Текст книги "Скандалы советской эпохи"

Иван Несдержанный, или Последний скандал хрущевской эпохи
(Иван Пырьев)

Кинорежиссер Иван Пырьев был одним из самых обласканных властями деятелей советской культуры. Начав свою режиссерскую карьеру в 1929 году, он за два последующих десятилетия (1930–1950) снял десять фильмов, из которых шесть были удостоены Сталинской премии («Трактористы», «Свинарка и пастух», «Секретарь райкома», «В шесть часов вечера после войны», «Сказание о земле сибирской», «Кубанские казаки»). После смерти Сталина Пырьев не утратил своего влияния, и хотя его фильмы уже не удостаивались высших государственных премий, однако влияние Пырьева на кинематографическую жизнь страны было большим – он являлся председателем оргкомитета Союза работников кинематографии СССР. Правда, глава государства Никита Хрущев Пырьева не любил, однако сместить его с высокого поста в 50-е годы не мог – в ЦК у режиссера были влиятельные сторонники. Однако в 1964 году трон под Пырьевым все-таки закачался. Его недруги нашли у него уязвимое место – его взрывной темперамент – и раздули из этого дела грандиозный скандал, стоивший режиссеру его должности руководителя СК СССР.

Пырьев действительно обладал неуравновешенным характером. Например, во время съемок он частенько крыл трехэтажным матом практически всех участников процесса: актеров, операторов, осветителей, шоферов и т. д. Говорят, единственным человеком, на кого он не кричал, была его жена Марина Ладынина, которая одна сумела добиться для себя такой привилегии – не быть обруганной Пырьевым. Однажды во время съемок он позволил себе прилюдно обругать ее, после чего она немедленно покинула съемочную площадку. После этого у Пырьева как отрезало – на Ладынину он голос никогда не повышал. А с другими продолжал обходиться как ему заблагорассудится. И в итоге доигрался, вернее, доорался.

3 октября 1964 года в газете «Известия» была опубликована статья Ю. Иващенко и Вс. Цюрупы под названием «Звезды близкие и далекие, или Как зарвался знаменитый кинорежиссер». Привожу ее полностью:

«Все это случилось нынешним летом в городе Горьком. Снимался фильм „Свет далекой звезды“. Придирчивый маститый режиссер отбирал статистов для массовых сцен. Конечно, кино – дело тонкое. Горьковчане это великолепно знают – уже не первый раз приезжали режиссеры на берега Волги с этой целью. Но этот, высокий и почтенный, уже поначалу их несколько удивил. Он явно нервничал.

Ну, что ж, думали волжане, наверное, не тот типаж участников массовок, что-то с общим рисунком не ладится – вот он и раздражен, этот известный с детских лет кинематографист.

Но такие мысли приходили лишь на первых порах. Дальше события развивались поистине с кинематографической быстротой. Режиссера нельзя было узнать. Вооруженный микрофоном, он стал сыпать такой площадной бранью, что ломовые извозчики нижегородской ярмарки, окажись они здесь, наверняка бы умерли от зависти. Сначала никто ничего не понял. Казалось, что просто режиссер находится в творческом экстазе и произносит какие-то невразумительные заклинания. Но постепенно смысл стал доходить до всех – и до юных горьковчанок-школьниц, и студенток, и почтенных матерей семейств, приглашенных на съемки.

В редакцию пришло немало писем жителей города Горького (известно нам, что такие письма направлены также в Министерство культуры, органы партгосконтроля и другие государственные и общественные организации), в которых с возмущением описывается поведение кинорежиссера. Обращались с такими письмами жители города Горького и в редакцию газеты «Горьковская правда». Сотрудник газеты товарищ Барсуков беседовал со многими авторами писем и подводит итог: «В Горьком подобного еще никогда не бывало. Ведь снимали фильмы другие режиссеры, и как все хорошо о них отзываются. Очень неприятно даже вспоминать о времени пребывания этого кинорежиссера в Горьком». Заведующий отделом писем той же газеты товарищ Вершинин прямо заявил, что после случившегося постановщик фильма потерял всякое уважение тех, кто это слышал.

Мы не хотим приводить здесь подробные цитаты из писем. Но все-таки, чтобы читателям было понятно, насколько «зарвалась знаменитость», перечислим только некоторые из «художеств». Тут – и это в адрес участников массовых съемок – «сволочи», «идиоты» и куда более наглые высказывания, и трехэтажный мат в ряде случаев (как это созвучно с великосветскими манерами профессора и гурмана!). Пенсионер И. Гетлихерман замечает: «Женщин он называет так, что стыдно писать. Я сам принимал участие в массовых съемках, но ушел со съемочной площадки. Невозможно слушать этот поток брани, раздающийся далеко окрест по радио. Просто диву даешься, как этот человек, имеющий такую популярность (может, она и вскружила ему голову, и так бывает), известный всей стране кинопостановщик может вести себя так позорно».

