Текст книги "Петербуржцы"

Предисловие

Возле ларька с шавермой было как всегда многолюдно. Это меня не удивило, ведь здесь делали один из вкуснейших «свёртков» в городе.

– Заказывай! – в приказном порядке обратилась ко мне смуглая кассирша.

За несколько лет жизни в Москве я поотвык от радушного петербургского сервиса. Впрочем, когда в твоё заведение выстроилась очередь из десятка человек, можно не растрачивать силы на дежурные улыбки.

Я заказал шаверму в пите и пол-литра «Балтики». Пиво налили сразу, шаверма требовала ожидания. Предвкушение, как известно, только способствует аппетиту.

Лучший столик, в углу у окна, на удивление оказался свободен. Сколько предпохмельных утренних часов я провёл за ним в былые времена. Сколько литров бодяжного пива впитала его гладкая поверхность. Сколько небритых пьяных морд искали спасение в его освежающей прохладе. Этому столику будет, что вспомнить перед огненной пастью утилизационной печи.

Контингент данного заведения радовал своим многообразием. Потрёпанные жизнью работяги и вертлявые азиатские гастарбайтеры мирно соседствовали с владельцами дорогих автомобилей, припаркованных у входа. Все деловито кушали и сладко выпивали под старательные завывания отечественной попсы. И на каждом из этих непримечательных лиц можно было разглядеть незаметную жителям других регионов особую петербургскую породу. В их осанке чувствовалась львиная стать, а в глазах готовность к любым приключениям.

Петербуржец это не просто место проживания. Петербуржец это судьба. Где бы ты ни был, чем бы ты ни занимался, могучая тень города всегда будет стоять за спиной. Ты не просто отдельный индивид, ты часть города. И не важно, нравится тебе это или нет.

– Одна в пите готова! – послышался равнодушный голос кассирши.

Я направился за долгожданным «свёртком», а когда вернулся, за моим столиком нагло восседал мужчина в сером пальто и с непроницаемым выражением лица потягивал моё пиво.

– Что это значит? – возмутился я.

– Добро пожаловать домой! – улыбнулся мужчина, повернув голову в мою сторону. Один глаз у него оказался закрыт чёрной повязкой.

Тут меня осенило, я уже пересекался с ним…

Голоса

1

В первые годы жизни твои контакты с обществом ограничены. Ты ещё не успел обзавестись громоздкой сетью друзей, знакомых, одноклассников, друзей знакомых, знакомых одноклассников, продавцов соседних ларьков, учителей, преподавателей различных секций и т.д. и т.п. В самом начале твой мирок состоит из небольшого количества людей, как правило, это родители и ближайший круг общения мамы и папы. Но в Петербурге моего детства частенько встречался необычный социальный институт, некий промежуточный вариант между семьёй и враждебным обществом, назывался этот институт – коммунальная квартира.

Многие ошибочно полагают, что коммунальная квартира это изобретение большевиков. На самом деле, «коммуналки» в Петербурге были всегда. С начала восемнадцатого века в городе появляются многочисленные доходные дома, где, зачастую, в малюсеньком жилом помещении теснилось сразу несколько семей с внушительной армадой детишек. Вспомните хотя бы жилище Мармеладовых из романа «Преступление и наказание»: «…Огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной; всю ее было видно из сеней. Все было разбросано и в беспорядке, в особенности разное детское тряпье. Через задний угол была протянута дырявая простыня. За нею, вероятно, помещалась кровать. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и ничем не покрытый. На краю стола стоял догоравший сальный огарок в железном подсвечнике. Выходило, что Мармеладов помещался в особой комнате, а не в углу, но комната его была проходная. Дверь в дальнейшие помещения или клетки …была приотворена. Там было шумно и крикливо…»

Город разрастался, открывались многочисленные промышленные предприятия, для которых требовалось много рабочих рук. Так в Петербурге появился обширный класс пролетариата. Даже неприхотливому русскому рабочему для выживания необходимы четыре стены и крыша над головой. На окраинах столицы стали возводиться деревянные бараки, где условия были не лучше, чем у несчастных Мармеладовых. Кто знает, возможно, именно жилищный вопрос в Петрограде сыграл роль детонатора в русской революции.

