Текст книги "Маяк"

– Пожалуйста, Адриан! И если встретите его, не подавайте вида, что мы тут что-то затеваем. Если он просто перетрусил из-за анализа, поисковая группа – последнее, о чем он может мечтать.

Через пять минут небольшая группа людей, вызванных по телефону, собралась перед Кум-Хаусом. Рафтвуд, как всегда не желавший ни в чем участвовать, сказал Адриану, что он слишком занят и ничем помочь не может, но пришли доктор Стейвли, Дэн Пэджетт и Эмили Холкум; Эмили – потому, что оказалась в медпункте в девять пятнадцать, явившись туда для ежегодной прививки от гриппа. Джаго тоже вызвали из дома, но он еще не появился. Все члены маленькой группы смотрели на Мэйкрофта, ожидая инструкций. Он собрался с духом и стал решать, каким будет их следующий шаг.

И тут капризно и неожиданно, как это обычно и бывало на острове, все окутал туман: местами он был почти прозрачен, словно тонкая, легкая вуаль, но местами сгущался в плотную, сырую, все вокруг поглощавшую мглу. Мгла словно саваном укрыла синеву моря, превратила массивную башню Кум-Хауса в призрачную тень, почти невидимую, – сохранялось лишь ощущение, что башня здесь, рядом; мгла отделила красный купол на верхушке маяка от самого здания так, что казалось – какой-то странный красный предмет плывет в воздушном пространстве.

Туман продолжал сгущаться, и Мэйкрофт сказал:

– Нет смысла отправляться далеко, пока туман не рассеется. Давайте начнем с маяка и пока что на маяке и закончим.

Они двинулись в путь все вместе, Мэйкрофт шел впереди. Он мог слышать приглушенные голоса позади себя, но людские фигуры одна за другой исчезали в стирающем все тумане, и мало-помалу голоса стали затихать, а потом умолкли совсем. И вот с обескураживающей неожиданностью перед Рупертом возник маяк – полая стрела, нацеленная в никуда. Он поднял голову, посмотрел наверх и на секунду почувствовал сильное головокружение, но побоялся опереться руками о блестящую поверхность стены, опасаясь, как бы все здание, казавшееся нереальным, словно сон, содрогнувшись, не растворилось в тумане. Дверь оказалась приоткрытой. Мэйкрофт осторожно надавил на тяжелое дубовое полотно двери и дотянулся до выключателя. Не задерживаясь внизу, он поднялся по первому пролету лестницы, через помещение, где хранилось горючее, а потом прошел и половину второго пролета, окликая Оливера по имени, сначала не очень громко, будто боясь нарушить пронизанную туманом тишину. Преодолевая нерешительность и сознавая тщетность призывов вполголоса, он остановился на ступенях лестницы и громко выкрикнул имя Оливера во тьму, царившую наверху. Ответа не было. Не видно было ни огонька. Спустившись вниз, он встал в проеме двери и крикнул в туман:

– Кажется, его здесь нет. Оставайтесь на месте.

Но и теперь ответа не последовало. Ни о чем не думая и не сознавая ясно, с какой целью, Мэйкрофт двинулся вокруг маяка в сторону моря и остановился у волноотбойной стенки. Он стал смотреть наверх, благодарно подумав о том, как хорошо, что можно опереться спиной о надежную твердость гранита.

И в этот момент так же загадочно, как опустился, туман стал рассеиваться. Его легкие, прозрачные пряди плыли на фоне маяка, то сгущаясь, то растворяясь в воздухе. Постепенно предметы и цвета выступали из тумана, загадочное и неосязаемое становилось узнаваемым и обретало реальность. И тут он увидел. Сердце его на миг замерло, а затем заколотилось о ребра так, что сотрясалось все тело. Должно быть, Руперт закричал, но не услышал ни звука, кроме дикого вскрика одинокой чайки. И вот постепенно ужасное зрелище открылось перед его глазами, сначала за тонкой пеленой плывущего тумана, а затем с абсолютной четкостью. Цвета возродились, но стали ярче, чем ему помнилось: сияющие белые стены, высокий красный фонарь, окруженный белыми поручнями, синий простор моря, небо ясное, как в летний день.

