Текст книги "Жизнь-в-сновидении. Посвящение в мир магов"

Глава 12

Офис-студия Исидоро Балтасара представляла собой прямоугольную комнату, выходящую окнами на стоянку автомобилей. Еще там была маленькая кухня и розовокафельная ванная. Он привез меня туда ночью, когда мы вернулись из Соноры. Слишком измученная, чтобы обращать на что-либо внимание, я тащилась за ним два лестничных пролета, потом – по устланному темным ковром коридору к квартире номер восемь. В момент, когда моя голова коснулась подушки, я уже спала, и мне снилось, что мы все еще в пути. Дело в том, что мы ехали без остановки всю дорогу от Соноры, сменяя друг друга за рулем и останавливаясь, только чтобы поесть или наполнить бак горючим.

Квартира была обставлена беспорядочно. Кроме двуспальной кровати там был еще раскладной журнальный столик, служивший письменным столом, складной стул и два металлических бюро, в которых он хранил свои полевые заметки. Несколько костюмов и полдюжины рубашек висели в двух больших стенных шкафах в коридоре. Остальное пространство занимали сложенные в стопки книги. Книжных шкафов вообще не было. Казалось, к книгам никогда никто не притрагивался, тем более – не читал. Шкафчики на кухне тоже были набиты книгами, и только на одной полке оставалось место для тарелки, кружки, ножа, вилки и ложки. На газовой плите стояли чайник и кастрюля.

В течение трех недель я нашла для себя новую квартиру примерно в миле от кампуса UCLA, совсем рядом с офисом-студией Исидоро Балтасара. Однако большую часть времени я продолжала проводить у него. Он поставил вторую кровать для меня, ломберный столик и бюро – такое же, как и у него, – в другом конце комнаты.

Через шесть месяцев Сонора стала для меня чем-то вроде мифа. Не желая больше прятать все это в потаенные уголки памяти, я сопоставила воспоминания о двух моих поездках туда. Но как ни старалась, я не могла ничего вспомнить о потерянных одиннадцати днях: одном – при первом путешествии, десяти – при втором.

Исидоро Балтасар отказался даже упоминать об исчезновении этих дней. Временами я была полностью согласна с ним; я понимала абсурдность обдумывания этой потери, поскольку просто ничего не могла вспомнить о них и была благодарна ему за то, что он не придавал значения случившемуся. Было ясно, что Исидоро Балтасар бережет меня. Но временами я без всякой причины испытывала сильнейшее негодование. Помочь мне – его долг, повторяла я себе, так как была убеждена, что он что-то скрывает преднамеренно.

– Ты ведешь себя по-идиотски, твердишь одно и то же, – сказал он однажды. – И вся эта суета бессмысленна, и она ни к чему не приведет.

Мгновение он колебался, будто сопротивляясь голосу, готовому что-то произнести, потом пожал плечами и добавил требовательным тоном:

– Почему ты не используешь ту же энергию в более полезных целях, таких, например, как отслеживание и контроль своих плохих привычек?

Вместо того чтобы принять такую точку зрения, я немедленно контратаковала еще одной кипевшей во мне обидой. Я все еще не познакомилась с другими молодыми женщинами, которые были вверены Исидоро Балтасару старым Нагвалем.

Он так много говорил о них, что казалось, я их уже знаю. Когда бы я ни спросила о них, он всегда отвечал очень обстоятельно. О них он говорил восторженно и с глубоким, явно неподдельным восхищением утверждал, что любой описал бы их как привлекательных, умных и совершенных женщин – все с университетскими дипломами, самоуверенные и воинственно независимые. Для него, однако, они были чем-то большим – они были магическими существами, которые разделяли его судьбу. Их соединяли узы привязанности и обязательств, которые ничего общего не имели с социальным порядком. Говоря проще, они разделяли общий поиск свободы.

Однажды я даже поставила ему ультиматум:

– Ты возьмешь меня к ним или нет?

Исидоро Балтасар весело рассмеялся глубоким, сдавленным смехом.

