Текст книги "Глаз в небе"

Филип Кинред Дик
Глаз в небе

Глава 1

Протонно-лучевой дефлектор «Мегатрон», находящийся в Белмонте, штат Калифорния, преподнес своим создателям отвратительный сюрприз – он сломался. Все произошло мгновенно: луч протонов, напряжением в шесть миллиардов вольт, ударил под крышу «Мегатрона» и походя снес обзорную платформу.

На платформе в это время находились восемь человек: группа экскурсантов и гид. Все восемь рухнули на каменный пол и валялись в шоке, пока спасатели не убрали магнитное поле и с большим трудом не подавили жесткую радиацию. Четверо из восьми нуждались в срочной госпитализации. Двоим некоторое время пришлось хорошенько походить по врачам и изрядно потратиться на лекарства. Остальным оказали первую помощь и посоветовали идти домой. Местные газеты не замедлили поднять шумиху вокруг происшествия. Адвокаты пострадавших громогласно выступали в суде, добиваясь возмещения ущерба. Невзирая на всю суету по случаю аварии, на руинах появились рабочие, спокойно достали инструменты и принялись ковыряться в искореженном агрегате. Правда, кое-какие меры все же приняты были: пару должностных лиц, связанных с «Мегатроном», уволили, равно как и дефлекторную систему вместе с ее вдохновенными разработчиками – отправили на свалку. Происшествие заняло совсем немного времени: в 4.00 начались аномальные отклонения, а в 4.02 восемь человек уже угодили в жуткую лучевую молотилку. Гид, молодой негр, упал первым. Последним оказался на полу молодой инженер с расположенного неподалеку ракетного завода. В тот момент, когда всю группу повели на платформу, он отстал, вернулся в коридор и собрался закурить. Если бы он не бросился спасать жену, то остался бы скорее всего невредим. Последняя картина в его затухающем сознании: выпавшие из рук сигареты и – тщетная попытка схватить Маршу за рукав плаща…

В то утро Джек Гамильтон долго сидел без дела в своей лаборатории, с кислым видом точил карандаши и потел от переживаний. Подчиненные продолжали работу, все шло заведенным порядком. В полдень появилась Марша – сияющая, милая, изысканно одетая, ни дать ни взять яркая птичка из Голден-Гейт-парка. Появление жены стряхнуло мрачное оцепенение. Это благоухающее дорогой парфюмерией, нарядное и беззаботное существо было самым большим достоянием Джека, много ценней других его сокровищ – к примеру, новейшей акустической системы «Hi-Fi» или коллекции лучших сортов виски.

– Ну, какие проблемы? – спросила Марша, присев на край серого металлического стола и болтая стройными ножками. – Поторапливайся, надо еще успеть перекусить… А то опоздаем! Сегодня первый день работы дефлектора – того самого, что ты хотел увидеть. Или забыл?.. Ты готов?

– Готов хоть в газовую камеру, – хмуро ответил Гамильтон. – Тем более она вроде как уже поджидает меня.

Карие глаза Марши округлились; ее беззаботность сменилась беспокойством.

– Что такое? Опять секреты фирмы? Милый, ты мне ни слова не сказал, что у тебя трудный день!.. За завтраком ты резвился, как щенок на прогулке. Взглянув на часы, Гамильтон тяжело поднялся.

– Ладно, давай подкрепимся хорошенько. Другой возможности уже, вероятно, не представится… Как бы эта экскурсия не оказалась для меня последней.

Но Джек не добрался даже до выхода из лаборатории, не говоря уж о ресторане, который находился за чертой режимной зоны «Калифорния мэйнтэнанс». Гамильтона остановил курьер, протягивая туго скрученный лист бумаги.

– Мистер Гамильтон, это вам. Полковник Эдвардс просил передать…

Негнущимися пальцами Гамильтон развернул бумажку.

– Вот оно!.. – тихо проговорил он жене. – Присядь-ка в холле. Если не вернусь через час или около того, поезжай домой и открой банку свинины с фасолью…

– Но, Джек!.. – Марша сделала беспомощный жест. – Ты говоришь это так… так страшно! Ты что-то уже знаешь?

