Текст книги "Обман Инкорпорэйтед (сборник)"

Глава 4

Карл торопливо шагал прочь от офиса, сквозь мрачную темноту, в направлении женского общежития. Территория Компании была пустынна и тиха. От этого ему стало непривычно грустно. Он ускорил шаг. Наконец он добрался до большого квадратного здания, где должна была находиться Барбара Малер.

Он остановился, глядя вверх и поставив руки на бедра. Суровый бок общежития был темен и не выдавал признаков жизни. Он постоял так некоторое время, чувствуя, как обвевает его холодный ветерок. Неужели там никого? Захлопала штора, жалкая и одинокая в темноте. Кругом пустыня. Большая часть окон зашита досками.

Карла пробрала дрожь. Он пошел дальше, то и дело с надеждой вскидывая голову вверх. Вдруг он остановился. Тонкий лучик света прорезал тьму где-то впереди и скрылся. Он подождал. Луч возник опять, узкая желтая полоска в море темноты.

Наконец он направился к крыльцу, которое вело к входу в здание. И замешкался, охваченный внезапным смущением. Может быть, лучше послать за ней Верна, Верн знал ее когда-то. Может, ей не понравится, когда она увидит незнакомого человека. Он попытался представить, какая она. Видел ли он ее хоть раз? Может быть. Мельком.

Он подошел к крыльцу. Воздух был холоден. Кругом ни звука. Всюду тишина. Что она ему скажет? Какой окажется? Обрадуется ли его приходу? Понравится ли он ей?

Он вошел в здание и стал медленно подниматься по лестнице на второй этаж.

В коридоре второго этажа тускло горели лампочки, расположенные на большом расстоянии друг от друга. Неужели здесь и вправду кто-то есть? Стоя в самом конце коридора, у лестницы, и глядя в длинный полутемный тоннель с его тенями и запертыми дверями, грязными и облупившимися стенами, он чувствовал себя совсем одиноким.

Но вдруг, пока он прислушивался и ждал, до него донесся слабый звук. Скрипнула половица, и совсем недалеко. Примерно на середине коридора.

Собравшись с духом, он медленно двинулся вперед, прислушиваясь и выжидая – чего? Какого-нибудь знака. Звука или света. Знака, который подскажет ему, где найти ее. Какой она будет? Хорошенькой? Если да, то насколько?

Вдруг у одной двери он замер. Затаил дыхание, склонил голову на бок. За дверью кто-то был. Он слышал чьи-то шаги. Скрипнула половица. Чем-то зашелестели, одеждой. Шум, что-то переставили. И, наконец, безошибочно узнаваемый вздох просевших под тяжестью тела кроватных пружин.

Карл ждал под дверью. Теперь он разглядел тонкую, точно волос, полоску света, пробивавшуюся изнутри, со стороны комнаты. Он поднял руку, чтобы постучать, но передумал. Опустил руку и сунул ее в карман.

Им предстоит провести втроем бог знает сколько времени. Втроем они будут есть, разговаривать, жить. Только они трое, и больше никого. Что, если его нынешний приход сюда все испортит и все пойдет не так? Не лучше ли вернуться и послать за ней Верна? Может, так будет удобнее? Они друг друга знают, по крайней мере немного. Хотя бы раньше встречались.

Но, может быть, он тоже ее видел. Мог видеть, мог даже разговаривать с ней, не зная ее имени.

Он стал вспоминать. За то время, что он здесь, в Компании перебывало множество женщин. Это может оказаться любая из них. Даже какая-нибудь старуха. Ровесница Верна. Тощая старая дева. Очкастая и седая.

Или, наоборот, какая-нибудь девчушка, вчерашняя школьница, алые губки, пушистый свитер, каблучки цок-цок. Карла охватило странное головокружение. Она может оказаться улыбчивой и милой, с темными глазами, пышными волосами… и всем прочим.

Порывшись в карманах, Карл нашел расческу. Аккуратно пригладил волосы, хотя и без зеркала. Поправил галстук, отряхнул пиджак. Сделал глубокий вдох, чувствуя, как колотится сердце. От страха и волнения ему даже перестало хватать воздуха. Ладони покрылись испариной.

