Текст книги "Преступление без срока давности"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Аристократия помойки диктует моду на мораль…

Из песни слова не выбросить

– Прошу вас. – Мэтр золотозубо улыбнулся и степенно повлек Андрея Петровича Ведерникова со спутницей к свободному столику.

Несмотря на июньское марево, в ресторации царила прохлада. Неслышно сновали по ковролину официанты, искрились в хрустале дары французских виноградников, а музыка была неутомительна и позволяла общаться не повышая голоса. Во всем чувствовался тонкий вкус и соответствие лучшим европейским традициям.

«Еще бы, блин, не чувствовался. – Андрей Петрович мрачно глянул на окружавшую его роскошь и поправил узел пятисотдолларового галстука от Армани. – Заряжают здесь круче „Крыши“. Не надо было Зойку слушать, все попадалово от баб».

Верно говорится, что скорбь по собственным деньгам всегда самая истинная. Только за вход в заведение Андрей Петрович выложил по сто баксов с носа – своего, картофелеобразного, и чертовски пикантного Зоечкина, а потому сейчас чувствовал себя лохом, которого только что развели.

Мэтр тем временем гостей усадил, сверкнув лысиной, придвинул даме облагороженное кожей меню и скользнул наметанным взглядом по «Ролексу» кавалера:

– Официант будет через минуту.

Скатерти здесь крахмалили так, что можно было порезаться. Ярко-алые розы в хрустальной вазе источали благоухание, свечи, оправленные в бронзу, оплывали стеарином, однако все это великолепие Андрея Петровича не радовало. Он пристально смотрел на Зоечку, которая, наморщив хорошенький лобик и помогая себе губами, увлеченно вчитывалась в меню, видимо, готовясь выставить кавалера из денег по полной программе.

Познакомился со своей дамой Ведерников банальнейшим образом – подвез на машине до дому. Попутчица ему приглянулась, и, получив за извоз номер телефона, Андрей Петрович вот уже с неделю пытался ошеломить ее широтой размаха, однако пока безуспешно. Не давалась Зоечка, в койку идти не желала, и Ведерников, будучи господином весьма прижимистым, страдал вдвойне – от представительских расходов и все еще не разделенной страсти. А неудовлетворенное желание, как известно, всегда самое сильное.

Между тем официант действительно появился через минуту – черный пиджак, снежно-белая рубашка, красный галстук бабочкой. Принял заказ, бесшумно исчез и вскоре вернулся, элегантно держа в руках тяжеленный поднос. На столе появились емкости с дарами моря – членистоногими, вареными, сырыми, и, ловко налив в бокалы золотистое шабли, официант улыбнулся:

– Приятного аппетита.

– Ладно, ладно.

Ведерников по просьбе своей дамы загрузил ее тарелку икрой, добавил крабового салата и сверху положил сочный кусок мяса молодой барракуды в банановом соусе, – было бы чего. Сам же он, не испытывая особого аппетита, капнул лимонным соком на устрицу, дождался, пока мясо побелеет, и, нехотя отправив в рот, задвинул тост:

– За тебя, родная.

Выпили, повторили, налили еще, однако приятного общения пока что не получалось. Зоечка, не отвлекаясь на разговоры, пила и ела с энтузиазмом докера, Ведерников же вообще даром красноречия никогда не блистал и, помнится, еще с пионерского возраста предпочитал все вопросы решать кулаками.

Из-за своего косноязычия он и в рядовых бойцах проторчал дольше, чем следовало бы, – врубались командиры, что Ведро без проблем кому угодно въедет в вывеску, а вот с понтом перетереть по понятиям – слабо ему. Позже, правда, к Андрею Петровичу прилипла другая кликуха. Это после того, как со своей командой он упер контейнер с гуманитарной помощью, которую прислали наивные империалисты российским сиротам. Тогда он поднялся неслабо, забурел и стеба ради подогнал-таки обделенным деткам долю малую. Общественность в ответ назвала его в центральной прессе «отцом родным», и погоняло это прижилось надолго. С тех пор Андрей Петрович поумнел и, завязав бандитствовать в открытую, с размахом занялся коммерцией. А если кто из братанов, заглянув к нему нынче в офис, имел интерес насчет крыши, Ведерников был лаконичен, как спартанец.

