Текст книги "Земные радости"

Май 1612 года

Сесил умирал в новом прекрасном доме, в великолепной кровати под балдахином. За дверью спальни слуги притворялись, что продолжают выполнять свои обязанности. Они старались не шуметь, чтобы было слышно докторов, собравшихся на консилиум. Кто-то советовал отправить графа на воды в Бат – последний шанс на выздоровление. Кто-то считал, что больного нужно оставить в постели и дать ему отдохнуть. Иногда, когда дверь открывалась, слуги слышали тяжелое дыхание Сесила и видели его на высоких, богато вышитых подушках, которые своими яркими расцветками словно издевались над желтеющей кожей графа.

Джон Традескант, плача как женщина, яростно копал в огороде землю. Копал без особой цели и надобности, копал в неистовом безумстве, будто его энергия и старания могли придать сил и земле, и его господину.

К полудню он внезапно бросил свои грядки, решительным шагом преодолел все три двора с западной стороны дома, взобрался по аллее на горку, где дорожки были окаймлены желтыми примулами, и оказался в лесной части сада. Земля синела, точно море, будто в лесу было половодье. Джон встал на колени и начал рвать колокольчики с отчаянной сосредоточенностью, пока не набрал целую охапку. Потом он вернулся к большому дому, вошел, не обращая внимания на грязь, отваливающуюся от сапог, поднялся по лестнице, миновал свое деревянное подобие, беспечно выступавшее из колонны, и приблизился к спальне графа. Горничная остановила его у дверей. Дальше ему было нельзя.

– Возьми цветы и покажи его светлости, – велел Джон горничной.

Она колебалась. Цветами в доме усыпáли пол, а также делали из них маленькие букетики и прикалывали на пояс или на шляпную ленту.

– Зачем они ему? – удивилась горничная. – Зачем умирающему колокольчики?

– Ему понравится, – заверил Джон. – Ему точно понравится. Он любит колокольчики.

– Придется отдать их Томасу. – Горничная явно сомневалась. – Все равно мне нельзя в спальню его светлости.

– Хорошо, отдай Томасу, – настаивал Джон. – Какой от этого может быть вред? И я уверен, что его светлости будет приятно.

– Не понимаю почему, – упрямилась горничная.

– Потому что когда человек погружается в темноту, ему нужно верить, что он оставляет после себя свет! – Джон беспомощно взмахнул руками. – Потому что, когда человек смотрит в глаза своей зиме, неплохо вспомнить, что придут еще весна и лето. Потому что он умирает… и когда увидит колокольчики, то узнает, что я все еще здесь, рядом, копаю грядки в его саду. Что я здесь и копаю для него.

Горничная посмотрела на Джона абсолютно непонимающим взглядом.

– Но, господин Традескант! Как цветы ему помогут?

Джон в бессилии схватил ее за плечи и толкнул к двери.

– Мужчина бы понял, – прорычал он. – Женщины слишком легкомысленны. Мужчина бы понял: его светлости должно быть известно, что его садовник здесь, рядом. Граф должен знать, что, когда он уйдет, его сад останется, его тутовое дерево зацветет в этом году. Что его каштановые саженцы растут все выше и что новый бархатный махровый анемон чувствует себя превосходно! И что под деревьями в его лесу вовсю цветут колокольчики! Иди! Отдай эти цветы прямо в руки его светлости, или я объясню тебе по-другому!

Он пихнул горничную с такой силой, что она почти подбежала к Томасу. Тот дежурил у двери спальни, ожидая приказаний хозяина, которых не было.

– Господин Традескант желает передать его светлости эти колокольчики, – сообщила горничная и сунула охапку цветов Томасу в руки. – Он утверждает, что это важно.

Эксцентричная просьба озадачила Томаса. Стройные, гибкие зеленые стебли источали сок, истинный сок жизни. Горничная вытерла ладони о фартук и обиженно фыркнула.

– А еще он сказал, что женщины слишком легкомысленные и не могут понять. Вот нахал!

Чувство мужского превосходства сразу взыграло в душе Томаса. Он повернулся к двери и проскользнул в спальню.

Один доктор стоял в изножье кровати, другой у окна. Старуха, которую позвали и для ухода за больным, и для омовения покойника, сидела у камина, где потрескивали ароматные сосновые шишки, нагревая и без того душную комнату.