Понятно, что этот гадкий случай не мог пройти незамеченным. Горьковчане поставили вопрос о моральном облике деятеля искусств, призвали его к порядку. Представители общественных организаций города, работники областного комитета партии говорили с режиссером, предупредили его о недопустимости подобного поведения и, видимо, учитывая почтенный возраст и былые заслуги, решили дело большой огласке не придавать, тем более что режиссер пообещал впредь вести себя порядочно.

Однако, как показало время, обещания своего он не сдержал, выходки подобного и другого рода продолжались. Не помог и фельетон, опубликованный в многотиражной газете, да он вряд ли мог что изменить, – описав недостойные поступки кинорежиссера, автор не назвал его фамилии: то ли по своей, то ли по чужой воле.

А снежный ком дряни нарастал. Тут и многолетняя бесконтрольность, и зазнайство, и подхалимаж угодников, сладкопевцев – все это настолько вскружило голову кинорежиссеру, что он и впрямь стал считать себя человеком вне критики и вне осуждения.

Однако не будем томить читателя, человек, о котором мы говорим, – это Иван Александрович Пырьев, народный артист Советского Союза, кинорежиссер.

Перед нами сообщение большой комиссии партийного комитета киностудии «Мосфильм», рассмотревшей персональное дело режиссера-постановщика И. Пырьева. С нескольких страниц встает облик человека, забывшего меру партийной, гражданской ответственности перед товарищами по работе, перед кинозрителем. В этом обсуждении на парткоме фигурировала и горьковская история, и многое-многое другое. Подчеркивалось, что коммунист И. Пырьев не участвует в жизни своей партийной организации, пренебрежительно относится к товарищам, не посещает собрания, забывает платить членские взносы, а взносы в профсоюз не платил уже тринадцать лет. (Интересно было бы узнать: что, за тринадцать лет И. Пырьев ни разу не пользовался профсоюзными здравницами, домами творчества?)

Непригляден моральный облик И. Пырьева. Его «семейные» дела стали притчей во языцех у кинематографистов, да и не только у них. (В народе давно ходили слухи о том, что Пырьев изменяет своей жене Марине Ладыниной с молодой актрисой Людмилой Марченко, а когда последняя попыталась порвать с режиссером, он пришел к ней в дом и в порыве злости начал крушить там мебель. – Ф. Р.) Сейчас И. Пырьев не прочь жонглировать привычной для подобных случаев фразой: а почему меня раньше не предупреждали, не беседовали со мной? Но ведь в конце концов речь идет не о мальчике, а о зрелом человеке, человеке, который средствами киноискусства поучает других. И тут вполне применимо правило самоконтроля, самодисциплины. И, наконец, должно присутствовать умение честно и откровенно сказать самому себе, кто ты есть. А вокруг И. Пырьева действительно было, что касается критических замечаний в его адрес, «состояние полного молчания». Атмосфера всепрощения и, скажем прямо, подхалимства, которое совершенно несовместимо со всеми нормами нашей жизни, сделала свое дело. «Мэтр» распоясывался все больше и больше, а это выдавалось иными за «шутки гения».

Да, конечно, И. Пырьев сделал немало полезного для нашей кинематографии. Мы совсем не собираемся уподобиться тем, кто готов сейчас чернить все в жизни и творчестве И. Пырьева. Хочется только сказать, что фон, на котором, возможно, и делалось это полезное, такой неприглядный, такой липкий! Скажем прямо, настолько не соответствует он духу советской творческой жизни, что диву даешься, как возможно такое раздвоение в жизни опытного человека и опытного художника. Как мы уже говорили, партийная организация «Мосфильма» 2 октября обсудила на заседании парткома поведение кинорежиссера. И. Пырьеву объявлен выговор с занесением в личное дело. Не будем судить о мере взыскания. Ведь дело не только в этом. Важно другое: знает ли И. Пырьев, что время уговоров давно прошло? Пришла пора отвечать за свои поступки. Что высокое звание обязывает, и что чем выше это звание, тем больше спрос с его обладателя.

Хотелось бы надеяться, что И. Пырьев поймет это, что он извинится через газету перед оскорбленными людьми в Горьком, что он найдет в себе мужество, если хотите, очень многое начать заново в своей жизни и прежде всего понять: народ возвеличивает, народ может и лишать почестей и званий. Как ни больно нам, но хочется сказать и следующее.