Вдруг дверь распахнулась. От света Карл сощурился. В дверях, как в раме, стояла женщина. На плече полотенце. Маленькая и приземистая, в темном халате, на ногах шлепанцы. В руках какие-то баночки.

– Господи! – воскликнула она.

– Я… – промямлили Карл.

– Кто вы, черт возьми, такой? И что тут делаете? – Она освободила руки, сбросив поклажу на стул в комнате. Карл успел заметить кровать, стол, лампу, какую-то женскую одежду…

– Я пришел к вам. Я – третий. Вы, Верн и я. Мы те трое, кого оставили здесь.

Женщина ничего не сказала.

– Я как раз собирался постучать. – Его голос звучал робко, виновато. Обреченно. – Это правда!

Вдруг она засмеялась.

– Ладно! Просто вы меня напугали. Я как раз собиралась вниз принять ванну. Думала, что все уже уехали.

– Остались только мы трое.

– Войдите, я хоть посмотрю, как вы выглядите. – Она сделала шаг в сторону и распахнула дверь. – Входите же. Кофе хотите?

– Кофе? – Карл шагнул в комнату. На столе стояла круглая маленькая кофеварка «Силекс», наполовину полная кофе. Из носика поднимался аппетитный парок. Пакетик сахара, ложка, бумажные стаканчики, какие-то шпильки, кольцо…

– Как вас зовут? – спросила женщина.

– Карл Фиттер.

– Кажется, я вас раньше видела.

– А я вас. – Карл разглядывал ее исподтишка. Барбара Малер стояла, сунув руки в карманы халата. Она была невысокой и плотной, с густыми темными волосами. Симпатичной. С чистой гладкой кожей. На вид не старше двадцати пяти. Взрослее делало ее выражение жесткой строгости. Какой-то сдержанности. Почти достоинства.

– Меня зовут Барбара Малер.

– Я знаю. Верн говорил.

– Ах да. Верн.

– Вы его знаете?

Она кивнула.

Карл прошелся по комнате.

– Как тут у вас голо!

– Надо достать вещи. Я все упаковала. Все в ящиках.

– Мы могли бы вам помочь.

– Отлично. – Она закурила сигарету и встала у дверей, скрестив на груди руки.

– А вы не собирались… не хотели прийти сегодня в офис? Надо подумать насчет обеда. А заодно и посовещаться. Втроем.

– Посовещаться?

– Чтобы решить, чем мы будем заниматься, пока сидим здесь. – Он сделал неопределенный жест рукой. – Все обдумать.

– Что – все?

– Ну, обдумать всегда есть что.

– Даже на троих хватит?

– Конечно. Прежде всего, мы должны убедиться, что у нас есть еда. Во-вторых, проверить, не отключили ли электричество и воду. Затем мы…

Барбара засмеялась.

– Ладно. Я все поняла. – Она потушила сигарету. – Идите вниз, а я переоденусь. Ванну приму позже.

– Я не хотел вам мешать.

– Все в порядке. – Она отошла от двери. – Выходите же. Я что-нибудь надену.

Карл вышел в коридор. Барбара закрыла за ним дверь. Он ждал, стоя в полутьме. В коридоре было очень холодно и неприютно. Комната, хоть и обшарпанная, была все же уютнее голых лампочек и темных стен в пятнах. Лучше этой еле рассеянной мглы.

Его передернуло, и он решил походить. Прошло, как ему показалось, бесконечное количество времени, когда он наконец услышал шевеление за дверью. Дверь распахнулась, и она вышла в коридор. На ней были коричневые слаксы и красная рубашка в клетку. Волосы убраны назад чем-то вроде заколки.

– Пошли! – сказала она. – У вас фонарик есть?

– Нет.

– Будем зажигать спички.

Выйдя из общежития, они в темноте прошли по дорожке мимо зданий назад, в офис. Поднялись на крыльцо. Карл открыл Барбаре дверь, и они вошли.

Верн сидел за столом, глубоко задумавшись. На звук открывающейся двери он вскочил, моргая.

– Я нашел ее, – сказал Карл.

– Вы меня напугали. – Верн снова сел. – Я задумался. Совсем отключился.