И высоко на фоне белой стены маяка – висящее тело: красно-синяя нить альпинистской веревки, туго затянутой на поручне, шея неровно покрасневшая и вытянувшаяся, словно шея лысой индейки, гротескно крупная голова, упавшая набок, руки повернутые ладонями наружу пародийным жестом благословения. На ногах Оливера были башмаки, но, на какой-то миг утратив ощущение реальности, Мэйкрофт подумал, что видит его безжизненно повисшие босые ступни, трагические в своей наготе.

Мэйкрофту казалось, что прошло много минут, но он понимал, что время остановилось. А потом он услышал тонкий и долгий вопль. Он взглянул направо и увидел Джаго и Милли. Девушка смотрела вверх, на Оливера, и вопль ее все длился и длился, так долго, что она никак не могла перевести дыхание.

А теперь, огибая башню маяка, сюда шли участники поисковой группы. Руперт не мог различить слов, но ему казалось, что воздух вибрирует от смешения стонов, тихих вскриков, восклицаний, рыданий и всхлипов, от приглушенных причитаний по покойнику; и все это звучало еще страшнее из-за воплей Милли и диких криков чаек.

Книга вторая
Пепел в камине

1

Был уже почти час дня. Руперт Мэйкрофт, Гай Стейвли и Эмили Холкум впервые после того, как было обнаружено тело, уединились, чтобы обсудить происшедшее. Мэйкрофт специально просил Эмили Холкум вернуться из коттеджа «Атлантик» в Кум-Хаус, и она выполнила его просьбу. Перед этим, поняв, что ее попытки утешить и успокоить Милли только усиливают ее громогласное горе, Эмили заявила, что, поскольку совершенно очевидно, что ничего полезного она здесь сделать не может, она отправляется домой и вернется, если и когда понадобится ее помощь. Милли, не упускавшая возможности в истерическом порыве уцепиться за Джаго, была осторожно от него оторвана и отдана под более приемлемое попечение миссис Бербридж, которая и взялась успокаивать девушку здравыми советами и горячим чаем. Постепенно все пришло в хотя бы кажущуюся норму. Нужно было отдать какие-то распоряжения, сделать несколько телефонных звонков, успокоить сотрудников. Мэйкрофт знал, что все это он сделал, и сделал с удивительным для него самого спокойствием, но он не мог ясно вспомнить ни того, что именно говорил, ни последовательности событий. Джаго вернулся в гавань, а миссис Планкетт, у которой работы было по горло, принялась готовить ленч и делать сандвичи. Джоанна Стейвли была в Перегрин-коттедже, но Гай с каким-то посеревшим лицом старался держаться поближе к Мэйкрофту; говорил он и двигался как бы автоматически, и реальной поддержки от него ждать не приходилось.

Мэйкрофту казалось, что время распалось и что он пережил два прошедших часа не как нечто непрерывное, а скорее как серию отдельных ярких, не соединенных друг с другом сцен, каждая из которых была моментальной и неизгладимой, словно фотографический снимок. Адриан Бойд, стоящий у носилок и глядящий на мертвого Натана Оливера. Вот он медленно поднимает правую руку – с трудом, будто это какая-то тяжесть, и осеняет труп крестным знамением. Вот Руперт сам идет вместе с молчащим Гаем Стейвли к Перегрин-коттеджу, чтобы сообщить страшную новость Миранде, и репетирует в уме, какие слова он должен будет сказать. Все они кажутся ему неподходящими, банальными, или слишком сентиментальными, или жестоко короткими: повешен, веревка, умер. Миссис Планкетт с мрачным лицом разливает чай из огромного чайника, какого он раньше вроде бы никогда не видел. Дэн Пэджетт, который вел себя очень благоразумно на месте происшествия, вдруг требует, чтобы все подтвердили, что он не виноват в том, что мистер Оливер покончил с собой из-за утонувших пробирок с кровью. И свой собственный раздраженный ответ: «Не будьте смешным, Пэджетт! Умный человек не кончает жизнь самоубийством из-за того, что ему надо второй раз сдать кровь на анализ. То, что вы сделали или чего не сумели сделать, никакого значения не имеет». И лицо Пэджетта, сморщившегося и по-детски залившегося слезами. Вот он, Мэйкрофт, стоит в изоляторе рядом с кроватью, а Стейвли плотнее укрывает простыней тело Оливера; и неожиданно он впервые обострившимся от отчаяния зрением отмечает, что стены изолятора оклеены обоями в стиле «Уильям Моррис»[13]13
  Моррис Уильям (1834–1896) – английский писатель, теоретик искусства, художник.