– Я могу сказать тебе только то, что на самом деле все не так, как ты себе представляешь, – сказал он. – И нет способа сказать, когда ты наконец встретишься с ними. Тебе нужно просто ждать.

– Я жду уже достаточно долго! – закричала я и, увидев, что он никак не реагирует, добавила насмешливо:

– Если ты думаешь, что я могу найти группу женщин в Лос-Анджелесе, то ты заблуждаешься. Я даже не знаю, где начать искать.

– Ты найдешь их тем же способом, что и меня, – ответил он. – Так же, как ты нашла Мариано Аурелиано.

Я подозрительно посмотрела на него. Мне показалось, что у него были какие-то тайные умыслы.

– Я не искала тебя, – капризно заметила я. – Так же, как не искала Мариано Аурелиано. Поверь мне, встреча с тобой и с ним – это совершенная случайность.

– В мире магов нет случайных встреч, – проговорил он.

Я была на грани того, чтобы сказать, что не нуждаюсь в добрых советах, когда он добавил серьезным тоном:

– Ты встретишь их в свое время. Их не нужно искать.

Отвернувшись к стене, я сосчитала до десяти, потом повернулась к нему, улыбаясь, и сказала примирительно:

– Проблема в общении с тобой в том, что у тебя характер типично латинского склада. Для тебя завтра всегда достаточно хорошее. Тебе не нужно, чтобы все было более или менее определенным. – Я повысила голос, чтобы он не прервал меня. – Я настаиваю на встрече с твоими друзьями, чтобы все ускорить.

– Все ускорить? – повторил он, не понимая, о чем речь. – Ускорить что?

– Ты говорил мне на днях, что осталось так мало времени, – напомнила я. – Ты всегда говоришь, как важно для меня встретить их, а сам ведешь себя так, как будто у тебя впереди вечность.

– Я непрерывно говорю тебе это потому, что хочу, чтобы ты спешила очистить свое собственное существование, а не потому, что хочу бессмысленных действий, выполненных так быстро, как тебе заблагорассудится, – сказал он раздраженно. – Не мое дело – представлять их тебе. Если бы это было в моей власти, я бы не сидел здесь, слушая твои глупости.

Он закрыл глаза и вздохнул с преувеличенно фальшивым смирением. Затем улыбнулся и пробормотал тихо:

– Ты слишком глупа, чтобы понять, что происходит.

– Ничего не происходит, – вспылила я, выведенная из себя его оскорблением. – Я не так глупа, как ты думаешь. Я заметила атмосферу двойственности в твоих реакциях на меня. Иногда у меня создается отчетливое впечатление, что ты не знаешь, что со мной делать.

– Я знаю, конечно, что делать, – возразил он.

– Тогда почему ты всегда проявляешь нерешительность, если я что-нибудь предлагаю? – слова вырвались у меня одним аккордом.

Исидоро Балтасар внимательно посмотрел на меня. В какой-то момент я ожидала, что он набросится на меня со всеми злыми и грубыми словами, какие он только знает, и разгромит меня резкой критикой. Но его голос был на удивление мягким, когда он сказал, что я абсолютно права в своих оценках.

– Я всегда жду, пока события совершат выбор за меня, – подтвердил он. – И тогда действую со всей скоростью и решительностью. Я оставлю тебя позади, если ты не будешь начеку.

– Я и так уже далеко позади, – произнесла я обиженным голосом. – С тех пор как ты не помог мне найти этих женщин, я обречена оставаться позади.

– Но это действительно не самый неотложный вопрос, – сказал он. – Ты все еще не приняла решения – вот в чем проблема.

Он поднял брови, как будто ждал, что я снова вспылю.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Что именно я должна решить?

– Ты не решила, присоединиться ли к миру магов. Ты стоишь на пороге, заглядываешь внутрь, наблюдая за тем, что же случится. Ты ожидаешь какой-то практической пользы, которая бы сделала этот мир заслуживающим твоего времени.