После прихода к власти большевиков, начался знаменитый этап уплотнения. Большинство из нас знакомо с ним по произведению Михаила Булгакова «Собачье сердце». В книге уплотнение показано, как абсолютное зло. В реальности ситуация выглядела не так однозначно. В большинстве случаев квартиры не принадлежали людям, которые в них проживали, будь это высокий государственный чиновник или знаменитый на весь мир профессор. Львиная доля жилья находилась в руках малочисленного количества арендодателей, безбедно живущих на получаемые со сдачи квартир доходы. Вот у этих капиталистов и были экспроприированы квадратные метры, после чего и было проведено знаменитое уплотнение. Для небольшого процента людей это действительно ухудшило жилищные условия, но огромному числу рабочих семей позволило выбраться из гниющих бараков.

То лихо проносились, то нескончаемо тянулись годы советской власти. Во время НЭПа кое-где была восстановлена частная собственность на жильё. Но НЭП оказался мерой недолгой, и уже в 29-ом году все квартиры стали коммунальными. При этом из-за быстро шагающей по стране индустриализации и вызванному ей притоку сельского населения, санитарная норма жилья в Ленинграде только сокращалась. А потом была война и блокада, здесь было не до жилищных проблем. Ближе к концу 50-х годов, наконец, был поднят вопрос массового строительства. На окраинах Ленинграда активно заработали жилищные комбинаты, но и приток населения на невские берега не становился меньше. Так что к моменту крушения Советской империи огромная часть населения Ленинграда по-прежнему проживала в коммунальных квартирах, и не только в центре города, но и в спальных районах.

Одна из таких коммунальных квартир на северо-западе Санкт-Петербурга стала первым домом для меня и Никиты. Это была трёхкомнатная квартира в типовой многоэтажке. Никита с Людой (его мама) проживали в большой комнате. Нам с мамой досталась комнатушка поменьше. В ещё одной маленькой комнате жила татарка по имени Альфия. Пять человек – совсем неплохой вариант для коммунальной квартиры. Петербург начала 90-х годов славился своими необъятными «коммуналками», в некоторых могло одновременно проживать по несколько десятков человек. Недаром Санкт-Петербург получил неофициальное звание – «Коммунальная столица». На фоне этих человеческих муравейников наша квартира казалась царством простора. Благодаря этому мы избегали привычных для «коммуналок» скандалов из-за очереди в туалет и прочих бытовых неурядиц.

Никиту я знал всегда. Ну если и не всегда, то уж точно с того момента, когда начал осознавать себя частью окружающего мира. Я был старше его на год. Не секрет, что в детстве даже такая незначительная разница довольно ощутима. Когда я уже вовсю бегал по квартире, представлявшейся мне целым миром, Никита только начинал вяло ползать по огромной тахте. Зато когда мама тащила меня, закутанного в несколько слоёв одежды, в ясли, Никита мирно посапывал на всё той же излюбленной тахте. Естественно, я не упускал возможности воспользоваться своим преимуществом в физической силе. Если мне, например, нравилась Никитина соска, то я с наглым нахрапом вытаскивал её изо рта младшего товарища и употреблял по назначению добытый трофей.

Со временем мы подружились. Нам нравились одни и те же мультики, у нас были одинаковые увлечения, мы даже совершали совместные преступления. У Альфии в комнате всегда хранился пакет с конфетами, которые предназначались для угощения уважаемых гостей очередного из многочисленных татарских праздников. Этот пакет на протяжении нескольких лет служил для нас манящей сладостной наградой. Чтобы добраться до него приходилось составлять хитроумные планы, некоторые из них заканчивались успехом. Уходя из дома, Альфия закрывала комнату на ключ, так что добыть сладкий приз можно было, только когда она покидала свои жилые метры для краткосрочных вылазок в туалет, ванную или на кухню. В такие моменты Никита отправлялся в караул, а я пробирался прямиком в комнату, где выхватывал из заветного пакета несколько конфет и, сломя голову, нёсся в безопасное место, где мы с Никитой делили добычу.