Джек знал. Склонившись, он быстро поцеловал жену в алые, влажные, чуть вздрагивающие губы и зашагал по коридору вслед за курьером, направляясь к управленческим этажам. Там, в шикарном конференц-зале, обычно торжественно заседало руководство корпорации.

Джек уселся, физически ощущая присутствие начальства – всей этой толпы заправил и боссов без пола и возраста – как колыхнувшуюся смесь сигарного дыма, дезодоранта и обувного крема.

Над длинным металлическим конференц-столом висела бормочущая каша голосов. Во главе стола сидел старый полковник собственной персоной, окопавшийся за стеной укреплений из всякого рода справок и отчетов. Каждый чин, в той или иной степени, имел свой оборонительный вал на столе – хотя бы папку, массивную пепельницу или стакан теплой воды. Напротив полковника Эдвардса пристроился толстяк Чарли Макфиф в форме капитана охраны. Той самой охраны, что патрулировала вокруг ракетного завода, выполняя роль своеобразного пугала от мифических русских шпионов.

– А, вот и вы, – пробормотал полковник, сурово взглянув поверх очков на Гамильтона. – Это не займет много времени, Джек. На повестке дня один вопрос… Вам не придется сидеть долго и выслушивать… Гамильтон промолчал. Он застыл в напряженном ожидании.

– Речь пойдет о вашей жене, – начал Эдвардс, послюнив толстый палец и принимаясь листать какой-то отчет. – Как я понимаю, вы теперь, после отставки Сазерленда, полностью отвечаете за наш исследовательский отдел… Верно?

Гамильтон кивнул. Его руки на стальной поверхности стола выглядели неестественно серыми. Он криво улыбнулся: серые будто кожа мертвеца. Вздернули, подвесили за шею, чтоб другим неповадно было, – и все признаки жизни тихо улетучились.

– Ваша жена, – рокотал Эдвардс, в то время как его руки выделывали замысловатые коленца над страницами перелистываемого доклада, – классифицируется как фактор риска для безопасности предприятия. Вот у меня доклад… – Он кивком указал на безмолвного капитана. – Мне принес его Макфиф. Следует сказать, с неохотой принес.

– С большой неохотой, черт побери! – вставил Макфиф, обращаясь к Гамильтону. Его глаза, больше похожие на медные пуговицы от мундира, просили о снисхождении. Гамильтон проигнорировал его.

– Разумеется, вам хорошо известны наши правила безопасности. Мы частный концерн, но наш клиент – Правительство. Никто, кроме Дяди Сэма, наши ракеты покупать не может. Поэтому нам надо быть настороже. Я довожу это до вашего сведения, а вы решайте как знаете. Прежде всего это ваше дело. Нас оно касается лишь постольку, поскольку вы возглавляете лабораторию. И тогда это становится нашим делом.

Он смотрел на Гамильтона так, будто видел его впервые; несмотря на то, что лично принимал Джека на работу добрых десять лет назад, когда Гамильтон был молодым, энергичным, перспективным инженером-электронщиком, только что из Массачусетского технологического.

– Значит ли все это, – спросил Гамильтон внезапно севшим голосом, – что Марше запрещено появляться на заводе? – При этом пальцы его нервно сцепились, будто два быстрых краба в схватке.

– Нет, – ответил Эдвардс, – это значит, что вам будет отказано в допуске к секретным материалам, пока ситуация не изменится.

– Но ведь… – Гамильтон в изумлении умолк. Потом выпалил:

– Все материалы, с которыми я имею дело, секретны!

Ему никто не ответил. Только в углу натужно гудел кондиционер.

– Черт меня побери! – неожиданно громко сказал Гамильтон. Несколько бумажек, словно стайка испуганных птиц, взлетели в воздух… Эдвардс искоса, с любопытством взглянул на Джека. Чарли Макфиф закурил сигару и нервно пригладил тяжелой ладонью свою редеющую шевелюру. В простецкой коричневой униформе он был похож на этакого пузатого увальня – глуповатого патрульного дорожной службы.

– Предъявите ему обвинения, – заговорил Макфиф. – Дайте ему шанс защититься, полковник. Какие-то права у него все же есть! Некоторое время полковник Эдвардс молча копался в справках, представленных ему службой безопасности. Но вскоре с помрачневшим от безнадежности лицом он подвинул досье к Макфифу.