[Закрыть]. Но ярче всего, словно высвеченное прожектором на фоне белой стены маяка, – покачивающееся на веревке тело, вытянутая шея и трагически повисшие босые ступни, хотя мысленно Руперт твердил себе, что ступни не были босыми. И он сознавал, что именно так смерть Оливера навсегда останется в его памяти.

Наконец-то теперь у Мэйкрофта появилась возможность собраться с мыслями и обсудить с людьми, которые, по его мнению, имели на это право, как подготовиться к приезду полиции. Для совещания выбрали гостиную в его квартире: это было не его собственным решением, а скорее результатом не высказанного словами общего желания. Он тогда предложил:

– Нам надо поговорить сейчас, до приезда полиции. Пойдем туда, где нас никто не побеспокоит. Я оставлю в кабинете Адриана. Он справится. Отвечать на телефонные звонки не будем. – И, обратившись к Стейвли, спросил: – В ваш коттедж, Гай, или ко мне?

А Стейвли ответил:

– А не лучше ли нам остаться в Кум-Хаусе? Тогда все мы будем на месте, когда приедут полицейские.

Мэйкрофт попросил Бойда позвонить миссис Планкетт, чтобы та принесла наверх, в гостиную, суп, сандвичи и кофе, и все вместе они направились к лифту. В кабине, пока лифт нес их на самый верх башни, царило молчание.

В гостиной Мэйкрофт сразу же плотно закрыл дверь, и все уселись – кто где. Эмили Холкум выбрала двухместный диван, рядом с ней сел Стейвли. Гай повернул одно из стоявших перед камином кресел лицом к дивану. Этот жест, в нормальных условиях привычный и какой-то домашний, теперь показался торжественным и даже зловещим. Да и сама гостиная, где они трое так часто собирались вместе, в этот момент выглядела обескураживающе незнакомой, словно временное прибежище, словно гостиничный вестибюль. Комната была обставлена давно знакомыми Руперту вещами, которые он перевез сюда из гостиной жены, – удобные кресла, обитые мебельным ситцем, такой же диван и занавеси в тон обивки; овальный столик красного дерева, на нем фотографии в серебряных рамках: свадебная – его с Хелен, фотография их сына, изящные фарфоровые статуэтки, и явно любительские акварели Озерного края, написанные бабушкой Хелен. Он привез все это сюда в надежде воссоздать атмосферу уютных вечеров, проведенных с женой. Однако сейчас его неожиданно ошеломило воспоминание о том, как ему всегда не нравились эти вещи, не нравился каждый предмет этой женственной, ситцевой, загромождающей пространство обстановки.

Глядя на сидящих напротив коллег, он чувствовал себя неловким и непривлекательным, как неумелый хозяин, принимающий гостей. Гай Стейвли сидел, напряженно выпрямившись, словно незнакомец, сознающий несвоевременность своего визита. Эмили, как было ей всегда свойственно, чувствовала себя вполне непринужденно и сидела, закинув одну руку на спинку дивана. На ней были черные брюки, сапожки и большой свободный джемпер из тонкой шерсти цвета беж. А еще она надела длинные янтарные серьги. Мэйкрофта удивило, что она дала себе труд переодеться, но ведь и он, и Стейвли сделали то же самое; тут, видимо, сказалось реликтовое представление, что субботняя демократичность одежды неуместна в присутствии смерти.

Он сказал, сознавая, что его дружелюбный тон звучит не вполне естественно:

– Что вы будете пить? Есть херес, виски, вино, все как обычно.

«Зачем, – задавал он себе вопрос, – зачем я говорю все это? Они же сами прекрасно знают, что здесь можно предложить». Эмили Холкум попросила херес, Гай Стейвли, как ни удивительно, – виски. Воды под рукой не оказалось и, пробормотав какие-то извинения, Мэйкрофт пошел за ней на крохотную кухню. Вернувшись, он наполнил бокалы гостей и налил себе «Мерло». Потом сказал:

– В столовой для персонала в двенадцать тридцать подавали горячий ленч для тех, кто способен был есть. Но я подумал, что будет лучше, если нам принесут что-нибудь прямо сюда. Сандвичи не заставят себя долго ждать.