– Мы должны помочь ей распаковаться, – сказал Карл. – Все ее вещи в ящиках. Комната выглядит ужасно. Надо помочь ей снова сделать ее обитаемой.

– Представляю, – сказал Верн.

Карл сел рядом с Верном и сделал Барбаре знак присоединяться.

– В первый раз мы все трое собрались вместе, – сказал он. – Давайте обдумаем наше положение и разберемся в том, что нам предстоит.

– Господи, – пробормотал Верн.

– К примеру, мы с Верном будем жить в мужском общежитии, совсем рядом с офисом. – Он повернулся к Барбаре. – А вы будете там, в общежитии для женщин. Нам надо придумать, как мы будем сообщаться в том случае, если произойдет что-нибудь неожиданное.

– Что, например?

– Не знаю. Может, придут китайцы и…

– Нам они ничего не сделают. Им нужна только собственность.

Карл взял со стола транспортный график. К нему была приложена инструкция.

– Что это?

– Исходный приказ. – Верн взял у него документ.

– Мне бы хотелось прочитать. Я его не видел.

– Я прочту вслух. – Верн поправил очки. – Я долго над ним думал. «Настоящим уведомляю Генри Дж. Осборна, главного управляющего Базы номер два Американской металлообрабатывающей компании, в том, что в целях обеспечения передачи движимого и недвижимого имущества Компании и всех ее материальных фондов новым владельцам руководство Компании находит желательным присутствие на территории Базы троих служащих Компании в течение всего переходного периода, то есть до появления официальных представителей новых собственников, которые вступят во владение имуществом. Этих троих надлежит отобрать таким образом, чтобы они представляли саму Компанию, ее идеалы и цели, а также чтобы они, как последние представители, адекватно выражали все то, за что Компания всегда выступала и будет неизменно выступать в будущем».

Они молчали.

– Это все, – сказал Верн, бросая бумагу на стол.

– Осборн выбрал нас наугад. Просто выдвинул ящик и выдернул из него три попавшиеся карточки.

– Ну и способ.

– Можете предложить лучше?

– Бросьте, – сказала Барбара. – Все равно теперь уже ничего не поделаешь. Выбрали нас, можно постараться извлечь из этого удовольствие. Давайте спустимся вниз и поищем что-нибудь поесть.

– Это самое главное, – согласился Карл.

В кромешной тьме они побрели на склад, ориентируясь только по хрусту гравия под ногами.

– Надо бы поискать фонари, – сказал Верн.

Барбара зажгла спичку. Складское помещение оказалось совсем рядом. Но вход был заколочен досками.

– Так, – сказал Карл. – Похоже, чтобы попасть внутрь, нам понадобятся инструменты. Где можно раздобыть молоток?

– А что, рабочих никого не осталось? – спросила Барбара.

– Уехали. Здесь только мы трое.

– Быстро они смотались.

– Что толку тут стоять, – сказал Верн. – Карл, сходи в офис поищи какие-нибудь инструменты. Пошарь в чулане и рядом с рукомойником.

– Я пойду с ним, – отозвалась Барбара. – Посвечу.

– Валяй, – ответил Верн. – Тут постоять можно и без света. К тому же я уже почти привык к темноте.

Они ушли. Он следил за огоньком ее спички, пока тот не погас, поглощенный тьмой.

Какое-то время он стоял, вслушиваясь в тихие шорохи ночи. Потом им овладело беспокойство. Он принялся шарить по карманам, пока не обнаружил в одном из них зажигалку. Освещая себе путь, он подошел к двери склада. Бесцельно потянул за одну из досок, но те были приколочены накрепко. Тогда он обошел склад сбоку. Это была длинная низкая постройка, вдоль стены которой тянулась узкая дорожка, соединявшая главный вход с кухней.

Кухонная дверь оказалась не заперта. Ее не заколотили. Он вошел внутрь и щелкнул выключателем.

Все было аккуратно прибрано. Вымытые тарелки стопками расставлены по полкам. Пол подметен. Мусорные ведра опорожнены и помыты. Он подошел к длинному ряду холодильников. Они работали. Он потянул на себя дверцу крайнего. В нем было полно еды: куски мяса, пакеты с овощами и фруктами, коробки с мороженым и молоком.