– Твой отдел все это готовил, – пробормотал он, как бы открещиваясь от щекотливого дела. – Ты и скажи.

– Вы что же, собираетесь читать это здесь?! – запротестовал Гамильтон. – Для тридцати человек? В присутствии всех чиновников компании?

– Они уже видели этот доклад, – не без сочувствия заметил Эдвардс. – Он был подписан около месяца назад. И с той поры циркулировал. В конце концов, мой мальчик, ты у нас персона важная. Мы не можем позволить себе отнестись к этому вопросу легкомысленно.

– Во-первых, – заявил Макфиф, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, – это дело нам передали из ФБР.

– Вы их запрашивали? – язвительно спросил Гамильтон. – Или досье чисто случайно начало циркулировать по стране? Макфиф побагровел.

– Ну, в общем, мы их запросили. Обычная деловая справка. Боже милостивый, Джек, да и на меня есть досье. А ты что думал? Даже на Президента досье заведено!…

– Вам нет нужды читать эту чушь, – проговорил дрогнувшим голосом Гамильтон. – Марша вступила в прогрессивную партию еще будучи зеленой первокурсницей. Да, она вносила деньги в помощь испанским беженцам. Выписывала радикальный журнал. Все это я и так давно знал.

– Прочитайте полученные материалы! – приказал Эдвардс.

Продираясь сквозь дебри доклада, Макфиф внимательно выискивал нужные данные.

– Миссис Гамильтон вышла из прогрессивной партии. Журнал «Ин факт» больше не издается. Она посещала собрания калифорнийского отделения Союза работников искусств, наук и свободных профессий – из прокоммунистических организаций это одна из самых активных. Она подписала Стокгольмское мирное воззвание. Вступила в Союз гражданских свобод, обвиняемый наблюдателями в левацкой ориентации.

– Что это значит – «левацкая ориентация»? – потребовал объяснений Гамильтон.

– Это означает симпатию к лицам или группам лиц, которые общаются с коммунистами. – Макфиф продолжил старательное чтение доклада:

– Миссис Гамильтон написала письмо в «Сан-Франциско хроникл», протестуя против запрета на въезд Чарли Чаплина в Соединенные Штаты. Она подписала воззвание за освобождение супругов Розенберг, осужденных за измену родине. Она выступила на собрании Аламедской лиги женщин-избирательниц, высказываясь за допуск в ООН красного Китая – коммунистической страны! Вступила в оклендское отделение организации «Мирное сосуществование или смерть», имеющей также отделения в странах за железным занавесом. А еще внесла деньги на нужды Общества содействия прогрессу цветного населения. – Он повысил голос:

– Сорок восемь долларов пятьдесят пять центов! В зале стояла тишина.

– Все? – буркнул Гамильтон.

– Да, это весь материал по данному вопросу.

– А упоминается ли там, – сказал Гамильтон, стараясь унять волнение, – что Марша выписывает «Чикаго трибюн»? Или что она участвовала в избирательной кампании Эда Стивенсона?.. Что вносила деньги в Общество за гуманное отношение к кошкам и собакам?..

– Не вижу, какое это имеет отношение?.. – нетерпеливо перебил Эдвардс.

– Для полноты картины! Да, Марша пару раз читала «Ин факт». Ну и что?

В руках у нее бывал и «Нью-Йоркер». Она вышла из прогрессивной партии вслед за Уоллесом и вступила в организацию «Молодые демократы». Это упомянуто? Не скрою, ей любопытен коммунизм, но разве она оттого стала коммунисткой? Все, о чем вы тут болтали, – вздор! Эка невидаль, женщина иногда заглядывает в левые журналы и слушает левых ораторов… Это еще не доказывает, что она одобряет коммунизм, или подчиняется их партийной дисциплине, или выступает за свержение правительства, или…

– Мы и не утверждаем, что твоя жена – коммунистка, – заметил Макфиф.

– Мы только отмечаем, что она фактор риска для безопасности. А вероятность того, что Марша коммунистка, существует.