«Я, блин, сам себе крыша, – говорил он обычно любопытному и, как бы между делом, рассматривал свой огромный, с набитыми суставами, кулак, – вы, ребятки, еще у папы в яйцах пищали, когда я уже по понятиям жил. Так что имею право. Съезжайте, пока молодые и красивые, а то психика у меня нарушена в боях – сокрушу». Вот так, коротко и по-русски, а главное – доходчиво.

– Очень вкусно. – Утолившая первый голод Зоечка решила наконец, что молчание несколько затянулось, и одарила Ведерникова обворожительно-белозубой улыбкой. – Андрюша, ты такой милый!

– Потанцуем? – Тот широко просиял, показав крупные прокуренные зубы, и внезапно ощутил бешеное желание схватить Зоечку крепко-крепко. – Я тебя приглашаю.

В центре ресторации под сенью раскидистых пальм уже кружились в извечном томлении пары. Переливались, словно росинки в солнечном свете, бриллианты в женских ушах, музыка пела о чем-то несбыточно-далеком, и казалось, что мир совершенен, а правит им любовь.

– Прошу. – Ведерников помог своей даме подняться и, увлекая ее на танцпол, сразу же почувствовал, как она взяла его за локоть – уверенно и цепко.

На них обращали внимание – пара была хоть куда. На фоне почти двухметрового, чем-то напоминавшего медведя-шатуна кавалера вообще-то нехуденькая блондинка Зоечка смотрелась этакой девочкой-дюймовочкой, тонкой как тростинка и наивной до невозможности. Доверчиво прижималась она к широкой мужской груди, и казалось, что в душе ее царит полнейшая гармония, однако дело было совсем не так.

Танцевала Зоечка неспокойно, просто вся извелась, переживая за сумочку, оставленную на стуле. Мало того что была та из чистой крокодиловой кожи и сама по себе стоила денег, так и содержимое представляло определенную ценность. Находились же в ней резервные трусы, зубная щетка, упаковка ароматизированных презервативов и – все случается в этой жизни – вазелин.

Это непростая женская доля сделала Зоечку запасливой и предусмотрительной. А что делать? К своим двадцати пяти она имела на личном счету профессию парикмахера, три аборта и два неудачных замужества, а потому на отношения полов смотрела трезво и без идеализма. Ну кто есть мужчина? Кобель главным образом. И поначалу надо его притомить. Пусть страдает, говорит о любви и дарит подарки. Известно ведь, что запретный плод самый сладкий.

Однако вечно так продолжаться не может, и дальше с мужичком следует поступать согласно старому «правилу паркета». С первого раза его необходимо уложить так, чтобы потом можно было ходить по нему без опаски. Эти нехитрые правила Зоечка соблюдала неукоснительно и, ощутив под конец танца, что партнер уже дошел до нужных кондиций, внутренне настроилась – фаза «паркета» приближалась.

Музыка наконец смолкла, и, содрогаясь от несбывшихся пока желаний, Ведерников повел свою даму к столу. Официант уже успел сменить приборы и по команде моментально принес балканское жаркое из молодой свинины. Для разнообразия были также заказаны маринованные ломтики из телячьих ножек, фазан, фаршированный шампиньонами, и салат а-ля росси, а запивать все это было решено французским красным «Сант-амор».

Правильно говорят, что танцы возбуждают аппетит и жажду. Зоечка с наслаждением вонзила зубы в сочную, истекающую розовым соком плоть и, лукаво глянув на сотрапезника сквозь хрусталь бокала, отпила большой глоток.

– За любовь.