Томас тихо шагнул вперед.

– Прошу прощения, – хрипло начал он. – Садовник велел передать его светлости эти цветы.

Доктор, стоявший у постели, раздраженно повернулся:

– Что? Какая чепуха! Чепуха!

– Просто блажь и суеверие, – подал голос другой доктор. – Вероятно, еще и ядовитые испарения.

Томас не сдавался:

– Садовник – господин Традескант, сэр. Любимец его светлости. И горничная уверяет, что он настаивал.

Сесил еле заметно повернул голову. Диспут немедленно прекратился. Граф поманил Томаса пальцем. Доктор замахал слуге, чтобы тот пошевеливался.

– Быстро. Он захотел их. Но это не поможет ни на йоту.

Томас робко приблизился к постели. Орлиное лицо самого могущественного человека в Англии, изборожденное болью, было словно высечено из песчаника. Незрячие темные глаза уставились на слугу. Томас вложил цветы в слабые руки. Они рассыпались по богатому покрывалу; алый узор и золотое шитье скрылись под синевой, осталась только синева, чистая как небо.

– От Джона Традесканта, – добавил Томас.

Легкое чудесное благоухание колокольчиков влилось в комнату, как свежая вода, убирая запахи страха и болезни. Цветы сияли в темной комнате, словно голубое пламя. Великий человек посмотрел на разбросанные колокольчики и вдохнул их прохладный аромат. Казалось, они появились из мира, расположенного в сотнях миль от слишком натопленной спальни, из мира юности и весны, далекого от этого дома. Граф повернул голову к небольшому окну, и слабая улыбка осветила его нездоровое лицо. Хотя рама была приоткрыта на самую малость, он услышал, как лопата входит в землю цветочной клумбы прямо под его окном. И звук этот был таким же громким, как биение преданного сердца. Джон Традескант и его господин занимались каждый своим делом: один копал, а другой умирал.

Октябрь 1612 года

Граф умер после того, как его все-таки потащили в Бат для поправки здоровья, а потом снова вернули домой. Место в Хатфилде за Джоном Традескантом сохранилось, но его сердце покинуло сад. Он все искал Сесила, чтобы показать ему один из новых великолепных ландшафтов, или представлял, как тот наблюдает за сбором ягод с шелковицы. Бывало, Джону вдруг чудилось, что темная тень, прихрамывая, бредет по аллее, где он недавно обновил изгородь. Он желал советоваться с графом, обмениваться с ним быстрыми заговорщическими победными улыбками – потому что саженец вырос, редкое дерево прижилось, семена проклюнулись. Когда он брал с собой в сарайчик кувшин эля и ломоть хлеба, он постоянно ожидал увидеть своего господина, небрежно прислонившегося к скамье, – пальцы, унизанные кольцами, перебирают мягкую, просеянную землю, отдыхая от написания посланий и плетения интриг, от далеко не всегда честной борьбы во внешней политике. Граф делил с Джоном скромный обед и болтал с товарищем, которому не нужно лгать, не нужно льстить, а можно просто сидеть на бочонке с луковицами и смотреть, как Джон пикирует рассаду.

– Я очень сожалею, милорд, – сказал Джон молодому графу, сыну Сесила, ощущая, как титул его старого господина застревает в горле. – Но не могу оставаться здесь без вашего отца. Я слишком долго служил ему, мне пора что-то менять.

– Мне кажется, ты будешь скучать по саду, – заметил новый лорд Сесил.

Но он не познал, как его отец, ту глубокую радость, когда там, где раньше были только болота, вырастает сад.

– Конечно буду, – согласился Джон.

Гвоздики, любимые цветы Роберта Сесила, цвели вовсю. Крепкие саженцы каштана, которые они купили в виде блестящих орехов целых пять лет тому назад, вытянулись и выбросили зеленые лапчатые листья, напоминавшие протянутые ладони. Дорожка, обсаженная вишневыми деревьями, являла собой упорядоченный лабиринт, а тюльпаны блистали на новых клумбах.

– Я не могу заниматься садом без его светлости, – сообщил Традескант жене в тот же вечер.

– Почему нет? – удивилась она. – Сад ведь тот же самый.

