Текст книги "В Москве-реке крокодилы не ловятся"

К дому на Гороховской улице сыщики подъехали только к утру.

Когда машина остановилась, девочка открыла глазки и сказала, мечтательно глядя на Мишку:

– Папа!

Сердце Ромашкина сладко забилось и ухнуло куда – то вниз. Только за одно это слово он и сейчас бы убил Кострова, если бы тот был жив.

Слежка за кораблем

Клязьминское водохранилище мы не увидели, мы его ощутили – навстречу рвался простор. Он летел снизу, заполняя собой и небо, и дорогу, и мост. И уже на мосту, когда засверкала внизу вода, когда руками можно было ловить осязаемый воздух и брать его пригоршнями – стал понятен величественный замысел человека. Здесь неуместны ярлыки: ни искусственное море, ни водохранилище, ни что – либо другое не подходили под определение этого бесконечного серпантина водной глади.

Клязьминское по ошибке иногда называют Московским морем. На самом деле Московское море – это Иваньковское водохранилище, расположенное гораздо севернее, ближе к Твери. Канал имени Москвы нанизал цепь водохранилищ, как бусины.

Мы только – только миновали мост – справа выплыли белоснежные яхты спортивного клуба. Их поднятые в крохотном заливчике паруса парили над окрестностями и словно в полусне мечтали о дальних странствиях. Кто и куда собирался плыть в позднем октябре? Людей на территории клуба было не видно.

Эта по – барски красивая и беззаботная жизнь вдруг вызвала во мне живейший протест:

– Везет же людям! – возмутилась я. – А тут от солярки никак не отмоешься! Туфли и сумка испорчены мазутом. Вы были там, в этих трюмах? Там же черт ногу сломит!

– Приходилось! – без тени улыбки ответил следователь. – А вы – то там что делали?

– Так, жизнь изучала, – буркнула я. – Интересно, как я попаду на плавкран?

– Не беспокойся, Наташа! – может, следователь Крага и не был таким уж сухарем, каким хотел казаться. – У капитана есть указание руководства канала ждать тебя на пристани. Ты подойдешь туда пешком, как будто сошла с автобуса.

– Здесь и автобусы ходят? – буркнула я.

– И именно в это время! – Крага даже развеселился, глядя на мой угрюмый вид. – Но сначала мы проедем к отправной точке вашего с Юрой путешествия.

– А кстати, Анатолий Петрович! Почему послали меня, а не Юру или хотя бы нас обоих?

– Ну, Юра более прямодушен и менее наблюдателен. Двоих же редакция не отпускала.

– Угу! Значит, я успела произвести впечатление лживой и хитрой особы?

– А ты хотела бы выглядеть наивной дурочкой?

Нет, наивной дурочкой я выглядеть не хотела! Да и вообще никогда никем не хотела выглядеть! Одна моя детская подруга как – то сказала своей маме: «Почему вы назвали меня Олей?» «А как надо было?» «Лилией!» А мне всегда вполне уютно было в своем имени и в своем образе. Вот только внешность! А что, в конце – концов, внешность? Вполне подходящая внешность! «Во – всяком случае, не хуже других!» – такой приговор выносила я, изучая иногда в зеркале свою озорную мордашку с очень живыми глазами.

– На пристани тебя будет ждать буксир, – продолжал Крага, не дождавшись от меня возражений по поводу наивной дурочки. – Плавкран снимется с якоря только после твоего прибытия.

– А они не удивятся, что столько почестей для меня одной?

– Нет, это как раз подозрений не вызовет. Обычная практика, когда ждут гостей, либо членов экипажа. Любого матроса так бы встретили, – ответил Крага.

Мы проехали по широким улицам дачного поселка и перед нами развернулась панорама канала. Слева он исчезал за поворотом реки, а справа почти сразу начиналось водохранилище. Легкие волны плескались о грубые гранитные плиты берега. Вокруг было пусто, если не сказать – пустынно. Одинокий автомобиль замер за деревьями. Берег разительно отличался от позавчерашнего: не было ни рыбаков, ни дачников, ни меркантильных детей, которые требовали с нас конфет за побудку водителя. Исчезли даже нефтяные пятна на поверхности воды.

