Текст книги "Наша жизнь с г-м Гурджиевым"

События препятствовали нашей встрече с г-ном Гурджиевым вплоть до 28 августа 1917 года, когда мы увиделись в Ессентуках на Кавказе. После того, как мы покинули его в феврале, мы поехали в Киев, чтобы повидать мою сестру перед отъездом на фронт. На следующее утро была общая забастовка: не было ни поездов, ни электричества, ни газет, ничего! Около шести дней мы ничего не знали о происходящем. Наконец, появились газеты, и мы узнали, что царь отрёкся от престола, и сейчас у нас Временное правительство, возглавляемое Александром Керенским.

Слишком долго описывать всё то, что произошло в течение этих месяцев с февраля по август; но через все события красной нитью протягивалось моё стремление добраться до г-на Гурджиева. Были разные сложные обстоятельства; но ясно то, что именно из-за препятствий мы с женой смогли, наконец, присоединиться к нему на Кавказе.

Мятеж солдат, угрожающий моей жизни, привёл к тому, что меня отправили в Санкт-Петербург. К тому времени город уже стал центром революции, и мне нужно было найти способ его покинуть. Поскольку я думал только о том, чтобы поехать туда, где находится г-н Гурджиев – на Кавказ – мне пришла в голову идея получить разрешение на выезд в Ростов-на-Дону, так как революция ещё не затронула юг России. Там я мог продолжить работу над моими военными изобретениями, одно из которых уже было принято армией. Получить назначение конкретно в это место было маловероятным, но мне помогли судьба или случай; это было похоже на сказку. Я встретил на улице одного из моих родственников. Когда он меня спросил, что я делаю в Санкт-Петербурге, я рассказал ему свою историю, и поскольку он был адъютантом одного из великих князей, ответственного за артиллерию, уже на следующее утро у меня были все необходимые документы.

Мы хотели сесть на первый же поезд, отправляющийся на Кавказ. Мои пять старых русских дорожных сундуков уже были упакованы. С помощью ординарца моего мужа Осипа и швейцара моего отца мы поехали на пяти дрожках прямо к Николаевскому вокзалу. На вокзале были разруха и беспорядок. Везде свалены чемоданы. Осипу пришлось передать наш багаж носильщикам, но он смог найти для нас купе первого класса. Наша горничная Марфуша, жена Осипа, поехала вместе с нами в Ессентуки. Осип с их двумя детьми отправлялся в Москву, чтобы сдать на хранение наше наиболее драгоценное столовое серебро в московский Исторический музей, директором которого был наш друг. Оттуда Осип должен был поехать в наше поместье, где дети останутся с его матерью, а сам он позже присоединится к нам.

Мы сразу же выехали, но вместо того, чтобы поехать в Ростов, направились прямо в Ессентуки. На следующее утро после нашего отъезда в дом моих родителей пришли солдаты, чтобы арестовать моего мужа!

II
Ессентуки: первая экспедиция

Около восьми часов вечера, когда стемнело, мы прибыли в Ессентуки. К нашему ужасу, только два из наших пяти сундуков прибыли на место. Остальные были украдены в дороге, и мы их так и не нашли. В момент прибытия у нас не было времени ни думать, ни заниматься поисками. Мы погрузили остатки багажа в две коляски и поехали с Марфушей к маленькому дому, где позвонили в звонок на воротах. Нам открыл мужчина, одетый в подпоясанную простую русскую рубаху и потёртое пальто, небритый и воняющий потом, как рабочий. Было очень сложно узнать в нём неизменно изящного и элегантного Захарова.

Г-н Гурджиев вышел и поприветствовал нас. Он попросил Захарова отнести наши вещи в соседний дом, где для нас была приготовлена комната. Потом, очень добрым голосом, он пригласил нас войти. Мы вошли в просторную комнату, где мужчины и женщины сидели за обеденным столом без скатерти. На нём были только пустые чайные чашки и масляная лампа – из-за войны не было электричества. У женщин на головах были повязаны платки, как у крестьянок. Жена позже сказала мне, что это напомнило ей сцену из пьесы Горького «На дне».

Г-н Гурджиев попросил свою жену, Юлию Осиповну Островскую, принести нам чего-нибудь поесть, и она отправилась на кухню. Она была высокой, весьма хорошо сложенной, очень красивой женщиной – но совсем не такой, как те женщины из высшего общества, кто привычно интересуются новыми философскими учениями. По нашему первому впечатлению казалось, что она довольно далека от дел своего мужа. Позже мы смогли убедиться, насколько глубоко и серьёзно она дорожит Работой г-на Гурджиева. Мы искренне полюбили её, а она увидела в нас настоящих друзей и будущих учеников г-на Гурджиева. Намного позже наши пути провели нас через совместные испытания, сделавшие нас ближе и сформировавшие внутреннюю связь, которую не могли разорвать каждодневные перипетии.