Во мне поднимались слова протеста. Но прежде чем я позволила выплеснуться своему глубокому возмущению, он сказал, что у меня сложилось ошибочное впечатление, будто переезд в новую квартиру и то, что я отказалась от старого образа жизни, – это на самом деле перемены.

– А что же это тогда? – саркастически спросила я.

– Ты ничего не оставила позади, кроме своих вещей, – произнес он, не обращая внимания на мой тон. – Для некоторых людей это гигантский шаг. Для тебя – ничто. Ты не связана имуществом.

– Да, это так, – согласилась я, а потом стала настаивать: что бы он ни думал по этому поводу, я приняла решение вступить в мир магов уже давно. – Как ты думаешь, почему я сижу здесь, если я еще не вступила в этот мир?

– Конечно же, ты вступила – телом, но не духом. Сейчас ты ждешь чего-то вроде карты, какого-то поддерживающего плана, чтобы принять окончательное решение. А пока ты будешь продолжать приспосабливаться к нему. Главная твоя проблема в том, что ты хочешь убедиться, что у мира магов есть что тебе предложить.

– А разве нет? – воскликнула я.

Исидоро Балтасар повернулся и с восторгом взглянул на меня.

– Да, у него есть нечто такое, что он может предложить. Это свобода. Однако нет никакой гарантии, что в достижении ее ты добьешься успеха. То же можно сказать и о любом из нас.

Я кивнула задумчиво, а потом спросила, как же мне поступить, чтобы убедить его, что я согласна вступить в мир магов.

– Тебе не надо убеждать меня. Ты должна убедить дух. Ты должна закрыть за собой дверь.

– Какую дверь?

– Ту, что ты все еще держишь открытой. Дверь, которая позволит выйти в случае, если тебе что-либо не понравится или не удовлетворит твоих ожиданий.

– Уж не считаешь ли ты, что я могу уйти?

Он посмотрел на меня с таинственным выражением, потом пожал плечами и голосом, который был ближе к шепоту, сказал:

– Это между тобой и духом.

– Но если ты сам веришь, что…

– Я ни во что не верю, – коротко оборвал он. – Ты пришла в этот мир тем же путем, что и любой другой. Это не есть действие какого-нибудь конкретного лица. И не будет чьим-либо действием, если ты или кто-нибудь другой решит покинуть его.

Я сконфуженно посмотрела на него:

– Но, конечно, ты попытаешься меня убедить… если я… – я запнулась.

Он тряхнул головой, прежде чем я закончила говорить.

– Я не стану убеждать тебя или кого-то другого. Не будет никакой силы в твоем решении, если тебя нужно поддерживать всякий раз, когда ты споткнешься или засомневаешься.

– Но кто поможет мне? – спросила я в растерянности.

– Я. Я твой слуга. – Он улыбнулся, но не цинично, а застенчиво и мило. – Но прежде всего я служу духу. Разница в том, чтобы быть не рабом, но слугой духа. Рабы не имеют выбора, у слуг он есть. Их выбор – служить безупречно.

– Моя помощь не в счет, – продолжал он. – Я не могу убедить тебя, и, конечно же, ты не можешь убедить меня или мир магов. Главная предпосылка этого мира – не делается ничего такого, что может быть расценено как полезное; разрешаются только стратегические действия. Именно этому учил меня Нагваль Хуан Матус, и это способ, которым я живу: маг практикует то, что проповедует. И еще: ничего не делается в практических целях. Когда ты станешь понимать и практиковать все это, ты закроешь за собой дверь.

Между нами установилось долгое молчание. Я крутилась на своей кровати. У меня в голове вертелись мысли. Возможно, никто из магов не поверит мне, но я действительно изменилась, хотя это изменение было почти незаметным вначале. Я обратила на него внимание, поскольку оно касалось наиболее сложной вещи, с которой сталкиваются почти все женщины: ревности и потребности все знать.

