядом с ним располагалось не тронутое строителями геодезического знака женское погребение, принадлежавшее сарматам – кочевникам, жившим в нашей степи около двух с половиной тысяч лет назад. Оно было великолепно; с сарматской женщиной, вытянутой на спине, лежали все вещи, которые должны были быть в богатом женском погребении: здесь было бронзовое зеркало, каменный жертвенник (археологи до сих пор выясняют, что это за штуки, поэтому название «жертвенник» довольно условно), железный нож, а ее шея была украшена глазчатыми бусами изумительной красоты.

Мы достаточно быстро расчистили, зарисовали и сфотографировали погребенье, сняли кости и вещи, упаковали их. Теперь надо было сделать контрольную прокопку дна могильной ямы – какой-нибудь интересный предмет мог по разным причинам оказаться существенно ниже уровня основного погребения.

И вот мы прокапываем штык – но материка не видно, под лопатой продолжает идти какой-то перемешанный грунт. Берем следующий штык – перемес продолжается. Начинаем третий – и тут появляются кости. Еще одно погребение, снизу под первым: получается, мы имеем дело с ярусным захоронением – достаточно редкая вещь в сарматских курганах.

Новое погребение оказывается парным. Рядом, вытянутые на спине, лежат скелеты мужчины и женщины. В сопроводительный инвентарь женщины опять входит бронзовое зеркало, каменный жертвенник, глиняный сосудик и даже наконечники стрел; с мужчиной лежат предметы конской упряжи, железный клинок и полный колчан прекрасно сохранившихся трехлопастных втульчатых бронзовых наконечников стрел. Захоронения были совершены две с половиной тысячи лет назад – в первой половине V века до н.э.

Сергей Геннадьевич заканчивает рисовать погребение. В поселке он смог добыть нам для жилья здание старой совхозной конторы. Там есть окна и двери, но нет света – все электрические лампочки выкручены, вечером в деревне купить их невозможно.

Три верхних погребения в кургане у поселка Наваринка (Гуцалов С.Ю., Боталов С.Г., 2001, рис. 5)

Солнце садится, мы начинаем паковать находки. Никогда в жизни я больше не участвовал в работах, в ходе которых за один день было бы найдено так много находок высокого музейного качества – три сарматских погребения с богатым инвентарем в одной могильной яме! Вокруг кургана толпятся деревенские пацаны; они прибежали сюда, на другую сторону карьера, привлеченные слухами о работе археологов. Им очень интересно и хочется подробно рассмотреть наши находки, и тут Сергей Геннадьевич применяет замечательный ход.

– Так, – говорит он, – мы не можем сейчас ничего показать вам подробно, нам надо всё упаковать и ехать в поселок. Мы остановились в старой конторе – приходите туда, и мы вам все покажем. Но там нет электрических лампочек, нет света, поэтому если хотите посмотреть находки – приносите с собой хотя бы четыре-пять лампочек.

– А где мы их возьмем? – удивляются пацаны.

– Ну вы даете, – отвечает Сергей Геннадьевич, – я что, должен объяснять вам, где в вашей деревне можно незаметно выкрутить несколько лампочек?

Пацаны все поняли и убегают в поселок, мы грузимся в машину и едем в том же направлении.

Старая контора встречает нас холодом и темнотой. Но пацаны не подвели: вскоре они прибегают с лампочками, и наше временное пристанище озаряется светом. Показываем им наконечники стрел, глазчатые бусы – ребята в восторге, вещи действительно чрезвычайно красивые. Беседуем с ними за жизнь, спрашиваем, чем они занимаются. Они рассказывают, как ловят голубей на току и продают их живущим неподалеку китайцам по цене сигарета за голубя, китайцы их едят.

Тут надо заметить, что и с едой и с деньгами у нас на тот момент был полный швах. Идея приобрести у ребят голубей казалась очень перспективной – хоть какое-то мясо. Однако у нас нет сигарет – кончились, мы сами курим какой-то весовой табак, из которого вертим самокрутки. Показываем его пацанам, те сначала воротят нос, но потом соглашаются. Проходит еще полчаса, и мы уже ощипываем доставленных голубей, которых только что поймали петлями на деревенском току. Резал их Вадим, который потом до конца экспедиции ходил в заляпанных кровью брюках – свидетельство злодеяния не хотело отстирываться. Мы потушили голубей с картошкой – получилось очень даже ничего, если отвлечься от того, что перед тобой не курица, а голубь.

Наутро Сергей Геннадьевич отправил нас с Русиком на курган – сделать контрольную прокопку дна могильной ямы, пока отряд собирается для дальнейшего маршрута. Мы копаем, но яма все не кончается, в ней обнаруживается еще одно, на этот раз – одиночное погребение! Это еще один мужчина – с оружием и конской упряжью. Машина подъезжает забрать нас с раскопа, однако отъезд отменяется: мы предъявляем начальнику новую находку, и он принимается за ее расчистку.