Текст книги "Особое мнение"

– Господи милосердный, – в отчаянии прохрипел Эггертон, – ты что, не видишь? Либо мы, либо они! Все эти «выборочные проверки» с зондированиями пущены в ход, чтобы подрезать нам крылья!

Однако Таунсенд лишь смерил его задумчивым взглядом и продолжил, обращаясь не столько к нему, сколько к прочим лидерам блока:

– По-моему, мы с вами, друзья, кое о чем позабыли. Агентство основано не кем-нибудь, а нами самими – точнее сказать, нашими предшественниками. Именно они, прежние лидеры инд-блока, разработали основы всей процедуры: и выборочные проверки при помощи ручных телепатов, и последние уведомления, и охоту. Задача Агентства – защищать нас, друзья, иначе паракинетики, расплодившись, как сорняки, со временем задушат нас. Но, разумеется, власть над Агентством должна остаться за нами… Агентство – наш инструмент, и никак иначе.

– Вот именно, – поддержал его еще один из лидеров блока. – И позволять им усаживаться нам на шею нельзя, тут Эггертон полностью прав.

– Полагаю, – продолжал Таунсенд, задумчиво глядя на Эггертона, – все мы согласны: тот или иной механизм выявления ПК необходим нам как воздух. Если Агентство себя изжило, на смену ему должна прийти другая структура. Вот что я тебе скажу, Джон. Сумеешь придумать замену, возможно, мы тебя поддержим. Но если нет, Агентство продолжит существование в прежнем, привычном виде. В скобках замечу: с момента выявления первого ПК, с две тысячи сорок пятого, невосприимчивость к их воздействию проявлялась только у особ женского пола. Другими словами, что бы мы ни учредили взамен Агентства, управление поневоле придется вверить женщинам… а это, по сути, то же Агентство и есть.

Собравшиеся надолго умолкли, и в сердце Эггертона затеплились смутные, призрачные искорки надежды.

– То есть с тем, что Агентство стремится сесть нам на шею, вы согласны? – резко осведомился он. – Но если так, наши позиции надо бы укрепить!

С этими словами Эггертон беспомощно обвел взглядом комнату. Лидеры блока взирали на него с каменными выражениями лиц. Одна только Лора Таунсенд, безмолвно подливавшая кофе в полупустые чашки, взглянула в его сторону с немым сочувствием, но, стоило ей удалиться в кухню, неумолимое ледяное молчание стиснуло Эггертона со всех сторон. Обреченно вздохнув, он вновь откинулся на спинку кресла.

– Жаль, жаль, что ты не известил нас сразу же, как только узнал, что твой номер попал под выборочную проверку, – монотонно, негромко бубнил Таунсенд. – С первоначальным уведомлением мы еще могли бы что-нибудь придумать, но сейчас уже ничего не поделаешь… если, конечно, не вступать с Агентством в прямое противостояние, к чему мы, на мой взгляд, сейчас не готовы. Видишь ли, Джон, – добавил он, властно указав пальцем на Эггертона, – по-моему, ты просто не вполне понимаешь, что за субъекты эти ПК. Сдается мне, ты полагаешь их попросту психами. Психически нездоровыми людьми во власти бредовых идей.

– Ну нет, что они собой представляют, я знаю прекрасно, – сухо возразил Эггертон и, не сдержавшись, добавил: – И, кстати, разве они в самом деле не психи с бредовыми представлениями о действительности?

– Психи, но наделенные властью воплощать эти бредовые представления в пространство и время. Искажать окружающий их мир согласно собственным причудам, пусть и в ограниченном радиусе… понимаешь? Паракинетик способен претворять свой бред в жизнь! Следовательно, в определенном смысле его бредовые представления отнюдь не бредовы… до тех пор, пока не отойдешь подальше, не получишь возможность сравнить искажаемую ПК область с миром, каким ему надлежит быть. В сравнении все тотчас же становится ясным, но самому-то ПК сравнивать не с чем! Паракинетик лишен объективных стандартов – ведь от себя самого не уйти, и искажения сопровождают его повсюду. Опаснее всех прочих ПК – те, кто считает, будто оживлять камни, превращаться в зверей или, к примеру, преобразовывать атомную структуру тяжелых металлов способен любой и каждый. Проглядим, упустим ПК, позволим ему вырасти, обзавестись женой и детьми, наследниками паранормального дара, – явление разрастется вширь, бред примет групповой характер… обернется общепринятой, социально институционализированной нормой! Не забывайте: создать вокруг собственной уникальной способности сообщество паракинетиков способен любой из ПК. В этом и заключается главная их опасность. Со временем мы, не наделенные паранормальным даром, останемся в меньшинстве… и тогда уже наши с вами рациональные взгляды на мир будут считаться… эксцентричными!