Миссис Планкетт предугадала их желание. Почти в тот же момент раздался стук в дверь, и Стейвли поднялся, чтобы ее открыть. Миссис Планкетт вошла, катя перед собой столик на колесиках, уставленный тарелками, чашками, блюдцами, кувшинчиками; тут же высились два огромных термоса, а на нижней полочке стояли два блюда, прикрытые салфетками. Мэйкрофт тихо произнес «Спасибо!», и все они стали смотреть, как миссис Планкетт накрывает на стол, ставя на него еду и посуду с таким почтением, словно это предметы какого-то священного ритуала. Мэйкрофт прямо-таки ожидал, что, прежде чем уйти, она сделает у двери глубокий реверанс.

Подойдя к столу, он поднял с блюд влажные салфетки:

– Главным образом, кажется, с ветчиной, но есть с яйцом и кресс-салатом, если кому-то не хочется мяса.

– Не могу представить себе ничего менее привлекательного! – произнесла Эмили. – И отчего это насильственная смерть вызывает у человека такое чувство голода? Впрочем, «голод» – неподходящее слово. Скорее – потребность в еде, но съесть хочется что-нибудь особенно аппетитное. Сандвичи эту потребность удовлетворить не могут. А что там в термосах? Думаю, суп, а может быть, кофе. – Она подошла к одному из термосов и отвинтила крышку. – Куриный бульон. Не очень изобретательно, зато питательно. Впрочем, с этим можно подождать. Нам нужно решить, как мы будем разыгрывать эту партию. Времени у нас осталось не так уж много.

Разыгрывать партию? В воздухе прямо-таки повисло невысказанное: «Но ведь это не игра!»

Как бы признавая, что ее слова прозвучали неуместно, Эмили пояснила:

– Надо решить, как вести себя с коммандером Дэлглишем и его группой. Я так поняла, что он приедет с группой?

– Я ожидаю, что их будет трое, – ответил Руперт. – Из столичной полиции позвонили и сообщили, что коммандер Дэлглиш привезет с собой детектива-инспектора и сержанта. Больше никого.

– Получается, что это группа довольно высокого ранга, не правда ли? Коммандер столичной полиции, и с ним – детектив-инспектор. А почему не местные силы? Им, по-видимому, дали какие-то объяснения?

Руперт ожидал этого вопроса, и ответ у него был готов:

– Думаю, это объясняется значительностью жертвы и тем, что попечители фонда настаивают на предельной осмотрительности и закрытости. Что бы ни сделал Дэлглиш, его действия вряд ли вызовут столько волнений и такую огласку, какие неминуемо возникли бы, если бы мы привлекли местные силы.

– Но это не очень порядочно, Руперт, – возразила Эмили. – Как в столичной полиции узнали, что Оливер умер? Очевидно, вы им позвонили? А почему не в управление полиции Девона и Корнуолла?

– А потому, Эмили, что по имеющейся у меня инструкции я обязан позвонить по определенному номеру телефона в Лондоне, если на острове случится что-либо, неприятно выходящее из ряда вон. Насколько я себе представляю, такова принятая здесь процедура.

– Да, но что это за номер? Чей это номер?

– Мне не сообщили чей. По инструкции я обязан доложить, без дальнейших разговоров. Прошу прощения, Эмили, но это согласуется с давно установившимся порядком действий, и я не собираюсь этот порядок нарушать. Я его не нарушил.

– Давно установившийся порядок? Впервые о таком слышу.

– Вероятно, потому, что ни одной кризисной ситуации такого значения раньше не возникало. Это совершенно разумная процедура. Вам лучше других известно, какие высокие гости иногда отдыхают на нашем острове. А принятая процедура имеет целью справиться с выходящей из ряда вон ситуацией эффективно, быстро и с максимальной осмотрительностью.

– Скорее всего Дэлглиш захочет допросить нас всех вместе, – сказала Эмили. – Я имею в виду всех – и сотрудников, и гостей.