Ведерников поддержал, и под жареную телятину вино прошло превосходно, закончившись скорее, чем ожидалось Заказали еще, а заодно, чтобы не тревожить официанта, бутылочку «Смирновской» и пару упаковок «Хольстена». Хватанули под фазана водочки, повторили, выпив на брудершафт, поцеловались, и вот наконец, слава тебе Господи, проклятая пелена отчужденности начала исчезать. После шампанского с коньячком от нее и следа не осталось, а Зоечка, усевшись Андрею Петровичу на колени, внезапно запечалилась:

– Зима скоро, холода, а как пережить их без песцового манто?

– Будет тебе теплуха. – Крепко обхватив партнершу, Ведерников стремительно пьянел от ощущения ее близости, а в это время свет в ресторации поубавился и на сцене началась программа из номеров нестерпимо пикантных.

Весело запрыгали под лучами софитов прелестницы в купальниках, постепенно от них освобождаясь и демонстрируя все то, чем их так щедро одарила мать-природа. Им на смену лихо выкатился колесом красноносый клоун в безразмерных лакированных башмаках, однако без штанов и принялся на полном серьезе ставить своей ассистентке клизму из скипидара.

– Лапа, ты посмотри, как весело! – Окружающее воспринималось Андреем Петровичем через густую завесу алкоголя, и, может быть, поэтому весь мир казался ему достойным восхищения. – Во негры дают, эфиопы, мать их!

Действительно, парочка измазанных чем-то черным акробатов вытворяла на сцене черт знает что, однако, не дождавшись окончания, Зоечка внезапно проснулась и подняла лицо с груди Ведерникова:

– Андрюша, поехали отсюда, тошно мне здесь.

Ведерников страшно обрадовался – веселье плавно перетекало в свою «паркетную» фазу.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Что не дано Юпитеру, у нас позволено быку.

Песня

– Сдачу себе оставь. – Не моргнув глазом, но с томлением в душе Ведерников расплатился с официантом и повлек свою даму на выход. – Да, дорогая, ты права, здесь душилово. Поехали туда, где повеселей.

– Обоссусь сейчас. – Зоечка сбросила руку спутника со своего плеча и по большой дуге направилась к дверям заведения «для лядей». – Жди меня, и я вернусь.

Управилась быстро и, выпорхнув из туалетной комнаты во всем расцвете своего обаяния – с опорожненным мочевым пузырем, реанимированным макияжем и надушенным бюстом, крепко прижалась к дымившему «беломориной» кавалеру:

– Трогай, дорогой, я готова.

Ведерниковский джип «тойота-раннер» уже урчал мотором у самых ступенек входа, и, получив на лапу, парковщик широко оскалился:

– Счастливого вам пути. – Открыл дверцу, элегантно помог Зоечке усесться и с ухмылкой отправился обувать очередного клиента, сволочь.

– Ну, поехали. – Запрокинув голову, Ведерников высыпал в пасть полпакета «антиполицая», вздрогнул от чудовищного вкуса и, помотав массивным, пробитым пару раз в драках черепом, шумно выдохнул воздух: – Ну и зараза, словно не пил ничего.

Залихватски, с проворотом колес, тронул джип с места, невзирая на белые ночи, врубил дальний свет и, покосившись со значением на спутницу, воткнул любимую кассету:

«Твои ноги, Верка, стоят по рублю, все равно, халява, я тебя люблю, наплевать, что груди виснут до колен, никого не надо мне взамен…»

Время было уже далеко за полночь, однако город еще не спал. Млели не имевшие своего угла влюбленные, вдоль закованных в камень невских берегов раздавались пьяные выкрики, слышался девичий смех, а сама река невозмутимо несла свои воды в Финский залив – за столетия видывала и не такое.

«И хотя ты в койке, стерва, горяча, соблюдай, зараза, наказы Ильича, береги, паскуда, скважину свою, а иначе я тебя прибью…»

Понукаемый мужскими гормонами и песней веселой, Ведерников лихо вырулил через мост на Петроградскую, миновал Каменноостровский и, не докатившись до места, где угробили поэта, ушел налево на Зеленогорск. Ехать в джипе было приятно – движение на шоссе будто вымерло, из кондиционера тянуло прохладой, а за окнами проносились недорубленные остатки некогда могучих карельских лесов.