Вошли доктор Шернвалл, его жена Елизавета Георгиевна и Успенские с Леночкой – дочерью г-жи Успенской от первого брака. Когда вернулся Захаров, г-н Гурджиев повернулся к нему и особо сладким голосом произнёс: «Андреич, а теперь самоварчик». Позже мы узнали, что Захаров должен был ставить самоварчик много раз в день, и это было очень хлопотным делом. Мелкие щепки и кусочки угля, которые подкладывались снизу, плохо загорались; их нужно было раздувать, и если отвлечься в этот момент, то огонь гас, и нужно было начинать всё сначала.

Вскоре вернулась жена г-на Гурджиева с кое-какой едой. Появился Захаров с самоваром, и мы все пили настоящий китайский чай. Тогда г-н Гурджиев сказал: «А сейчас, Андреич, на место!» Захаров ушёл в угол и встал там на колени. Моя жена озабоченно спросила: «Что вы делаете? Зачем?» «Какое вам до этого дело?» – рявкнул Захаров грубым голосом. Все взорвались смехом. Оказалось, что это было упражнение, специально придуманное г-ном Гурджиевым для Захарова, который по своей натуре был очень мягким и деликатным человеком. Он совершенно не мог быть суровым, когда это бывало необходимо, или властно крикнуть с подходящей резкостью, или повысить голос, возражая, когда ему неприятно. Он выполнял это упражнение почти каждый день. «Идите, присядьте и отдохните», – сказал г-н Гурджиев.

Когда все закончили пить чай, г-н Гурджиев к нашему великому удивлению неожиданно приказал: «Уберите стол и постройтесь». В одну секунду стол исчез, и все выстроились в один ряд в середине комнаты. «Марш!» – скомандовал г-н Гурджиев, и все начали маршировать, поворачиваться, бегать, и делать всевозможные упражнения. Это продолжалось довольно долго. Наконец, он сказал всем отдохнуть.

Во время предшествовавшего чаепития г-н Гурджиев заметил, что я взял два кусочка сахара, и сказал мне: «Вы не должны есть сладкое, иначе у вас будет сахарная болезнь». Он точно говорил не о диабете, но было правдой то, что я был довольно полным, и сладости, которые я любил, не шли мне на пользу. Причина, по которой он запретил мне их есть, была в том, чтобы разжечь внутреннюю борьбу с сильной привычкой. Г-н Гурджиев часто давал это упражнение – борьбу с привычками – тем, кто только начинает работу над собой.

Мы устали от путешествия, поэтому на следующий день проснулись поздно. Мы долго обсуждали наши впечатления от предыдущего вечера. Мы ещё мало что понимали, и ничего экстраординарного не происходило, но мы оба ощутили, что столкнулись с настоящей наглядной внутренней работой.

Вечером г-н Гурджиев взял нас с женой с собой на прогулку. Мы пошли длинным путём в город, чтобы купить кулич. Когда мы возвращались, г-н Гурджиев начал убыстрять свой шаг, всё время ускоряясь. В конце концов, мы уже практически бежали. Мы старались не отставать и пробежали некоторое расстояние. Мы знали, что он нас проверяет, наблюдая, что мы можем выдержать, и как мы это сделаем.

Вернувшись домой, г-н Гурджиев заставил всех нас повторять жесты и гримасы, которые делал он. Неожиданно он крикнул «Стоп!» и все замерли с той гримасой, которую он изображал в данный момент. Моя жена и я тогда ещё не знали об этом «стоп-упражнений» и других его видах, но мы тоже остановились. Г-н Гурджиев обратил моё внимание на то, как моя жена удерживает выражение своего лица, не думая о том, насколько уродливо она выглядит.

Вечером немного поговорили о намерении г-на Гурджиева ехать в Персию, и о том, что он будет зарабатывать необходимые деньги, «дробя камни для дороги». Это очень нас обеспокоило. Персия?.. Как мог я, офицер, поехать туда в военное время? Это будет означать, что я дезертировал… На следующее утро, на третий день после нашего прибытия в Ессентуки, г-н Гурджиев объявил, что мы этим вечером едем в Персию. И ни слова о том, как именно, или о каких-то деталях!

Мы приехали для того, чтобы быть с г-ном Гурджиевым, несмотря ни на какие трудности. Сейчас беспокойство, сомнения, неопределённость будущего породили множество вопросов. Что нам делать? В довершение всего нам нужно было заботиться о нашей верной Марфуше и её муже. Я сказал Осипу присоединиться к нам в Ессентуках после того, как он отдаст на хранение наши ценности – мы полагали, что это ещё возможно – и договорится со своей матерью, чтобы она позаботилась об их детях.

Однако через несколько часов мы узнали, что г-н Гурджиев, его жена и Захаров на следующее утро поедут только в Туапсе, на побережье Чёрного моря. Он сказал нам, что если мы хотим, мы можем поехать вместе с ним. Без колебаний мы решили ехать и оставаться с ним так долго, сколько возможно. Позже мы поняли, что поступили правильно. Путешествие в Туапсе было первым «верстовым столбом», как выразился г-н Гурджиев.