Несмотря на то, что мы очень много времени проводили вместе, уже тогда наши характеры сильно отличались. Я был спокойным усидчивым мальчиком, Никита, в свою очередь, отличался гиперактивностью и частыми сменами настроения. Он мог ни с того ни с сего распсиховаться посреди какой-нибудь игры, устроить скандал и какое-то время ни с кем не разговаривать. В такие моменты мне говорили, что я должен быть примером для младшего друга. Но сейчас я понимаю, что невозможно стать примером для человека, который видит мир совсем в других тонах. К тому же он был отходчив. Подувшись в своём углу минут десять, Никита с надменным видом возвращался, садился неподалёку, а вскоре, как ни в чём не бывало, возвращался к прерванному развлечению.

Всё проходит, и это пройдёт. Я прекрасно помню тот день, когда мама заявила, что мы переезжаем в отдельную квартиру. Джойстик от Денди выпал из рук, капли дождя затарабанили по подоконнику, мир предательски терял привычные очертания. Мне было шесть лет, я ходил в подготовительную группу детского сада и считал себя вполне состоявшимся человеком. И тут эта новость про переезд! Это не было вопросом: «Не желаешь ли сынок перебраться на постоянное место жительства в другую квартиру?». Нет, это было безапелляционное: «Мы переезжаем!». «А как дальше жить? – вопрошал я небеса. – Как жить без привычного вида из окна? Без длинного общего коридора с загадочным металлическим сундуком в углу? Без Альфииных конфет? Как жить без Никиты в соседней комнате?».

Новый год я встречал уже в новом жилище. Оказалось, что жизнь в отдельной квартире имеет свои преимущества. Да и вообще, в детстве все перемены сперва приобретают элемент трагичности, а затем быстро растворяются в длинной череде неповторимых дней. К тому же переехали мы недалеко, новая квартира находилась в десяти минутах езды на трамвае от старой, так что наша дружба с Никитой легко выдержала этот поворот судьбы.

Никита пошёл в ту же школу, что и я, но учился на класс младше. Не скажу, что мы часто контактировали в школьных коридорах, у каждого была своя компания. Из начальной школы мне запомнились только два случая, связанных с Никитой. Первый, это когда он с воплями и пинками был выгнан девочкой по имени Олеся из кабинета, где базировался мой класс. Он всего лишь хотел что-то мне передать, но Олеся приняла его приход за акт агрессии вкупе с незаконным пересечением границы и предприняла действия с целью выдворить чужака с территории родного кабинета. Её предприятие закончилось успехом, Никита позорно ретировался, затерявшись в сутолоке коридора. Второй случай получился более скандальным. Однажды, проходя мимо Никитиного класса, я увидел его сидящим на полу и рыдающим навзрыд. На вопрос: «Что случилось?», я услышал невнятное: «Ничего, отвали». После нескольких минут расспросов, мне удалось выяснить, что Никиту сильно отпинали двое одноклассников. В его классе учились два брата грузина, уже не помню, как их звали, но один из них был явным переростком – года на три старше своих одноклассников. У Никиты постоянно происходили конфликты с этими грузинами, что в итоге привело к слезам в коридоре. Я посовещался с парнями из своей параллели, и мы вынесли вердикт, что драка два на одного это нечестно. Было решено, что Никита должен подраться с кем-то одним из братьев. Никита не сильно обрадовался нашему решению, пожалуй, он счёл бы справедливым вариантом избить ненавистных грузин всей толпой, но отказываться от драки было бы слишком малодушно, никто бы не понял это решение. Из грузин вызвался сражаться тот, что был переростком, довольно предсказуемый выбор. На большой перемене два бойца сошлись лицом к лицу в окружении беснующихся школьников. Бой проходил с явным преимуществом грузина, который раз за разом отправлял Никиту на паркет, но тот не сдавался. Словно разъярённый баран он поднимался и летел с кулаками на своего обидчика, тут же отправляясь обратно на пол. Это повторялось много раз, пока измученный грузин не завопил, что согласен на ничью. После этого их конфликты прекратились, а в конце года грузины, и вовсе, покинули нашу школу.