Мои приступы ревности были притворными – не всегда осознанные, они были все-таки чем-то вроде позы. Что-то во мне требовало, чтобы я ревновала ко всем другим женщинам в жизни Исидоро Балтасара. Но одновременно что-то во мне остро осознавало, что жизнь нового Нагваля не была жизнью обычного мужчины, не была она и жизнью мужчины, который может иметь много женщин. Наши отношения, если это можно так назвать, не походили ни на какие обычные формальные отношения, и не имело значения, какую форму я пыталась им придать. Для ощущения обладания и для того, чтобы ревновать, необходимо, чтобы эти чувства выражались, и не только у тебя самого, но и у партнера. А Исидоро Балтасар вообще не проявлял стремлений, желаний, чувств и эмоций обычного мужчины.

Мое желание знать все о жизни Исидоро Балтасара было непреодолимой потребностью; меня просто терзало то, что он никогда не позволял мне действительно проникнуть в свою личную жизнь. А еще – я ничего не делала для этого. Часто я напоминала себе, что было бы очень просто последить за ним или покопаться в его бумагах, чтобы понять раз и навсегда, кто же он на самом деле. Но я не могла. Что-то во мне знало, что я не смогу продолжать общаться с ним как раньше, если сделаю это. Меня останавливало то, что было более чем уважением к чужой собственности, это было доверие, которое он ко мне испытывал. Он предоставил мне полный доступ ко всему, что ему принадлежало, и это сделало его неприкосновенным не только на деле, но даже в моих мыслях.

Я беззвучно рассмеялась. Я поняла, что это стратегическое действие воина. Исидоро Балтасар ошибся. Он принял мои врожденные привычки – замкнутость и германскую ограниченность – за недостаток воинственности. Это уже не имело значения. Я знала, что наконец начала понимать и практиковать стратегию воина, хотя бы тогда, когда он был – не обязательно в студии, но был в Лос-Анджелесе. Однако в его отсутствие я часто начинала сомневаться, и когда это происходило, я обычно приходила спать в его студию.

Однажды ночью, когда я сунула свой ключ в замок, я вдруг ощутила, что чья-то рука схватила меня и втащила вовнутрь. Я завопила в ужасе.

– Что… что это… – произнесла я, заикаясь, когда рука, которая держала меня, резко отпустила. Пытаясь сохранить равновесие, я удержалась за стену. Сердце вырывалось из груди. – Флоринда! – Я ошеломленно уставилась на нее. На ней был длинный халат, собранный в талии. Ее волосы свободно ниспадали на спину. Мне стало интересно, реальна она или просто призрачное видение, обрамленное падающим из-за плеч тусклым светом. Я двинулась к ней и исподтишка дотронулась до ее рукава.

– Это ты, Флоринда? Или, может быть, я сновижу?

– Нет, это реальность, милая. Это действительно я.

– Как ты добралась сюда? Ты здесь одна? – Я хорошо понимала, что бесполезно спрашивать ее об этом. – Если бы я знала, что ты придешь, я бы раньше начала уборку, – произнесла я, пытаясь улыбнуться. Губы прилипли к зубам. – Я люблю убирать студию Исидоро Балтасара ночью. Я всегда убираю ночью.

Ничего не отвечая, Флоринда повернулась в профиль, так что свет бил ей в лицо. Опасная искра появилась в ее глазах.

– Я предупреждала тебя никогда не следовать ни за кем из нас и никогда не приходить без приглашения. Ты везучая, – сказала она. – Ты должна быть счастлива, что я, а не кто-нибудь другой втащил тебя сюда сегодня ночью.

– А кто еще мог втащить меня? – спросила я с показной храбростью, которой совершенно не ощущала.

Флоринда пристально посмотрела на меня еще мгновение, потом повернулась и, пожав плечами, сказала:

– Кто-нибудь, кто не обратил бы внимания, если бы ты умерла от страха. – Она слегка повернула голову, так что ее профиль четко проявился в призрачном свете. Она тихо смеялась и, взмахивая рукой в воздухе, как будто вытирая произнесенные только что слова, прошла через всю комнату на маленькую кухню. Казалось, она не шла, а скользила в каком-то замысловатом танце. От этого длинные черные волосы рассыпались у нее по спине, мерцая в неопределенном свете, как серебряная завеса.