– Не тот, – возразил Джон. – Это сад графа. Я выбирал растения в надежде его порадовать. Учитывал его вкус, планируя дорожки. Когда у меня появлялось что-нибудь новое и редкое, я прикидывал, где эта новая штука будет лучше цвести, но также думал, где ее точно увидит сэр Роберт. Каждый раз, когда я сажал растение, я помнил две вещи: угол, под каким его будет освещать солнце, и угол, под каким на него упадет взгляд моего господина.

Супруга Джона нахмурилась, услышав такое богохульство.

– Он был всего-навсего человеком.

– Знаю. И я любил его как человека. Я любил его, потому что он был даже более уязвимым и хрупким, чем многие другие. Когда у него болела спина, он опирался на меня… – Традескант помолчал. – Мне нравилось, когда он опирался на меня.

Джон был не в силах передать ту смесь восторга и жалости, которые испытывал одновременно, когда самый великий человек в Англии после короля вверял ему свои страдания и принимал его помощь. Элизабет поджала губы, сдержав поспешные слова и заглушив ревность. Она положила руку на плечо мужа и напомнила себе, что господин, которого он любил, теперь мертв и похоронен и что хорошая жена должна проявлять больше сочувствия.

– Ты говоришь так, будто потерял брата, а не хозяина.

Традескант кивнул:

– Господин – это как брат, как отец, даже как жена. Я все время размышлял о его нуждах, защищал его интересы. И я не могу быть счастлив здесь без него.

– Но у тебя есть я и малыш Джей, – ответила Элизабет, отказываясь понимать мужа.

– И я никогда не буду любить другую женщину или другого ребенка сильнее, чем люблю вас обоих. – Джон улыбнулся слабой печальной улыбкой. – Но любовь мужчины к своему господину – это нечто другое; она идет не только от сердца, но и от головы. Любовь к женщине держит мужчину дома; это личное удовольствие. Любовь к великому господину уводит в широкий мир, пробуждает гордость.

– Ты рассуждаешь так, словно нас тебе недостаточно, – упрекнула супруга Элизабет.

Джон покачал головой, отчаявшись когда-либо объяснить жене, что он имеет в виду.

– Нет, Элизабет, нет. Вас мне вполне достаточно. Дело совсем не в этом.

– Ты попробуешь найти другого лорда? Другого хозяина?

Выражение, быстро промелькнувшее на его лице, было глубже, чем скорбь, – это было отчаяние.

– На свете нет никого похожего.

От осознания глубины его потери Элизабет недолго помолчала, а затем спросила:

– Но как же мы? Я не хочу терять этот дом. И Джею здесь хорошо. Мы пустили корни точно так же, как деревья в саду. Ты обещал, что весной посадишь каштан и в старости мы будем отдыхать под его ветвями.

Традескант кивнул:

– Помню. И отрекаюсь от своих слов. Для меня невыносимо жить здесь без графа, Элизабет. Я пробовал и не смог. Освободи меня от идеи остаться здесь, и мы найдем другой дом, может, снова в Кенте.

– В Кенте? Что ты задумал? Где именно?

– Лорд Вуттон ищет садовника для работы в Кентербери и предлагал мне эту должность. У него есть секрет выращивания дынь, и мне интересно этот секрет выяснить. Его садовник вечно дразнит меня, что во всей Англии только лорд Вуттон умеет выращивать дыни.

– Фу ты! – с раздражением воскликнула Элизабет. – Забудь ты о своих дынях хоть на минуту! А как насчет дома? Сколько он будет платить?

– Заработок хороший, – отозвался Джон. – Шестьдесят фунтов вместо пятидесяти, что платил мне милорд. И у нас будет дом, дом главного садовника. Джей сможет посещать Королевскую школу в Кентербери. Для него это неплохо.

– Кентербери, – задумчиво промолвила Элизабет. – Я никогда не жила в торговом городе. Там будет с кем пообщаться.

– Мы можем отправляться немедленно. Лорд Вуттон говорил со мной после смерти милорда, и мы условились, что я отвечу в течение трех месяцев.

– И ты не полюбишь лорда Вуттона так, как любил графа? – с надеждой спросила Элизабет.

Джон покачал головой:

– Никогда у меня не будет такого господина.

– Тогда поехали, – сказала она со своей внезапной решимостью. – Посадим каштан в Кентербери, а не в Хатфилде.