Он приподнял крышку подпола. И от изумления разинул рот. Огромное помещение до самого потолка заполняли цилиндрические ящики с едой: фрукты, овощи, мясные консервы, соки – все, что только можно себе представить. Мешки с крупами, пшеницей и рисом. Мука. Орехи, изюм, сушеные абрикосы. Все брошено, все забыто.

– Господи боже мой, – прошептал он. – Да они все оставили.

Косоглазые получат завод. Они все получат. Компания сдалась и уехала. Ее ничего больше не интересовало, она устала. Ей на все было наплевать. Было время, когда она неусыпно стерегла все это. Каждая канистра, каждая упаковка, каждая унция еды была на счету. Для бухгалтерии заполняли бесчисленные бланки, писали отчеты. Периметр базы патрулировали вооруженные охранники. Повсюду были натянуты провода сложных сигнализаций, защиты от взлома.

Тогда Компания защищала свою территорию и свое имущество с ревнивой изобретательностью. Веками она множила свою мощь и копила силу. А теперь ей стало все равно. Она ушла, оставив все другим. Тем, кто придет, тем, кто еще не устал. Тем, у кого есть силы.

Болезнь Компании началась давно. Долгое время она тихо и незаметно деградировала, увядала. В глубине души она уже все проиграла и умерла. И вот в момент великой усталости, в тот финальный миг, когда последняя вспышка энергии покинула издыхающее тело, трое людей, оставленных на Базе и не участвовавших во всеобщем бегстве, стали богачами. Они получили все, люди веками могли лишь мечтать о том, чем владели теперь они. Все принадлежало им. Земля, дома, склад, документы… Вся База была в их полном распоряжении.

Они унаследовали все, весь труд всех прошлых поколений работников Компании: всех клерков, шахтеров, рабочих на фабриках. Труд и добытое им богатство. Трое оставшихся владели всем, всей этой грудой добра, которое представляло собой итог существования Базы в целом. Они ничего здесь не строили и не так уж много труда вложили в производство, но все тем не менее принадлежало им. Они были единственными владельцами всего в короткие сумеречные дни, оставшиеся до появления новых хозяев. До того, как фабрики и шахты станут частью нового мира, того, который некоторое время тому назад Компания даже не рассматривала как потенциального соперника.

Верн смотрел на еду и думал о других зданиях, о складах и собственности, оставленной, брошенной там. Он не верил своим глазам. Компания так долго работала, чтобы произвести все это, так неужели она могла взять и просто бросить свое добро к ногам первых встречных? Подарить все иностранцам?

А пока им троим повезло. Съев все, что смогут, выспавшись в каждой постели, выкупавшись в каждой ванной, послушав каждый радиоприемник, вытащив из ящиков и коробок все, что придется им по душе, они исчезнут так же, как все остальные. Пройдет немного времени, и от них не останется и следа. Они уйдут за другими.

Но пока у них впереди по крайней мере неделя. Позже придут китайцы с ломами и молотками и вскроют забитые окна и двери. Может быть, даже снесут дома. Может быть, перестроят их так, что они станут больше, или изменят их до полной неузнаваемости. Что угодно.

Но пока надо думать не об этом. Пока надо думать о неделе, которая у них впереди.

Наконец раздались шаги. Карл и Барбара вошли в кухню, неся молоток. Увидев провизию, они застыли на месте.

– Похоже, у нас есть ответ на вопрос. – Барбара вошла в кладовую, им было слышно, как она двигает канистры и бочонки. – Как вам такой обед? – Она вышла, нагруженная консервированными цыплятами, консервированным горошком, клюквенным соусом в банках и ромовым пудингом.

– В холодильниках есть молоко, – сказал Верн. – А еще замороженные овощи и мясо. Тоннами.

– Несите консервы обратно! – воскликнул Карл, заглянув в первый морозильник. – Забудьте про них. Посмотрите, сколько здесь всякой заморозки! Надо начать с нее.

– Какая удача, – проворчала Барбара. – Странно. Я работаю в Компании два года и ни разу такой еды даже не видела. Наверное, они ее прятали.