– Господи! – воскликнул Гамильтон, вполне сознавая, насколько бесполезны его слова. – Тогда я должен доказать, что она не коммунистка? Так, что ли?

– Да, есть вероятность, – не слушая Гамильтона, поддержал заключение Макфифа Эдвардс. – Джек, попытайся мыслить здраво, не поддавайся эмоциям. И не кричи. Может, Марша и красная, может – и нет. Не о том речь. Что у нас против нее? Материал, который говорит, что твоя жена занимается политикой – притом радикальной политикой. А это нехорошо.

– Маршу все интересует. Она умна и образованна. У нее в распоряжении целые сутки, чтоб узнать обо всем. Или она, по-вашему, должна сидеть дома и только… протирать мебель? Готовить?.. Или шить?

– Тут мы имеем определенный образ жизни, модель поведения, что ли, – разъяснял Макфиф. – Надо признать, что ни один из приведенных пунктов сам по себе не является обвинением. Но если их сложить вместе и взять среднестатистическую норму, то… это выходит за всякие рамки, Джек. Слишком во многом замешана твоя жена.

– Всего лишь общение, не больше. Разве на основе этого можно доказать, что она согласна с их речами?

– Мы не можем прочесть ее мысли. Ты и сам не можешь. Но судить о поступках – другое дело. В какие общества она вступает, какие петиции подписывает, куда деньги вносит. Для нас это единственные улики, нам из этого приходится исходить. Ты говоришь: она ходит на митинги, но не согласна с речами. Давай на минуту представим себе вот что: полиция накрывает непристойное шоу, вяжет девиц и менеджера, но отпускает зрителей. Ведь те заявили, что зрелище им не понравилось… – Макфиф развел руками. – Если им не нравилось – зачем они там сидели? Один раз – допускаю. Из любопытства. Но не раз за разом, из года в год. Жена твоя с левыми водится уже десять лет. С тех пор, как ей исполнилось восемнадцать. У нее было достаточно времени, чтобы составить мнение о коммунизме. Но она продолжает иметь дела с левыми. Она по-прежнему тут как тут, стоит лишь кучке комми устроить протест против линчевания на Юге или завопить по поводу ассигнований на оборону. Ссылка на то, что Марша также читает «Чикаго трибюн», не более уместна, чем тот факт, что любитель порношоу ходит еще и в церковь. Это лишь доказывает разносторонность, даже противоречивость его личности… Но факт остается фактом: одна из граней этой личности включает смакование грязи. Его привлекают не за то, что он ходит в церковь, а за то, что он любит непристойности и ходит смотреть на непристойности.

На девяносто девять процентов твоя жена, возможно, такая же американка, как все прочие, – она может хорошо готовить, осторожно водить машину, исправно платить налоги, участвовать в благотворительности или печь пирожные для беспроигрышной лотереи в церковном приходе. Но один последний процент может быть завязан на коммунистов… И – все!

Немного помолчав, Гамильтон выдавил:

– Ты неплохо изложил свою позицию.

– Я верю в свою позицию. Тебя и Маршу я знаю столько же, сколько служу здесь. Вы оба мне нравитесь – так же, как и Эдвардсу. Все вас любят. Но не в этом дело. Пока мы не обладаем телепатией и не читаем чужие мысли, нам придется полагаться на статистику. Мы не можем утверждать, что Марша агент иностранной державы. А ты не можешь утверждать, что она им не является. И пока нам придется разрешить сомнение не в ее пользу. Не имеем права поступить иначе.

Чуть закусив толстую нижнюю губу, Макфиф спросил:

– Тебе никогда не приходило в голову спросить себя: а не коммунистка ли моя жена?

Не приходило… Взопревший от столь неожиданного обсуждения его личной жизни, Гамильтон молчал, уставив невидящий взгляд в тусклое железо столешницы. Джек всегда полагал, что Марша говорит ему правду, уверяя, что коммунизм ей только любопытен. Теперь, благодаря усиленному давлению коллег, у Джека впервые запало в душу некое горестное сомнение. Черт возьми, с точки зрения статистики все возможно!

– Я спрошу ее сам об этом, – громко проговорил он.