Ноябрь 1612 года

Джон услышал колокола, когда, запустив руки по локти в холодную землю, трудился в саду лорда Вуттона. Похоронный звон разносился в воздухе. Потом раздались пушечные залпы.

Традескант встал, отряхнул грязь со штанов и потянулся за курткой, висевшей на черенке лопаты.

– Что-то случилось, – бросил Джон парнишке-подмастерью, работавшему рядом с ним.

– Может, сбегать в город за новостями? – нетерпеливо предложил парнишка.

– Нет, – отрезал Традескант. – Ты оставайся здесь и работай, а я схожу в город и выясню, что случилось. Если, когда я вернусь, тебя здесь не будет, пеняй на себя.

– Да, господин Традескант, – мрачно произнес подмастерье.

Колокол звонил все настойчивее. Широким шагом Джон покинул сад и направился к собору. Всюду люди собирались группками и сплетничали, но Джон шел и шел, пока не добрался до ступеней собора. Там он заметил знакомое лицо директора школы.

– Доктор Филипс! – окликнул он. – Почему звонят колокола?

Услышав свое имя, директор повернулся, и Джон с ужасом увидел, что лицо его залито слезами.

– Боже мой! Что случилось? На нас напали? Неужели Испания?

– Принц Генрих. – Директор всхлипнул. – Наш благословенный принц. Мы потеряли его.

Первую секунду Джон просто не верил своим ушам.

– Принц Генрих?

– Умер.

Традескант потряс головой:

– Но он такой сильный, он всегда был таким здоровым…

– Скончался от лихорадки.

Рука Джона поднялась ко лбу, он собрался перекреститься на старый запрещенный манер, но вовремя остановился.

– Бедный мальчик, Господи спаси, бедный мальчик, – запричитал Джон, вместо того чтобы перекреститься.

– Я забыл, вы ведь часто его видели.

– Нечасто, – возразил садовник со своей обычной осторожностью.

– Он же был благословенным принцем, красивым, воспитанным и добрым.

Джон подумал о тиранических замашках красивого принца Генриха, о его небрежной жестокости по отношению к своему темноволосому брату, о поверхностной любви к сестре Елизавете, о царственной самонадеянности, которую многие назвали бы гордыней.

– Он был рожден для трона, – уклончиво ответил Джон.

– Боже, храни принца Карла, – выдохнул доктор Филипс.

Традескант понял, что маленький одиннадцатилетний хромой мальчик, который всегда бежал вслед за братом и никак не мог обратить на себя внимание отца, теперь, если доживет, станет следующим королем.

– Боже, храни принца, – согласился Джон.

– Если мы и его потеряем, – вполголоса посетовал доктор Филипс, – тогда трон снова займет женщина, принцесса Елизавета, и одному Богу известно, какие неприятности это принесет.

– Боже, храни его, – бормотал Джон. – Боже, храни принца Карла.

– А какой он? – поинтересовался доктор Филипс. – Принц Карл. Каким королем он будет?

Джон вспомнил о косноязычном мальчике – его специально учили ходить прямо, он изо всех сил стремился подражать двум старшим детям и знал, что его никогда не будут любить так, как этих двоих, и что он никогда не будет таким красивым. Традескант попытался представить, кем же станет ребенок, привыкший быть вторым, причем слабеньким вторым, когда вдруг превратится в первое лицо государства. Примет ли он любовь своего народа? Позволит ли ей согреть его, заполнить пустоту сердечка, принадлежавшего маленькому уродливому мальчику? Или он навсегда останется недоверчивым, вечно сомневающимся, постоянно старающимся казаться храбрее, сильнее и лучше, чем есть на самом деле?

– Из него получится хороший правитель, – заявил Традескант, сожалея, что его хозяин уже не будет наставником этого короля.

Единственным учителем мальчика в науке тюдоровского вероломства и тюдоровского обаяния будет его отец Яков, а с ним и его двор, в котором полно мужчин, отобранных за внешний вид и распутство, а не за знания и опыт.

– Господь поможет ему, – с надеждой добавил Традескант, подумав, что, кроме Господа, больше-то и некому.