Привычный глазу ландшафт, родина-мать, одним словом.

Уже дважды Ведерников бледнел, начинал неровно дышать и, выбирая обочину поукромнее, пытался уложить пассажирку на просторное заднее сиденье.

– Ах, солнце мое, отдайся мне с криком, умираю от страсти я.

И каждый раз та не давалась, призывая к водительскому благоразумию:

– Я, милый мой, сторонница безопасного секса. Back seat fucking не для меня.

Ведерников нехотя соглашался, терпел и, приближая заветный миг, вовсю притапливал педаль газа: «Ладно, ждать недолго осталось». Так они миновали озеро Разлив, на берегу которого когда-то обретался в шалаше Ильич, проехали репинские хоромы и уже были неподалеку от Зеленогорска, когда впереди на шоссе неожиданно показались человеческие фигуры. Ведерников даже не понял, что произошло, однако его нога инстинктивно вжала в пол педаль тормоза, джип пошел юзом, и сразу же что-то мягкое глухо ударилось о его передок, защищенный массивными стальными «рогами».

– Ты что, охренел, козел? – Зоечка была непристегнута и, двигаясь в соответствии с законами физики, только чудом не погубила свою красоту о лобовое стекло. – Забыл, кого везешь, блин?

– Рот закрой. – Андрей Петрович оставил праведный гнев спутницы без внимания и, тяжело вздохнув, принялся вылезать из машины. «Съездили повеселиться, такую мать, что, бля, за непруха!»

Худшие его опасения подтвердились сразу же – неподалеку в луже крови раскинулся мужчина, и из всего увиденного больше всего Ведерникову не понравилось, что лежал тот босиком, с грязными, давно не мытыми ногами.

Носки ему, видимо, и не полагались, а вот стоптанные, войлочные ботинки «привет с кладбища» валялись рядом, и это означало только одно – хозяин их мертв. Как говорят в народе, «кеды кинул». Есть еще похожее – копытами накрылся, врезал дуба, окочурился, зажмурился, откинулся, сыграл в ящик, преставился, надел деревянный макинтош, Богу душу отдал, да всего и не упомнишь, велик и могуч русский язык!

Однако Андрею Петровичу было не до словесности: выражаясь стилем популярной сказки о папе Карло, мерещилась ему плетка и железная решетка. Налицо был пьяный водитель и жертва его преступных деяний – вон лежит с грязными пятками, остывает потихоньку. Нагрянут менты, и хана, а гуманный российский суд, которого еще и хрен дождешься, отмотает на всю катушку, дело проверенное.

Из-за кого? Из-за небритого вонючего алкаша, некстати оказавшегося на дороге. Не тянуло Ведерникова в СИЗО и на зону. Более того, он был категорически против, потому что однажды уже побывал в сих учреждениях и ничего радостного оттуда не вынес.

Недаром говорится, что все неприятности от женщин. Помнится, привело Андрея Петровича в места не столь отдаленные горячее, разделенное лишь отчасти чувство к одной из представительниц прекрасного пола. Он тогда только что пришел со службы в ВДВ, бравым сержантом с «косячком» на берете, и влюбился по уши в подавальщицу цеха номер два механической макаронной фабрики имени товарища Воровского, проживавшую на первом этаже в его подъезде. Было очень удобно, стоило только спуститься по лестнице, и вот он, предмет желаний, – губастый, грудастый, выкрашенный сверху платиновым лондаколором, а если закрыть глаза, то вообще полное впечатление, что рядом Мэрилин Монро. Скоро выяснилось, что такое впечатление было не у одного только Андрея Петровича, и, испытав все муки ревности, он выбрал тернистый путь Отелло, однако удушить свою избранницу надумал более оригинально. Угнал ассенизационную машину и, улучив момент, когда неверная ушла на фабрику, закачал через форточку в ее квартиру три тонны жидкого, еще теплого дерьма – сколько было в цистерне. А на суде, обращаясь к потерпевшей, проникновенно произнес:

– Я-то свое отсижу, а ты, сука, попробуй-ка от говна отмойся.