Заросли шиповника тянулись вдоль бетонного пояса и местами были одного роста с деревьями. Мы остановились возле кустов, как будто выбирая место для рыбалки.

Войдя в роль, я даже задала подходящий ко времени вопрос:

– Дорогой! Ты прихватил ведерко для рыбы? – и даже тем же тоном, которым в рекламном ролике любительница кофе интересуется, «не пора ли им пожениться».

Всегда мне было любопытно, кто пишет тексты для этих роликов? Скажем, та глупость, которую спрашивает кто – либо из героев, обычно женщина, как видно ролики пишут женоненавистники, так вот, та глупость запоминается, а рекламируемая вещь – хоть убей, не вспомнишь. А все почему? Потому что нормальный человек в это время либо злится на все телевидение, либо идет на кухню налить чайку – желательно не того, который рекламируется.

Следователь Крага посмотрел на меня, засмеялся и посоветовал:

– Не переиграй!

– Это я стараюсь для той дамы, что наблюдает из автомобиля за нашим кораблем в бинокль, – ответила я. – Хотя зачем ей бинокль, когда мы рядом?

– Ну, молодец, что заметила! Острый у тебя глаз! А ты наивной дурочкой собиралась прослыть!

Немолодая, но весьма ухоженная женщина, из тех, кто каждый день делает прическу у парикмахера, заметив нас, быстро спрятала бинокль, надела темные очки, поправила стильный пиджак, завела мотор своего голубого «Форда» и стремительно умчалась по дороге. В ту сторону, откуда мы только что приехали.

– А вот теперь, дорогая, выметайся из машины вместе с воображаемым ведерком! Хотел тебя подвезти, но некогда, некогда! – сказал Крага, помогая мне выбраться, и даже подталкивая в спину, чтобы я поскорее выбралась.

Я поняла, что в следователе Краге проснулся инстинкт следопыта, и потому спорить с ним или обижаться – бесполезно.

– Придется тебе до пристани топать пешком, извини, – он открыл дверь и вытолкал меня из машины, бросив вслед рюкзачок. – Я – за ней! – смягчил он свои действия поспешным объяснением и скрылся в пыли голубой дамы.

«Вот так всегда! – размышляла я, двигаясь в сторону пристани. – Как только появляется женщина в дорогой машине, ты уже со своим рюкзаком никому не нужна!»

Выйдя на открытое пространство, я огляделась. На реке мало что изменилось. Огромный плавкран был похож на плавучий трехэтажный дом. За ним виднелась баржа с песком. Видимо, ее будут снимать с мели, когда отбудет плавкран. Буксиров в моем поле зрения не наблюдалось.

Затянув потуже лямки рюкзака, и почувствовав себя бывалой туристкой, я бодро зашагала в ту сторону, где меня должны были ждать по уверениям Краги. Через полчаса быстрой ходьбы я увидела шаткое сооружение, которое в здешних местах почему – то величают пристанью. На самом деле это просто узкий помост над водой. Он качался и скрипел изо всех своих сил, как только нога человеческая осмеливалась ступать на хлипкие доски.

– Гляди – ка, опять та самая? – сказал матрос в одном рваном тельнике, с подчеркнутой заботой помогая мне перешагнуть на борт буксира.

– У них в газете, видать, нету никого половчее! – ответил другой, ехидно намекая на мое купание в октябрьской воде.

Я промолчала, что должно было, по – видимому, говорить о важности порученного мне дела. Впрочем, что тут скажешь – я и сама не очень высокого мнения об экипажах буксиров.

Зато на плавкране мое прибытие прошло в совершенно дружественной обстановке.

– Кто к нам прибыл? Эй, ребята, Наталья приехала! – крикнул принимавший буксирный конец матрос.

Несколько человек из команды высыпали на палубу. Я видела улыбающиеся глаза и приветливые лица.

– А где ваш персональный спасатель?

– Юра? Да где – то задержался!

– Кто ж для истории запечатлеет наши фэйсы?

– Я справлюсь! – заверила я. – Если фэйсы ваши в объектив поместятся!