Карл шарил в ящиках под большой раковиной.

– Смотрите! – Он поднял два больших фонаря, щелкнул включателями. Оба работали великолепно. – Что скажете?

– Давайте оглядимся, прежде чем поесть, – предложила Барбара. – Надо убедиться, что здесь больше никого нет.

– Пошли! – Карл вручил один из фонарей Верну. – Пойдем и все обследуем. Поесть можно и потом.

Верн молча взял фонарь.

– Мы с Барбарой пойдем в одну сторону, а вы в другую. Сделаем по территории полный круг и встретимся здесь.

– Какая трата времени, – проворчал Верн.

– Надо же знать наверняка. А вдруг здесь еще кто-нибудь есть. Какой-нибудь старый рабочий, швед, сидит и работает в одном из пустых зданий.

– Ладно. – Верн двинулся к двери.

– Кричите, если что-нибудь обнаружите, – сказал Карл.

Верн шел по дорожке из гравия, вяло шевеля фонарем из стороны в сторону. Луч выхватил из тьмы сначала дерево, потом кусты и, наконец, большое гранитное здание, одно из тех, в которых помещалась администрация. Окна были забиты досками. На двери висела цепь. В тумане здание казалось покинутым и печальным.

Он пошел дальше. Теперь он двигался к брошенным машинам. Массивные колонны вздымались над ним и терялись в тумане. В темноте казалось, что их набросали как попало и позабыли, вытряхнув из какого-то огромного космического мешка. Или, наоборот, они могли быть опорами каких-то новых строений, начатых, но незаконченных, оставленными ржаветь и разлагаться в тумане.

Более того, эти колонны походили на развалины древнего города. Верн встал у подножия одной из башен и стал смотреть вверх. Она могла быть частью какого-нибудь Колизея или всеми забытого Парфенона. Приедут ли сюда когда-нибудь туристы полюбоваться на них? Остановятся ли новые хозяева посмотреть на них, подивиться и погадать, что за народ оставил эти махины?

Его народ. Его мир. Верн пошел дальше. Это были его руины.

Остатки Компании. Он дошел до изгороди, которая отмечала границу территории. За ней даже при свете фонаря не было видно ничего, кроме тумана, клубящегося в темноте. Есть ли там что-нибудь? Что скрывает стена тумана и темноты? Добро или зло?

Где-то там ходят они. Новые владельцы, которые скоро придут и предъявят права на свою собственность.

Верн повернулся к изгороди спиной. И медленно зашагал назад, к складу, бесцельно направляя луч фонаря на развалины и руины. Склад был пуст, те двое еще не закончили свой обход.

Он вошел внутрь, сел и стал ждать. Прошло много времени, прежде чем он услышал, как они поднимаются по ступенькам, смеясь и болтая.

– Ну, как? – спросил Карл. – Нашли кого-нибудь?

– Нет.

– И мы, никого и ничего, – сказала Барбара. – Давайте поедем. А потом можем распаковать мои вещи. Чтобы я могла лечь спать.

– Разумеется. – Верн встал на ноги. – Приступим.

– Я ужасно проголодался! – сказал Карл. – Просто ужасно.

Глава 5

Верн проснулся. Он лежал в постели и чувствовал, как его заливает солнечный свет. Если он откроет глаза, то ослепнет. Он отвернулся, и за веками снова потемнело. Он зевнул. Одеяло было перекручено. Он приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на часы.

Часов не было. Перед ним была голая, облупившаяся стена, вся в пятнах грязи и трещинах. На миг ему стало страшно. Он быстро сел. В другом конце комнаты спал Карл. Его светловолосая голова пряталась под одеялами, видна была лишь рука, во всю длину свисавшая с кровати. Пошарив по полу, Верн нашел очки. Пристроив их на нос, он стал медленно выбираться из постели.

Было только восемь часов. Он вернулся, сел рядом со своей одеждой, ворохом сваленной на пустой кровати, и, зевая, потер руки. День был солнечный и теплый. В окно были видны деревья и тщательно подстриженные кусты, которые росли напротив мужского общежития. За ними синяя птичка скакала в траве рядом с кучей шлака. Наконец он встал и начал одеваться.