– Спросишь? – криво усмехнулся Макфиф, но, спохватившись, придал физиономии постное выражение. – И что она ответит?

– Конечно, скажет нет!

Эдвардс качнул головой:

– Это ровным счетом ничего не стоит, Джек! Если сам ты хорошенько подумаешь, то согласишься со мной.

Гамильтон вскочил:

– Она рядом, в холле! Пожалуйста, сколько влезет – пригласите и спросите!

– Я с тобой не собираюсь спорить, – вздохнул Эдвардс. – Твоя жена классифицирована как фактор риска, а потому, впредь до особого распоряжения, ты отстраняешься от работы. Либо представь убедительные доказательства того, что она не коммунистка, либо расстанься с ней. – Он пожал плечами. – У тебя же карьера, парень. Дело твоей жизни!

Грузно поднявшись из-за стола, Макфиф вперевалку подошел к Джеку. Остальные чиновники зашевелились, как болотная ряска под сапогом. Стали тоже подниматься и тянуться к выходу. Разбирательство по делу Гамильтона закончилось. Ухватив Джека за локоть, Макфиф настойчиво повел его к дверям.

– Давай поищем, где тут можно проветриться!…А как насчет выпить?

Втроем – ты, я и Марша!.. В «Сейф-Харборе» виски прокисает без нас. Думаю, мы могли бы проявить к нему сочувствие.

Глава 2

– Ничего пить не буду! – заявила Марша ломким, нервным голосом.

Бледная, решительная, она стояла перед Макфифом, не обращая внимания на идущих через холл чиновников. – Мы с Джеком собрались на «Мегатрон». Смотреть пуск новой установки. За неделю вперед планировали.

– Моя машина рядом, – расшаркался Макфиф. – Я вас подброшу. – Иронизируя, он добавил:

– Я же легавый. Могу подкинуть вас прямо на место! Когда запыленный «плимут» покатил вниз по склону к корпусам «Мегатрона», Марша проговорила:

– Не знаю, то ли мне смеяться, то ли плакать?.. Я просто поверить не могу! Вы все это серьезно?

– Полковник предложил Джеку выкинуть тебя, как старое пальто, – проворчал Макфиф.

Оглушенная новостью. Марша судорожно выпрямилась, сжав сумочку, как утопающий соломинку. – Ты поступил бы так?

– Нет, – ответил Гамильтон. – Даже будь ты извращенка, коммунистка и алкоголичка, вместе взятые.

– Ты слышал? – обернулась она к Макфифу.

– Слышал.

– Что скажешь?

– Думаю, что оба вы – чудесные ребята. Джек был бы сукин сын, если бы решил иначе. Я и полковнику Эдвардсу так сказал.

– Кто-то из вас двоих, – начал Гамильтон, – здесь явно лишний.

Кого-то надо вышвырнуть из машины. Сейчас брошу жребий!..

– Ты разве не видишь? – прошептала Марша. – Произошла ужасная вещь!

Это же заговор против нас двоих. Против нас всех!

– Я и сам себя чувствую гнусно, – признался Макфиф. Свернув с дороги к контрольно-пропускному пункту, он вырулил на территорию «Мегатрона». Дежурный у входа отдал честь и помахал рукой; Макфиф махнул в ответ. – В конце концов, вы же мои друзья… но вмешался служебный долг, принуждающий писать объяснительные на друзей. Собирать компромат, распутывать сплетни… Думаете, мне это по душе?

– Засунь свой долг… – начал было Гамильтон, но Марша дернула его за рукав.

– Чарли прав. Он не виноват. Мы все тут ни при чем, все трое.

Машина остановилась у главного входа. Макфиф выключил двигатель, они вышли из машины и понуро побрели вверх по широким бетонным ступеням. После идиотских разговоров желание радостно созерцать чудо техники как-то пропало. Небольшая группа специалистов собиралась поблизости. Гамильтон придирчиво оглядел их. Модно одетые молодые люди со стандартной короткой стрижкой по-приятельски болтали друг с другом. Рядом топталась и обычная в таких случаях горстка зрителей с улицы. Благополучно пройдя контроль, они предвкушали удовольствие от предстоящего зрелища – «Мегатрон» в действии. Но Гамильтона тянуло к специалистам, все ж таки коллеги… «Точнее сказать, – подумал он мрачно, припоминая сегодняшнее обсуждение, – я был их коллегой, еще недавно…»

– Я отойду на минутку, – едва слышно проговорила Марша, прикладывая платок к покрасневшим глазам. – Зайду в женскую комнату, приведу себя в порядок.