Матросы засмеялись и вскоре появился капитан.

– Мы и не знали, что пришлют снова вас! – сказал он, как мне показалось, неодобрительно.

– А чем я вам не нравлюсь?

– Просто женщина на корабле не к добру! – ответил капитан.

– У вас разве корабль? – ехидно заметила я. – У вас кран!

– Мы сейчас сменим декорации и станем вполне приличным кораблем! – ответил он. – Ладно, так уж и быть – ради вас будем считать себя краном. Тем более, что кран у нас действительно уникальный! Самая большая в стране, а может и в мире, грузоподъемность среди речного транспорта. Начали, правда, строить еще более огромный плавучий кран, кажется, на пятьсот тонн, но, насколько я знаю, так и не закончили.

Капитан галантно взял меня под руку и повел показывать каюту. Собственную, как он выразился, имеется в виду, каюту для меня.

Не участвуя в светском приеме, в стороне стоял командир спасательных работ Дмитрий Перов и молча взирал на суету, вызванную моим появлением. Он был одет в спортивный костюм и кроссовки. Черты его загорелого и обветренного лица показались мне мелкими и невыразительными, но хороший рост и выправка военного должны были нравиться разборчивым женщинам. Рупора при нем на этот раз не было, и вообще он выглядел, как человек, который остался не у дел и которого это весьма раздражает. Впрочем, и в таком виде он не утратил своей значительности.

Судно сразу же начало готовиться к выходу.

– Я потом посмотрю свою каюту, – сказала я торопливо капитану. – Так интересно увидеть, как снимается с якоря такая махина.

– Ну, ну! – отечески ответил капитан и ушел на мостик.

Застрекотали сначала тонкие механизмы, потом пошли ухать тяжкие молоты, и вскоре ровным гулом наполнились все уголки плавучего дома. Дрогнув железным телом, плавкран подался назад, а потом поплыл, медленно вздыхая и чавкая, словно перемалывая воду квадратными челюстями. Наверное, я все – таки не очень верила, что такая махина может плавать.

В узком русле канала кораблю было явно не по себе, как слону в тесной клетке, но через пять минут мы вышли на простор Клязьминского водохранилища, где плавкран перестал казаться человеческой нелепицей. Его башни словно выпрямились, приобретя горделивую осанку. Его передний кран устремился вверх и вперед, а средний – воспарил над палубой.

Я приступила к своим обязанностям сразу же, как только бросила свой рюкзак на тумбочку. «Хорошо ему запрещать вести записи, – подумала я про следователя, – а как я запомню такое количество информации? Шутка ли, двадцать четыре человека!»

И я, подумав самую крошечку, изобрела собственную систему обозначений. Меня прислали для чего? Чтобы писать репортаж! Вот я и буду его писать. Разными чернилами, как школьник у старательной учительницы. Почерк у меня с детства ужасен, но я его разбираю нормально. Информацию для репортажа буду писать синей пастой, а для следствия – черной, но сокращенно. Разложив на столике свое вооружение: блокнот, ручку, диктофон, фотоаппарат, аккумуляторные батарейки вместе с зарядным устройством, я оглядела все с гордостью и сказала:

– Здесь нет самого главного – моих мозгов!

Но, как показали дальнейшие события, мозги свои я все – таки переоценивала.

Через несколько минут я вышла на охоту.

– Ну – с! С кого начнем? – спросила у капитана.

– Да хоть с меня! Пока я относительно свободен и наблюдаю за погрузкой!

Вскоре плавкран остановился вблизи Степаньково. К нам подошел буксир, груженный продуктами, которые прислали из управления водоканала имени Москвы. Матросы и рабочие подавали мешки и ящики с буксира, а другие укладывали их на палубу. Потом, загрузив продукты на тележку, их повезли на склады. При этом больше всех суетился, покрикивал и звенел ключами маленький человечек в длинном плаще. Капитан же лишь наблюдал за процессом.

– Расскажите для начала свою биографию, Александр Александрович!

– Несмотря на длинную жизнь, биография у меня по – военному короткая. Я окончил училище подводного плавания. Семь лет прослужил на Северном флоте.