Известно, что погасшие звезды как бы продолжают посылать свой свет на землю еще многие сотни, а то и тысячи лет. Нам иногда и неведомо, что самой звезды давно уже и не существует.

Любимых народом актеров театра и кино именуют «звездами». Нет, конечно, официально такого звания не существует, да и вообще мы вкладываем в это слово свой особый смысл, который ничего не имеет общего с тем, как трактуется это слово на Западе. Там часто свет дневной «звезды» – в ярком блеске богатства, в вульгарной мишуре сомнительной славы, в дешевой сенсации.

Наш зритель видит в любимых актерах и режиссерах добрых учителей жизни, мудрых советчиков, пример для подражания. Они живут со зрителем одной жизнью, дружно беседуя с ним с экрана и со сцены. Иначе «звезда» погаснет. Снимая фильм «Свет далекой звезды», И. Пырьев должен помнить об этом».

На момент выхода статьи Пырьев уже осознал свою вину, и у него было готово покаянное письмо в Горький (разговор о нем зашел еще на мосфильмовском партсобрании). Это письмо появилось в «Горьковской правде» 7 октября. Приведу его полностью:

«Убедительно прошу вас опубликовать в вашей газете мое письмо товарищам горьковчанам, участникам массовых сцен фильма „Свет далекой звезды“.

Дорогие товарищи!

3 октября с. г. в газете «Известия» напечатана статья, резко критикующая меня за грубое поведение, проявленное во время съемок в г. Горьком фильма «Свет далекой звезды» к участникам массовых сцен.

Во многом признавая критику правильной, я приношу глубокое, искреннее извинение всем тем товарищам горьковчанам, кого в силу нервозности и трудностей съемок чем-либо обидел или оскорбил.

Обещаю в самое ближайшее время привезти в г. Горький свой новый фильм «Свет далекой звезды», показать его всем участникам съемок, лично извиниться перед ними за проявленную грубость и поблагодарить их за оказанную мне помощь в создании картины.

С глубоким уважением, Иван Пырьев».

Практически сразу же Пырьев написал и куда более обстоятельное письмо в «Известия». Но его долго не печатали. То ли не хотели, то ли этот скандал затмил другой – политический – 14 октября на пленуме ЦК КПСС был отправлен в отставку Н. С. Хрущев. И только спустя две недели после этого события, когда вслед за Хрущевым был снят со своего поста его зять Алексей Аджубей, возглавлявший «Известия», там было опубликовано письмо Пырьева (номер от 29 октября). Вот оно:

«Уважаемые товарищи!

3 октября с. г. в вашей газете была напечатана статья под названием «Звезды близкие и далекие». Да, действительно, при неполадках во время съемок труднейших массовых сцен фильма «Свет далекой звезды», где участвовало около трех тысяч человек, я, будучи не совсем здоровым, произнес сгоряча в микрофон несколько нехороших слов, которые услыхали участники съемки (хотя слова эти были адресованы не им). Я с болью вспоминаю об этом срыве, вызванном острым нервным напряжением, и очень сожалею о нем.

Я уже послал в газету «Горьковская правда» письмо с глубоким извинением перед горьковчанами, которое было напечатано 6 октября (на самом деле 7 октября. – Ф. Р.). Считаю необходимым еще раз извиниться и через вашу газету.

Вся моя долгая жизнь (а начал я ее самостоятельно в очень раннем возрасте) была целиком посвящена делу партии, делу революции, нашему народному киноискусству. Я сделал более двадцати художественных кинокартин. Не все они, наверное, были удачными, но были среди них и такие, которые оставили след в сердцах зрителей, которые помогали им в жизни, звали их на труд и ратный подвиг, доставляли им радость.

Наряду с творческой работой я всегда принимал самое активное участие в общественной жизни.

Партия и правительство, оценивая мою деятельность в киноискусстве, неоднократно награждали меня орденами, мне присвоено самое высокое звание для советского художника, а шесть моих кинокартин удостоены государственных премий.

Обо всем этом я напоминаю не для того, чтобы в какой-то мере оправдать свой поступок или сказать, что мне, дескать, все дозволено. Нет! Тысячу раз нет! Я прекрасно понимаю, что все это налагает на меня еще большие обязанности и ответственность.

Именно так я и стремился всегда жить и работать.

Да, в моей жизни были, очевидно, промахи, были творческие ошибки, были и срывы личного порядка. Но в главном жизнь моя была честная, трудовая, активная, и я горжусь ею.