– Понятия не имею, – ответил Мэйкрофт. – Наверное, сначала всех вместе, а потом, позднее, я думаю, и каждого по отдельности. Я уже связался с сотрудниками и договорился, чтобы все были здесь, в Кум-Хаусе. Это мне показалось целесообразным. Лучше всего будет воспользоваться библиотекой. И конечно, коммандеру надо будет допросить и гостей. Я не хотел тревожить Миранду Оливер, и она с Деннисом Тремлеттом сейчас у себя, в Перегрин-коттедже. Она ясно дала понять, что хочет побыть одна.

– Для Тремлетта, по-видимому, сделано исключение, – заметила Эмили. – Кстати, как Миранда приняла эту новость? Я полагаю, это вы с Гаем сообщили ей о смерти отца? Вы – как самый главный на Куме, а Гай – на случай какой-нибудь естественной реакции на шок. Очень разумно.

Мэйкрофту показалось, что в ее тоне слышатся иронические нотки. Он взглянул на Стейвли, но ответной реакции не получил.

– Да, – сказал он. – Мы пошли туда вместе. Это оказалось не так тяжело, как я опасался. Миранда, конечно, была потрясена, но нервного срыва не произошло. Она оставалась совершенно спокойной – стоически спокойной. На Тремлетта наше сообщение подействовало гораздо сильнее. Он взял себя в руки, но выглядел совершенно раздавленным. Я боялся, что он в обморок упадет.

– Он был ужасно испуган, – тихо сказал Стейвли.

А Мэйкрофт продолжал:

– Я заметил там одну довольно странную вещь. На мой взгляд, похоже было, что сегодня утром Оливер что-то сжег, перед тем как ушел из дома. В камине в гостиной была куча пепла и почерневшие остатки бумаги.

– А Миранда или Тремлетт что-нибудь по этому поводу сказали? – спросила Эмили. – Или вы им?

– Нет. Время казалось не очень подходящим для этого, тем более что сами они ничего не сказали.

– Очень сомневаюсь, что полицейские позволят им быть такими молчаливыми, – отреагировала на это Эмили.

Гай Стейвли молчал. Через несколько секунд Мэйкрофт снова заговорил, обращаясь к Эмили:

– Мисс Оливер настаивала на том, чтобы увидеть мертвого отца. Я попытался ее разубедить, но понимал, что не имею права запретить ей это. Мы втроем пошли в изолятор. Гай отогнул простыню так, чтобы видно было лицо до самого подбородка, но не была видна полоса от веревки. Мисс Оливер настояла, чтобы он отогнул простыню еще дальше. Она пристально разглядывала следы на шее, потом сказала: «Благодарю вас», и отвернулась. К отцу она не прикоснулась. Гай закрыл его простыней, и мы ушли.

– Полицейские могут счесть, что вам следовало проявить большую твердость, – заметила Эмили.

– Несомненно. Они обладают не только авторитетом, но и властью, которой у меня нет. Я согласен, что было бы лучше, если бы я сумел ее отговорить, но не вижу, как я мог бы это сделать. Он выглядел… Впрочем, вы знаете, как он выглядел, Эмили. Вы же видели.

– Только мельком, слава Богу. Что мне хотелось бы от вас услышать, Руперт, так это совет, как отвечать на расспросы. Вполне очевидно, что мы будем говорить правду. Но всю ли? Например, если коммандер спросит, искренне ли Миранда горюет об отце, что мы должны отвечать?

Тут Мэйкрофт почувствовал себя на гораздо более твердой почве.

– Мы не можем отвечать за других. Он обязательно с ней встретится. И сможет вынести собственное суждение – он же детектив.

А Эмили сказала:

– Что до меня, я не понимаю, как ее горе может быть искренним. Дочь была рабыней собственного отца, да и Тремлетт, если вы меня спросите, тоже был его рабом. Но здесь отношения гораздо более сложные. Предполагалось, что он литредактор и личный секретарь, но, я думаю, он делал более важную работу, чем простая правка. Предпоследний роман Оливера – «Дочь могильщика» – был принят уважительно, но большого энтузиазма не вызвал. Это тоже Натан Оливер, только явно не в период расцвета. Не та ли это книга, которую он заканчивал, когда Тремлетт лежал в больнице – ему пытались что-то сделать с ногой? Кстати, что с ней не так?