– Где? – удивилась я. – Я тоже служила на Северном флоте.

– В Западной Лице!

– Ой, знаю! – я просияла уж вовсе несолидно. – Это от нас недалеко. Я тоже работала инструктором в дивизии, которая дислоцировалась в Ара – губе. А вы в «автономку» ходили? – все это я выпалила одним духом.

– Нет, не довелось! Я ведь давно служил там! Потом десяток лет пропадал на Балтийском флоте на разных должностях, уже на надводных кораблях. А когда на пенсию вышел, устроился в водоканал. С тех пор хожу капитаном, – он помолчал, как будто давая мне урок терпения. – Сначала на буксире. А потом построили вот этот плавкран, семь лет назад. С тех пор я его бессменный капитан.

– Вспомните самое яркое событие на своей работе!

– На работе? Пожалуй, последние события, участницей которых вы изволили быть, и были самыми яркими.

– А в жизни что оказалось самым ярким? Может быть, у вас случалась какая-нибудь необыкновенная любовь? Может, вы вытащили кого-нибудь из огня?

– Нет, ничего такого в моей скучной жизни не было!

– Как же так, а? Вы же подводник? А у них – что ни день, то приключение! – с энтузиазмом воскликнула я, пытаясь затронуть в нем какие-нибудь заветные струнки.

– Да ну, не было ничего такого у меня! – засмущался капитан.

– Ну, хорошо! Какая у вас, к примеру, зарплата? Это не для публикации. Просто я пытаюсь понять вас.

– Относительно небольшая.

– Значит, ваш персонал получает еще меньше? – я удивилась, что здоровые мужики могут работать за гроши. – Ладно, вы на пенсии, а они – то на что живут?

– Кто на что! Нашу семью, к примеру, содержит жена, – он сказал об этом спокойно, как будто, в их семье никогда не было споров, кто хозяин в доме.

– Тогда давайте о личном, наболевшем! – я все более удивлялась его какой – то заторможенности, как будто человек потерял всякий интерес к жизни.

– Наташенька! Я только проверю, в какой склад, какая пошла заморозка и вернусь, – сказал капитан, надевая фуражку, которую он до этого держал в руке.

Я замечала, что полицейские чины, как правило, кладут фуражку на стол, причем ровно между собой и собеседником, как перегородку, в которую нет – нет, да упирается взгляд. Военные же, как люди более деликатные, убирают фуражку с глаз, чаще всего на стул или на вешалку.

Я проводила взглядом этого несуетливого человека в форме с вытянутыми коленками. Морская форма не очень шла к его круглому лицу. У него почти совсем не было морщин, и только усталые глаза говорили, что он пожил, да и повидал немало. Но что – то меня в нем беспокоило. Когда не можешь найти в человек слабую струнку – это вызывает подозрение. Тут одно из двух: либо человек притворяется, либо его гложет какая – то глубокая печаль.

– Я к вашим услугам! – сказал, скоро возвращаясь и выводя меня из задумчивости, капитан. – Значит, семья? У меня жена, две дочери и два внука. Вот и вся семья. Все живут с нами.

– А зятья?

– Дочери разошлись. Так сложилась их судьба, – он снова снял фуражку и принялся поглаживать околыш.

– Та – ак, дочери сидят дома. Внуки учатся или в детский сад ходят. Муж карьерой доволен. А жена пашет на трех работах? – спросила я.

– Не – ет! – засмеялся капитан. – Жена на одной работе, зато пропадает там день – деньской. И много получает при этом. Впрочем, здесь нет никакого секрета – она работает заместителем директора в той же кампании, где и я.

– В управлении канала имени Москвы? – ахнула я. – Так вы ее подчиненный?

– Это никак не сказывается на наших семейных отношениях, как вы, возможно, подумали, – спокойно возразил капитан.

– И где же вы познакомились?

– Это было давно. Она же не всегда была начальником! Мы поженились рано. Я еще учился. Начались проблемы с деньгами. И мать, и жена хотели, чтобы я бросил учебу и пошел работать. Но я продолжал учиться, подрабатывая по ночам.