Восемь часов – какая рань! Годами он просыпался так по обязанности, но теперь нужды в этом больше не было. Не было больше дела, к которому следовало приступать. Все осталось позади, в прошлом. Он разжал пальцы, и его рубаха упала на пол. Зачем он вообще встал? Для чего? Делать все равно нечего.

Он прошлепал назад к своей кровати, скользнул в постель и натянул на голову одеяло. Карл немного пошевелился во сне. Верн стал смотреть на него. Какой он длинный! Голова и ноги торчат с разных концов кровати. Он улыбнулся.

Глядя на юношу, который похрапывал, разбросавшись на постели, Верн опять вспомнил Тедди. Его улыбка погасла. В тот вечер, вернувшись домой, он застал ее в своей постели, где она спала без задних ног. Грязная и пьяная.

Он отпустил себя назад в прошлое.

Ее туфли валялись рядом. Юбка задралась до талии, оголив худые белые ноги. Чулки сползли, они сморщились и обвисли.

Верн вышел в прихожую и запер входную дверь. Потом вернулся в спальню. Она перевернулась, так что ее лицо было теперь обращено в другую сторону. Но дышала она по-прежнему тяжело. Что подумал управляющий? Понял ли он, что она пьяна? Или решил, что она нездорова?

Почему она пришла к нему?

Он присел на край кровати. Трудно было совместить ее с Доном Филдом. Дон был такой неуклюжий, старомодный. Его бросало от одного бессмысленного занятия к другому: он охотился за старой дженетовской записью «Нью Орлианз Ритм Кингз», зачитывался давно забытой научно-фантастической серией в допотопном журнале «Эйр Уандер Сториз», ходил в одно и то же занюханное кафе потому, что там было мало народу и подавали какой-то особый соус. Все, что он делал, было наособицу, похоже на культ.

Зато эта девица явно в курсе всех последних тенденций. Может быть, Дон ее мимолетное увлечение. Трудно сказать. Дон никогда раньше о ней не говорил.

Наблюдая за ней в ожидании, когда она проснется, Верн закурил сигарету.

В жизни Верна Тилдона случалось немало бед. Как у большинства малорослых мужчин. Коротышку всегда тревожит то, на что высокий попросту плюет. Как цвета за пределами обыденного спектра невидимы для человеческого глаза, так и многие проблемы Верна были незаметны для окружающих.

Он вырос в Вашингтоне, Ди Си. Большая часть его детства прошла среди унылых заснеженных улиц и пустырей городишки Джексон Хайтс, под боком у настоящего города. Зимой он и его брат катались на санках. А когда на улицу было нельзя, играли дуэтом на пианино. Подростком он даже не вспоминал о нем. Переключился на гобой, на котором играл в школьном оркестре.

Потом бросил и гобой тоже. Он глупо выглядел, играя в школьном оркестре. К тому же репетировать нужно было днем, когда другие ребята слонялись по городу, а еще время от времени надо было надевать ярко-красную с золотом форму школы, в которой он походил на билетера из кинотеатра. После школы он чаще всего был один. Едва заканчивалась репетиция, как он мчался в музыкальный магазин слушать пластинки.

В том возрасте он слегка заикался, как будто от возбуждения. От этого он был робок с людьми.

Брат окончил колледж и уехал из дома. Иногда от него приходили письма. Верн много читал и одно время тоже думал продолжать учебу. Но в девятнадцать, когда он окончил школу, отец убедил его в том, что было бы совсем неплохо подзаработать для начала немного деньжат. На семье уже давно лежит тяжелое бремя – не мешало бы помочь. И он поступил в бухгалтерский отдел большого универсального магазина, где перепечатывал ежемесячные отчеты и опорожнял корзины для бумаг.

Девятнадцатилетним парнишкой, который все еще страдал заиканием и иногда, берясь за гобой, выдувал из него пару мелодий, он повстречал девушку-одногодку, которая любила книги и музыку достаточно для того, чтобы между ними возникла временная связь. Она была высокой блондинкой, с волосами как спелая пшеница. Ее родители приехали со Среднего Запада. У нее были синие глаза и мягкий, задумчивый голос. Вдвоем они гуляли, читали, ходили на воскресные концерты. И планировали будущую совместную жизнь.