Когда происходит этот перелом, делающий из хороших мальчишек плохих молодых мужчин? Когда в руках вместо велосипедного руля и футбольного мяча появляются бутылка пива и пачка сигарет? Я же помню, как мы с Никитой в дурацких одинаковых куртках проехали на великах через весь город, выслушав в свой адрес немало интересных слов от рассерженных пешеходов на Невском проспекте. Я помню, как Никиту не взяли в футбольную секцию, куда я его притащил за компанию, думаю, что он даже обрадовался этому решению тренера, потому что совсем не любил пинать мяч. Я помню дядю Гену, который работал администратором компьютерного клуба, и его недоверчивый взгляд, когда мы врали, что умеем обращаться с компьютерами. Я помню, как Никита превратился в высокого смазливого брюнета и стал ловить на себе любопытные взгляды девчонок. Я помню трансформаторную подстанцию, за которой мы делали первые затяжки во время перемен. Я помню тёмную парадную, пластиковые стаканчики и бутылку портвейна. Я помню, как всё начиналось. Я помню время, когда казалось, что конец не наступит никогда.

Как я уже сказал, Никита не был обделён женским вниманием. Я всегда считал себя высоким парнем, но даже я был почти на голову ниже его. Насколько мне известно, в нём сплелись южные и северные гены. Такое сочетание подарило Никите угольно-чёрные волосы и выразительные большие глаза вместе со светлой кожей и правильным овалом лица. Подобный типаж без труда вызывал девичьи вздохи. Но сердце Никиты было неприступно для петербургских школьниц.

Каждое лето он ездил к бабушке в Архангельскую область. Бабушка проживала в небольшом посёлке на берегу реки Двины. Представьте, как бурлит кровь у подростка, вдыхающего наполненный свободой летний воздух бескрайнего русского севера. Какая палитра чувств закипает внутри переполненного жизнью молодого человека в окружении великих рек и непролазных лесов. А вокруг сверкают обнажёнными ножками молоденькие барышни с их естественной северной красотой. Как здесь устоять нормальному городскому пацану? Никита и не устоял, влюбился в одну из деревенских богинь. Звали богиню – Света. Каждый год Никита с нервным трепетом ждал наступления лета и поездки в деревню к своей возлюбленной. Девушка отвечала взаимностью. Их связь была настолько сильна, что у петербургских обольстительниц не оставалось ни единого шанса на Никитино внимание.

2

К вечеру жара немного спала, но раскалившийся за день воздух остывал неохотно. Дышать было трудно, каждое живое существо задумчиво поднимало голову вверх, будто вопрошая небеса, когда они, наконец, смилостивятся над измученной землёй и наградят её долгожданной влагой. Небеса отвечали чёрными тучами, медленно ползущими в сторону деревни. В ожидании грозы все столпились возле реки. Двина манила спасительной, пусть и краткосрочной, прохладой. Целая орава уток возмущённо крякала в кустах, замолкая только в моменты погружения. За их суетой меланхолично наблюдали три местные дворняги, они иногда приподнимали головы, раздумывая, стоит ли погонять наглую птицу, но коварная жара быстренько умеряла их пыл. На этом же берегу возвышалось несколько беседок, в каждой кипела жизнь. В одних громко хохотали шумные компании парней и девушек, успевших отведать тёплого спирта, оттого горячих не только снаружи, но и внутри. В других расположились представители старшего поколения, они подошли к вечернему променаду более основательно: мужчины, старательно скрывая счастливое возбуждение от надвигающейся пьянки, деловито возились с костром, женщины накрывали столы и жаловались на непогоду, а детишки бултыхались в нагретой за день реке.