– Вы с детства мечтали стать моряком?

– Мечтал, конечно. И фамилия как будто обязывала – Седов. А жена, как пошла по карьерной лестнице, так и не сворачивала с этого пути, она женщина очень в себе уверенная и деятельная.

«Что – то все это не очень вяжется с заштопанными трусами», – подумала я, вспомнив забавную деталь, и спросила:

– Она у вас, наверное, и шьет, и вяжет?

– Ну, что вы? – засмеялся капитан. – Она даже пуговицу не может пришить. Я сам все дома делаю, только гладить не люблю. А вы, Наташа, любите гладить?

Люблю ли я гладить? Вот где наши точки соприкосновения. Терпеть не могу гладить. Лучше два раза постирать и три раза пол помыть, чем один раз погладить.

Так вот где собака порылась, как любил говаривать наш экс – экс – президент! Я – то думаю, кто капитану штаны штопает, а он, оказывается, сам – с – усам!

– Моя жена скорее спринтером станет, чем швеей, – усмехнулся он. – Она, если не на работе, так на тренировке, – продолжал после небольшой паузы капитан. – Не думайте, что я этим горжусь или, наоборот, стесняюсь. Это просто факт, который меня никак не задевает.

– А что задевает? – быстро спросила я, уловив легкое волнение в его голосе.

– Странное дело, Наташа, – продолжал капитан, как будто не замечая последнего моего вопроса, – вот вы, как женщина, можете объяснить мне одну вещь, – я насторожилась, стараясь не пропустить ни слова. – У меня никогда не было ни романов, ни тайн от нее. Я никогда ей не изменял. Скорее можно предположить, что у нее были любовники, – он слегка задумался. – А она всю жизнь меня ревнует. Просто яростно ревнует! До печенок иногда достает. Это что, любовь такая, что ли?

– Любовь бывает разной, помните поговорку: любовь зла – полюбишь и козла. Казалось бы глупо это и грубо, но ведь в точку, а?

– Тогда почему она не греет, эта любовь?

Я ничего не ответила капитану. Мне было его жаль – такого сильного на вид и такого ранимого внутри. Его жена, вероятно, была из тех людей, которые не умеют дарить тепло, как бы ни старались. И дело здесь не в ревности. Они окружат тебя заботой, они, кажется, готовы на все для тебя. Но рядом с такими людьми царит холод, а при общении остается пустота.

Он задумался, глядя на спокойную воду.

– Погрузка закончена! – подбежал к капитану вестовой.

– Вижу! Вижу! Степа! – по – домашнему ответил капитан и повернулся ко мне. – Знаете что, Наталья, вечером у нас будет рыбалка. Уверяю, что вы такого еще не видели. Придете?

– Обязательно, Александр Александрович!

Шпионский дебют

Однофамилец знаменитого мореплавателя капитан Седов поднялся на мостик, и вскоре плавкран – корабль двинулся дальше. Я попыталась опереться на леер, натянутый вокруг палубы вместо бортика, но цепь ускользала от меня.

– Наташа! – окликнул меня матрос Степа. – Ты зря там пристраиваешься! Булькнешь за борт – и поминай, как звали!

– Хотелось побыть туристкой на вашем приятном судне! – поделилась я с ним. – Степ! А кого – то ты мне напоминаешь? Не могу вспомнить! Тоже длинный такой, голубей с чердака выпускал!

– Ха! – заинтересованно заржал Степа и подошел поближе.

Он действительно был длинным, моя голова едва доходила ему до груди. Даже странно – как только верста коломенская, так обязательно Степа! Или они вырастают до своего имени уже потом?

– Скажи – ка Степа? Где ребята отдыхают?

– Известно где – в кают – компании!

– Но там же курить нельзя! А вот где они курят? Есть такое место?

– Нету! У нас на борту курить запрещено!

– Но ведь курят же?

– А это уже нарушение приказа будет, – важно пояснил Степа. – Уж кому, где приспичит нарушать, там и нарушают, стало быть! Кто на рельсе длинной усядется, кто на платформе. Но все следят за окурками – масло везде и горючка.