Пассажирка между тем вылезла из джипа и, моментально оценив ситуацию, презрительно посмотрела на водителя:

– Чего смотреть, он холодный. Хорош любоваться, надо дело делать.

Вот она, судьба. Из-за какого-то паршивого бомжа приятный вечер, а если глянуть в суть вопроса, то и светлое Зоечкино будущее заодно с норковым манто очень даже запросто могли не состояться, и пустить дело на самотек могла только полная дура. А мужики-то хваленые, мать их за ногу! Пока донимает их сухостой, наобещают с три короба – только губу раскатывай, а чуть что случится посерьезнее – все, полные штаны дерьма, да еще норовят девушку подставить ментам для дачи свидетельских показаний.

– Кантуй его в машину. – Зоечка оглянулась по сторонам и, сморщив нос от мерзкого запаха, кончиками пальцев швырнула в джип кладбищенские боты пострадавшего. – Андрюша, хватит стоять столбом, шевелись.

– Ну и шмонит же от него.

Ведерников наконец оправился от шока и, ухватив покойника за плечи, принялся грузить обмякшее тело на заднее сиденье.

– Черт, тяжелый, кабан.

– И вонючий. – Зоечка сноровисто залезла в салон и, нетерпеливо хлопнув дверью, вновь оглянулась по сторонам: – Поехали, Андрюша, поехали.

Все было спокойно – шоссе пустынно, по сторонам тихо шелестел в словнике ночной ветерок, только на асфальте жирно чернело мокрое пятно, но кто обратит внимание на подобную мелочь.

– В натуре, воняет. – Усмехнувшись побелевшими губами, Ведерников стремительно тронул машину с места и, пролетев пару километров, резко свернул направо на лесную дорогу. – Поэтому присыпать товарища надо побыстрее…

– Лопата-то хоть есть у тебя? – Зоечка со второй попытки прикурила коричнево-туберкулезную палочку «Моро» и, держа сигарету дрожащими пальцами, деланно улыбнулась: – Ты, искатель приключений на свою жопу.

Как же бывшему герою-десантнику обойтись без шанцевого инструмента? Лопата натурально имелась – малая саперная, заточенная с трех сторон до остроты бритвы и употребляемая Андреем Петровичем в качестве аргумента ближнего боя.

– Ну вот, самое то.

Остановив «тойоту», он потащил покойника к замшелому березовому пню и, распустив свой красный галстук стоимостью в пятьсот зеленых, принялся энергично рыть землю.

– Везет же некоторым, не каждого хоронят на халяву.

В лесу было хорошо – пахло прелой листвой и грибами, Вилась облачком мошкара – к теплу, а где-то неподалеку, ухал голодный филин. Острая лопата легко резала податливую почву, изредка высекая искры о мелкие камешки, затем раздались стоны подрубаемых корней, и Ведерников разогнулся, вытирая вспотевшее лицо.

– Хорош, не хватает только кремлевской стены.

Он бесцеремонно скинул труп в яму, подождал, пока Зоечка принесет из машины обувь покойного, и принялся закапывать импровизированную могилу – спи спокойно, дорогой друг, единись с природой. Накидал сверху прошлогодней листвы, затем сухих веток и, уперевшись изо всех сил, с кряхтеньем завалил на бок вместо памятника пень.

– Зоечка, толкани-ка речугу в честь покойного!

– Лучше поедем помянем его светлую память, а то комары зажрали. – Высоко подняв подол, та продемонстрировала свои загорелые округлые ляжки и медленно полезла в машину. – Фу, все еще воняет.

– Поехали, поехали, здесь уже недалеко. – Представив вкус холодненького пива, Ведерников воодушевился и, обтерев лопату мхом, бодро запрыгнул в джип. – Ух и повеселимся же!