Пытаясь имитировать ее изящную походку, я последовала за ней.

– У меня есть ключ, ты знаешь, – сказала я. – Я прихожу сюда в любой день и в любое время с тех пор, как мы вернулись из Соноры. На самом деле я практически живу здесь.

– Разве Исидоро Балтасар не просил тебя не приходить сюда, когда он в Мексике? – Флоринда говорила ровным тоном. Она не обвиняла меня, я это чувствовала.

– Может быть, он и упоминал что-нибудь в этом роде, – заметила я с показным безразличием. Видя, что она нахмурилась, я почувствовала необходимость защититься. Я сказала ей, что часто бываю здесь одна, и мне кажется, что не существует особого различия, в пяти ли милях отсюда Исидоро Балтасар или в ста. Ободряемая ее повторяющимися кивками, я сообщила по секрету: кроме того что выполняю здесь учебные задания, я часами разбираю книги в стопках. Я распределила их по авторам и по тематике.

– Некоторые книги совсем новые, и страницы в них все еще не разрезаны, – рассказывала я. – Я отложила их. Фактически это то, зачем я пришла сюда сегодня.

– В три часа утра? – удивилась Флоринда.

Заливаясь краской от смущения, я кивнула.

– Нужно разрезать еще очень много страниц. Такую работу можно делать целую вечность, так как нужно быть очень внимательной, чтобы не повредить страницы. Однако эта работа успокаивает и помогает мне уснуть.

– Удивительно, – тихо проговорила Флоринда.

Воодушевленная ее явным одобрением, я продолжала:

– Я уверена, ты можешь понять, что дает мне пребывание здесь, – сказала я. – В этой квартире я чувствую себя обособленной от моей старой жизни, от всего и всех, кроме Исидоро Балтасара и его магического мира. Даже сам воздух наполняет меня ощущением полной изолированности. – Я вздохнула длинно и громко. – Здесь я никогда не чувствую себя одиноко. Что-то в атмосфере этого дома напоминает мне дом магов. Та самая прохлада и исходящий от стен недостаток чувств, который я тогда в первый раз нашла таким тревожным. Но это именно то отсутствие тепла, та изолированность, которую я ищу и днем, и ночью. Мне кажется, именно она меня чудесно успокаивает. Она дает мне силу.

– Невероятно, – прошептала Флоринда, как бы не веря, и поставила чайник в раковину. Она сказала что-то, чего я не расслышала из-за шума воды, потом поставила наполненный чайник на плиту.

– Я счастлива, что ты именно так чувствуешь себя в этом доме, – сказала она, драматически вздыхая. – Ты, должно быть, ощущаешь безопасность в этом маленьком гнезде от знания того, что у тебя есть партнер. – Она добавила самым шутливым тоном, что мне нужно делать все, чтобы Исидоро Балтасар был счастлив, включая занятия любовью, которые она описала с устрашающей прямотой.

Я уставилась на нее, разинув рот, ошеломленная тем, что слышу такие вещи. С уверенностью и сноровкой того, кто хорошо знаком со странной обстановкой кухни, она достала две кружки, мой личный чайник для заварки и пакет шоколадного печенья, который я прятала в кухонном шкафчике за толстыми томами немецкого и французского словарей.

Улыбаясь, Флоринда повернулась ко мне и неожиданно спросила:

– Кого ты надеялась встретить здесь сегодня?

– Не тебя! – выкрикнула я, слишком поздно понимая, что такой ответ выдает меня с головой. Я пустилась в длительные и подробные разъяснения, почему я верила, что могла найти здесь если не всех, то хотя бы одну из молодых женщин.

– Они пересекут твой путь, когда наступит время, – сказала Флоринда. – Тебе не нужно ускорять встречу с ними.

Прежде чем понять, что я несу, я обнаружила, что обвиняю ее, Мариано Аурелиано и Исидоро Балтасара в моей неосведомленности. Я сказала ей, что непрактично – скорее даже невозможно – полагать, что мне нужно ждать, пока какие-то неизвестные женщины пересекут мой путь, и верить, что я смогу узнать их по чему-то столь непостижимому, как их внутренний свет. Как обычно, чем больше я жаловалась, тем лучше себя чувствовала.