Никита также не устоял перед магическим притяжением воды. Правда, его локация отличалась от общепринятого места сборов. Он лежал на травянистом берегу, где-то в пятистах метрах в сторону от шумных беседок. Сегодня у него были другие планы, в которых не находилось места тёплому спирту и крикливым деревенским жителям. Он потягивал сигарету, наблюдая за быстрым течением Двины, и размышлял о прошлой ночи.

Прошлой ночью случилось то, что с трепетом ожидает каждый подросток.

Большая компания местной молодежи встретилась поздним вечером в месте, которое известно в деревне под названием – «Точка». «Точка» это обычная полянка в лесу, где молодежь собирается летними вечерами у костра, чтобы выпить, поболтать, покрутить романы. Пожалуй, в каждой деревне есть что-то подобное. Никита только приехал, так что для него это была первая «Точка» нынешним летом. Здесь он встретил Свету, после многомесячной разлуки. Сперва, было неловко, даже несмотря на то, что весь год они переписывались и несколько раз даже созванивались, волнение не позволяло обоим расслабиться и получать удовольствие от долгожданной встречи. Слово за слово, стакан за стаканом и неловкость стала растворяться в вечернем сумраке. Никита много болтал, старался шутить заплетающимся языком, в общем, пытался произвести наилучшее впечатление. Света охотно хохотала даже над не самыми удачными шутками и настойчиво кидала в его сторону недвусмысленные взгляды.

Вскоре совсем стемнело, и влюблённые парочки стали рассыпаться по округе. Света взяла хорошенько захмелевшего Никиту за руку и повела его в тёмную глубину леса. Они отошли на пару сотен метров от костра, так что красный свет пламени едва виднелся среди деревьев.

– У тебя уже было, там? – спросила Света.

– Где? – переспросил взволнованный Никита.

– В Питере.

– Нет, я же с тобой.

– Ты такой милый! – Света крепко прижалась к нему, размякшая от такой верности.

– А у тебя? – спросил Никита.

– Нет, конечно, нет!

– Даже с Рыжим не было? Он хвастался, что всю деревню поимел!

– Да кого он мог поиметь?! Соседскую свинью?

– Ха-ха! Точно, это его максимум! – заржал Никита.

– Тише, – Света одной рукой прикрыла ему рот, а второй расстегнула пуговицу на джинсах…

Сутки спустя, лёжа на траве, Никита жадно вглядывался во всякую мелочь, стараясь уловить ожидаемую перемену в окружающем пейзаже. Но река всё также меланхолично несла свои воды далеко на север, комары с прежней наглостью кружили над головой в поисках свежей крови, а сигарета медленно тлела в руках, изредка наполняя лёгкие обжигающим дымом. Мир не перевернулся. Разве что, сердце бешено колотилось, разливая по телу молодую горячую кровь. И вот уже река как-то особенно широка и быстра, да и комаров, кажется, меньше, чем обычно, а сигарета тянется невероятно легко, освежая раскалённые мозги. Можно жить, можно наслаждаться каждым мгновением, каждым глотком воздуха, можно получать удовольствие от невыносимой жары и жгучих морозов, от проливного дождя и засушливого лета, от ураганного ветра и полного штиля. И мир такой большой, непостижимо большой. Как же увидеть всё? А ведь нужно, просто необходимо, видеть всё собственными глазами! Нужно пересечь Америку от Нью-Йорка до Сан-Франциско, нужно прогуляться по африканской саванне в окружении львов и бегемотов, нужно выпить чашечку кофе на Монмартре в Париже, нужно полетать на доске где-нибудь на побережье Австралии или на снежных альпийских склонах. Столько всего нужно успеть! Хорошо, что время бесконечно. Всё только начинается! Всё ещё впереди: и Америка, и львы, и кофе, и волны, и склоны. Первый шаг во взрослую жизнь сделан. А когда ты взрослый, ты сам хозяин своей судьбы. Все твои желания зависят, только от тебя. Вот он мир, перед тобой. Просто возьми его!