Пожалуй, матросам больше нравилась «рельса». По рельсам передвигается, как мне потом объяснили, катучий мост. А на нем установлен мостовой перегружатель, который в народе называют козловым краном. Сооружен он по такому же принципу, как и обычный козловой кран, только побольше в размерах. Этот кран был таким огромным, что возвышался над всей палубой. Вот на этих высоких рельсах и любили посидеть мужики. Но мне на стальном листе сидеть в осеннюю пору вроде не полагалось. Да и не курю я вообще – то. Что для налаживания отношений не есть хорошо, как говорит мой папа. Известно ведь, что приятельские связи создаются в курилках.

Я отправилась в путешествие по плавкрану, раздумывая, где бы пристроиться, чтобы все видеть, но в то же время не сидеть на рельсе, не курить и не вызывать подозрений из – за того, что я вечно торчу на палубе?

Методично я обошла палубу, чтобы запомнить, где что находится, пока светло. Попадая на железный настил, я слушала вкусный звук отдающихся шагов. Иногда каблуки утопали в чем – то мягком. Везде было чисто выметено, как на городской улице. Въевшиеся пятна мазута и солярки были присыпаны песком, но не исчезли.

Жилой отсек на плавкране находится не посередине, как это бывает на теплоходах, а на носу. Из него ведут два выхода: налево и направо. В коридоре жилого отсека настелен линолеум, а в каютах, как я успела заметить – ковры. И это при работе с соляркой и мазутом? Заметив возле входа кучу домашней обуви, я поняла, какой выход нашли ребята. Они переобувались в жилом отсеке, сбрасывая грязные сапоги. Поэтому – то капитан встретил нас в тапочках – он просто не успел переобуться, он же смотрел на нас из своей каюты в бинокль.

Некоторые матросы щеголяли по жилому отсеку в носках и даже в белых. Все это сильно напоминало деревенский дом: тапочки, носки, стирка и выход на две стороны, похожий на сени. Здесь только бочек с квашеной капустой недоставало.

Выйдя на улицу, я принялась осматривать жилой отсек снаружи. На нем было навешано множество дверей, но куда они вели – неизвестно. Для кладовых и подсобок на первом этаже было слишком мало места, скорее всего, это были двери, ведущие в трюм, возможно, не связанные с основным пространством нижнего отсека.

Как дань теплому дню, обе двери, ведущие в жилой отсек, были распахнуты настежь. Шагая вдоль одного борта, я отчетливо видела часть другого сквозь проем. Там, заложив руки за спину, мерял палубу длинными ногами командир спасательных работ. Вид у него был задумчивым. Добираясь до носа, Дмитрий Перов, как и я, и поворачивал назад, видимо, не желая со мной встречаться, не думаю, что он не видел меня. «Я ведь могу с ним поговорить, раз у меня образовалось свободное время», – решила я простую для себя задачу, огибая жилой отсек с носа и направляясь к командиру.

Как только он заметил мои маневры – тут же прибавил шагу, беря курс на корму. Я, конечно, не из тех, кто напрашивается на приятельские отношения, но когда тобой так явно пренебрегают, во мне разгорается дух противоречия.

– Дмитрий Степанович! – окликнула я его. – Вы случайно не за мной следите? Лучше идите сюда, поговорим!

– Сейчас не могу, поговорите с кем-нибудь другим, – сухо ответил он, не оглядываясь и не прибавляя шагу.

– С кем? Никого нет на палубе!

– Ну, конечно, все же заняты делом!

– Намек понял! – я дурашливо приложила руку к несуществующему козырьку.

Командир насмешливо посмотрел на меня и сделал вид, что уходит наверх, мягко ступая обутыми в кроссовки ногами. «А он не старый совсем, – подумала я, – и довольно интересный, глаза внимательные и умные. Но меня он, явно, недолюбливает».

Вдруг я заметила, что по корме, где стояли накрытые брезентом механизмы, довольно далеко от меня, волоком протащили длинный ящик.

– Что на этом корабле происходит с ящиками? – возмутилась я, понимая, что не успею туда добежать – до кормы было, как до соседней улицы. – Что они таскают их туда – сюда? А может, это забыли что – либо из продуктов? Тогда почему не на склад понесли?