Однажды в дождливый вечер, когда родители ушли в кино, Верн с девушкой поднялись наверх, где, непрестанно хихикая, перешептываясь и то и дело боязливо поглядывая в окно, они с колотящимися сердцами задернули шторы и забрались в маленькую деревянную кровать, в которой Верн спал с детства. Там, в этой комнате, где еще живы были его марки, модели самолетов – свидетели и спутники его недавнего детства, – где молча стоял в углу гобой, Верн и девушка лежали, обнявшись, сердце к сердцу, колено к колену и дрожали, крепко сжимая друг друга.

Снаружи лил дождь. Шуршали шины автомобилей. Комната была тиха, не считая тех звуков, которые они производили сами. Сначала девушка была сдержанна, боязлива и холодна. Но потом, когда все вроде бы кончилось и он уже думал вставать, с ней произошло что-то странное, чего он так и не понял. В одно мгновение ее напряженное тело расслабилось, холодность испарилась. Его притянуло назад и с силой прижало к ее обжигающе-горячему животу, напрягавшемуся в конвульсиях, от которых его избавило лишь внезапное возвращение семейства и необходимость срочно натягивать на себя одежду.

Он был спасен. Его отец повез ее домой, Верн и девушка всю дорогу молчали. После того случая их отношения постепенно сошли на нет.

Он продолжал работать в бухгалтерии. Мысль об университете уходила все дальше. В двадцать один год он встретил другую девушку. Она была высокой, спокойной и темноволосой. Ее сокровище продавалось дорого, он в одночасье обнаружил себя женатым обитателем однокомнатной квартирки, где в ванной постоянно сушились лифчики и панталоны, в кухне пахло крахмалом и разогретым утюгом, а ночью на соседней подушке неизменно оказывалась ее кукольная голова в бигуди.

Брак продлился несколько месяцев. Где-то между ним и Второй мировой войной – он так и не вспомнил, когда именно, – мысль о колледже окончательно выветрилась из его головы и была забыта. Как только это случилось, гобой навсегда перекочевал в чулан. Заикание тоже прошло, а еще он отпустил маленькие черные усики. Но, когда он закуривал сигарету, его руки по-прежнему дрожали, в движениях оставалось слишком много суетливого и резкого.

И тогда на помощь приходил алкоголь. Алкоголь показывал ему смешную сторону событий, которые обычно заставляли его уходить в себя на много дней. С его помощью он обнаружил, что может поквитаться с людьми, его быстрый язык и насмешливый ум не щадили никого. Холодная жесткость начала прокрадываться внутрь него, звучать в его словах. Жесткость сослужила ему хорошую службу, это было полезное качество.

Когда началась война, он пошел в армию. При его росте и комплекции толку с него было мало, но в те дни не бросались парнями, у которых хорошо варит котелок. И он закончил войну, обучая других тому, чего не умел сам.

Усики исчезли, зато он узнал, сколько может выпить прежде, чем дойдет до точки невозврата. Волосы поредели. Стали мягкими и тонкими. Он надел очки в роговой оправе и открыл для себя французские манжеты. Музыка, которую он когда-то играл на гобое, была почти забыта. Почему-то разреженный воздух классических высот обострял в нем чувство изоляции и одиночества, дистанция, которая отделяла его от желанной цели, стала еще больше. Что это была за цель? Он и сам не знал. Никому и ничему он не позволил бы стать у себя на дороге, если бы только знал, где эту дорогу найти.

Но человек не может все время думать о том, что так и не нашел свой путь, свою нишу, свою колею и свою компанию. Рано или поздно он просто перестает беспокоиться. Верн снова женился. Девушка попалась полная и осведомленная, раньше она работала секретаршей у очень важных людей. В ней он находил напор и целеустремленность, которых у него самого не было. Она точно знала, чего хочет от жизни: муж, дом, кухня, мебель, тряпки. Круг ее общения был узок и мал и так же тверд и негибок, как ее лакированные красные ноготки.