Гай ответил коротко и резко:

– Полиомиелит, когда он был ребенком. Осталась хромота.

Мэйкрофт посмотрел на Эмили Холкум:

– Не хотите же вы сказать, что это Тремлетт пишет романы?

– Разумеется, он их не пишет. Пишет Натан Оливер. Я хочу сказать, что Тремлетт играет более важную роль в жизни Оливера и делает гораздо более существенную работу, чем простая правка, какой бы тщательной она ни была, и не только помогает ему разбираться с письмами поклонников его таланта. Ходят сплетни, что Оливер отказывался от издательского редактирования. А зачем оно ему? У него же был Тремлетт. А как быть с самим Оливером? Вряд ли имеет смысл делать вид, что его здесь принимали с радостью и что он был человеком приятным. Я что-то сомневаюсь, что на Острове найдется хоть один человек, который на самом деле жалеет, что Оливер умер.

Гай Стейвли до сих пор сидел молча. Сейчас он сказал:

– Я думаю, разумно будет подождать с обсуждением, пока не придет Джо. Она должна скоро быть здесь. Адриан скажет ей, что мы собрались у Руперта.

– Зачем она нам нужна? – возразила Эмили. – Предполагалось, что это встреча постоянных жителей Острова, а не вспомогательного персонала. Джо вряд ли считается постоянной жительницей Кума или нашим постоянным сотрудником.

– Она считается моей женой, – тихо произнес Гай Стейвли.

– Тоже не вполне постоянной.

Серое лицо Стейвли залилось краской. Он приподнялся с дивана, как бы собираясь встать, но, поймав умоляющий взгляд Мэйкрофта, снова сел.

Мэйкрофт спокойно сказал:

– Мы ни к чему не придем, если станем бросаться друг на друга еще до приезда полиции. Это я просил Джо присоединиться к нам. Дадим ей еще пять минут.

– А где она?

– В Перегрин-коттедже. Я знаю, Миранда говорила, что желает побыть одна, но мы с Гаем сочли, что ей может захотеться, чтобы с ней побыла женщина. Мог случиться отложенный шок. Джо все-таки профессиональная медсестра. Она сразу же отправится назад, как только мы закончим разговор. Конечно, если сочтет, что мисс Оливер может понадобиться ее помощь. Возможно, Миранда захочет, чтобы Джо осталась в Перегрин-коттедже на ночь.

– Спать на кровати Натана? Ну, это вряд ли!

Но Мэйкрофт настаивал:

– Миранде не следует оставаться одной, Эмили. Я даже предполагал, когда мы с Гаем шли сообщить ей страшную новость, что она может захотеть перебраться в Кум-Хаус. У нас два люкса свободны. Однако она горячо возражала против моей идеи. Это проблема. Возможно, она согласится, чтобы Джо осталась. Джо сказала, она не против провести ночь в кресле в гостиной, если это поможет.

Эмили протянула Мэйкрофту пустой бокал. Он пошел взять графин с хересом.

– Я так благодарна, что вам не пришло в голову призвать меня, чтобы я могла по-женски утешить страдалицу. Поскольку я придерживаюсь взгляда, что наш Остров – а именно он заботит меня более всего – станет много счастливее без периодических наездов сюда Натана Оливера, мне было бы трудно произносить лицемерные банальности.

– Я надеюсь, – ответил Мэйкрофт, – вы не станете столь же прямо высказывать это мнение коммандеру Дэлглишу.

– Если он так умен, как об этом говорят, то этого не потребуется.