– Давно ждёшь? – прервал Никитины размышления знакомый голос.

– Всю жизнь, – ответил он, слегка приподнимаясь.

– Значит давно, – заметила Света, усевшись рядом.

– Нестрашно. Ведь дождался.

Пару минут они молча смотрели на реку.

– Жарко сегодня, – наконец вымолвил Никита.

– Да уж.

– Вот тебе и север.

– Ага.

Они опять замолчали. На этот раз молчание прервала Света:

– Надолго приехал?

– На две недели.

– Почему так мало?

– Хотел поработать на каникулах.

– Проблемы с деньгами?

– Как и у всех. Да и пора уже самому зарабатывать.

– А я? Я не хочу быть девушкой на две недели.

– Ты не девушка на две недели. Ты на всю жизнь.

– Правда? – она положила голову ему на колени.

– Правда.

– Просто я хочу, чтобы мы всё время были вместе. Письма, звонки это всё не то. Я хочу быть с тобою рядом.

– Я тоже.

– Так переезжай сюда.

– Что за глупость?

– Почему?

– Потому что я из Питера. А из Питера не уезжают…

– Так может мне перебраться туда, раз там так прекрасно?

– Ты серьёзно?

– А что? Я в следующем году заканчиваю школу, надо куда-то поступать. Так почему бы не туда?

– А ты поступишь?

– А ты сомневаешься?

– Можно будет снять квартиру.

– Да, я могу учиться и работать.

– Придётся сегодня выпить, – с серьёзной физиономией заявил Никита.

– Зачем?

– Так я сегодня практически женился, нужно отметить!

– Ты для начала предложение сделай! – засмеялась Света, вскочив со своего места. – Нереальная жара, мне нужно освежиться, – она одним движением скинула лёгкое летнее платье, под которым не оказалось нижнего белья, и посеменила в сторону реки.

– Куда ты!? Сейчас дождь лупанёт! – кричал ей вслед взволнованный Никита. Небо действительно потемнело, вдалеке мелькали яркие вспышки, а Тор уже яростно колотил по своей наковальне. – Больная… – шепнул Никита и поспешил за ней.

Света подбежала к небольшому обрыву и, не раздумывая, прыгнула в реку. Никита с меньшей уверенностью подобрался к опасной пропасти. Вокруг совсем стемнело, и только вспышки молний время от времени освещали поверхность воды. Начался дождь. Никита посмотрел вниз, где в окружении дождевой ряби торчала Светина голова.

– Давай сюда! – крикнула голова. – Водичка шикарная, освежает!

– Ты больная! Дождь идёт! – ответил Никита.

– И что?! Прыгай!

– Течение сильное!

– Да не трусь ты!

– Ну не знаю!

– Слабо?!

Взятый на слабо Никита, немного посомневавшись, всё-таки стянул одежду и без разбега нырнул в тёмную воду.

– Ну вот, это мужской поступок, – одобрила Света, когда Никитина голова показалась на поверхности.

– Как-то много мужских поступков за последние два дня, – заметил Никита.

– Ну, согласись, что водичка шикарная.

– Внизу холодное течение.

– Всё тебе не слава богу. Давай наперегонки до моста.

– Ты лучше плаваешь.

– Не можешь девчонку обогнать?

– Ладно, давай, – вновь Никита был взят на слабо.

– А на что спорим?

– Просто так.

– Просто так – неинтересно. Давай, если выигрываю я – ты остаёшься здесь до конца каникул.

– А если ты проиграешь?

– Тогда две недели до твоего отъезда я буду делать всё, что ты пожелаешь, во всех смыслах, – Света загадочно улыбнулась.