Флоринда не обращала на меня внимания.

– Одна, две полных ложки и одна для чайника, – произнесла она нараспев с преувеличенным британским акцентом, как будто распределяла чай. Затем самым небрежным тоном заметила, что для меня очень своенравно и непрактично относиться к Исидоро Балтасару как к мужчине, и даже думать об этом.

– Что ты имеешь в виду, я не понимаю, – сказала я, защищаясь.

Она пристально смотрела на меня, пока я не покраснела.

– Ты точно знаешь, что я имею в виду, – заметила она, потом налила чай в кружки. Быстрым движением подбородка она указала, какую из двух я должна взять. С пакетом печенья в руке она села на кровать Исидоро Балтасара, ту, которая была ближе всего к кухне. Медленно, маленькими глотками она пила чай. Я села рядом с ней и тоже стала пить чай.

– Ты не изменилась совсем, – внезапно сказала она.

– Об этом уже очень много раз говорил мне Исидоро Балтасар несколько дней назад, – резко ответила я. – Я же все равно знаю, что очень изменилась.

Я сказала ей, что мой мир вывернулся наизнанку после возвращения из Соноры. Очень длинно я описала ей то, как нашла новую квартиру, как переехала, оставив все, что имела. Она ничего не говорила, только кивала, но сидела тихо и была неподвижна, как статуя.

– На самом деле не очень большая заслуга то, что я отказалась от рутины или стала сдержанней, – уступила я, нервно смеясь и запинаясь из-за ее молчания. – Любой в близком контакте с Исидоро Балтасаром забудет, что существуют границы между ночью и днем, между буднями и праздниками. – Я взглянула в ее сторону, довольная своими словами. – Время только протекает и дает путь…

Пораженная странной мыслью, я не смогла закончить фразу. Никто на моей памяти никогда не говорил мне об отказе от рутины или о том, чтобы стать сдержанной. Я внимательно посмотрела на Флоринду, потом мой взгляд невольно отпрянул. Она ли это сделала? – спросила себя я. Откуда у меня взялись эти мысли? И еще сильнее озадачивало то, что я знала смысл этих слов.

– Должно быть, это знак: что-то в тебе близко к тому, чтобы вырваться, – сказала Флоринда, как если бы следовала за ходом моих мыслей. Она продолжала говорить, что все, что бы я ни делала так успешно в сновидении, не наполняло мои часы бодрствования необходимой твердостью, самодисциплиной, необходимой для жизни в мире магов.

– Я никогда не делала ничего подобного в своей жизни, – сказала я. – Дай мне передышку. Для меня это все слишком ново.

– Конечно, – с готовностью согласилась она.

Положив голову на подушку, Флоринда закрыла глаза. Она молчала очень долго, и мне казалось, что она уснула, поэтому я вздрогнула, когда услышала:

– Настоящее изменение – это не изменение настроения, или отношения, или внешности. Настоящее изменение заключается в полной трансформации себя.

Видя, что я готова возразить ей, она прижала пальцы к моим губам и прибавила:

– То изменение, о котором я говорю, не может произойти в три месяца, или за год, или за десять лет. Оно требует всей жизни. – Она сказала, что чрезвычайно трудно стать чем-то другим, чем уже сформировавшийся человек.

– Мир магов – это сон, миф, но он реален, как и повседневный мир, – продолжала Флоринда. – В порядке постижения и функционирования в мире магов мы должны сбросить повседневную маску, которая надета на наши лица со дня рождения, и надеть другую маску – маску, которая позволит нам видеть себя и свое окружение таким, каким оно действительно является: захватывающими дух событиями, которые освещают наше мимолетное существование лишь однажды и никогда больше не повторяются.

– Ты сама должна будешь создать эту маску. – Она поудобнее устроилась на кровати и, обхватив ладонями кружку, которую я наполнила снова, делала шумные маленькие глотки.