Как раз в этот момент послышались шаги. Дверь отворилась, и появилась Джоанна Стейвли. Как всегда, когда она появлялась, Мэйкрофт чувствовал, что она несет с собой живительную энергию откровенной сексуальности, которую он находил не столько вызывающей, сколько привлекательно-трогательной. Густые светлые волосы с более темной узкой полоской пробора были затянуты назад и перевязаны голубым шелковым шарфиком, придавая ее загорелому лицу выражение искреннего простодушия. Синие джинсы туго облегали сильные бедра, распахнутая хлопчатобумажная куртка открывала белую тенниску, обтягивавшую ничем не стесненную грудь. Рядом с ней, такой живой и яркой, ее муж казался погасшим и явно стареющим мужчиной, и даже прекрасной лепки лицо Эмили Холкум было похоже на обтянутый кожей череп. Мэйкрофт вспомнил, что сказала Эмили как-то раз, когда Джо вернулась на остров: «Жаль, что мы не ставим здесь самодеятельные спектакли. Джо просто идеально подходит на роль блондинки-барменши с золотым сердцем». Но сердце у Джо Стейвли и правда было золотое, а вот насчет сердца Эмили Холкум он был вовсе не так уверен.

Джо плюхнулась в свободное кресло и со вздохом облегчения вытянула вперед ноги.

– Слава Богу, с этим покончено, – сказала она. – Бедная девочка! Я там вовсе и не нужна была, да с чего бы вдруг я ей понадобилась? Если бы еще мы были с ней хорошо знакомы. Я оставила ей две таблетки снотворного и велела выпить на ночь с теплым молоком. Она из дома никуда двигаться не желает, и тут ее не переубедишь. А что у вас в той бутылке, Руперт? Ваше всегдашнее «Мерло»? Налейте мне, ладно, лапочка? Это как раз то, что мне нужно!

Налив вина и подав ей бокал, Мэйкрофт сказал:

– А я как раз говорил, что нехорошо, чтобы Миранда оставалась в доме одна сегодня ночью.

– Так она одна и не останется. Она говорит, Деннис Тремлетт перейдет в Перегрин-коттедж. Она будет спать на кровати отца, а он займет ее комнату.

– Если она так хочет, это прекрасное решение проблемы. В создавшихся обстоятельствах вряд ли следует беспокоиться о приличиях, – заметила Эмили.

Джо рассмеялась:

– Они и не беспокоятся о приличиях! У них же роман. Не спрашивайте меня, как это им удалось, но так оно и есть.

– Ты уверена, Джо? Они что, сами тебе сказали? – Тон Гая Стейвли был на удивление резким.

– А зачем им было говорить? Пять минут в комнате вместе с ними – и все стало ясно. Они любовники. – Джо взглянула на Эмили Холкум: – Жаль, вы не пошли с ребятами сообщить Миранде про отца, Эмили. Вы бы сразу разглядели, что происходит.

– Весьма вероятно. Продвинутый возраст еще не полностью лишил меня остроты восприятий, – с сухой иронией откликнулась та.

Внимательно глядя на обеих, Мэйкрофт заметил, как они обменялись быстрым взглядом – взглядом, как ему показалось, заинтересованного и веселого женского соучастия. Эти две женщины были поразительно не похожи между собой. Он полагал, что если они и питали какое-то чувство друг к другу, это могла быть только неприязнь. Однако сейчас он понял, что, возникни в обществе четверых находящихся в его гостиной людей какое-то несогласие, эти две женщины окажутся союзницами. Это был один из тех моментов, когда Мэйкрофт вдруг прозревал в человеке непредсказуемые черты: такие моменты редко осознавались им до приезда на остров и до сих пор продолжали сильно его удивлять.

А Эмили сказала:

– Это, конечно, осложняет дело. Если не для нас, то для них. Интересно, говорили они об этом Оливеру или нет? Если говорили, это могло послужить мотивом.

Воцарившееся после ее слов молчание длилось всего несколько секунд, но оно было абсолютным.

Рука Джо Стейвли застыла, не донеся бокала с вином до рта. Потом Джо поставила бокал на стол так медленно и осторожно, словно малейший звук мог оказаться гибельным.

Казалось, Эмили Холкум не сознает, какой эффект произвело произнесенное ею неприятно обвиняющее слово. Она продолжала:

– Это могло послужить мотивом самоубийства Оливера. Джо рассказала мне про вчерашний скандал за обедом. Такое поведение необычно для Натана даже в худшие его минуты. Добавьте к этому, что его последний роман вызвал разочарование, что сам он чувствовал, что стареет и талант его иссякает. Можно понять, почему он решил, что настало время покончить с собой. Совершенно очевидно, что он почти полностью зависел от своей дочери и, вероятно, в не меньшей степени от Тремлетта. Если он только что узнал, что они собираются его покинуть ради удовлетворения более тривиальных потребностей, это могло сыграть роль катализатора.