Эггертон облизнул губы. Сухая, вальяжная велеречивость Таунсенда отзывалась в сердце погребальным звоном: казалось, от каждого его слова веет зловещим холодом смерти.

– Другими словами, – пробормотал Эггертон, – помогать мне вы не намерены.

– Да, так и есть, – подтвердил Таунсенд, – но вовсе не оттого, что не желаем тебе помочь. Просто мы полагаем Агентство не настолько опасным, как тебе кажется, считаем, что истинную опасность собой представляют ПК. Найди способ выявлять их без помощи Агентства, и мы с тобой… но до тех пор на нас не рассчитывай, – пояснил он, подавшись к Эггертону и ткнув его тонким, костлявым пальцем в плечо. – Пойми: без баб с их невосприимчивостью к этой пакости мы как без рук. Можно сказать, нам еще посчастливилось: дело могло обернуться гораздо хуже.

Эггертон устало поднялся на ноги.

– Ладно. Доброй всем ночи.

Таунсенд тоже встал с кресла. В комнате воцарилась напряженная, неловкая тишина.

– Однако, – неторопливо проговорил Таунсенд, – охоту вполне можно предотвратить, рассеяв выдвинутые против тебя обвинения. До официального ее объявления время есть: двадцать четыре часа еще не истекли.

– И что же от меня требуется? – без особой надежды спросил Эггертон.

– Письменная копия предписания явиться в течение суток при тебе?

– Нет! – слегка осекшись, истерически выкрикнул Эггертон. – Я сбежал из приемной, прежде чем эта девица успела его вручить!

Таунсенд призадумался.

– А кто она такая, знаешь? Известно тебе, где ее можно найти?

– Нет.

– Наведи справки. Выследи ее, отыщи, прими предписание, а после сдайся на милость Агентства.

Эггертон в недоумении развел руками:

– И до конца дней оказаться у них на цепи?

– Зато останешься жив, – все так же негромко, монотонно возразил Таунсенд.

Лора Таунсенд подала Эггертону чашку горячего, исходящего паром черного кофе.

– Сахара или сливок? – мягко спросила она, сумев наконец привлечь внимание гостя. – А может, того и другого? Давай, Джон, давай, выпей горяченького перед уходом. Не на пустой же желудок отправляться в такой дальний путь!

Выяснить имя девчонки, Дорис Соррель, труда не составило. Квартира ее оказалась записана на имя Гарви Сорреля, мужа, однако дома Эггертон никого из них не застал. Спалив дверной замок выстрелом, он вошел внутрь и обыскал все четыре небольших комнатки. Перерыл ящики комода, перетряхнув и разбросав в стороны одежду и белье, со всей тщательностью обшарил шкафы, буфет, кладовую… но чем-либо полезным его порадовал только мусоросжигатель. В лотке мусоросжигателя обнаружился скомканный лист из блокнота, не успевший превратиться в пепел, наскоро нацарапанная заметка с именем Джея Ричардса, датой и временем, адресом и припиской: «Если Дорис не слишком устала». Сунув находку в карман пальто, Эггертон поспешил покинуть разгромленную квартиру.

Хозяев ее он отыскал в три тридцать утра. Приземлившись на крышу Коммерческого института и одолев пандус, ведущий к жилым этажам, Эггертон тут же услышал шум, доносившийся из ярко освещенного северного крыла. Празднество затянулось далеко за полночь. Безмолвно моля судьбу о благосклонности, Эггертон поднес ладонь к пластине анализатора в створке двери.

Дверь ему отворил приятный на вид, заметно поседевший, довольно грузный человек лет под сорок с бокалом в руке. Глаза его помутнели, затуманенные усталостью и выпивкой. Поморгав, он растерянно оглядел Эггертона с головы до ног.

– Не припомню, чтоб приглашал вас, – начал он, но Эггертон, решительно отодвинув его в сторонку, переступил порог.