Сентябрь 1616 года

Новый дом в Кентербери был немногим больше их первого жилища в Меофеме, но Элизабет не жаловалась, поскольку дом был элегантно отделан, а входная дверь открывалась на настоящую городскую улицу. Готовили, ели и отдыхали в большой комнате на первом этаже, в соседней комнате была спальня, в которой Элизабет и Джон делили широкую кровать с пологом на четырех столбиках. Джей, которому уже исполнилось восемь, поднимался на второй этаж по ненадежной лестнице, где его ждал соломенный тюфяк. Днем Джон отправлялся в сад лорда Вуттона, а Джей – в школу для маленьких детей; там, за пенни в неделю, его учили читать, писать и складывать цифры. К четырем часам перед обедом оба возвращались в сгущающихся осенних сумерках, Джон с лопатой на плече, Джей с учебником, зажатым под мышкой.

Как-то раз, нарезая петрушку для супа, Элизабет услышала топот трех, а не двух пар сапог, отряхивающих грязь на крыльце их маленького домика. Поняв, что будет гость, она сняла фартук из мешковины и открыла дверь. К порогу шли Джон, ее сын и улыбающийся молодой человек с коричневым лицом и легко узнаваемой, раскачивающейся походкой моряка.

– Капитан Аргалл [12]12
  Сэмюэл Аргалл (ум. 1626) – морской офицер, неоднократно совершавший путешествия в Новый Свет; губернатор Виргинии в 1617–1619 годах.


[Закрыть], – поприветствовала его Элизабет, впрочем, без всякого удовольствия в голосе.

– Госпожа Традескант, – отозвался гость. – Самая прекрасная роза в садах Традесканта! Как поживаете?

Аргалл величаво ступил в дом и с жаром поцеловал хозяйку сначала в одну щеку, потом в другую.

– Очень хорошо, – ответила Элизабет, высвобождаясь из его объятий и возвращаясь к кухонному столу.

– Я привез вам недурной окорок, – сообщил Сэм Аргалл, без особого энтузиазма уставившись на кастрюлю и нарезанные овощи.

Джей, на лице которого было написано зачарованное восхищение, извлек из-за спины целый окорок и шмякнул его на стол.

– И райский напиток, – добавил Сэм Аргалл, ставя на стол фляжку с ромом. – С Сахарных островов, госпожа Традескант. Вкус сладости и силы принесет сюда, в промозглый Кентербери, ощущение тропиков.

– Сейчас очень тепло для этого времени года, – упрямо возразила Элизабет. – Прошу вас, садитесь, капитан Аргалл. Я принесу вам стакан эля, если угодно. Хотя мы не подаем к столу крепкие напитки.

Джей ринулся выполнять поручение матери, а Джон и Сэм устроились за столом, наблюдая за тем, как Элизабет мелко порубила последние стебельки петрушки и бросила их в котелок, висевший над очагом.

Пока они пили, царило молчание. Элизабет расставила деревянные миски и положила для мужчин ножи. В центре стола она водрузила хлеб.

– Сэм собирается возглавить очень рискованное предприятие, – издали начал Джон.

Элизабет помешала в котелке суп и потыкала в нем овощи, проверяя, сварились они или нет.

– Потрясающее предприятие! И Сэм предложил мне участвовать в нем, – добавил Джон.

Его жена разлила похлебку в три миски – для капитана, для мужа и сына – и встала за ними, чтобы прислуживать за столом.

Традескант понимал, что Элизабет не будет есть с ними, как она делала обычно, когда в доме не было посторонних. Джону было ясно: под маской ледяной вежливости супруга скрывает неприязнь к Сэму Аргаллу, а также ко всем приключениям и рискам, которые олицетворял Сэм.

– Виргиния! – воскликнул гость, дуя на суп. – Госпожа Традескант, мне доверили чрезвычайно важное дело. Меня назначили вице-губернатором Виргинии и адмиралом Виргинских морей.

– Может, муж, ты прочтешь молитву? – перебила Элизабет.

Традескант склонил голову над хлебом, а Сэм, вспомнив строгие правила Элизабет в вопросах религии, закрыл глаза. Закончив молиться, Джон взялся за ложку и кивнул гостю.

– Аминь, – быстро проговорил Сэм. – Очень надеюсь, что Джон рискнет и отправится со мной, госпожа Традескант. Каждый с моего корабля получит сотню акров собственной земли. На вас троих это будет триста акров! Только представьте! Вы хозяйка трехсот акров земли!