– Но ведь если бы Тремлетт женился на Миранде, Оливер его вряд ли бы потерял, – возразила Джо Стейвли.

– Может быть, и нет, но приоритеты Тремлетта вполне могли в этом случае измениться, а такое, как мне представляется, Оливер никак не стал бы приветствовать. Все же я допускаю, что это не наше дело. Если полицейские захотят исследовать столь увлекательную боковую линию, пусть делают собственные открытия.

Тут, медленно и тихо, словно разговаривая с самим собой, Гай Стейвли произнес:

– Есть признаки, противоречащие версии о самоубийстве.

И снова воцарилось молчание. Мэйкрофт решил, что наступило время положить конец рассуждениям. Разговор грозил окончательно вырваться из-под контроля.

– Думаю, нам следует оставить все это на усмотрение полиции, – сказал он. – Их дело – расследовать факты, наше – оказывать полицейским всяческое содействие.

– И даже сообщить им, что у двоих подозреваемых роман? – спросила Джо.

– Здесь нет подозреваемых, Джо, – возразил Мэйкрофт. – Нам пока еще неизвестно, как именно умер Оливер. И нам надо избегать высказываний такого рода. Они неуместны и безответственны.

Однако Джо не отступала:

– Извините, Руперт, но если это – убийство, а такую вероятность мы не можем исключить, и Гай так или иначе сказал об этом, то все мы здесь становимся подозреваемыми. Я просто спрашиваю, насколько откровенными нам следует быть с полицейскими? Что мы можем сказать им по собственной воле? Например, говорить ли этому коммандеру, что мало кто станет горевать по усопшему, что для всех, кто имел с ним дело, он был как заноза в заднице? Признаваться им, что он собирался поселиться здесь навсегда и превратить нашу жизнь на острове в настоящий ад? И самый важный для меня вопрос – сообщать ли им об Адриане Бойде?

Ответ Мэйкрофта прозвучал необычайно твердо:

– Мы станем отвечать на его вопросы, и отвечать правдиво. Мы будем говорить за себя, а не за других, не исключая и Адриана. Если кто-то почувствует, что рискует скомпрометировать себя, то каждый имеет право отказаться отвечать на дальнейшие вопросы в отсутствие адвоката.

– И, как я понимаю, адвокатом можете быть вы? – спросила Джо.

– Ни в коем случае. Если это смерть при подозрительных обстоятельствах, то я становлюсь таким же подозреваемым, как и все остальные. За адвокатом пришлось бы посылать на материк. Будем надеяться, до этого не дойдет.

– А как насчет двух других гостей – доктора Йелланда и доктора Шпайделя? Им сказали, что Оливер умер?

– Нам пока не удалось с ними связаться. Когда они услышат эту новость, они, возможно, захотят сразу уехать. Если все пойдет нормально, не думаю, что коммандер Дэлглиш сможет помешать их отъезду. В конце концов, остров перестанет быть приютом спокойствия и уединения, если повсюду будут шнырять полицейские. Скорее всего он захочет их допросить перед отъездом. Кто-то из них мог видеть, как Оливер входил в башню маяка.

– А что, этот коммандер и его помощники собираются надолго остаться на Острове? – спросила Эмили Холкум. – Мы что, должны оказать им гостеприимство? Вряд ли можно предположить, что они с собой собственную еду привезут. И нам придется их кормить за счет фонда? Кто они вообще такие? Их имена известны?

– Как я уже сказал, их всего трое. Коммандер Дэлглиш, женщина – детектив-инспектор Кейт Мискин, и сержант – Фрэнсис Бентон-Смит. Я уже посоветовался с миссис Бербридж и миссис Планкетт. Мы решили, что подчиненных можно поселить в конюшенном корпусе, а коммандеру Дэлглишу предоставить коттедж «Тюлень». С ними будут обращаться как со всеми другими жителями острова. Завтрак и ленч будут доставлять им на дом, а обедать они смогут вместе с нами в Кум-Хаусе или у себя, как предпочтут. Я думаю, это приемлемо?