Все, что Верн еще сохранил в памяти о музыке и книгах, моделях аэропланов и его яркой форме, похожей на театральную, скоро испарилось. Рядом с Анной музыка, книги, идеи были вполне реальны, вот только существовали они лишь как средства для достижения иной цели. Он поймал себя на том, что снова прислушивается к своей внутренней мелодии, составлявшей когда-то неотъемлемую часть его самого.

Как-то вечером он встал с дорогого дивана в изящно обставленной гостиной, выключил громадный телевизор и отправился в ближайший бар.

В один из последовавших за этим дней, которые прошли все как один, в тумане, его, пьяного, глубокой зимой бросили замерзать в канаве где-то в Вашингтоне, откуда его подобрали и отвезли в городскую тюрьму. На следующий день его выпустили. Он слонялся по городу руки в карманы и смотрел, как катаются на санках дети.

Покончив со вторым браком, он собрал свои немногочисленные пожитки и переехал в Нью-Йорк. Вкус к музыке, который у него когда-то был, испортился. Он начал просиживать долгие часы в темных барах, где, постукивая пятидесятицентовой монеткой по столу, наблюдал за посетителями и слушал фальшивую, горькую музыку коротышки негра и разных смешанных групп. Со временем знание джаза сослужило ему службу. Он получил работу на маленькой радиостанции, где поначалу переворачивал джазовые пластинки в утреннем эфире, через год у него уже была своя программа.

Он, как игла проигрывателя на дорожку, начал соскальзывать в жизнь, которая ему, похоже, подходила. Чем? Он и сам не знал. Он был слишком тщедушен, чтобы продолжать пить, как раньше, по утрам все сложнее становилось вытаскивать себя из постели. Его друзьями были опустившиеся, погруженные в себя маньяки джаза да редкие кокетливые гомосеки и лесбиянки с мужскими голосами. Дым и фальшивые звуки, полудолларовые монеты и бесконечные коммивояжеры. Как-то раз он встал перед зеркалом и посмотрел на себя, потирая желтую, отвисшую кожу на шее. Крошечные волоски на ней торчали, как обломки перьев, глаза глядели, точно не видя. Он напоминал себе дохлого цыпленка, ощипанного и обугленного, которого забыли на крючке и он висит, засыхая и коробясь с годами. Сморщенный, засушенный остов какой-то птицы…

А потом он побрился, умылся, надел чистую рубашку, выпил апельсинового соку, почистил туфли, и все было забыто. Он надел пальто и отправился на работу.

Тедди шевельнулась. Верн отпрянул, бросил на нее взгляд. Потушил сигарету и встал, суровый и холодный. Подошел к окну, опустил шторы и зажег свет.

Наконец девушка перекатилась на бок, к нему лицом. Он видел ее зубы, мелкие и ровные, длинный разрез рта, слишком длинный для такого узкого лица. Вдруг она открыла глаза. Моргнула и тут же увидела его. Потом зашевелилась, стараясь сесть.

– Господи. – Она вздрогнула, икнула. – Исусе.

– Как самочувствие?

– Давно я тут лежу?

– Сейчас почти семь тридцать.

– Так поздно? Помогите мне встать, будьте душкой, а?

Пошатываясь, она встала. Верн придержал ее за руку. Она подтянула чулки, расправила юбку. И направилась в ванную.

Верн закурил новую сигарету и стал ждать.

Наконец она вышла, нашла свои туфли. Надела их, сидя в изножье кровати.

– Не хотите отвезти меня домой?

– Сейчас?

– Отвезете?

– Конечно. – Он принес ей пальто и сумочку, которые она бросила в гостиной. Ее нечесаные волосы были в беспорядке. Измятая одежда в грязи. Когда он прошел вперед, чтобы открыть ей дверь, ему в нос ударила кислая, нездоровая вонь: пот, перегар и моча.

Молча спустившись, они сели в машину.

Все время пути Тедди почти не открывала рта. Опустив стекло, она смотрела в окно на проплывавшие мимо вывески и фонари. Несколько раз Верн пробовал заговорить, но передумывал и продолжал молчать. Подъехав к ее дому, он встал у обочины.