Сделав вид, что я любуюсь вечерним закатом и ничего вокруг себя не вижу, я рассеянно двинулась на корму. Затем я на секунду остановилась возле якорного шпиля, взялась за него рукой, подумала и уронила ручку. Наклонившись за упавшей ручкой, я искоса взглянула в ту сторону, где мужики тащили ящик. На этот раз они поставили его на палубу и сели сверху. И как раз спиной ко мне.

– Повезло, так повезло! – тихонько сказала я себе и, уже не таясь, пошла на корму быстрым шагом.

По моим наблюдениям, это был тот же самый ящик и те же самые мужики, которых я встретила ночной порой в первый свой день на плавкране. Единственное, что меня смущало, так это то, что мы отплыли часа три назад, ящик же прятали на барже с песком. Значит, все это время он находился открыто на борту плавкрана и значит, ни для кого не было секретом его присутствие. Сгорбившись на ящике и пряча спичку в корявых пальцах, мужики старались прикурить, но огонь гас на ветру, как по заказу. Я подобралась довольно близко, так, что даже слышала голоса. Вот сейчас я узнаю самое главное…

– Сидит рыбак на берегу, – рассказывал один. – С собакой. Зимой. Вдруг из проруби выныривает корова и спрашивает: «Мужик! Дай прикурить?» Мужик дает.

Я не сразу поняла, что он рассказывает анекдот.

– Выныривает корова второй раз из проруби. Говорит: «Мужик! Дай закурить?» Мужик дает. И смотрит на собаку. А собака и говорит: «А шо я? Шо я? Я сама обалдела!»

Мужик, который рассказывал, засмеялся, отрывисто и хрипло. Второй подумал немного и сказал с расстановкой:

– Ни фига не понял! Михай! Собака, что ли разговаривает?

– Да ну тебя! – отмахнулся тот. – Как думаешь, не уморили мы его? – он похлопал по крышке ящика.

– Таких уморишь! Скорей сам откинешься! – вздохнул другой и тяжело поднялся.

Мужики встали со своего импровизированного сиденья, а я тут же нырнула за уже знакомый прибор, накрытый брезентом. Похоже, они ни от кого не прятались или чувствовали полную безнаказанность. Они потащили ящик волоком, а я, приготовив фотоаппарат, который висел у меня на шее, два раза нажала на кнопку. Раздались тихие щелчки – мне показалось, что они прогремели, как выстрелы. Вспышку я предусмотрительно отключила еще в каюте. Ничего не заметив, мужики продолжили свой тяжкий путь. Я уже приготовилась вздохнуть с облегчением, что мой шпионский дебют закончился так удачно, как чья – то властная рука схватила меня за плечо.

– А – а – а! – придушенным голосом заорала я.

– Тихо! Тихо! – неизвестный закрыл мой рот. – А ты не такая смелая, как я думал!

– Конечно, не такая, Дмитрий Степанович! – выпалила я, как только узнала командира. – Какие погоды стоят замечательные! Зачем вы меня пугаете?

– Я? Вас? – удивился командир, он так крепко сжимал мое плечо, как будто боялся, что я убегу. – Это я пугаю? Ну, нет, этот номер со мной не пройдет! Это вы мне скажите, что здесь делаете? – наконец, опомнился он от моей наглости и зловещим тоном спросил: – Капитан вам, кажется, доверяет?

– Но ведь вы ему не скажете? Да? – мой нежный голос мог смутить кого угодно, только не этого закоснелого дальтоника.

– Не скажу! Может быть! Если вы мне объясните, что все это значит? – ехидно ответил он, пальцем показывая на фотоаппарат.

Но я уже оправилась от испуга, а смутить меня вообще – то трудно – иначе б я не бегала за репортажами по городу!

Поэтому я, весело рассмеявшись, ответила:

– Какой вы подозрительный, Дмитрий Степанович! Просто снимаю людей за работой. Они ведь работают, правда?

– Допустим? – сузив глаза, ответил командир. – А почему вы тайно снимаете?