Лицо Элизабет оставалось таким неподвижным, будто речь шла о трех ярдах.

– И это будут триста акров хорошей сельскохозяйственной земли?

– Земля там самая лучшая.

– Расчищенная и распаханная?

Наступило короткое молчание.

– Госпожа Традескант, я предлагаю вам целину, целинную землю, богатую лесом. Там растут высокие деревья, великолепные редкие кустарники и плодоносящие лозы. Сначала вы рубите собственный лес и строите красивый дом. Особняк, если пожелаете. Из своей древесины!

– Особняк из свежесрубленной древесины? – Элизабет хмыкнула. – Построенный мужчиной за сорок, женщиной и восьмилетним мальчиком? Хотела бы я посмотреть на это!

Традескант отодвинул миску и отрезал ломоть окорока. Элизабет, воплощение покорной жены, налила в кружку эля и отступила назад, сложив на фартуке руки и опустив глаза.

– А что там можно выращивать? – поинтересовался Джей.

Глядя в смышленое личико ребенка, капитан Аргалл улыбнулся.

– Да все, что угодно, – настолько плодородная там почва. Но некоторым везет. Найдете золото, и не надо будет думать о том, что выращивать!

– Золото?

– Я подозревала, что первый груз камней окажется всего-навсего кошачьим золотом [13]13
  Кошачье золото – руда, напоминающая по цвету золото.


[Закрыть], – заметила Элизабет. – Его выгрузили ниже Тауэра, попробовали промыть и не нашли ничего, кроме кварца. Так он там и остался, как памятник глупости и жадности.

– Золота пока нет. Пока, госпожа Традескант, – подчеркнул Аргалл. – Но кто знает, что там прячется высоко в горах? Никто еще не забирался дальше береговой линии, ну и немножко вверх по рекам. Что там может быть? Золото? Алмазы? Рубины? Да и зачем они нам, пока мы можем выращивать табак?

– Почему тебе так не нравится эта идея, Элизабет? – задал прямой вопрос Джон.

Она перевела взгляд с мужа на возбужденную физиономию сына, потом на лицо капитана Аргалла, на котором застыла маска предупредительности и любезности.

– Потому что я уже слышала истории путешественников, – пояснила Элизабет. – И ни одного хорошего слова об этих плантациях. Миссис Вудс из Меофема во время голода потеряла в Виргинии двух братьев, тогда половина поселения погибла от голода. Люди раскапывали могилы в поисках мяса, становясь хуже дикарей. Был у нас и Питер Джон, который сам оплатил возвращение домой и поцеловал землю в лондонских доках, – так был рад, что остался цел. Он уверял, что в лесу полно индейцев, которые в зависимости от настроения бывают то добрыми, то злыми, и только им самим известно, враги они вам или друзья. А ваш друг капитан Джон Смит [14]14
  Джон Смит – один из ста добровольцев, которые по королевскому указу в 1606 году отправились в Новый Свет основывать английские колонии.


[Закрыть], который все клялся, что поселится там на всю жизнь, – и что? Его привезли домой калекой!

– Джон Смит никогда ничего не скажет против Виргинии, – заявил Аргалл. – И пострадал он во время несчастного случая, это могло произойти где угодно. Он мог кататься на лодке по Темзе.

– Да, он пострадал во время несчастного случая, но потом сражался с индейцами, те схватили его, и он был так близок к смерти, что чуть не умер от страха, – стояла на своем Элизабет.

– Так было в прошлом, – возразил капитан. – Сейчас индейцы мирные, в том числе и благодаря мне. Принцесса Покахонтас [15]15
  Покахонтас (ок. 1595–1617) – прозвище индейской принцессы Матоака, жившей на территории современной Виргинии. В 1607 году Покахонтас спасла английского капитана-авантюриста Джона Смита от смерти. Позже, выйдя замуж за поселенца Джона Ролфа, гарантировала мирное сосуществование между индейцами и колонистами. В 1616 году Покахонтас переехала с мужем в Англию, где стала знаменитостью и была даже представлена ко двору.


[Закрыть] вышла замуж за Джона Ролфа, сейчас она миссис Ребекка Ролф. Потом поженятся и другие индианки и белые мужчины. Все индейцы посещают христианские школы и живут в христианских домах. Да, в первые годы там было тяжело, но теперь спокойно. Через несколько лет все войны забудутся.