Запустив музыку на всю катушку, он выехал на шоссе и, опустив стекло, чтобы кошмарный запах побыстрее выветрился, до пола вжал педаль газа – один хрен, менты все дрыхнут. Настроение у него существенно улучшилось – жмур зарыт так, что и с собаками не сыщешь, свидетелей нет, ну а Зоечка далеко не дура: наденет свою норковую теплуху и как миленькая будет держать язык за зубами. Ах, Андрей Петрович, Андрей Петрович, быстро же вы забыли, что все зло в этом мире от женщин!

Между тем на обочине высветился указатель с мигающей надписью «Акварай», на котором улыбалась развеселая девица, прикинутая только в загар, и, повернув по стрелке налево, Ведерников порулил по бетонной дорожке, не в пример шоссе качественно освещенной ртутными фонарями.

– Дорогая, момент. – Остановив машину у небольшого домика с надписью: «Менеджер», Ведерников исчез за дверями и скоро вернулся в сопровождении пары молодых людей.

Молодцы были одеты в одинаковые белые рубашки с галстуками «кис-кис» и в предвкушении чаевых действовали с огоньком.

– Прошу вас, господа. – Пока один из них запарковывал джип, другой с необычайным тактом определил прибывших в электрокар, в каких обычно ездят по полям для гольфа миллионеры, и под негромкое гудение двигателя направился вдоль зарослей благоухающей сирени. – Ваш коттедж, господа, номер семь.

– А здесь недурно у вас, – после смердящего жмуром салона Зоечка вдохнула с наслаждением свежесть ночного воздуха и с интересом посмотрела на огромный, играющий неоновыми всполохами павильон, – и размах чувствуется…

– Прошу прощения, это «Тропикана», лагуна, белый песочек, океан, – в ожидании мзды провожатый улыбался широко, а в глаза смотрел кротко и ласково, – чуть подальше расположена «Амазония», кусочек девственного леса, водопады, экзотика, знаете ли. После двух часов вход разрешен без купальников, очень рекомендую.

– Жаль, южного берега Карского моря у вас нет. – Ведерников некстати вспомнил, как пилил зимой кедры в Тюменской области, и тягуче сплюнул в розарий. – Менты бы вам клиентов подогнали выше крыши.

– Ну вот, прибыли. – Провожатый тактично вздохнул и, остановив электрокар у небольшого уютного бунгало, кинулся открывать дверь. – Гостиная, ванная рядом со спальней, кабельное телевидение имеется, тридцать каналов, но если есть желание, у нас отличный видеопрокат. – Он вытащил пакеты с бельем, на которых стояло клеймо «Стерильно», проверил наличие туалетной бумаги в сортире и, извиняющимся тоном заметив: – Биде, к сожалению, отсутствует, – замер статуей Командора на входе. – Желаю вам отлично отдохнуть.

– А… – Догадавшись наконец, в чем было дело, Ведерников стал мрачен, царственным жестом вытащил пятидолларовую и, наградив ею провожатого: – Молодец, пока свободен, – сразу же повернулся к спутнице: – Ну что, дорогая, пойдем купаться?

– Спасибо. – Молодой человек посмотрел ему в спину с ненавистью и, въехав, что ловить тут больше нечего, быстро отчалил в ночь, только было слышно, как мотор электрокара прогудел: «У-у-у, бу-у-ржуи проклятые».

– Не мешало бы, трупный запах не французский парфюм. – Зоечка почему-то перешла на шепот и, дернув плечом, посмотрела на часы: – Половина третьего. Купальника нет, так что придется идти в «Амазонию», там сейчас самое время «укладывать паркет»…

– Чего? – не понял Ведерников, и уже через минуту парочка двигалась по песчаной аллейке к огромному, светящемуся изнутри павильону, напоминавшему мерцанием огней кремлевскую рождественскую елку. Еще издали слышался шум водопадов, доносился рокот тамтамов, заглушаемый дикими криками, и только Зоечка вошла в обвитые лианами двери, как от восторга глаза ее округлились.

– Здорово как, блин!