– О'кей, – буркнул Джек, погруженный в собственные мысли. Она отошла, и Гамильтон с Макфифом остались наедине в гулком коридоре главного корпуса «Мегатрона».

– Может, оно и к лучшему… – как бы отмахнувшись от назойливой мухи, выдохнул Гамильтон.

Черт возьми, десять лет – долгий срок, для любой работы – долгий. Но тогда чего он достиг за эти годы? Вот вопрос.

– Ты имеешь полное право обижаться, – вяло отреагировал Макфиф.

– Намерения, конечно, у тебя благие, – ответил Гамильтон. Отошел и стал в стороне, засунув руки в карманы.

Хм… обижен! Не то слово. Он оскорблен до глубины души. И чувство это будет с ним, пока он не решит, кому же в конце концов сохранить верность… Скользкая дорожка! Но дело даже не в этом: случившееся стало для Джека потрясением основ, всех его устоявшихся привычек. Это удар по всему, во что он верил и считал незыблемым. И глубже всего уязвил его именно Макфиф, угрожающий теперь его семейному благополучию. И той женщине, которая значит для Гамильтона больше, чем кто-либо другой на свете. Даже больше, чем работа. Джек вдруг отчетливо, до боли зубовной, осознал это именно сейчас. Его личная преданность всецело принадлежала жене. Прочувствовать это было непривычно и странно. Фактически выбор – кому же он остается верен – бездарен в своем зародыше. Однако у Джека появилась фобия, будто их с Маршей силой оттаскивают друг от друга, словно происходит некое тайное действо, повлиять на которое невозможно. Еще мгновение-другое, и он потеряет любимую женщину навсегда.

– Да, – с трудом ответил он Макфифу. – Чертовски обидно…

– Найдешь ты другую работу. С твоим-то опытом.

– Моя жена! – напомнил Гамильтон. – Я о ней толкую. Как думаешь, будет у меня шанс когда-нибудь поквитаться с тобой? Хотелось бы!.. – Последняя фраза даже для самого Джека прозвучала по-детски наивно. – Ты больной уродец! – заявил он Макфифу, продолжая бесполезный разговор, отчасти потому, что не хотелось удерживать в себе горечь обиды, а отчасти – просто по инерции. – Ты расправляешься с невинными людьми. Параноик в бредовом угаре…

– Прекрати! – оборвал его Макфиф. – Тебе дано было время одуматься, Джек. Целые годы. Слишком много времени, Джек. Пока Гамильтон подбирал словцо покрепче, вернулась Марша.

– Они запускают простых смертных. Большое начальство уже посмотрело…

– Сейчас она выглядела более спокойной. – Эта штука, новый дефлектор, говорят, уже включен. Гамильтон неохотно оставил капитана.

– Тогда идем.

Макфиф поковылял рядом.

– Это должно быть интересно, – бубнил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Наверняка! – отчужденно ответил Гамильтон, чувствуя, что весь дрожит. Глубоко вздохнув, он вслед за Маршей вошел в лифт и машинально повернулся лицом к выходу. Макфиф сделал то же самое. Гамильтон мог теперь вволю насмотреться на его багровую бычью шею. На втором этаже они увидели молодого негра с повязкой на рукаве, собиравшего группу посетителей. Они присоединились к нему. Другие терпеливо ожидали своей очереди. Стрелки часов показывали три пятьдесят; дефлектор уже работал полным ходом.