Гость взглянул на Джея, который буквально впитывал каждую его фразу.

– У тебя будут индейские приятели, они покажут тебе все лесные тропинки, – пообещал капитан. – Может, индейская девочка станет твоей подружкой.

Джей покраснел.

– А как принцесса Покахонтас вышла замуж за господина Ролфа? – спросил он.

– Ну, тебе это известно не хуже меня, – рассмеялся Сэм Аргалл. – Я похитил ее и держал заложницей, все это время она плела свои сети и пленила Джона. Так что иди спать и увидишь принцессу во сне, юный Джей. А мы с твоими родителями еще немного поболтаем.

– Мне тоже пора спать, – сообщил Традескант.

Вместе с Джеем они сняли столешницу с ножек стола и прислонили к стене в маленькой комнате. Элизабет положила на освободившееся место соломенный тюфяк и постельное белье.

– Надеюсь, вам будет удобно, – произнесла она.

– Как младенцу в колыбели, – заверил ее капитан Аргалл.

Манерно флиртуя, он поцеловал хозяйке руку и проигнорировал отсутствие реакции с ее стороны.

– Спокойной ночи, – пожелала Элизабет.

Она проводила взглядом сына, поднимавшегося на чердак к своей маленькой кроватке, а потом задернула занавеси вокруг супружеского ложа. Джон забрался в постель и натянул одеяло до подбородка.

– Я-то думал, что ты обеими руками ухватишься за шанс начать все сначала в новом мире. Ты всегда хотела, чтобы мы стали свободными землевладельцами. В Виргинии мы бы обзавелись землей, о которой здесь можно только мечтать. Триста акров!

Элизабет молча накинула ночную рубашку, потом под ней сбросила юбку и сорочку. Джону хватило ума не требовать ответа. Он посмотрел, как жена опустилась на колени в изножье кровати и стала молиться, тоже закрыл глаза и пробормотал благодарственную молитву.

– И кто же губернатор этой новой земли? – вдруг осведомилась Элизабет, уже в постели, завязывая ночной чепец под подбородком.

– Сэр Джордж, недавно назначенный. Сэр Джордж Ярдли [16]16
  Джордж Ярдли (1587–1627) – плантатор, трижды губернатор британской колонии Виргиния.


[Закрыть].

– Придворный. Я так и знала, – отрезала Элизабет и весьма выразительно задула свечу.

Какое-то время они тихо лежали в темноте, затем Элизабет заговорила:

– Никакая это не новая земля. Та же самая, но на другом месте. Я не поеду, Джон. Это лишь одна из форм той же службы. Мы рискуем всем, делаем ставку на все наши сбережения, даже на наши жизни. Мы подвергнем себя смертельному риску в стране, где ты не сможешь заработать своей профессией; садовники там никому не нужны, там нужны фермеры. Вокруг нашего сына будет лес, полный неизвестных опасностей. Мы станем тяжело трудиться, возделывая почву, которая никогда не обрабатывалась. А кто получит прибыль? Губернатор. Виргинская компания. И король.

– Это их земля, – мягко промолвил Джон. – Кто еще должен получать прибыль?

– Если это их земля, пусть они и рискуют, – резко оборвала Элизабет. – Но не я.

То, что Элизабет выразила решительное неодобрение виргинской авантюре, не остановило Джона от вложения денег. Сжав губы в жесткую полоску, она наблюдала, как муж отсчитал двадцать пять золотых соверенов – плату за две доли. План Аргалла был таков: двое бедняков из тех, что не могли наскрести денег на проезд, поплывут за счет Джона, а земля, которую они получат по прибытии в Виргинию, будет частично принадлежать Традесканту.

– Ты станешь виргинским сквайром. – Аргалл спрятал кошель с золотом под курткой и покосился на каменное лицо Элизабет. – Я выберу тебе хороший участок к западу от Джеймстауна, вверх по реке, подальше от моря. Назову его Аргалл-Таун.

Элизабет тихонько фыркнула, услышав это самонадеянное заявление, и капитан поднял бровь:

– Прошу прощения?

– Извините, я чихнула, – быстро нашлась Элизабет.

– Я назову его Аргалл-Таун, – повторил капитан. – Там всегда будут тебе рады, Джон.