Квартира оказалась битком набита гостями – кто сидит, кто стоит, все негромко смеются, о чем-то беседуют. Море выпивки, мягкие диваны, густые ароматы духов, плотные ткани, переливающиеся всеми цветами радуги стены, робоофицианты с подносами всевозможных закусок, приглушенное женское хихиканье, доносящееся из темных боковых комнат…

Сбросив пальто, Эггертон двинулся сквозь толпу наугад. Девчонка где-то здесь, наверняка где-то здесь… однако, вглядываясь в лица гостей, он видел вокруг лишь пустые, остекленевшие глаза да безвольно отвисшие челюсти.

Круто свернув к ближайшей двери, Эггертон покинул гостиную и вошел в спальню.

Дорис Соррель стояла к нему спиной у окна, легонько опираясь о подоконник и безмолвно глядя вдаль, на огни города.

– О, ты уже? – чуть повернув голову, пробормотала она… и тут-то увидела, кто стоит за спиной.

– Я за ним, – пояснил Эггертон. – За предписанием явиться в течение двадцати четырех часов. Давайте сюда, приму.

– Уф… напугали, – с дрожью в голосе выдохнула она и отодвинулась от широкого оконного проема. – Давно вы… давно вы здесь?

– Только вошел.

– Но… чего ради? – Осекшись, Дорис Соррель отрывисто, нервно рассмеялась. – Странный вы человек, мистер Эггертон. Не понимаю я вас. Абсолютно не понимаю.

За пеленой мрака, в освещенном дверном проеме, мелькнул мужской силуэт.

– Дорогая, вот твой мартини…

Разглядев Эггертона, вошедший умолк, изумление на его лице сменилось угрозой.

– Топай отсюда, приятель. Место занято.

Дрожащие пальцы Дорис коснулись его плеча.

– Гарви, это тот человек, которому я днем пыталась вручить предписание. Мистер Эггертон, это мой муж.

Оба холодно, неохотно пожали друг другу руки.

– Ну, так где предписание? – поторопил Дорис Эггертон. – Оно у вас с собой?

– Да… в сумочке. Сейчас.

Оправившись от испуга, Дорис шагнула в сторону.

– Кажется, я оставляла ее где-то здесь. Гарви, черт побери, где моя сумочка? А, вот. На кровати.

Пошарив во мраке, она подняла с покрывала нечто небольшое, тускло поблескивавшее, щелкнула замком, вручила Эггертону карточку и закурила, не сводя с него глаз. Отправляясь на празднество, Дорис переоделась в шелковое платье по колено длиной, запястья украсила бронзовыми браслетами, а волосы – зеленоватым, испускавшим неяркий фосфорический свет цветком. К этому времени цветок безнадежно увял, полурасстегнутое платье измялось, а его хозяйка, смертельно уставшая за день, просто валилась с ног.

– Зачем вы вернулись? – спросила она, зажав сигарету в ярко-алых губах и прислонившись плечом к стене. – По-моему, для вас разницы уже никакой. О начале охоты будет публично объявлено через полчаса… и ваш персонал об этом уже уведомлен. Господи, как я устала…

Вздохнув, Дорис Соррель раздраженно огляделась в поисках мужа, бросила на него взгляд, и Гарви послушно подошел к ней.

– Едем домой, – в нетерпении проворчала она. – Мне на службу с утра.

– Но мы же еще не видели, ради чего собрались, – насупившись, возразил Гарви Соррель.

Дорис непреклонно выдернула из стенного шкафа пальто.

– И черт с ним! К чему вообще вся эта таинственность? Бог мой, мы проторчали здесь битых пять часов, а он до сих пор тянет резину! Нет, пусть даже он машину времени изобрел или разобрался с квадратурой круга, мне уже все равно – лишь бы поспать хоть пару часов.

С этими словами она устремилась в гостиную и, пробиваясь сквозь толпу гостей, направилась к выходу. Эггертон, поспешив следом, нагнал ее на полпути.

– Послушайте, – схватив ее за плечо, зачастил он, – Таунсенд сказал, что, вернувшись к вам, я могу сдаться на милость Агентства. Сказал, будто…

– Да, разумеется. Таков закон.

Стряхнув с плеча его руку, девушка в гневе обернулась к поспешающему за ними мужу:

– Мы едем или как?