В самом деле, все здесь поражало размахом и великолепием. Вышибалы носили боевые зулусские плащи из тигровых шкур и держались за настоящие копья-бангваны, на кассе сидела полуголая вислогрудая тетка, чем-то натертая под негритянку, а когда с тяжелым сердцем Андрей Петрович заплатил по таксе, откуда-то появился стройный розовозадый папуас с берцовой костью в ухе и элегантно повел татуированной рукой:

– Доброй ночи, господа, прошу.

Отдельная, на двоих, раздевалка больше напоминала гостиничный номер – кожаный диван, телевизор, чистые, словно несовершеннолетняя девственница, полотенца. Нисколько не смущаясь присутствием мужчины, Зоечка начала раздеваться.

– А чего это мы ждем? Решил костюмчик постирать?

Ведерников отозвался не сразу. Он только что обнаружил, что по причине жаркой погоды белье его избранница игнорирует напрочь, ягодицы у нее округлые, но с ямочками, а на левой груди имеется родинка, и, неровно задышав, он проглотил обильную слюну:

– Я мигом, – одолел некстати подкатившую эрекцию, скинул прямо на пол шикарный тысячебаксовый костюм и, обхватив левой рукой Зоечку, а правой объемистый лопатник, двинул в сказочную страну «Амазонию», где, к слову сказать, без наличности делать было нечего. Скоро остался позади длинный, выполненный в виде грота предбанник, в ноздри шибануло влажной прелью тропического леса, и, увернувшись от внезапно проснувшегося гейзера, парочка в восхищении замерла.

Да, деньги здесь драли не зря. В центре павильона был устроен водопад, и, с грохотом сбегая по отвесным скалам, он превращался в тихий, с удобным пляжем речной затон, на дальнем берегу которого виднелись девственные джунгли и раздавались дикие, на редкость экзотические крики. Именно так, говорят, рыдает павиан, пожираемый заживо ягуаром.

Справа от песчаной косы, там, где начинались непроходимые заросли буша, расположилась на поляне туземная деревушка – с пяток построенных из прутьев и травы небольших хижин, и стоны, доносившиеся из них, заглушали крики хищников. Это лишенные одежд и каких-либо претензий девушки делали всем желающим эротический тайский массаж. Кондиционеры струили в воздух тропическое марево, светотехнические установки неотличимо изображали ночь на Амазонке, и в целом зрелище трогало до оргазма – именно так Зоечка и выразилась.

Несмотря на позднее время, любителей экзотики было хоть отбавляй. Звонко повизгивая, скользили с водных горок на задах румяные от выпитого барышни. Их спутники, волосатые местами россияне, с цепями толщиной в член, грузно сигали с «тарзанки» и, вынырнув-таки, орали от восторга громким матом. Кое-кто просто лежал на песочке, вусмерть ужравшись французским шампанским, а у дальнего берега, там, где изредка всплывали камуфляжные крокодилы, сожительствовали стоя романтики полового акта, и пьяные их крики заглушали стоны горемычного павиана.

– Вода, как моча, теплая. – Ведерников положил бумажник на видное место и, не спуская с него глаз, начал заходить в речные просторы. – Ты со мной или лопатник возьмешь под охрану?

Он напоминал со спины шкаф, и, оценив ширину его плеч, Зоечка прикинула: «Наверняка под центнер, надо подумать насчет позиции. Да только хоть на уши встань, проку от него как от кролика… Жизнью проверено: чем амбалистей мужик, тем кончает быстрее. Права народная мудрость: мал золотник, да долго».

– Иди, я потом. – Она махнула кавалеру рукой, отчего ее упругая грудь заколыхалась, и, чтобы хоть как-то ослабить напряжение, Ведерников рванул по-собачьи к дальнему берегу. «Погоди, я тебе засажу по самые волосатые…» Закончив заплыв, он с шумом выбрался на берег и, ощущая на всех своих членах восхищенные женские взгляды, плюхнулся на песок рядом с избранницей.

– Здорово, вылезать не хочется!

– Чего ж тогда вылез? – Зоечке вдруг захотелось спать, и, чтобы развеять дрему, она зашла по копчик в реку. – Здорово, говоришь?