Ведь у меня нет и никогда не было никаких других целей, как честно и преданно служить моему народу и быть до конца дней своих верным солдатом партии.

Сейчас, несмотря на тяжелые душевные раны, я заканчиваю съемки своего нового фильма «Свет далекой звезды» по роману А. Чаковского. И почему-то уверен, что когда зрители будут смотреть этот фильм, они не подумают обо мне как о человеке и художнике так плохо, как это написали в своей статье Ю. Иващенко и Вс. Цюрупа.

С искренним уважением, Иван Пырьев».

Режиссер окажется прав: его фильм «Свет далекой звезды» придется по душе зрителям и соберет в кинопрокате более 36 миллионов человек (6-е место). Однако этот успех не спасет самого Пырьева от карьерного падения: в августе 1965 года его снимут с поста председателя оргкомитета Союза работников кинематографии СССР (вместо него будет назначен Лев Кулиджанов). Чуть раньше этого события Пырьев официально разведется со своей женой Мариной Ладыниной.

Однако конец жизни знаменитого режиссера нельзя назвать несчастливым. Во-первых, он снимет один из лучших своих фильмов – «Братья Карамазовы». Во-вторых, снова женится, причем его новой женой станет молодая актриса Лионелла Скирда, которая будет моложе его почти на 40 лет. Вместе они проживут почти четыре года, пока 7 февраля 1968 года Пырьев внезапно не скончается от сердечного приступа.

1965

Иосиф Чеченский
(Иосиф Кобзон)

К певцу Иосифу Кобзону популярность пришла в первой половине 60-х, когда он выступал дуэтом со своим однокурсником по Музыкально-педагогическому институту имени Гнесиных Виктором Кохно. Однако очень скоро Кобзон почувствовал, что готов самостоятельно покорять эстрадный Олимп, и стал выступать один. Он бросил Гнесинский институт (позднее все-таки его закончит) и в 1962 году стал солистом «Москонцерта». Его визитной карточкой в те годы стала песня композитора Аркадия Островского и поэта Льва Ошанина «А у нас во дворе…».

Два года спустя слава Кобзона вырвалась за пределы родного Отечества – он стал победителем эстрадного конкурса в Сопоте (Польша). Однако вскоре после этого певец оказался вовлечен в скандальную историю, которая на какое-то время осложнила его карьеру. Поводом к инциденту стало получение певцом звания «заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР».

Отметим, что в Москве Кобзон звание «заслуженного артиста» имел возможность получить гораздо позже – лет через десять после того, как его имя стало известно всей стране (напомним, что в 64-м Кобзону было всего 27 лет). В этом деле соблюдалась строгая иерархия, и деятели искусств удостаивались подобной чести по прошествии определенного времени, то есть стоя в очереди. Исключения, конечно, были (когда артисты получали высокие звания раньше положенного срока), но они были крайне редки, что называется, наперечет. И Кобзон под это исключение вряд ли подпадал.

Между тем у эстрадных артистов имелась возможность ускорить этот процесс посредством получения званий не в Центре, а в республиках, особенно мелких. Дело в том, что там своих популярных артистов было не очень много, и поэтому «делать план» (то есть зарабатывать деньги) местные филармонии могли с трудом. Для чего там и была введена в практику такая мера, как «привязка» к филармониям популярных артистов из Центра посредством присуждения им республиканских званий. После подобного награждения артисты обычно легко соглашались приезжать в эти регионы и «делать план» как на благо себя, так и на благо местного бюджета. Именно подобная история и произошла с Иосифом Кобзоном, после чего и грянул скандал.

Началось же все в июле 1964 года, когда певец приехал в город Грозный в составе целой группы столичных артистов, чтобы принять участие в Первом музыкальном фестивале Чечено-Ингушетии. В этот «десант» входили как деятели эстрады (композиторы О. Фельцман, Л. Лядова; артисты И. Кобзон, Б. Кузнецов, Л. Полосхин и др.), так и кинематографа (М. Володина, Т. Носова, Г. Тонунц и др.). Концерты проходили в нескольких местах: в Саду имени 1 Мая и на стадионе имени Орджоникидзе. Отметим, что Кобзон в те дни удостоился похвальных слов, напечатанных в газете «Грозненский рабочий». В статье В. Беловецкого «Песни Иосифа Кобзона» о нем, в частности, писалось следующее:

«Легко и непринужденно поет Иосиф Кобзон. Его приятный голос, задушевность, искренность интонаций, какая-то особенная доверительность – вот что заставляет зрителей тепло встречать каждое выступление певца…»