– Едем, едем, – откликнулся Гарви, возмущенно сверкнув покрасневшими, сплошь в кровяных прожилках, глазами. – Но прежде попрощаемся с Ричардсом, и ты скажешь ему, что уехать – идея твоя. Я притворяться, будто мы покидаем компанию по моей вине, не собираюсь, а если тебе не хватает воспитанности, по крайней мере, пожелать хозяину доброй ночи…

Седоволосый, впустивший Эггертона в квартиру, отколовшись от кучки гостей, с широкой улыбкой двинулся к ним.

– Гарви! Дорис! Уже уходите? Но вы ведь еще ничего не видели! – с искренней печалью на пухлом щекастом лице воскликнул он. – Нет, нет, даже не думайте! Вы просто не вправе уйти от меня вот так, в неведении!..

Дорис раскрыла рот, собираясь ответить: вправе, и еще как, черт возьми, – но Гарви поспешил вмешаться.

– Послушай, – в отчаянии заговорил он, – почему бы тебе не продемонстрировать свой сюрприз прямо сейчас? Давай, Джей, мы все уже заждались.

Ричардс задумался. Часть гостей, устало поднявшись на ноги, тоже подтянулась поближе.

– Давай, – загомонили собравшиеся, – показывай! Сколько тянуть-то можно?

Поколебавшись в нерешительности, Ричардс решил уступить.

– Ладно, так уж и быть, – согласился он, понимая, что ожидание и впрямь затянулось.

Усталые, пресытившиеся впечатлениями гости слегка оживились. Не оставляя намерений выдоить из положения все возможное, Ричардс театрально воздел к небу руки.

– Итак, ребята, вот оно! Все за мной! Идемте на задний двор!

– А я-то думал, где он свой сюрприз прячет, – проворчал Гарви. – Пошли, Дорис.

Подхватив жену под руку, он потянул ее за собой через столовую к кухне. Сгрудившись у задней двери, гости толпой высыпали наружу.

Ночь выдалась изрядно холодной. Ежась на ледяном, пронизывающем ветру, дрожа, спотыкаясь, собравшиеся неуверенно спустились по черным ступеням в гиперборейскую мглу. Раздраженно стряхнув с локтя руку мужа, Дорис врезалась плечом в Эггертона, и тот, с трудом продираясь сквозь толпу, поспешил за ней вдоль бетонной дорожки, к ограде, опоясываю щей задний двор.

– Постойте, – поневоле сорвавшись на жалкий, умоляющий тон, заговорил он, – послушайте… значит, Агентство примет меня? Я точно могу на это рассчитывать? Последнее предписание аннулируют?

– Да, так и есть, – устало вздохнула Дорис. – О’кей, если угодно, я сама отвезу вас в Агентство и дам ход вашим бумагам, иначе они застрянут в канцелярии на месяц, а что это значит, вы, думаю, понимаете. Однако вам придется официально вверить Агентству поддержание баланса естественной жизни. По сути, перейти в полную его власть.

– Знаю.

– И в самом деле согласны? – с отстраненным любопытством поинтересовалась Дорис. – От человека вроде вас, признаться, не ожидала.

Эггертон поник головой.

– Таунсенд говорит, – жалобно начал он, – что…

– Мне интересно другое, – оборвала его Дорис. – Почему вы не откликнулись на первый же вызов? Явились бы сразу… и дело с концом.

Эггертон набрал в грудь побольше воздуха, собираясь завести речь о принципах, о концепции свободного общества, о неотъемлемых правах индивидуума и обо всем, что из этого следует, о недопустимости вторжения государства в личную жизнь… но тут Ричардс включил мощные уличные прожекторы, установленные во дворе специально по этому поводу – по случаю торжественной демонстрации всем и каждому его выдающихся достижений.

На миг собравшиеся онемели от изумления, а после все разом, с визгом, толкаясь, бросились прочь со двора. С безумными лицами, не помня себя от ужаса, гости ринулись прямо к забору, проломили ограждавший двор пластиковый штакетник, с грохотом ввалились в соседний двор и высыпали на улицу.

Ошеломленный, не понимающий, что происходит, Ричардс застыл возле своего творения, будто каменный столб. В ослепительном, неестественно ярком свете прожекторов сверхскоростной реактивный транспорт казался воплощением красоты. К этому времени он сформировался, созрел окончательно. Полчаса назад Ричардс, украдкой выскользнув наружу с фонариком, осмотрел его, а затем, трепеща от волнения, срезал корабль с черенка. Отделив плод от породившего его растения, он откатил транспорт к границе двора, наполнил бак топливом, сдвинул в сторону заслонку люка – одним словом, приготовил корабль к взлету.