– Начнем, – на удивление тонким голосом произнес негр, когда группа направилась к обзорной платформе. – Нам надо поторапливаться, чтобы другие успели. Как вам известно, «Мегатрон» в Белмонте сооружен Комиссией по атомной энергии для искусственного воссоздания космических излучений. Главный элемент «Мегатрона» – гигантский магнит, который разгоняет протоны. Положительно заряженные протоны поступают в линейную камеру магнита из трубы ускорителя…

В зависимости от интеллекта и настроения зрители либо глуповато улыбались, либо игнорировали гида. Один высокий, худощавый и строгий пожилой джентльмен стоял как столб, сложа руки на груди и выражая неприкрытое презрение к науке вообще. «Вояка!» – отметил Джек, увидав потемневший металлический значок на хлопчатобумажной куртке. «Ну и черт с ним, – подумал он с горечью. – К черту патриотизм вообще. И в конкретном смысле, и в абстрактном. Что солдафоны, что легавые… Их ничего не интересует, кроме пива, собак, автомашин и пушек».

– А имеется ли рекламный проспект? – жеманно, но в то же время настойчиво спрашивала гида пухлая мамаша преклонных лет. – Мы бы хотели взять с собой для чтения. И для школы тоже.

– А сколько там вольт? – выкрикнул ее сын. – Больше миллиарда?

– Свыше шести миллиардов, – терпеливо отвечал негр. – Такое напряжение получают протоны, прежде чем им сообщают отклонение и выводят из круговой камеры. С каждым оборотом луча в камере заряд и скорость возрастают.

– И какая скорость получается? – поинтересовалась сухопарая тридцатилетняя дама ученого вида. На ней были нелепые очки в тяжелой роговой оправе и строгий деловой костюм.

– Немного меньше скорости света.

– А сколько кругов они делают внутри камеры?

– Четыре миллиона, – ответил гид. – При этом пробегают триста тысяч миль – меньше чем за две секунды.

– Ах!.. Это невероятно! – воскликнула расфуфыренная мамаша.

– Когда протоны покидают линейный ускоритель, – продолжал гид, – они обладают энергией в десять миллионов вольт. Как говорим мы, профессионалы, – десять мегавольт. Не главная задача – перевести их на круговую орбиту точно в нужный момент и под нужным углом, чтоб они попали в силовое поле большого магнита.

– А магнит не может это сделать? – спросил мальчик.

– Нет, для этого существует инфлектор. Протоны очень легко уходят с заданного курса и разлетаются во всех направлениях. Требуется сложная система модуляции, чтобы удержать их и не дать разойтись по расширяющейся спирали. Но даже с разгоном луча до необходимой скорости остается фундаментальная задача вывода его из круговой камеры… Гид предложил посмотреть на кашалотову тушу магнита, помещенную в защитный кожух прямо под платформой. Своей формой магнит напоминал пряник; из кожуха несся мощный гул.

– Камера ускорителя находится внутри. Ее длина – четыреста футов! Но отсюда она не видна.

– Интересно, – произнес седой ветеран, – помнят ли создатели этой удивительной машины, что любое из посылаемых Богом бедствий, как ураган например, намного превосходит всю собранную человеком энергию. Не только этой, но и всех других машин?

– Конечно, знают и помнят! – ехидно вставила строгая дама. – Они вам до килограмма рассчитают силу урагана! Ветеран посмотрел на нее с любопытством.

– Вы физик, мадам? – осведомился он.

Гид предложил всей группе пройти на платформу.

– После вас, – отодвинулся Макфиф, пропуская Гамильтонов. Марша прошла вперед, Джек проследовал за ней. Макфиф, изображая интерес к информационным таблицам на стене, уныло замкнул шествие.

Стиснув руку жены, Джек прошептал Марше на ухо:

– Ты что, подумала, будто я и в самом деле откажусь от тебя?.. Мы же не в нацистской Германии!

– Пока еще нет, – убитым голосом ответила Марша. Она была бледна и по-прежнему печальна. Всю косметику она сняла, губы ее казались бескровными.

– Милый, когда я думаю о людях, затащивших тебя на судилище, чтоб тыкать тебе в лицо моими поступками, словно я какая-нибудь… шлюха или не знаю кто… Я готова убить их! А Чарли-то, Чарли! Я то думала – он наш друг! Думала, что мы можем на него рассчитывать. Сколько раз он обедал у нас…

– Но ведь мы не в Аравии живем, – напомнил Гамильтон жене. – То, что мы его кормили, не означает, что мы навеки породнились.

– Чтобы я когда-нибудь еще приготовила лимонное безе? И все прочее, что ему нравится! У-у, эти его оранжевые подтяжки! Обещай мне, что никогда не будешь носить подтяжек!

– Пределом моих мечтаний будут безразмерные носки! – Обняв Маршу за плечи, Джек предложил:

– Давай сбросим его на магнит!

– У магнита случится несварение. – Марша грустно улыбнулась. – Он, вероятно, выплюнет его обратно. Слишком уж отвратителен! За ними медленно шли мамаша с сыном. Макфиф отстал: руки глубоко в карманах, мясистые щеки угрюмо отвисли.

– А он не выглядит победителем, – заметила Марша. – Мне даже как-то жаль его. Ведь он не виноват.

– Кто же тогда виноват? – почти шутливо спросил жену Джек. – Эти кровопийцы, капиталистические чудовища с Уолл-стрит?

– Странно слышать это от тебя, – нервно заметила Марша. – Ты раньше никогда не говорил подобного. – Вдруг она сильно сжала ему локоть:

– Ты ведь не думаешь в самом деле, что я… – Столь же порывисто отстранившись, она воскликнула:

– Да, да, ты думаешь! Думаешь, мол, все оно так и есть!…

– Что – есть? Что ты состояла в прогрессивной партии? Да я же сам тебя возил к ним на митинги. Ты забыла мой старый «шевроле»? Великой новости уже целых десять лет.

– Я не про то. Ведь для генералов и их подручных такие вещи представляются совсем в ином свете… Неужели и твои мозги сдвинуты набекрень?

– Брось, – Джек попытался неуклюже отшутиться, – у тебя нет передатчика в чулане. Я, во всяком случае, не видел.

– А ты искал? – В ее голосе зазвучали металлические нотки. – А вдруг он у меня есть на самом деле? Как знать! Может, я и здесь сейчас не просто так, а чтобы сорвать пуск «Мегатрона», или как там его называют?

– Потише! – тревожно одернул ее Гамильтон.

– Ты мне не приказывай! – Марша с возмущением повела плечами, резко отступила в сторону и наткнулась прямо на сурового старого вояку.

– Осторожней, леди! – проговорил ветеран, преграждая ей путь к решетке. – Так можно выпасть за борт! Тем временем экскурсия продолжалась.

– Критическим вопросом создания всей установки, – вещал гид, – была конструкция отклоняющего модуля, который должен выводить протонный луч из круговой камеры прямо на цель. Было перепробовано несколько способов. Сначала просто отключали в нужный момент генератор; это позволяло протонам уходить наружу по расходящейся спирали. Но такое отклонение луча слишком примитивно…

– Правда ли, – сам удивляясь зачем, отрывисто спросил Гамильтон, – что однажды в Беркли луч старого циклотрона вышел из-под контроля? Гид заинтересованно взглянул на него.

– Да, говорят.

– Я слышал, что он прошил насквозь служебное помещение, и там до сих пор заметны обугленные края. А по ночам, если выключить освещение, можно видеть радиационное свечение.

– Да, в виде голубого… как бы ореола, – подтвердил гид. – Вы физик, сэр?

– Электронщик, – скромно поправил Гамильтон. – Этот дефлектор меня интересует. Я и с Лео Уилкоксом немного знаком.

– Да, у Лео сегодня великий день, – кивнул гид. – Его установку только что включили на полную мощность.

– Это которую? – спросил Гамильтон.

Гид показал им какую-то сложную систему сбоку от магнита: большая темно-серая труба на мощных опорах была вся окружена путаницей разноцветных трубопроводов малого диаметра.

– Это и есть работа вашего знакомого. Он где-то и сам поблизости.

Наблюдает.

– И каковы результаты?

– Пока еще рано говорить.

Оглянувшись, Гамильтон увидел, что Марша стоит на другом конце платформы. Он поспешил к ней.

– Веди себя как взрослая, в конце концов! – сердито прошипел он. – Раз уж мы здесь, я хочу узнать как можно больше.

– Уж эта твоя физика! Провода и трубы тебе важнее, чем моя жизнь!

– Я сюда пришел увидеть все своими глазами. Так что не мешай, пожалуйста! Не устраивай сцен!