Однако минуло чуть больше полугода с момента этой публикации, как уже в центральной прессе свет увидел другой материал о певце – резко противоположной направленности. Речь идет о статье фельетониста Ю. Дойникова «Лавры чохом» в газете «Советская Россия» (номер от 25 февраля 1965 года). В ней писалось следующее:

«Не понравился я, товарищи, в Чечено-Ингушетии. Встретили меня, конечно, вежливо. Не менее вежливо проводили. Ответственные товарищи улыбались при встрече и тепло пожимали руку. Но чувствую я какую-то неудовлетворенность: звания-то мне все-таки не дали! Никакого. Даже Почетной грамоты не получил. А ведь пробыл в республике целых десять суток. И даже не баклуши бил. Ездил в горы, любовался флорой и фауной…

«Ну и обнаглели нынче фельетонисты! – скажет читатель. – С чего бы это вдруг его отличать? За здорово живешь почетные звания не присваивают!..»

По логике правильно, никакой мне награды не полагается, а все-таки намекнуть было бы можно. В Президиуме Верховного Совета ЧИ АССР на награды не скупятся. Уехал же певец И. Кобзон отсюда заслуженным артистом республики! А пробыл в Грозном не больше меня. Он пел эстрадные песенки, я писал, вот и вся разница. За что же ему – заслуженного, а мне – ничего?

Может быть, Иосиф Давидович отдавал свой досуг развитию вокального искусства народов Северного Кавказа? Нет, не отдавал. Об этом свидетельствуют работники гостиницы «Чайка», где останавливался столичный гость. Директор Ф. Я. Хлуднев и уборщицы до сих пор не могут прийти в себя от его хамских выходок. В гостинице уже подумывали привлечь распоясавшегося солиста к ответственности за хулиганство. Но в это время Министерство культуры автономной республики ходатайствовало о присвоении И. Кобзону почетного звания – «Заслуженный артист». Вести «заслуженного» в милицию стало неудобно.

Допустим, работники министерства могли не знать закулисных «гастролей» Кобзона. Были уверены, что он не пил ничего, кроме козьего молока, держал себя предельно вежливо и, уезжая, оставил на память уборщицам не коллекцию бутылочных наклеек на стене, а гербарий кавказской флоры. Даже если бы он действительно был таким, разве этих качеств достаточно для присвоения звания заслуженного артиста?

Вполне естественно поинтересоваться, кто вообще удостаивается чести получить почетное звание? При первом взгляде количество награжденных вызывает восторг. Только за последний год в автономной республике появилось одиннадцать заслуженных артистов, шесть заслуженных деятелей искусств. Хотелось поздравить работников Министерства культуры. Вот это рост! Но оказывается, что пятеро из свежеиспеченных народных артистов и все заслуженные деятели искусств приезжали сюда в гости. Из одиннадцати заслуженных артистов почти половина живет в других республиках. И так далее.

– Да, перестарались немного! – горестно констатирует заместитель министра культуры А. Я. Заруцкий. – Да ведь как не дать: первый раз у нас фестиваль был. Так всех чохом и отмечали. За компанию…

«Заслуга перед страной» – в эти слова вложен глубокий смысл.

Можно всю жизнь добросовестно выполнять порученное тебе дело, но это еще не заслуга. Это долг, это обязанность каждого советского гражданина. Таких честных тружеников у нас миллионы, и никто из них не претендует на исключительную награду. Им достаточно уважения общества.

Высока честь носить звание «народного», «заслуженного». Иные, даже очень талантливые люди удостаиваются ее лишь после долгого служения своим искусством народу. Иногда на это тратится вся жизнь.

Тем более недопустима безответственность, с какой подчас присваиваются почетные звания в Чечено-Ингушской АССР.

Лавры нельзя раздавать чохом!»

Отметим, что после этой статьи, как и положено, ответственными лицами были сделаны соответствующие выводы. Так, в ЧИ АССР на какое-то время были прекращены присваивания высоких званий заезжим гастролерам. Правда, потом эта практика снова возобновилась.

Что касается И. Кобзона, то группа его коллег в те же дни написала в «Советскую Россию» опровержение, однако редакция их письмо не напечатала. В итоге певца отсранили от теле– и радиоэфира, ему запрещено было давать концерты в Москве. Эта опала длилась больше года. Затем Кобзон вновь замелькал на голубых экранах, его песни стали крутить по радио. На концертах его по-прежнему объявляли: заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР. В этом статусе в 1966 году Кобзон станет лауреатом конкурса «Золотой Орфей» в Болгарии (победу ему принесет песня Ногинского и Бейлина «Роза была алой»).