– Захочу ли я тогда уезжать через две недели? – усмехнулся Никита.

– Ты всё равно проиграешь! – Света показала язык. – Начинаем?

– Да.

– Раз, два, три! Поехали!

Они рванули в сторону большого железнодорожного моста, который находился приблизительно в трёхстах метрах от них. Дождь усиливался, капли, как миниатюрные бомбочки, врезались в поверхность реки, образуя мириады небольших фонтанов. Гром беспрерывно тарахтел, а молнии всё чаще освещали два обнажённых тела, усердно машущих руками посреди бушующей стихии.

Света вырвалась вперёд. Её гибкое тело, поймавшее течение, уверенно скользило по воде, оставляя далеко позади кряхтящего и отчаянно бьющего ладонями Никиту. Интрига умирала на глазах. Когда до моста оставалось метров сто, Никита прекратил тщетные попытки. Света, не замечая, что соперник признал собственное поражение, продолжала грести в сторону финиша. Никита старался докричаться до неё, но его крики тонули в шуме дождя.

Никита подрейфовал в сторону берега, рассчитывая дождаться подругу уже на земле. Когда он повернул голову, чтобы уточнить, где находится Света, то увидел лишь непроглядную тьму. Вспышка молнии осветила участок, который являлся конечной точкой их маршрута, но Светы там не было. Никита принялся упорно вглядываться в темноту. Следующий разряд оказался сильнее, и Никита увидел большую воронку неподалёку от моста. На краю воронки мелькнула голова, тут же ушедшая обратно под воду. Никита рванул туда. Приближаясь к воронке, он смог расслышать сдавленный крик. Очередная вспышка осветила Свету, отчаянно машущую руками и жадно пытающуюся заглотнуть больше воздуха, она находилась близко от центра водоворота. Никита отчаянно колотил по воде, двигаясь в сторону воронки. Вдруг он почувствовал, как течение меняется и его начинает вести по кругу. Инстинктивно он принялся грести в обратную сторону. Молния вновь озарила страшную картину. Света из последних сил старалась выкарабкаться, но водоворот беспощадно засасывал свою жертву. Никита с трудом выбрался из края воронки, и на секунду их взгляды встретились. Никита хотел сделать шаг вперёд, но ноги не слушались.

Он долго стоял на одном месте, вглядываясь в воду каждый раз, когда молнии разрезали ночное небо, но кроме веток и листвы, исчезающих в треклятом водовороте, здесь была только чёрная пустота.

3

Время лечит, особенно, когда ты молод.

Иногда возраст человека может рассказать о нём больше, чем его увлечения или социальный статус. В частности, когда мы говорим о молодых парнях, обитающих в странном пространственно-временном континууме промеж отшумевшего детства и ещё не успевшей накрыть своими заботами взрослой жизнью. Именно в этот промежуток времени сопливый мальчуган трясущимися руками поднимает свой первый пластиковый стаканчик с дешёвой водкой, а из облёванного туалета уже выползает закалённый жизнью молодой мужчина. В это время из толпы одинаковых прыщавых подростков выделяются будущие покорители небесных меридианов и завсегдатаи накуренных гримёрок рок-концертов. Для кого-то эти годы так и остаются сладостными воспоминаниями о первом сексе на расшатанном диване в какой-нибудь забытой богом общаге, а для кого-то они становятся стартовой площадкой в увлекательную жизнь. И тех и других объединяет благодарность за бесконечные ночи под грохот старого магнитофона, за едкий сигаретный дым, обволакивающий потолок родительской кухни, за девчонок, которые больше никогда не будут так молоды и красивы, за вкусный дешёвый портвейн, за то, что такое время было, и лёгкая грусть за то, что его больше никогда не будет.

Мы встретили новый жизненный этап с нескрываемым энтузиазмом, с головой окунувшись в манящие своей доступностью грехи. Вот только получилось так, что, прыгнув в одно болото, мы принялись грести в разные стороны. После трагедии в деревне Никита изменился, в его поведении стали проявляться явные нотки фатализма. Безусловно, наши контакты не прекратились, мы нередко собирались вместе, употребляли палёную водку в парадных, пытались знакомиться с девчонками на Крестовском острове, но уже тогда мы проводили большую часть времени по отдельности. Если в детстве наши увлечения, как правило, совпадали, то на рубеже совершеннолетия мы выбрали противоположные дороги. И, кажется, я помню тот день, когда наши пути разошлись.

Вблизи станции метро «Старая деревня» много укромных мест, где можно спокойно выпить и поболтать, не боясь нежелательной встречи с представителями органов правопорядка. По крайней мере, таких мест было много во времена моей юности. До сих пор не могу понять, почему мы выбрали для наших не самых культурных мероприятий небольшой лестничный закуток с тыловой стороны здания действующей районной администрации. Возможно потому, что этот закуток располагался в стороне от людных улиц, при этом он находился в пяти минутах ходьбы от метро и магазинов, ну и валявшийся в углу большой бюст Ленина добавлял немного революционного лоска.

День выдался на удивление погожим. Петербургское лето не так уж часто радует бледнолицых местных жителей тёплыми деньками, у каждого петербуржца возле входной двери висит предусмотрительно заготовленная ветровка, которую нередко приходится пускать в дело. Но в этот день наши куртки остались дома. С самого утра на землю не пролилось ни единой капли влаги, что уже можно считать природным благоволением. Было довольно тепло, но при этом не жарко, этому способствовал освежающий бриз, время от времени задувавший со стороны Финского залива.

Мы с Никитой неспешно потягивали дешёвое пиво в том самом закутке неподалёку от метро «Старая деревня», беспардонно закинув ноги прямо на голову бывшему вождю несостоявшейся мировой революции.

– Где он? – раздражённо спросил Никита.

– Можно подумать он когда-нибудь приезжал вовремя, – ответил я.

– Да ему ехать ближе, чем нам. Десять минут пешком до «Чкаловской», столько же на метро.

– Говорит, что уже в метро.

– И ты веришь?

– Нет, конечно.

Такую непритязательную беседу мы вели в ожидании Даника. Даник это наш общий друг детства, он жил в центре города, а точнее в Петроградском районе. Несмотря на географическую отдалённость, мы много времени проводили вместе. Как правило, для встреч выбирали нейтральную территорию, чтобы никто не чувствовал себя ущемлённым. Это не мешало Данику регулярно опаздывать. Мы уже стали принимать его опоздания, как что-то само собой разумеющееся. Он был немного старше нас, и первым испытывал на себе сомнительные подростковые удовольствия где-то в сквозных дворах Петроградки. А затем открывал нам этот запретный мир. В его компании я выкурил первую сигарету, выпил первую бутылку пива и впервые попробовал познакомиться на улице с девчонками. От сигареты чуть не вырвало, пиво оказалось горьким, а девчонки послали нас в непотребное место. Но всё равно это было увлекательно. В этот раз он обещал угостить нас чем-то особенным, так что нетерпение Никиты вполне можно было понять.

– Как думаешь, что он привезёт? – спросил Никита.

– Да хрен его знает. Сказал, что мы такого раньше не пробовали.

– Надеюсь, не кокаин, – задумавшись, проговорил Никита.

– Кокаин? Да не, он же не совсем придурок.

– Думаешь?

– Нет, точно не совсем, – заявил я, немного подумав.

– Я кокаин не буду.

– Чё ты заладил? Откуда у него кокаин?

– Он же говорил, что всё может достать.

– Верь ему больше.

Вдалеке показалась знакомая фигура «петроградского дилера». Он шёл не спеша, вразвалочку, засунув одну руку в карман, а в другой держа пол-литровую бутылку минеральной воды. Несмотря на тёплую погоду, у него на голове красовалась вязаная серая шапка, из-под которой свисали длинные локоны.