Он посмотрел на восторженное лицо Джея и добавил:

– И тебе, малыш. Никогда не забывай, что ты владеешь землей в новом мире, девственной землей. Когда ты устанешь от этой старой страны, помни, что тебя ждет новая. Если захочешь уехать отсюда, то милости просим на свой надел девственной земли.

– Не забуду, сэр, – кивнул Джей.

– Я возьму тебя на встречу с принцессой Покахонтас, – продолжал Аргалл. – Сейчас она в Англии, мы с ней знакомы. Я представлю тебя принцессе.

Глаза Джея расширились до предела, рот от изумления превратился в идеальный круг.

– Она не захочет, чтобы мы беспокоили ее, – вмешалась Элизабет.

– Почему же нет? – возразил капитан Аргалл. – Она будет счастлива познакомиться с Джеем. – Он повернулся к мальчику. – Приезжай в Лондон на будущей неделе, и я представлю тебя. Обещаю, ты увидишь принцессу.

– Ему пора в школу, – твердо произнесла Элизабет. – Удивляюсь тебе, муж, что ты так долго копаешься?

– Я пройдусь с ними, – понял намек Аргалл. – И благодарю за гостеприимство, госпожа Традескант. Всегда рад пообщаться с такой леди.

– Желаю удачи в вашем предприятии, – сказала Элизабет, храня серьезность. – Надеюсь, вы получите прибыль, тем более что рискуете нашими деньгами.

Аргалл расхохотался без малейшего смущения, взял ее за руку так, как ей не нравилось, и поцеловал.

– Нет риска – нет прибыли, – напомнил он.

Потом капитан хлопнул Джона по плечу, и мужчины вышли из дома. Джей, подпрыгивая, последовал за ними, как взволнованный утенок за двумя великолепными лебедями.

Аргалл сдержал слово, и Джон вместе с сыном отправился в Лондон на встречу с индейской принцессой. Они выехали с фургоном, везущим фрукты на лондонский рынок, провели в столице ночь и вернулись домой на следующий день в пустом фургоне.

Элизабет старалась не поощрять волнение сына, но не могла скрыть своего интереса.

– Она черная? – спросила Элизабет.

– Вовсе нет! – воскликнул Джей. – Просто коричневая красивая леди; у нее на коленях сидел маленький ребенок. Но на ней не было никаких медвежьих шкур, ничего такого, простая одежда.

– Джей был ужасно разочарован, – улыбнулся жене Джон. – Он ожидал увидеть какую-нибудь необычную дикарку, а увидел всего-то симпатичную молодую женщину с маленьким сыном. Она вышла замуж, покрестилась и называет себя Ребеккой. На улице ее можно принять за местную – красивая высокая леди, немного загорелая.

– Она сказала, там мальчики и девочки, мои ровесники, живут в лесу и охотятся на оленей, – делился впечатлениями Джей. – Уже с четырех лет они умеют стрелять из лука и ловить рыбу гарпуном! Они сами делают горшки и шьют одежду из оленьих шкур, и…

– Она все это придумала, чтобы тебя развлечь, – прервала Элизабет.

– Вовсе нет!

– На самом деле ты ошибаешься, Элизабет, – мягко вмешался Джон. – Я поверил ей, и я бы так хотел поехать туда. Нет, не поселиться, а просто взглянуть на их землю, понять, каковы ее перспективы. Я бы не остался там плантатором, а лишь слегка пробежался бы и посмотрел, какого качества почва. Звучит все очень заманчиво…

– Слегка пробежался? – повторила Элизабет требовательным тоном. – Ты рассуждаешь об океане, будто планируешь прокатиться на повозке до своего сада. Лорд Вуттон не отпустит тебя с работы. И я не отпущу, ведь мы здесь обустроились. Это же шесть недель на воде, на огромном море. Почему ты не можешь осесть на одном месте, Джон? Почему не успокоишься?

Традескант растерялся, и Элизабет знала, что ему нечего ответить.

– Прости, – наконец отозвался Джон. – Меня так и тянет увидеть все, что только возможно. Ведь на новой земле взойдут новые растения. И еще много всего незнакомого. Но ты права. Здесь у меня свой сад, сад лорда Вуттона, дом, ты и Джей. Мне этого достаточно.