Между тем на ветвях растения уже набухали бутоны, зародыши новых и новых транспортов в различных стадиях роста. Умелый уход, поливка и удобрения не пропали даром: к концу лета растение обещало принести урожай, по меньшей мере, из дюжины сверхскоростных реактивных транспортов!

На осунувшемся от усталости лице Дорис блеснули слезы.

– Видите? Видите? – с горечью прошептала она и, страдальчески сморщившись, отвернулась. – Он… он просто прекрасен. Взгляните, какой гордый вид! Бедняга Джей… как только он все поймет…

Ричардс, расставив ноги пошире, обвел взглядом опустевший, истоптанный множеством ног двор, разглядел впотьмах Дорис с Эггертоном и нерешительно двинулся к ним.

– Дорис, – с запинкой, отрывисто заговорил он, – в чем дело? Чем я их так напугал?

Внезапно он переменился в лице. Стоило Ричардсу сообразить, кто он такой и почему приглашенные в панике разбежались прочь, все его изумление исчезло, как не бывало, сменившись неприкрытым звериным ужасом… а после на смену ужасу явилась столь же звериная хитрость безумца. Неуклюже развернувшись, Ричардс вперевалку побежал через двор, к кораблю.

С бегущим Эггертон покончил единственным выстрелом в основание черепа. Под пронзительный визг Дорис он один за другим расстрелял и прожекторы.

Двор, тело Ричардса, блестящий металлом транспорт – все вокруг растворилось в студеной тьме. Толчком сбив девушку с ног, Эггертон ткнул ее носом в мокрые холодные листья плюща, обвивающего садовую ограду.

Спустя какое-то время Дорис пришла в чувство. Дрожа, она вжалась спиной в измятые листья, крепко обхватила себя за талию и тупо, точно в трансе, закачалась из стороны в сторону. Постепенно охватившая ее дрожь унялась.

Эггертон, подхватив девушку под локоть, помог ей подняться с земли.

– И все эти годы никто ни о чем не подозревал… такой секрет, а он молчал до последнего!

– С вами все обойдется, – негромко, еле слышно заверила его Дорис. – Агентство откажется от всех обвинений: ведь это вы не позволили ему сбежать.

Едва держась на ногах от усталости и потрясения, она принялась на ощупь искать под ногами оброненную сумочку и сигареты.

– Если бы не ваш выстрел, как знать, когда нам удалось бы настичь его… а это растение? С ним-то что теперь делать? Как быть?

Отыскав сигареты с зажигалкой, Дорис закурила и жадно затянулась табачным дымом. Понемногу глаза обоих привыкли к ночной темноте. Освещенные неяркими звездами, листья и ветви странного растения смутно, зловеще поблескивали посреди двора.

– Растение погибнет само собой, – откликнулся Эггертон. – Это ведь часть его бредовых идей, а он мертв.

Остальные гости, испуганные, притихшие, вновь собрались во дворе. Откуда-то из темноты, пьяно пошатываясь на ходу, выступил, с виноватым видом двинулся к жене Гарви Соррель. Вдали протяжно завыла сирена: очевидно, кто-то успел вызвать патруль робополиции.

– Хотите, поедем с нами? – с дрожью в голосе спросила Дорис, кивнув на мужа. – Явимся в Агентство все вместе и оправдаем вас. Все уладим. Без строгого надзора дело, наверное, не обойдется, но это ненадолго. Максимум два-три года, не более.

Однако Эггертон отступил от нее на шаг.

– Спасибо, не стоит, – ответил он. – У меня появились другие дела, а явку в Агентство пока отложим.

– Но…

– По-моему, я нашел, что искал, – добавил Эггертон, нащупав в темноте дверь и переступив порог опустевших апартаментов Ричардса. – То самое, что всем нам и требуется.

Ответа на срочный вызов долго ждать не пришлось. Спустя тридцать секунд видеофон в квартире Таунсендов зажужжал зуммером, полусонная Лора разбудила супруга, и Эггертон, едва увидев его лицо на экране, заговорил:

– Все, – объявил он. – Надежный способ выявления ПК у нас есть, и Агентство для этого ни к чему. В их присмотре мы больше не нуждаемся, а значит, со спокойной душой можем выдернуть из-под них табурет.