– Как я могу сделать эту маску? – спросила я.

– Насновидев свое Второе Я, – пробормотала она. – И конечно же, не только приобретением нового адреса, новой одежды, новых книг. – Она посмотрела внимательно в мою сторону и улыбнулась с издевкой. – И конечно же, не верой в то, что у тебя появился новый мужчина.

Прежде чем я смогла отвергнуть ее грубое обвинение, она сказала, что внешне я текучее существо, способное двигаться с большой скоростью. Но внутри я неподатливая и застывшая. Как и Исидоро Балтасар, она тоже напомнила о том, что для меня было ошибкой верить, что переезд в новую квартиру и обязательный отказ от всего, что я имела, был изменением.

Я наклонила голову, соглашаясь с ее критикой. У меня всегда было стремление избавиться от вещей. И, как она подчеркнула, это было, по существу, внутреннее побуждение. К огромному огорчению моих родителей, я периодически избавлялась от одежды и игрушек с самого раннего детства. Радость при виде комнаты и шкафов, аккуратно убранных и практически пустых, для меня превышала радость обладания вещами.

Иногда мое побуждение было таким всеобъемлющим, что я прореживала даже одежду моих родителей и братьев. Едва ли кто-нибудь в детстве обсуждал со мной эти вопросы, но я всегда была убеждена, что нужно избавляться от вещей, которые некоторое время не носишь. Несколько раз вся моя семья оказывалась во внезапном и полном замешательстве, когда отец ходил из комнаты в комнату, открывая шкафы и вопя в поисках нужной ему рубашки и пары брюк.

Флоринда засмеялась, затем встала и подошла к окну, выходящему на аллею. Она смотрела на черные шторы, как если бы могла видеть сквозь них. Взглянув назад через плечо, она сказала, что для женщины намного проще, чем для мужчины, разорвать связь с семьей и с прошлым.

– Женщина, – напомнила она, – обычно не в счет. Это дает женщине прекрасную возможность быть текучей. К сожалению, женщины очень редко используют это преимущество. – Она прошлась по комнате, ее рука коснулась большого металлического бюро и моего столика. – Самая сложная вещь, которую нужно понять о мире магов, это то, что он предлагает полную свободу.

Она повернулась, чтобы видеть меня, и тихо добавила:

– Но свобода не дается даром.

– Чего же стоит свобода?

– Свобода будет стоить тебе твоей маски, – сказала она. – Маски, ощущать которую так удобно. И ее так трудно снять не потому, что она идет тебе так уж хорошо, но потому, что она на тебе очень долгое время.

Она перестала шагать по комнате и остановилась перед моим маленьким столом.

– Знаешь ли ты, что такое свобода? – риторически спросила она. – Свобода – это полное отсутствие интереса к себе, – произнесла она, садясь рядом со мной на кровати. – И лучший способ перестать быть озабоченной самой собой – это заботиться о других.

– Я забочусь, – уверила я ее. – Я постоянно думаю об Исидоро Балтасаре и о его женщинах.

– Я уверена, что это так, – охотно согласилась Флоринда. Она встряхнула головой и зевнула. – Сейчас самое время для тебя начать создавать новую маску. Маску, которая не будет иметь ничьего отпечатка, кроме твоего собственного. Она должна быть высечена в одиночестве. Иначе она не подойдет тебе. Иначе всегда будут времена, когда маска будет казаться слишком тесной, слишком свободной, слишком теплой, слишком холодной… – Ее голос звучал так, как будто она продолжала перечисление самых невиданных неудобств.

Последовало длительное молчание, и тем же сонным голосом она сказала:

– Выбрать мир магов – это не в смысле разговоров, как у тебя. Нужно действовать в этом мире. В твоем случае ты должна сновидеть. Занималась ли ты сновидением после возвращения?

Будучи в очень мрачном настроении, я призналась, что не делала этого.

– Тогда ты еще не приняла своего решения, – строго произнесла она. – Ты не высекаешь новую маску. Ты не сновидишь свое Второе Я.

