Текст книги "Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии"

Спустя пять лет первый персидский посланник в Вашингтоне Хаджи Хосейн Кули-хан представил президенту Гроверу Кливленду один из наиболее красочных документов в истории американской дипломатии: «Персия признает себя способной к любому виду прогресса и стремится воспринять все направления современной цивилизации. Но два наших великих соседа, вместо помощи нам, пытаются удержать нас, мешая нашему прогрессу. Их интересует только собственный интерес, а не интересы обеих сторон. Они пытаются навязать нам соглашения, которые дадут им полную свободу действий в нашей стране. А если компания другого государства захочет заключить с нами соглашение, выгодное для нас, они пытаются воспрепятствовать и положить этому конец».

Малькам-хан продолжал агитацию в пользу более близких отношений между Англией и Персией. После его беседы с лордом Кроссом, министром по делам Индии, тот согласился, что «целесообразно принять меры по усилению британского влияния в Персии». Когда полковник Мердок Смит, руководитель персидского отделения Индо-Европейского телеграфа, собирался отправиться из Лондона по месту своего назначения, правительство поручило ему особую миссию. Он должен был убедить шаха в преимуществах железной дороги, соединяющей Тегеран с Ахвазом, и открытии Каруна для навигации. Он должен был также получить разрешение иметь своего представителя в Исфахане, штаб-квартире Зела ос-Солтана.

Вице-король Индии лорд Дафферин согласился с Кроссом, что «целесообразно и важно усилить британское влияние» в Персии; но годы его жизни в качестве посла в Санкт-Петербурге убеждали, что шансов у Британии на успех мало. Он писал: «Мы не скрываем от самих себя, что географическое положение России, ее энергичная политика и быстрое развитие ее военных ресурсов на востоке дали ей огромную власть в Тегеране; кажется невероятным, что можно ценой огромных усилий вернуть положение, которое мы когда-то занимали при дворе Шаха».

В этом коротком отрывке у Дафферина видна потеря самообладания, которая постепенно затронет все большее число английских государственных деятелей в их противостоянии России. Двадцать лет бесплодных протестов в связи с продвижением России в Центральной Азии, кажется, подорвали их уверенность в собственных силах.

Неспособность Англии противостоять великой континентальной державе, должно быть, породила чувство незащищенности даже в сердцах самых ярых империалистов. Понимали ли Гладстон, Солсбери и другие более чем за четверть века до Первой мировой войны, что Англия не была первоклассной военной державой? Правители России ответили на этот вопрос утвердительно.

Отказываясь от надежды на полное восстановление прежнего положения Англии в Тегеране, Дафферин верил, «что кое-что можно сделать для предотвращения или замедления полного подчинения Персии русскому господству». Подобно Артуру Николсону и, возможно, под его влиянием, Дафферин предлагал сосредоточить внимание на южных и западных провинциях Персии, «где Россия в настоящее время мало продвинулась».

Было желательно приручить Зела ос-Солтана, одарив его наградой, которой он желал в течение многих лет. Что касается предложенной железной дороги Ахваз – Тегеран, Дафферин был за нее, но понимал, что гарантии инвесторам, на чьи деньги будут ее строить, встретят враждебную критику индийских налогоплательщиков».

Вновь Дафферин проявил традиционную британскую нерешительность, которая сделала Англию в военном и политическом отношении слабой по сравнению с Россией, чьи индустриальные, коммерческие и финансовые ресурсы были намного хуже ее собственных.

Из членов совета вице-короля только главнокомандующий и некто г. Скобл посчитали желательным по политическим причинам отдать в залог правительственные денежные средства как гарантию на капитал, который будет вложен в железную дорогу от Ахваза до Тегерана.

В Тифлисе и Санкт-Петербурге, в отличие от Симлы и Лондона, государственные деятели мечтали о новых наступлениях, а не о спасении остатков разрушенного влияния. Уверенность в будущем, динамичный и активный характер планирования русских становятся очевидными из донесения князя генерал-адъютанта Александра Михайловича Дондукова-Корсакова, главнокомандующего и главного администратора на Кавказе, датированного 14/26 января 1887 г.

Он рассматривал Закаспийское пространство как аванпост, с которого Россия сможет успешно действовать против враждебных проектов Англии. Оттуда он предлагал решать задачу постепенного распространения русского влияния на присоединенные страны, развития материального процветания во всех недавно приобретенных территориях, обеспечивая подчинение населения не только наличием мощи, но и введением новых условий жизни.

Касаясь Персии, князь заявил, что пограничное урегулирование 1881 г. к востоку от Каспия было неудовлетворительным. Истоки потоков, орошавших плодородные долины вдоль границы, были на персидской стороне, и Транскаспийская железная дорога проходила слишком близко к персидской границе. Поэтому границу нужно отодвинуть дальше на юг. Затем рассматривался вопрос преемственности на персидском троне. После смерти правящего шаха беспорядки могли вспыхнуть в Хорасане, где власть центрального правительства была слаба. Местные илкханы (племенные вожди), как считал Дондуков-Корсаков, предпримут попытку восстановить свою независимость, будут искать нашей помощи и защиты. Возможно, жители приграничной области Хорасана, примыкающей к русской границе, обратятся к администрации Закаспия с просьбой о принятии их в подданство России.

Понимая значение Хорасана, Дондуков-Корсаков отстаивал необходимость контроля над этой провинцией, поскольку без нее долину Герата нельзя было включить в состав империи. Смерть шаха повлечет беспорядки в Персии; России придется активно вмешаться в ее дела. Нынешний шах может еще десять лет управлять или умереть в любой день. Второй сын шаха, обитающий в Тебризе, признан Россией законным наследником персидского трона. Но его старший брат, Зел ос-Солтан, который правит в Исфахане и контролирует почти половину Персии, достойный и решительный человек, вряд ли добровольно подчинится правлению своего младшего слабоумного брата.

Третий сын шаха, Камран-мирза Наджиб ос-Салтане, военный министр и правитель Тегерана, мог бы воспользоваться преимуществом своего положения в столице и попытаться захватить трон.

Дондуков-Корсаков рассматривал вопросы: следует ли оказывать полную поддержку законному наследнику персидского трона, помочь ему войсками и другими средствами, если он обратится к России? Или мы должны остаться очевидцами гражданской войны в Персии, принимая меры для защиты наших интересов, и признать шахом того из братьев, который одолеет других? Или, извлекая выгоду из этих ссор, под предлогом сохранения спокойствия в Транскаспии занять некоторые важные пункты в Хорасане и затем предложить защиту тому претенденту на трон, кто согласится заключить соглашение с Россией по демаркации новой границы Транскаспийской провинции.

Многие из его предложений были приняты русским правительством. Проблема преемственности не возникала вплоть до 1896 г., когда Насреддин-шах был застрелен последователем Джамаль эд-Дина Асадабади (Афгани).

Беспорядки, предсказанные Дондуковым-Корсаковым, не произошли. В течение предыдущего десятилетия центральное правительство приобрело достаточный контроль над Хорасаном, чтобы предотвратить серьезные вспышки. Не произошло никакой борьбы за трон между сыновьями Насреддина. По этим пунктам Дондуков-Корсаков показал себя плохим пророком. Но его рекомендации в отношении Хорасана и распространения русского влияния внутри Ирана были осуществлены. Многие мусульманские религиозные руководители были завербованы и стали русскими агентами, проводя особенно эффективную пропаганду в Мешхеде, местоположении святыни имама Резы, величайшего святого Персии[7]7
  Агент британской разведки сообщал из Мешхеда: «Русский генеральный консул подарил сто туманов главному проповеднику в Мешхеде, который говорил в пользу правительства России в одной из проповедей. Другой улем из Святыни доложил об этом генерал-губернатору, вызвавшему проповедника объяснить, почему он поддерживает отношения с русским генеральным консулом и какое у него было право говорить о русском правительстве с кафедры проповедника». «Меморандум по информации о развитии событий за пределами северо-западной границы», полученный в течение июня 1890 г. Приложение к посланию министру по делам Индии, № 81 от 7 июля 1890 г., Симла, министерство иностранных дел. Секретно.


[Закрыть].

Одновременно антишиитская пропаганда проводилась русскими агентами среди туркмен, белуджей и других суннитских племен Хорасана и Сеистана, для которых была важна поддержка России в случае гражданской войны в Иране. Лорд Керзон, проницательный и хорошо осведомленный обозреватель, писал после своего посещения этой территории: «По всей окружности Хорасана, от северо-запада до юго-востока, возникает непрерывная цепь пунктов, в которых русское вмешательство, влияние или интрига активно продвигаются вперед; трудами русских уверенно образуется дуга вокруг тела намеченной жертвы».

Предположения и предложения Дондукова-Корсакова были обусловлены возрастающим русским интересом и беспокойством о внутренних делах Ирана. Этим было вызвано назначение в ноябре 1886 г. князя Николая Сергеевича Долгорукова, потомка одного из выдающихся аристократических семейств России и личного друга царя, на пост посланника в Тегеране. Движимый амбициями, чувством своего превосходства и превосходства своей страны, сильной неприязнью к бюрократам вроде Гирса и Зиновьева, Долгоруков был убежден, что факел исторической миссии России на Востоке был вручен ему, чтобы он мог осветить им великие события.

Мастер дворцовых интриг, изысканный и очаровательный, когда необходимо, но невоспитанный и высокомерный по природе, Долгоруков по прибытии в Тегеран позволил себе в обращении с шахом и его министрами тон губернатора завоеванной провинции. Шах был оскорблен и напуган своевольным поведением нового посланника. Он обратился за помощью к английскому поверенному в делах Артуру Николсону.

Если бы Англия защитила его и придала ему силы сопротивляться требованиям России, он целиком и полностью перешел бы под английское руководство. Но без такой поддержки, один и лишенный помощи, он не мог противостоять русскому влиянию. Насреддин еще раз молил о союзе или гарантии, и еще раз британцы дали уклончивый ответ.

Николсон объяснил ему, что британское правительство не может бежать впереди общественного мнения, которое пока все еще не понимает значения для британских интересов целостности и независимости Персии. Английская публика, продолжал он, думает на языке торговли и прогресса, и если бы шах «открыл южный торговый путь и ввел демократические реформы», то правительство получило бы достаточную поддержку, чтобы принять обязательства для защиты Персии.

Шах был способен перевести фразы Николсона о торговле и демократических реформах на язык реальных государственных отношений. Их значение было простым: Англия могла бы оказать Персии поддержку, если бы она распахнула свои врата для британского капитала; при этом конкретных гарантий не было.

Шах, возможно, был встревожен вниманием Николсона к Зелу ос-Солтану, который, как Николсон надеялся, мог добиться для Англии права строить железную дорогу на север от Персидского залива. Однажды англичане уже пробовали перехитрить шаха. Рональд Томсон и Е.С. Кросс потерпели неудачу, когда попытались использовать Зела ос-Солтана, чтобы открыть навигацию на реке Карун. В своем желании получить железнодорожную концессию Николсон допустил ту же ошибку. Зел ос-Солтан все еще хотел получить Большой крест «Звезды Индии», и Николсон решил взяться за это дело, частично из опасения, что принц, разочаровавшись в англичанах, мог обратиться к России.

В сентябре 1887 г. правительство Индии наконец решило наградить Зела ос-Солтана. Спустя несколько месяцев он был вызван в Тегеран и лишен всех должностей, кроме поста губернатора Исфахана. Человек, опираясь на которого Николсон собирался строить британскую политику в Персии, оказался достаточно умным, чтобы понять слабость своего положения: он повиновался своему отцу. Его положение было разрушено, но жизнь была спасена. Зел ос-Солтану даже удалось пережить запросы Николсона шаху о восстановлении его в прежних должностях.

Артур Николсон не был полным неудачником в качестве поверенного в делах в Тегеране, но успеха также не имел. В Лондоне понимали, что при дворе шаха необходим более сильный дипломат, который должен иметь определенное положение у себя дома. Министерство иностранных дел нашло такого человека в сэре Генри Друммонде Вольфе.

Генри Друммонд Вольф, сын храброго путешественника, который в числе первых европейцев проник в Бухару, был замечательным и ярким индивидуумом. Хорошо образованный, умный, внешне циничный, переполненный энергией, он извергал бесконечный поток коммерческих и дипломатических идей, проектов и замыслов. Сэр Генри имел связи одновременно и в Сити, и в Вестминстере. Он сделал карьеру как дипломат, заседал в палате общин, был основателем Лиги Первоцвета, среди его друзей числились Ротшильды, Юлиус Рейтер и лорд Рэндольф Черчилль. Действительно, он был (или так казалось) совершенным воплощением духа империализма, как определял Ленин. Хотя маловероятно, что он знал Маркса, Вольф твердо верил в первичность экономики. Правительство и дипломатия были только средствами достижения экономических результатов. Все же, вопреки представлению Ленина об империалисте, Вольф был одновременно ярким представителем финансового капитала и сторонником мира во всем мире. Длительная дружба с лордом Черчиллем заставила его также поверить в необходимость англорусского дружественного соглашения.

Черчилль представил Вольфа принцу Уэльскому, который наслаждался циничной откровенностью Вольфа в разговоре и его живым эпистолярным стилем.

В 1885 г. Вольф покинул парламент и вернулся на дипломатическую службу. В это время на будущего Эдуарда VII было оказано влияние в пользу улучшения отношений с Россией. В отличие от своих предшественников, Шувалова, Лобанова и Морренгейма, новый русский посол Штааль завоевал расположение принца Уэльского.

Его привлекательные манеры сделали его популярной фигурой в английском обществе, и близкие отношения с принцем устойчиво развивались на протяжении девятнадцати лет пребывания в должности посла. Роберт Морье, протеже принца, которому он был обязан назначением на должность посла в Санкт-Петербург, также склонялся к улучшению отношений с Россией. Но самым энергичным сторонником англо-русского соглашения был дальновидный Черчилль. В конце 1887 г. он и его жена-американка посетили Россию, где он на всех приемах говорил о тождестве интересов Англии и России. Это было слишком для посла Морье, который объявил Черчилля опасным человеком. Даже королева убеждала своего сына удержать его друга от выражения «столь опасных мыслей» на публике.

Когда в октябре 1887 г. Солсбери назначил Вольфа посланником в Иран, он, вероятно, знал о его русских симпатиях. Но, как указывает Р. Гривз в своем исследовании по персидской политике Солсбери, целью миссии Вольфа, как это решили в Министерстве иностранных дел, было оживление буферной политики.

Так Вольф неизбежно должен был работать против интересов России. Солсбери указал, что посланник должен сосредоточить свое внимание на целостности Персии, развитии ее ресурсов и поддержании сильного, независимого и дружественного правительства.

Особое внимание следовало уделить Вольфу северо-восточной границе Персии и вдохновить иранцев сделать все возможное по укреплению администрации и полиции приграничных округов. Он должен был также убедить шаха в необходимости развития коммуникаций между столицей и Персидским заливом, что повлекло бы открытие Каруна для навигации. Не было ни слова о том, чтобы искать взаимопонимание с Россией.

Солсбери обсудил персидский вопрос с русским послом Штаалем, предлагая, чтобы две великие державы договорились о том, что они будут уважать целостность Персии, что их соперничество в развитии торговли в Персии нецелесообразно, что полезно соглашение по железным дорогам, что нужно уладить вопрос о русско-персидской границе к востоку от Каспия. По просьбе Штааля Вольф встретился с ним 3 марта 1888 г. и узнал, что Гирс согласился с первым предложением. Вопрос о железных дорогах, считал Гирс, нужно обсуждать с шахом. Что касается русско-персидской границы – это проблема только России и Персии. Дипломат более опытный в делах с русскими понял бы сразу, что Санкт-Петербург не заинтересован в улучшении отношений. Вольф сообщил Штаалю, что получил инструкции поддерживать самые дружеские отношения с князем Долгоруковым и, насколько возможно, действовать в сотрудничестве с ним. Но русским любое отклонение англичан от обычной пассивной политики представлялось потенциальной угрозой.

Действительно, русские увидели вызов в самом назначении Вольфа, как и представители других государств в Тегеране. Французский посланник де Баллой полагал, что Вольф прибыл в Тегеран для противодействия русскому влиянию и восстановления прежней гегемонии Англии. В своих депешах Баллой неоднократно отмечал желание Вольфа добиться для Англии «исключительного» влияния в Персии. Он хотел открыть Персию для британской торговли, создавать отрасли промышленности, строить железные дороги, чтобы упрочить экономические позиции Британии до того, как парламент сочтет нужным поддержать сильную персидскую политику. Так, по мнению французской миссии, министерство иностранных дел продвигало коммерческие интересы в Персии, чтобы заставить парламент поддерживать политическую позицию правительства.

Поэтому де Баллой был абсолютно прав, приписывая политические мотивы британским попыткам развивать свою торговлю в Персии. Но экономически это было не так: не могло быть в то время больших преимуществ в инвестировании денег в Иране, когда Южная Африка, Латинская Америка, Канада и даже Соединенные Штаты были готовы поглотить огромные количества денег с той же долей риска.

Содействие решению экономических задач в Персии было неблагодарной, если не совсем невозможной задачей. В стране не было многих необходимых предпосылок экономического развития, включая стремление к развитию. В течение большей части правления Насреддина условия жизни в Персии ухудшались. Жестокое подавление бабидов в 1848–1852 гг. и систематические преследования бехаитов в последующие годы иссушили силу и предотвратили рост развивающегося городского среднего класса. Близкое сотрудничество мулл с правительством в противостоянии движению бабидов – бехаитов пошло на пользу духовенству, которое крепило свои связи с шахом и бюрократией и клеймило любого перса, осмелившегося открыть свой разум западному влиянию, как бабида.

Правительство было беззаконно и невероятно развращено. Даже критически настроенные иностранные наблюдатели либо не видели той деморализации, которая преобладала в Иране, либо не могли передать картину целиком. Керзон смягчил краски, когда он описывал правительство Персии в своей классической работе. Глубина деградации страны раскрыта полностью только в секретных дипломатических депешах, дневниках и частной переписке. Командующий Персидской казачьей бригадой полковник В.А. Косоговский, служивший в Тегеране в середине 1880–1890 гг., оставил маленькую галерею пугающих зарисовок правителей Персии[8]8
  Косоговский В.А. Из тегеранского дневника полковника В.А. Косоговского. М., 1960. С. 133.


[Закрыть].

Монархические чувства или некоторая деликатность не позволили ему сказать много о новом шахе Мозаффаре эд-Дине (дневниковые записи были сделаны в 1896–1897 гг.), но о наследном принце Мохаммаде Али-мирзе Косоговский говорит: «У наследного принца слабо развиты умственные способности. Он угрюм, жаден и берет самые позорные взятки. Предаваясь неестественным порокам, он был, по словам его братьев, заражен сифилисом».

Другой наследник, третий сын шаха, Салар од-Дойлы, увлеченный враждой с шурином своего отца, фаворитом и военным министром Фарманфармой, истошно и без тени смущения кричал, чтобы было слышно во всем дворце: «Этот pedar-sukhteh (сын сожженного отца), эта собака Фарманфарма присвоил себе все, включая военное министерство. Я, Салар од-Дойлы, а не этот жулик Фарманфарма должен быть военным министром».

Принц Фарманфарма, цель таких тирад, был назван Косоговским иезуитом. Когда шах внезапно впал в антикоррупционное настроение, Фарманфарма, известный разграблением целых провинций, прикинулся честным, «хотя никогда не упускал шанса ухватить везде, где возможно… И сам Шах… спокойно продавал батальоны от одного командира другому за две или три тысячи туманов».

«Камран-мирза Наджиб ос-Салтане, – писал Косоговский, – не имеет ни совести, ни сердца, ни чувства благодарности и, подобно истинному каджару и восточному деспоту, является трусливым и подлым в беде и, наоборот, бессердечным и вероломным, будучи в силе». Его старший брат Мас'уд-мирза Зел ос-Солтан был порочным, бессовестным тираном. Рональд Томсон, обхаживавший его по долгу службы, описал, как принц, «ожидая роста цены на зерно, скупил по номинальным ценам большое количество зерна. Когда голод, который, как он надеялся, принесет ему необычайно высокую прибыль, не наступил, то Его Императорское Высочество постарался продать это зерно по принудительно высоким ценам». Вспыхнули беспорядки, и они были подавлены только с помощью двух войсковых полков.

Из столицы разложение распространялось в провинции. Жизнь и имущество нигде не были в безопасности. Духовенство было столь же беззаконно, как правительственные чиновники. Имам Джом'э из Исфахана приказал убить двух видных бехаитов-купцов, чтобы избежать выплаты им своего долга. Главный мулла Ардебиля терроризировал город до такой степени, что жители просили английского генерального консула в Реште спасти их от бича. Перечень надувательств, пыток, преступлений и извращений мог быть бесконечно продолжен.

В таких условиях было невозможно продвигать экономическое развитие страны. Немедленно по прибытии в Тегеран в апреле 1888 г. Вольф, чей оптимизм был безграничен, изобрел средство для реформирования системы. «Мои первые усилия, – писал он в своих мемуарах, – были направлены к стимулированию Шаха выпустить воззвание, защищающее права и собственность его подданных».

Шах, предвкушая преимущества, которые он приобретет, и надеясь на получение британской гарантии целостности страны, опубликовал воззвание, предложенное Вольфом. Оно обещало народам империи свободу и независимость в вопросах собственности. Подданные шаха отныне имели право организовывать компании и участвовать в развитии любого направления цивилизации. Сам монарх объявлял своим долгом гарантировать это право и заявил, что «никто не должен иметь право или силу покушаться на жизнь или собственность или подвергать наказанию подданных Персидского Правительства, кроме случаев исполнения религиозных и гражданских прав».

Что касается персидского народа, то воззвание могло бы не появляться. Огромное большинство городских обитателей, уже не говоря о крестьянстве, никогда не слышало об этом, а те, кто слышали, понимали его как минутный каприз шаха. Лорд Керзон отметил, что воззвание мало что изменило в провинциях. Фактически за пределами маленьких европейских колоний в больших городах это не вызвало никаких изменений. Вольф думал, что воззвание шаха о праве на собственность означало его триумф. Следующим шагом в его программе, в отличие от политического набора Солсбери и министерства иностранных дел, должно было стать достижение взаимопонимания с Россией, поэтому он начал переговоры с князем Николаем Долгоруковым, который не проявил никакого интереса к неформальным беседам. Если Англия имеет серьезные намерения, пусть Вольф изложит свои предложения в письменной форме, чтобы они могли бы служить основанием для переговоров. После обмена множеством телеграмм с Солсбери Вольф написал Долгорукову конфиденциальное послание: «Это было личной инициативой с моей стороны и не должно компрометировать Правительство Ее Величества».

Вольф предложил Долгорукову отказ от прежнего англо-русского соперничества и новый подход к персидской проблеме, который создал бы преимущества для обоих правительств. Целью Вольфа было «цивилизовать» Персию.

«Мне кажется, – писал он, – что, содействуя процветанию страны и помогая в развитии ее ресурсов, два соседа могут иметь между своими границами нейтральную территорию, которая получала бы пользу от их поддержки и благотворного влияния».

Долгоруков был бы слеп, если бы не увидел, какова была стратегия Вольфа. В длительном поединке на Ближнем Востоке Англия хотела попробовать новое оружие. То, что Англия была мировым лидером в промышленности, торговле и банковском деле, а Россия шаталась на краю неплатежеспособности, было хорошо известно Вольфу. Новая политика позволила бы выдворить Россию из Ирана. Долгоруков прочел послание, поблагодарил англичанина и отметил, «что основное затруднение на пути к соглашению заключается в следующем: там, где британская торговля процветала, русская торговля терпела неудачу».

Обмен письмами и беседы с Долгоруковым не мешали Вольфу выполнять большое количество конкретных заданий, среди которых открытие реки Карун было самым срочным. Его особенно привлекло богатство Хузестана, закрытым торговым путем которого был Карун. Он подлакировал поэтическое описание изобилия в провинции.

Табак, рис, финики, зерно, особенно ячмень, хлопок, индиго, опиум – все могло расти там. Сахар был в изобилии. Производились тик и грубые шерстяные ткани.

Также производились керосин и асфальт, имелись следы проведения ирригационных работ. Хузестан, при небольшом попечении, мог стать вторым Египтом.

Вольф нашел влиятельного сторонника в новом фаворите шаха, мирзе Али Асгар-хане Амин ос-Солтане. Он был внук грузина, захваченного иранцами во время похода Ага Мохаммед-хана в 1795 г. Грузинский пленник был подарен Казем-хану Каджару, и в его хозяйстве он остался слугой до конца жизни хозяина. Приняв ислам, Зал-хан (мусульманское имя грузина), женился на женщине из Исфахана и обзавелся семьей. Когда Казем-хан умер, Зал-хан с семьей остался с дочерью хозяина. Молодая госпожа вышла замуж за Мохаммед-шаха, и Зал-хан оказался в услужении у императрицы Ирана. Когда ее сын, Насреддин-мирза, был назначен правителем Азербайджана, четыре сына Зал-хана были отправлены вести его домашнее хозяйство. Третий из них, Эбрахим, был особенно любим молодым принцем. В 1848 г. Насреддин взошел на трон. Эбрахим переехал в Тегеран и взял вторую жену из Исфахана, которая родила ему шесть сыновей и двух дочерей. Старшим из этих детей был Али Асгар, будущий фаворит и премьер-министр Насреддин-шаха.

Эбрахим не жалел ни сил, ни средств на обучение своего старшего сына. К шестнадцати годам способный и привлекательный Али Асгар в совершенстве владел персидским и арабским. Поговаривали, что его привлекала жизнь дервиша, поэзия и учение суфизма, но отец, ставший важным придворным чиновником и носивший титул Амин ос-Солтан (доверенное лицо шаха), уговорил его пойти на службу к шаху. Когда ага Эбрахим умер в 1883 г., Насреддин-шах даровал титул отца мирзе Али Асгар-хану. После того его взлет был быстр.

В 1884 г. он участвовал в тайных переговорах с английской миссией, где считался другом Британии. Он был в доверительных отношениях с Артуром Николсоном и помогал ему в его деятельности против русского посланника А.А. Мельникова. Ко времени прибытия Вольфа в Тегеран мирза Али Асгар-хан Амин ос-Солтан был после шаха самым важным человеком в Персии.

Умный, чувствительный, воспитанный, честолюбивый, беспринципный и развращенный деньгами, Амин ос-Солтан оставался фаворитом шаха вплоть до убийства властителя в 1896 г. Яхъя-хан Мошир од-Дойлы, Кавам од-Дойлы, Амин од-Дойлы и двое сыновей шаха, Зел ос-Солтан и Наджиб ос-Салтане, были среди его врагов. Но никто не мог повредить его положению: лишение Зела ос-Солтана благосостояния в 1888 г. часто приписывалось его влиянию.

Для Вольфа было удачей получить такого союзника по вопросу о реке Карун. Он оценил достоинства Али Асгар-хана и писал, что тот был хладнокровным, талантливым и разумным человеком, который внушал уважение всем, кто его знал.

Его обвиняли в симпатиях к России; но однажды он мне сказал: «Мне необходимо удерживать равновесие между Англией и Россией. Россия имеет границу с Персией в 1200 миль, и без объявления войны она может в любое время нанести огромный урон Персии, поднимая против нее некоторые приграничные туркменские племена».

Надежды Вольфа на Амина полностью оправдались. Шах и его премьер-министр искали британской поддержки против постоянно увеличивающегося русского давления. Поведение князя Долгорукова в Тегеране было оскорбительным, но холодная непримиримость И.А. Зиновьева, директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел, прежнего посланника в Тегеране, пугала еще больше. Персидский посланник в Вене однажды сказал князю А.В. Лобанову-Ростовскому, что английская ориентация его правительства была вызвана поведением самих русских. Персы начинали подозревать, что Россия преднамеренно пыталась принизить Персию и затруднить рост ее торговли и развития из эгоцентричных соображений превосходства. Комментируя претензию персидского дипломата, Владимир Николаевич Ламздорф, помощник Гирса в Министерстве иностранных дел, пометил в своем дневнике: «Эти соображения не являются несправедливыми, и министр (Гирс) не один раз говорил об этом, обращая внимание Зиновьева на опасную манеру запугивания и постоянных отказов на персидские запросы.

Персидскому правительству русское неудовольствие могло дорого стоить. Слова Амина ос-Солтана о возбуждении Россией туркменских племен относились к бунту, который только что был подавлен. Он был вызван, без сомнения, традиционно плохим управлением со стороны Персии. На подавление его правительство бросило войско в тринадцать тысяч человек. Правители Хорасана и Астарабада, ханы Кучана и Боджнурда неумело вели военную кампанию и украли жалованье своих солдат. Дошло до того, что полки в две тысячи человек бежали с поля боя от нескольких сотен туркмен. Бунт был подавлен с помощью предательства, когда правительству удалось посеять разногласия среди племен, а главаря мятежников Хаджи Назар-хана из племени Атабай заманили в западню и убили. Русские не сделали ни шага. Однако персидское правительство не пропустило тот факт, что туркмены были вооружены русскими винтовками.

Ради получения британской гарантии Насреддин-шах теперь соглашался открыть Карун и предоставить другие концессии. Различные детали, которые на предыдущих переговорах становились непреодолимыми препятствиями, были уничтожены. Амин ос-Солтан попросил только письменный документ как страховое обязательство против русского вторжения. 24 октября 1888 г. Вольф с одобрения своего правительства предоставил Амин ос-Солтану письменное заявление о том, что в случае нападения любой страны на Персию правительство ее величества обязуется предпринять действия для предотвращения нарушения территориальной целостности Персии.