– Что? – зарычал Таунсенд, не слишком-то хорошо соображая спросонья. – Что ты такое несешь?

Эггертон как можно спокойнее повторил сказанное слово в слово.

– А кто за нами присмотрит, если не они? – брюзгливо осведомился Таунсенд. – Что ты там, дьявол тебя побери, еще выдумал?

– Как кто? Мы сами, – терпеливо объяснил Эггертон. – Сами станем присматривать за собой. Все без исключения. Объективным стандартом для окружающих станет каждый. К примеру, Ричардс не мог оценить себя самого объективно, но я-то смог – и безо всякого иммунитета! Зачем подчиняться кому-то еще, если мы в силах справиться сами?

Таунсенд неохотно задумался, зевнул, закутался в домашний халат, сонно взглянул на ручные часы.

– Господи, поздно-то как… Ладно. Возможно, ты что-то нащупал, но может, и нет. Расскажи-ка подробнее об этом ПК, Ричардсе… что он такого умел?

И Эггертон рассказал ему обо всем подробно.

– Вот видишь? Сколько лет… а он ни о чем не подозревал, но мы-то все поняли сразу! – в волнении возвысив голос, закончил он. – Теперь мы снова можем управлять собственным обществом! Консенсус, как говорится, гентиум[7]7
  Consensus gentium (лат.) – буквально «согласие народа», древний критерий истины: истинно то, с чем согласно большинство.


[Закрыть], понимаешь? Апелляция к большинству! Вот он, объективный стандарт, имевшийся у нас с самого начала, только никто этого не сознавал! В отдельности каждый может ошибаться, однако как группа мы ошибиться не можем! Остается одно: позаботиться, чтобы в сеть выборочной проверки попадали все до единого. Активизировать процесс, проверять много больше людей, причем много чаще. Ускорить дело, чтобы рано или поздно охватить всех.

– Да. По-моему, логично, – согласился Таунсенд.

– Разумеется, от услуг ручных телепатов отказываться не стоит: пускай выуживают для нас и все мысли, и весь подсознательный материал. Однако судить о чем-либо мы типам не позволим. Все оценки – за нами.

– А что ж, Джон, неплохо, неплохо, – рассеянно кивнул Таунсенд.

– Меня осенило сразу же, как только я увидел растение Ричардса. Миг – и ни малейших сомнений. Как тут ошибиться? Система бредовых представлений подобного рода попросту не вяжется, не стыкуется с нашим миром! – воскликнул Эггертон, хлопнув ладонью по журнальному столику так, что книжка, еще недавно принадлежавшая Джею Ричардсу, отлетела в сторону и беззвучно приземлилась на ворсистый ковер. – Понимаешь? Отличить наш мир от мира паракинетика проще простого: нужно лишь выставить паракинетическую составляющую на всеобщее обозрение. Сличить ее с привычной для нас реальностью.

Таунсенд на минуту умолк.

– Ладно, – в конце концов решил он, – езжай сюда. Сумеешь убедить остальных лидеров блока, начнем действовать. Я подниму всех с постели и соберу у себя.

– Прекрасно, – откликнулся Эггертон, тут же потянувшись к клавише отбоя. – Сейчас буду. Спасибо!

Поднявшись, он поспешил наружу. Без празднующих гостей замусоренные, заваленные пустыми бутылками апартаменты приняли мрачный, заброшенный вид. Прибывшие полицейские орудовали на заднем дворе, деловито осматривая гибнущее растение, ненадолго воплощенное в реальность бредовым даром Джея Ричардса.

Стоило Эггертону, взойдя по пандусу наверх, выйти на крышу Коммерческого института, к летной площадке, в лицо повеяло студеной предутренней свежестью. Издалека снизу доносились чьи-то голоса, однако на крыше не оказалось ни души. Застегнув на все пуговицы плотное, теплое пальто, Эггертон раскинул руки, взвился вверх, набрал высоту и скорость и спустя пару минут взял курс на Питтсбург.

Вполне довольный собой, вне себя от восторга, он мчался сквозь ночной мрак, жадно вдыхая всей грудью чистый и свежий воздух. Разумеется, Ричардса он раскусил сразу же – а почему нет? Как же тут ошибиться? Кому, кроме явного психа, придет в голову растить реактивный транспорт на заднем дворе, будто розы?

Тем более что дело намного проще. Взмахнул руками – и лети, куда пожелаешь!