Маги окружают свой мир своей исключительной безупречностью. – Ясный блеск появился в ее глазах, когда она добавила: – Маги не заинтересованы обращать кого-либо на свои пути. Среди магов нет гуру или мудрецов – только Нагвали. Они лидеры не потому, что знают больше или каким-то образом лучшие маги, но просто потому, что у них больше энергии. Я имею в виду не обязательно физическую силу, – смягчилась она, – но особую конфигурацию их сущности, которая позволяет им помогать другим изменять уровни осознания.

– Если маги не заинтересованы в обращении кого бы то ни было на свои пути, почему тогда Исидоро Балтасар – ученик старого Нагваля? – прервала я ее.

– Исидоро Балтасар вступил в мир магов тем же путем, что и ты, – сказала она. – Что бы там ни было, но он попал в ситуацию, когда Мариано Аурелиано не мог его проигнорировать. Его долгом было учить Исидоро Балтасара всему, что он знает о мире магов.

Она сообщила, что никто не искал ни Исидоро Балтасара, ни меня. Что бы ни привело нас в их мир – это не имело ничего общего с чьим-либо действием или желанием.

– Никто из нас ничего не станет делать, чтобы удерживать тебя против твоей воли в этом волшебном мире, – сказала она, улыбаясь. – И все же мы будем делать различные вообразимые и невообразимые вещи, чтобы помочь тебе остаться в нем.

Флоринда отвернулась в сторону, как будто хотела спрятать от меня свое лицо. Мгновение спустя она посмотрела через плечо. Что-то холодное и беспристрастное появилось в ее глазах, и смена выражения была настолько заметной, что я испугалась. Инстинктивно я отодвинулась от нее.

– Единственная вещь, которую я не могу и не желаю делать, как и Исидоро Балтасар, это помогать тебе быть старой уродкой, алчной, во всем потакающей себе. Это было бы искажением.

Чтобы смягчить обиду, она крепко обняла меня за плечи.

– Я скажу, что тебе нужно, – прошептала она, когда молчание затянулось так надолго, что казалось, она забыла, что собиралась сказать.

– Тебе нужен хороший ночной сон, – наконец пробормотала она.

– Я совсем не устала, – возразила я. Я ответила автоматически и сразу ощутила, что большинство моих ответов противоречили тому, о чем шла речь. Считать себя правой было для меня вопросом принципа.

Флоринда мягко засмеялась, затем снова обняла меня.

– Не будь настолько немкой, – пробормотала она. – И не надейся, что все будет для тебя расшифровано понятно и точно. – Она добавила, что в мире магов нет ничего понятного и точного; наоборот, вещи раскрывают свою сущность медленно и неопределенно. – Исидоро Балтасар поможет тебе, – уверила она меня. – Но запомни: он не будет помогать тебе таким способом, какого ты от него ожидаешь.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я, высвобождаясь из ее рук, чтобы можно было видеть ее лицо.

– Он не скажет тебе то, что ты хочешь услышать. Он не скажет тебе, как себя вести, потому что, как ты уже знаешь, не существует ни правил, ни руководств в магическом мире. – Она радостно смеялась, кажется, получая удовольствие от моего растущего разочарования. – Всегда помни, существует только импровизация, – добавила она, потом, широко зевнув, растянулась на кровати во весь рост и взяла одно из одеял, сложенных аккуратной стопкой на полу. Прежде чем укрыться, она приподнялась на локте и приблизила ко мне лицо. Что-то гипнотическое было в ее сонном голосе, когда она посоветовала мне всегда иметь в виду, что я следую тому же пути воина, что и Исидоро Балтасар.

Она закрыла глаза и слабым, еле слышным голосом произнесла:

– Никогда не теряй мысли о нем. Его действия поведут тебя так искусно, что ты даже не заметишь этого. Он несравненный и безупречный воин.

Я быстро схватила ее за руку, боясь, что она уснет прежде, чем закончит говорить.

Не открывая глаз, Флоринда сказала: