Текст книги "Откровения акушерки. Тайны родильного отделения"

Через девять месяцев после начала нашего романа я обнаружила, что беременна. Это был настоящий шок. Я принимала противозачаточные все это время, но пропустила пару дней, когда мы уехали на одну или две ночи. В то время я, честно говоря, не думала, что это будет иметь значение, но должна была предусмотреть подобное. Теперь я с недоверием смотрела на белую палочку, на которой отчетливо выделялись две синие линии. Конечно, я всегда хотела детей, но сейчас? Мы с Уиллом были вместе меньше года.

Не слишком ли рано? Что он подумает? Как отреагирует? В голове роились вопросы, когда я решила поговорить с ним на следующий день. Единственное, что я знала наверняка: мама не будет счастлива.

8. Только не без моего ребенка

На следующее утро на работе нас всех вызвали на совещание с социальной службой. Это было довольно необычно. Достаточно часто женщины, поступавшие в отделение, так или иначе были связаны с социальными службами, но нас редко инструктировали лично. Обычно мы читаем предупреждения соцработников в записях о беременности и родах, но нет ничего более важного, чем встреча по такому поводу.

– Ладно, успокойтесь, дамы, – предупредила нас Джен. – Мне нужно ваше полное внимание, пожалуйста.

Она подождала тишины, прежде чем продолжить:

– Сегодня к нам на индукцию прибудет пациентка, она уже несколько дней как должна была родить. Социальные службы хотели бы проинформировать вас о ней, поскольку существует очень специфический набор обстоятельств, связанных с ее случаем, и каждая акушерка в отделении должна быть осведомлена о ситуации. Остальное объяснит Кэрол.

Она села, а Кэрол, специалист по защите детей из социальной службы, встала и обратилась к нам. Она объяснила, что эта женщина, Чарли, скоро приедет, и в настоящее время уже выписан охранный ордер и ребенка хотят немедленного поместить под защиту.

– Позвольте мне немного рассказать вам об этом деле, – сказала Кэрол. – Муж Чарли был осужден в прошлом году за многочисленные преступления, связанные с жестоким обращением с детьми и созданием порнографических изображений и видеозаписей с ними в течение ряда лет. Он превратил комнату дома в фотостудию и был одним из нескольких членов группы создателей детской порнографии, которая действовала не только в этом районе, но и по всей стране. Полиция смогла установить личности и арестовать нескольких членов группы, все они сейчас находятся за решеткой и осуждены за сексуальное насилие над детьми.

Иногда государство имеет право не отдавать новорожденного ребенка его же матери. Так бывает, если родители связаны с каким-нибудь уголовным делом.

– Чарли на протяжении всего судебного процесса утверждала, что понятия не имела о преступлениях, совершенных ее мужем в их общем доме, – продолжала Кэрол. – Женщина говорит, что не знала о съемках детей в студии. Муж тоже уверял, что она невиновна. Хотя полиция не была убеждена в этом, никаких доказательств ее причастности найти не смогли. Следовательно, Чарли никогда не обвинялась в каких-либо преступлениях. Прежде чем ее мужа осудили, супруги развелись. Чарли бросила его, и все. Конец истории. Возможно, на этом наши отношения с ней и закончились бы, но в прошлом году женщина завязала роман с лучшим другом мужа, Арчи.

Кэрол вздохнула и продолжила:

– Полиция знает об Арчи с самого первого дня. И хотя в ходе расследования было задано несколько вопросов о нем, Королевская прокурорская служба сочла, что нет достаточных доказательств, чтобы выдвинуть против него какие-либо обвинения. А теперь… Ну, Чарли беременна от этого мужчины, и мы сильно обеспокоены по поводу безопасности ребенка. Учитывая серьезный характер преступлений, связанных с данными людьми, мы обратились в суд с просьбой о полной опеке, а пока, как только Чарли родит, о срочной защите. Чарли и Арчи, однако, в настоящее время выступают против судебного решения. Дело будет слушаться в суде, как только родится ребенок и все будет должным образом организовано. Мы обсудили случай со старшим руководством, и я думаю, что будет лучше, если Чарли поместят как можно ближе к сестринскому посту, чтобы внимательно следить за ней. Любые ваши наблюдения могут иметь отношение к последующему решению, поэтому жизненно важно, чтобы за женщиной приглядывали круглосуточно. Ладно, есть вопросы?

Я подняла руку.

– Значит, она не была осуждена ни за какое преступление, как и отец?

– Совершенно верно, но мы провели полную оценку риска, связанного с безопасностью ребенка, и считаем, что существуют серьезные причины для беспокойства, достаточные для того, чтобы взять его под нашу полную опеку.

– Значит, вы считаете, что этот парень, Арчи, как-то связан с детской порнографией? Или Чарли? Или они оба это делали, и вы просто не можете доказать? Так?

– Я этого не говорила, – резко ответила она и перешла к следующему вопросу.

«Нет, но это было именно то, что вы подразумевали».

После окончания встречи нам всем не терпелось узнать больше. Ситуация была странная, и, хотя мы каждый месяц видели детей, которых забирали у матерей социальные службы, это был далеко не заурядный случай. И уж конечно, бороться за опеку в суде не являлось нормой для матерей. Если женщина состоит на учете у социальных служб, она к моменту родов обычно уже хорошо представляет себе, что не сможет взять ребенка домой. Для лишения родительских прав может быть множество причин, включая жестокое обращение и пренебрежение, хотя на сегодняшний день наиболее распространенная проблема – наркотическая зависимость или алкоголизм. Таких женщин проверяют на протяжении всей беременности, и, если анализы покажут, что они употребляли, ребенка забирают в приемную семью прямо из больницы. В подобных случаях социальные службы стараются как можно чаще отдавать младенца родственнику, хотя это не всегда получается.

Я всегда ненавидела ситуации, когда ребенка забирают у только что родившей женщины органы опеки. Ужасно видеть, как мать уходит из палаты одна.

Каждый случай был особенным. Я видела, как некоторых младенцев забирали у женщин за, казалось бы, совсем незначительные проступки, хотя те явно изо всех сил старались исправиться. А другим разрешалось оставить ребенка под контролем соцслужбы, когда в их деле был целый список нарушений. Полагаю, что мы не всегда знали всю подноготную, а видели только заключительные стадии, но каждый раз я ненавидела такие ситуации. Ужасно было смотреть, как мать выходит из палаты без ребенка. Мы всегда давали женщинам много времени побыть наедине с детьми в последние трудные часы. Я не любила присутствовать при этом. Это были драгоценные, очень личные моменты, которые не предназначены для глаз посторонних.

В отличие от того, что показывают по телевизору, здесь почти не происходило никаких драм: громких взрывов негодования, криков или буйных матерей, которых утаскивают здоровенные охранники. Нет, расставания были печальными, грустными событиями. Большинство мам мирились с решением и тихо уходили, не говоря ни слова. К моменту прощания с ребенком они уже достигали определенного уровня принятия и понимания. Женщин проверяли на протяжении всей беременности, и если было доказано, что они не справились, это был результат, о котором их осведомляли. Именно этого события они и ожидали, так что теперь не было смысла сопротивляться. Родная мать оставляла ребенка на наше попечение, и мы заботились о нем, пока социальные службы не приводили приемную. Было душераздирающе оставлять маленького ребенка одного в палате. Всегда хотелось забрать его домой.

Чарли прибыла незадолго до полудня. Она казалась нормальной во всех отношениях. Женщина под тридцать, темно-каштановые волосы собраны в высокий хвост, в мешковатых спортивных штанах и большой футболке с надписью «Ребенок на борту». В том, как она выглядела, не обнаруживалось ничего необычного: она не была грубой; у нее не было татуировок или пирсинга; она не была странной и никак не отличалась от других. Чарли была такой же, как мы, – обыкновенной. Ее партнер Арчи находился рядом во время процедуры индукции (стимуляции родов), и пара выглядела как все будущие родители: счастливые, нервные и приятно взволнованные одновременно. Только в данном случае был еще один момент предвкушения исхода родов: разрешат ли им оставить ребенка?

Их адвокат пришел ближе к вечеру и присутствовал при родах. Он объяснил, что, как только ребенок родится, им будет выдан чрезвычайный ограничительный ордер[21]21
  В зарубежной системе правовой защиты временный чрезвычайный ограничительный ордер выдается полицией, судьей или представителями органов юстиции, действует в течение 28 дней и часто требуется в ходе оперативного вмешательства в семейный конфликт.


[Закрыть] и назначена дата слушания, чтобы получить полную опеку над ним. Мне стало жаль Чарли. Женщина казалась милой, и это был ее первый ребенок. Если она не сделала ничего плохого и ее партнер тоже, то это казалось ужасным наказанием для них обоих. У Чарли начались схватки, как только закончилась моя смена.

Я вышла из больницы и сразу же отправилась к Уиллу, в дом его бабушки, где он в то время жил. Я очень нервничала, беспокоясь о том, как он отреагирует на новость о моей беременности. Я не могла сдержаться, а просто выпалила все и почувствовала облегчение, когда он немедленно расплылся в широкой улыбке.

– Ты что, шутишь? – спросил Уилл.

– Нет, – рассмеялась я. – Это правда. Ты рад?

– О да! Ну конечно же! – сказал он. – Ты же знаешь, я всегда хотел детей.

– Знаю, но не слишком ли рано?

– Не думаю. Я считаю, что мы должны рискнуть. А ты как думаешь?

Меня захлестнуло облегчение. Я знала, что мы подходим друг другу, и было так приятно слышать, что Уилл чувствовал то же самое.

– Да, я тоже так думаю. Давай сделаем это.

* * *

На следующий день я была на месте в 6:45, готовая к приему смены в 7 утра в боковой комнате отделения. Как обычно, там находились два врача-ассистента, шесть акушерок и пара студенток. Пришел ночной ординатор и пробежался по списку пациенток, которые были у нас в отделении, подробно описывая, кто родил, а кому это только предстояло. Чарли произвела на свет маленькую девочку за одну ночь, у нее были самопроизвольные роды через естественные родовые пути, и мать с ребенком чувствовали себя хорошо. Ординатор подробно рассказал обо всех остальных в отделении и назначил нам разных женщин, а также предположил, кого еще мы ожидаем увидеть позже в тот же день. Мне досталась Чарли. Смена врачей должна была произойти через час после нас, поэтому я использовала свободное время, чтобы посетить пациентку и поговорить с акушеркой, дежурившей в предыдущую смену, чтобы составить более детальный план ухода. Чарли кормила из бутылочки свою маленькую девочку, когда я зашла к ней в палату.

Социальные службы отобрали у женщины ребенка, просто потому что она имела связь с незаконопослушными мужчинами. Ведь подобное говорит о ее несознательности.

– О, она великолепна! – улыбнулась я. – Как вы себя чувствуете?

– Устала, – сказала Чарли. – Устала и счастлива. И боюсь, что потеряю ее.

Я села на стул рядом с ней. Моя работа заключалась не только в том, чтобы заботиться о физических потребностях пациентки. Важно было построить отношения, завоевать доверие, а для этого мне нужно было знать ее точку зрения.

– Расскажите мне обо всем, – попросила я. – Я видела записи социальной службы, но хочу услышать вашу версию событий. Расскажите мне, что происходит.

– Они думают, что я не смогу заботиться о ней из-за того, что случилось с моим бывшим мужем, – вздохнула Чарли. – Полиция пыталась доказать, что я замешана в этом деле, но доказательств не было, потому что я невиновна. Я понятия не имела, что происходит. То, что он сделал с теми детьми, ужасно – меня от одной мысли тошнит, – но я не имею к происходившему никакого отношения. И все же меня наказывают. Это несправедливо.

Женщина казалась сердитой, и я думала, что если она говорит правду, то действия социальных служб могут показаться очень жестокими. Официально она не сделала ничего плохого, и все же Чарли судили за то, что сделал ее бывший муж. Это было равносильно обвинению в соучастии.

Чарли оставалась в отделении несколько дней, добиваясь опеки через суд. Каждый день мы проводили полный осмотр ее и ребенка, и пациентка бродила по палате, доставая бутылочки и рассказывая нам о ходе дела. Я очень сочувствовала ее положению. Социальные службы сказали, что если бы Арчи не был вовлечен, то все могло бы быть по-другому, но они не дали никаких гарантий отмены предписания, если она его бросит. Они утверждали, что ее выбор мужчин доказывает, что женщине не хватает здравого смысла и она не может быть уверена в том, что в состоянии защитить ребенка. Чарли, однако, была непреклонна в том, что они оба невиновны и с ними обошлись несправедливо только из-за действий ее мужа. Она сказала, что Арчи как отец имеет полное право участвовать в заботе об их ребенке. Каждый день Чарли приходилось посещать суд, и, хотя ей было тяжело оставлять малыша в палате, я видела решимость в глазах женщины – это была непреклонность матери, которая сделает все для своего малыша. «Неужели она действительно способна подвергнуть ребенка опасности?» – удивлялась я. С другой стороны, все остальные дети пострадали прямо у нее под носом, так способна ли она защитить хоть своего ребенка?

В палате роддома женщины могут выглядеть совершенно нормально. Но кто знает, что будет происходить дома? Поэтому у самых неблагонадежных матерей забирают детей.

По моим наблюдениям, в палате Чарли была отличной матерью, прекрасно заботилась о дочери, ухаживала за ней, когда та плакала, кормила ее, укладывала спать и меняла подгузники. И она казалась такой счастливой рядом с ребенком. Это вызвало у меня столько вопросов. Разве Чарли не имеет права жить дальше и создать новую семью? Было ли в ее истории что-то еще, чего я не знала? Это шло вразрез со всеми моими естественными инстинктами – разлучать женщину с ребенком, особенно когда они были так тесно связаны. Но все же наблюдать за пациенткой в больнице – совсем не то же самое, что видеть ее в повседневной жизни. Кто знает, что может случиться, если ей позволят забрать ребенка домой? Но как это отразится на Чарли, если ей откажут в возможности создать семью? От всего от этого у меня закружилась голова! Предстояло принять важнейшее, судьбоносное решение для всех участников процесса, и я ни капельки не завидовала судье.

В последний день суда Чарли вернулась в отделение в подавленном состоянии. Стало ясно, что она проиграла дело. Это был ужасный день: она все время плакала, не желая уходить, рассказывая нам, как тяжело думать о том, что она оставит свою маленькую девочку в больнице и никогда не вернется.

– А что она подумает обо мне, когда вырастет и узнает все о своей настоящей маме? Она подумает, что я ее бросила! – плакала Чарли.

– Нет, нет, – успокаивала я пациентку. – Она бы так не подумала, особенно после всего, что вы сделали, чтобы остаться с ней.

– Но как она узнает? Кто ей скажет?

Мы дали ей время и возможность уединиться с дочерью, в чем она так нуждалась, чтобы сделать эти последние несколько часов вместе особенными для них, но время было не на стороне Чарли, и вскоре ей пришлось уйти. Глаза женщины были так полны печали, что я едва могла смотреть на нее.

– Я никогда не сдамся, – сказала она, дрожа от волнения. – Я никогда не перестану бороться за нее. Никогда.

– Я знаю, Чарли, я знаю, – ответила я, сдерживая слезы.

– Я верну ее. Обязательно. Я верну ее.

Чарли остановилась и посмотрела на меня:

– Спасибо, Пиппа. Спасибо, что не осуждаете меня.

Мы обнялись, и я прошептала:

– Берегите себя.

Она кивнула, а затем тихо взяла Арчи за руку, и они вместе ушли. В углу палаты тихо спала ее малышка. И может быть, на меня повлияло решение суда, мужество, которое мать проявила в борьбе за ребенка, или моя собственная беременность, но я страдала из-за потери Чарли.

* * *

Мы стараемся не судить женщин и девушек, которые входят в двери отделения. Это не наша работа. Наша задача состоит в том, чтобы сделать их переход к материнству как можно более плавным и придать уверенность, чтобы они смогли заботиться о новорожденном. Это не всегда просто. Иногда они приходят к нам, даже не осознавая, что вот-вот родят. Очень часто девушки-подростки – двенадцати, тринадцати, четырнадцати лет – попадают в больницу, даже не подозревая, что беременны. Они появляются в отделении неотложной помощи с болями в животе, утверждая, что не знают, что на девятом месяце. Иногда вы им верите, а иногда нет.

Сами врачи и акушерки стараются не судить рожениц и матерей, что бы о них ни говорили социальные службы. Для нас они в первую очередь пациенты.

Все очевидно, когда у некоторых девочек большой живот, который они прятали под многослойной одеждой на несколько размеров больше. Но если они совсем юны и в хорошей физической форме, у девушек может вообще не быть заметных животов. В большинстве случаев нам приходится информировать социальные службы, потому что в конце концов рождение такого ребенка – это свидетельство преступления. Затем кто-то из социальных служб приезжает в больницу, и этой девочке не разрешают уйти с ребенком, пока у них не будет плана ухода, чтобы решить, способна ли она заботиться о малыше. Будут ли ей помогать? Поддержит ли ее семья?

Мы играем решающую роль в этой оценке: девушки говорят с нами, и к нам поступает много информации, которой мы делимся с социальными службами. Мы должны наблюдать за тем, как роженицы справляются в первые часы или дни с уходом за ребенком. Привязывается ли мама к нему? Получает ли она необходимую поддержку? Есть ли у нее дом, куда она вернется? Хотя мы видим много молодых девушек в нашей клинике, я постоянно поражаюсь их способностям справляться с тяготами родов. Они просто делают это! Как будто позволяют телу взять верх и рожают без особых усилий.

Многие семьи тоже легко справляются с такой новостью. Одна шестнадцатилетняя девушка пришла с болями в животе, и нам пришлось сообщить ей и семье, что у нее начались схватки. Родители понятия не имели, что их дочь беременна, и, следовательно, у них ничего не было приготовлено дома. Но после того, как девочка родила, мама сразу же отправилась в магазин MotherCare[22]22
  MotherCare (англ. «материнская забота») – английская торговая компания, специализирующаяся на продаже товаров для будущих мам и детей от 0 до 10 лет.


[Закрыть] и вернулась через час со всем необходимым для ребенка: автокреслом, подгузниками, пижамами, бутылочками, стерилизатором и всем прочим! А потом они все побежали домой с ребенком, как будто это была самая естественная вещь в мире – что, конечно же, так и было.

Я живу и работаю в неблагополучном районе, мы уже привыкли видеть восемнадцатилетних, приходящих в больницу с третьей или четвертой беременностью.

Мы не всегда должны информировать органы власти. Я живу и работаю в довольно неблагополучном районе, поэтому у нас высокий уровень подростковой беременности. Тут нормально, когда пятнадцатилетняя девочка приходит в больницу и рожает ребенка. И пока все происходит по обоюдному согласию, ситуация не дает повода для беспокойства. Конечно, совсем другое дело, если девочкам двенадцать или тринадцать лет, но мы уже привыкли видеть восемнадцатилетних, приходящих в больницу с третьей или четвертой беременностью. Это стало образом жизни для некоторых людей, который передается из поколения в поколение. Довольно часто мать подростка тоже рожала детей в ранней молодости, и мы встречаем множество бабушек в возрасте чуть за тридцать.

Однажды к нам поступила женщина, которая стала бабушкой в возрасте двадцати шести лет. Я никогда не встречалась с ней лично, но все в отделении обсуждали ее случай, потому что это определенно было необычно. И что бы вы ни думали о социальных службах, такие организации играют решающую роль в помощи молодым семьям, когда у них нет других средств поддержки.

Например, если у женщины нет места, куда бы она могла вернуться, социальные службы Британии помещают ее в отделение матери и ребенка, пока не смогут найти им дом. Соцслужбы помогают людям, когда они больше всего нуждаются в помощи.

Однако нельзя отрицать, что для некоторых людей общение с социальными работниками не приносит ничего хорошего, и иногда это приводит к решительным действиям. У одной женщины, бывшей много лет назад наркоманкой, отняли двоих детей. Мы даже не знали, что она снова беременна, пока в полночь нам не поступил срочный вызов и нас не попросили прислать акушерку на участок на окраине города.

– Что? Не могли бы вы повторить еще раз? – спросила я по телефону у диспетчера скорой помощи.

– У нас тут женщина в палатке, на участке рядом с объездной дорогой, сразу за городом. Она рожает и находится в тяжелом состоянии. Вы можете прислать акушерку?

– Да, конечно, – ответила я, когда Хелен, одна из самых старших членов команды, накинула пальто, и я объяснила ей, куда ехать.

– Удачи! – одними губами произнесла я.

Хелен показала мне большой палец и выбежала. Позже она посвятила меня в детали. Женщина, бывшая героиновая наркоманка, скрывала беременность, чтобы сохранить ребенка, – ни обследований, ни дородового ухода, ничего. Ее план состоял в том, чтобы родить тайно и держать ребенка подальше от медицинских работников, пока она не уедет из своего района. Но в тот момент, когда у нее начались схватки, она поняла, что не сможет справиться в одиночку. Женщина запаниковала и набрала 999[23]23
  999 – телефон экстренной помощи в Великобритании.


[Закрыть], и это было правильным решением, потому что, придя на помощь, Хелен обнаружила, что женщина рожает двойню!

– И вот я стою на четвереньках, наполовину внутри, наполовину снаружи этой чертовой крошечной палатки, жонглирую младенцами в каждой руке, пытаясь согреть их, пока выходит плацента, – сказала она.

Я восхищалась Хелен, она была настоящим профессионалом.

– Забудь о Беаре Гриллсе[24]24
  Эдвард Майкл «Беар» Гриллс – британский путешественник, телевизионный ведущий и писатель. Наиболее известен по телепрограмме «Выжить любой ценой».


[Закрыть], это было экстремальное акушерство, – сказала она, вздыхая.

– Хм. Родить любой ценой? Думаю, это может стать настоящим хитом, – задумчиво произнесла я.

– Я первая об этом подумала!