Вообще-то ко всем закрытым водоемам она питала чувство отвращения, возникшее в ее душе как результат недавнего вояжа в Японию. Помнится, как-то раз на Невском случай свел ее с капиталистом из Киото – в очках, морщинистым как гриб, но денег – куры не клюют, и в койке очень даже ничего себе. А главное, вдовец. Любовь-морковь, часики с бриллиантами и горячее желание с его стороны жить семьей в Стране восходящего солнца. А она дура, что ли: ах, дорогой, я ждала тебя всю свою жизнь. Рванули в Киото, и вот во время ритуального купания Зоечка возьми да и пописай в священный водоем предков, – что такого, ведь столько подогретого саке и пива было выпито, а золотые рыбки небось не издохнут! Однако тут же вода вокруг нее окрасилась в радикально-красный цвет, – видимо, сволочи-предки что-то в нее намешали, и любовь сразу закончилась. «Та, которая ссыт в священный бассейн, способна нагадить в душу и матерью моих детей быть не может», – сказал тогда желторожий капиталист и купил Зоечке обратный билет экономического класса.

«У, паразит узкоглазый. – Помотав головой, чтобы отогнать воспоминания, купальщица зашла в реку по пояс и натурально, очень по-бабьи, присев, медленно поплыла вдоль пляжа. – Не соврал, теплая, как моча». Вылезла, рассчитанным жестом, чтобы все посмотрели на нее, выжала волосы и томной походкой от бедра подошла к Ведерникову:

– Тебе выпить не хочется, дорогой?

Бар располагался неподалеку, в просторной, обмазанной глиной хижине и был устроен на славу. Царил полумрак, негромко играла музыка, а воздух был наполнен благоуханием сандалового дыма. В центре заведения находилась клетка, внутри которой стоял за стойкой обряженный самцом-гориллой бармен и бойко разливал из шейкера умопомрачительные коктейли. Укротительница зверя, она же посудомойщица, была стройна, мила и одета в мини-юбку из трав, без труда позволявшую рассмотреть знак качества на ее бритом лобке.

– «Плевок черной мамбы», пожалуйста, два раза. – Ведерников протянул деньги, горилла цепко взяла их на лапу, пробила чек и, по-обезьяньи ловко смешав чуть-чуть рома, много коньячного спирта и щепотку перца с разбавленным соком манго, принялась трясти шейкером: «Хур-хур-хур». Плюхнула в стаканы ледяные глыбы, сверху плеснула мутную, с пронзительным запахом жидкость и, облагородив композицию ломтиком ананаса, голосом Семена Натановича Бриля от всей души пожелала:

– На здоровье.

Действительно, это был аксакал прилавка собственной персоной. Злая судьбина загнала его на старости лет в обезьянью шкуру и заставила работать в ночную смену. Тело Семена Натановича, чуть менее шерстистое, чем у натуральной гориллы, исходило потом и нестерпимо чесалось, походы по нужде являли жуткую проблему, однако самое тяжелое заключалось в другом. Уж больно аксакалу нравилась его посудомойщица Маруся, и, постоянно пребывая в напряжении, он натирал свои интимные места о грубую изнанку обезьяньей шкуры. Решить же кардинально половой вопрос было никак нельзя – барменову помощницу брал на конус сам директор, и бедный Семен Натанович безропотно нес свой крест. Ну что поделать, говорят, Бог терпел и нам велел.

Между тем Ведерников с Зоечкой выкушали по «Плевку черной мамбы» и, сразу же расхотев пить что-нибудь еще, решили отправиться баиньки – собрали вещички и двинули в свое бунгало, причем в преддверии райского блаженства Андрей Петрович летел на бреющем как на крыльях. И вот желанный миг настал, свершилось. Ведерников изобразил протяженный коитус, Зоечка – бурный оргазм, и скоро Морфей обнял их своими крыльями, – ничего странного, в большинстве своем все постановки в койке нынче одноактны. О присыпанном жмуре никто даже и не вспомнил – было не до того.