– Так для натуральности! Они ж, если позировать начнут, весь сюжет испортят! – довольно убедительно ответила я. – А что, этот ящик нельзя фотографировать? Так я сотру! И вам покажу! Хотите?

– Можете не трудиться! Все равно схитрите! – ответил со злостью командир, отодвигаясь от меня на приличное расстояние.

А я, всем свои видом изображая возмущение чужой подозрительностью, отправилась восвояси. Раздумывая при этом. Почему только сейчас понесли в трюм, ведь из песка выкопали, наверно, еще утром или вчера? Нет, вчера еще полиция здесь была. А сегодня им было некогда – то к отправлению готовились, то буксир с продуктами разгружали. Ящик стоял, вероятно, возле леера. Но что же находится в этом ящике? Почему они его прятали?

Неповоротливый плавкран, тем временем, приготовился к ночлегу, выбрав укромный уголок подальше от фарватера. Первым, кого я встретила на палубе, был вестовой, тот самый, что нагружал нас кашей в день моего появления.

– Если мы торопимся на спасение, то идем без остановок, – сказал он, разъясняя маневры судна. – А так ночью стоим. Иначе эта громадина беды наделает немало.

– Да! – засмеялась я, понимая, о ком он говорит. – На слона он похож!

– Какой – на слона? Кит – самое подходящее для него! А кстати, меня зовут Александром Комаровым.

Судя по оживлению, матросы готовились в рыбалке. Рыбу, против моего ожидания, собирались ловить удочками. Любители расселись вдоль бортов и забросили орудия лова. Я так поняла, что почти все, кто работал на плавкране – заядлые рыболовы.

Особенно удобным местом, вероятно, считалась корма. Может, потому что она больше походила на настоящий берег. Там даже места занимали заранее, как на стадионе. Корма по – прежнему внушала мне страх – уже двойной: сначала трюм, потом – неудачное фотографирование. Я старалась не появляться там без надобности.

Рыбу почти сразу же начали дергать из воды и бросать прямо на палубу. Это были, в основном, мелкие плотвички и лещи. Скоро и я заразилась всеобщим энтузиазмом. Кто – то предлагал мне удочку, я отказалась. Вместе с капитаном мы ходили смотреть, кто поймал больше, и это было похоже на настоящие соревнования.

Было еще светло. Кричали чайки, кружась над судном. Самые нахальные планировали на палубу, хватали добычу и взмывали в небо. Иные от лени, как городские вороны, боком подбегали к еде и лакомились на месте – чего тут летать, когда можно скакать!

Однажды возле известного ресторана я видела, как ворона поджидала добычу. Как только водитель выставил из машины пакет с объедками и уехал, так к нему тотчас же подскочила ворона. Деловито засунув клюв в пакет, ворона вытаскивала куски и рассматривала их. После осмотра птица выкидывала предметы на тротуар. Что началось, когда она обнаружила, что кроме салфеток, в пакете ничего нет? Ворона была непомерно, просто феерически возмущена, к тому же не думала скрывать свой гнев. Как деревенская кумушка она подпрыгивала, взмахивала крыльями и ходила вокруг объедков, при этом трясла головой, словно удивляясь людскому вероломству. Современные чайки тоже стали похожи на городских ворон, и чем больше еды – тем они ленивее.

Настоящая рыбалка началась, когда стемнело. На кране включили прожектор и направили его в воду. Любопытные обитатели реки столпились возле судна, хоть лови их руками. Вскоре набралось два ведра рыбы. Ее быстро почистили, видно, что дело привычное.

– Печь будем? – раздались голоса.

– Да вы что? А журналистка? Понапишет потом, – возразил кто – то.

– Не – е, ребята, не напишу! – заверила я рыбаков.

Я так думаю, что на самом деле не очень – то они боялись прессы. Просто это был разговор о понятиях на тему запретов.

Прямо на палубе на железном листе развели костер, завернули рыбу в фольгу и положили на сгоревшие угли. Вокруг костра расставили куски бревен, и все расселись, ожидая, когда поспеет добыча. Командир спасательных работ ни разу не появился на палубе.