Мы послали Осипу приказ оставаться в нашем поместье до дальнейших указаний, и на следующий день с Марфушей и всеми нашими вещами мы сели в поезд на Туапсе, где поселились в маленькой гостинице. На следующее утро мы пошли встретиться с г-ном Гурджиевым в его гостиницу. Он лежал на кровати, покрытой ковром. Также с ним в комнате были его жена, Захаров и дочка г-жи Успенской, Леночка. Никто не разговаривал. Мы сели, и тоже сохраняли молчание. Была тяжёлая подавляющая атмосфера, когда не знаешь, как быть. Г-н Гурджиев несомненно знал, как создать такую атмосферу… Наконец, я не смог её больше терпеть и спросил его про планы относительно Персии, и как мы сможем туда за ним последовать.

«Поскольку у меня нет денег, чтобы добраться туда обычным способом, – ответил он, – я заключу контракт на дробление камней для дороги. Я вам уже это говорил. Это самая отвратительная работа. Это невозможно для вас, потому что после рабочего дня женщины должны будут вымыть ноги рабочих, к примеру, ноги Захарова будут вонять очень плохо. Леночка – хорошо, она сможет это сделать, но ваша жена не сможет». Снова опустилась тяжёлая тишина, и это давление продолжалось почти весь день. Моя жена была в отчаянии. Она обвинила меня в том, что я неправильно разговаривал с г-ном Гурджиевым и не осознавал нашей опасной позиции – мои военные бумаги не были в порядке, поскольку мы поехали прямо в Ессентуки, не заезжая в Ростов. На следующий день она осталась в гостинице, сказав, что не хочет идти со мной и снова видеть г-на Гурджиева.

Тем не менее, напряжение ослабло, когда г-н Гурджиев сказал мне: «Я знаю, что вы должны ехать в Ростов за вашими бумагами, и возможно, когда вы вернётесь, я ещё не уеду в Персию».

Итак, мы с женой первым же поездом отправились в Ростов. Так случилось, что офицером, командующим военным гарнизоном, был мой бывший учитель, Чернояров, который очень меня любил. Без промедления мои бумаги были подписаны, и мне дали отпуск ещё на две недели. На следующий день мы уже снова были в Туапсе с г-ном Гурджиевым.

За время нашего отсутствия г-н Гурджиев купил двух молодых чёрных лошадей и линейку, четырёхколёсную повозку со скамейками спина к спине, установленными посередине, и местом кучера напротив.

Вечером мы вместе с ним, его женой и Захаровым отправились на холмы испытать её. После этого он сказал, что если мы хотим, мы можем сопровождать его в путешествии, но каждый может взять с собой только самые необходимые вещи – один чемодан на человека – нужно быть готовым отправиться в следующее воскресенье. Мы немедленно решили ехать, оставив остальные наши вещи в гостинице с Марфушей.

Когда настало воскресенье, мы узнали, что Шернваллы, Алексей Яковлевич Рахмилевич и Леночка тоже едут с нами. Рахмилевич был известный юрист и один из самых первых учеников г-на Гурджиева. Г-н Гурджиев сказал нам, что мы пообедаем в ресторане, а потом выдвинемся в направлении Сочи на восток по побережью Чёрного моря. Весь багаж был погружен на линейку, и вскоре эта куча чемоданов достигла трёх футов высоты, таким образом, ни для кого не осталось места, кроме кучера – самого г-на Гурджиева. Он посадил Захарова сверху на багаж, остальные должны были идти пешком, придерживаясь самого короткого маршрута через горы, потому что главная дорога на побережье была слишком длинной и извилистой. Потом мы должны были ждать остальных в том месте, где короткая дорога пересекает главный путь. Поскольку жена г-на Гурджиева шла с нами, моя жена была уверена, что он не «просто бросит нас» в дороге. У неё ещё не было полного доверия к г-ну Гурджиеву, но она хотела следовать за ним так долго, сколько сможет, потому что всё, что она слышала из его разговоров, очень её интересовало.

Длина короткого пути оказалась намного больше, чем мы ожидали. Было тяжело взбираться наверх и очень жарко. Ни я, ни моя жена не были готовы к такому путешествию, и наша неподходящая одежда делала его ещё сложнее. Моя жена была обута в модные туфли на высоком каблуке, с обильной шнуровкой, а на мне была моя офицерская форма с широкими брюками в казацком стиле, стянутыми на лодыжках, и высокие сапоги, более подходящие для верховой езды.

Наконец, на пересечении дорог мы нашли гостиницу, старую и далеко не чистую. Мы устали и очень хотели пить, поэтому мы вошли, чтобы выпить чаю. Было уже темно, а г-на Гурджиева всё не было. К счастью, у нас были деньги, поэтому мы могли остаться на ночь, если это было бы нужно.

Наконец, прибыли г-н Гурджиев и Захаров. Мы все немного поели и надеялись поспать, но г-н Гурджиев сказал: «Ночь так прекрасна, светит луна. Не лучше ли продолжить?» Итак, мы пошли дальше.

Теперь начались настоящие усилия.

Г-н Гурджиев сказал нам только, что он хочет покрыть длинную дистанцию, но куда и насколько далеко – ни слова.

Мои ноги опухли и покрылись ранами. У моей жены появились волдыри от её обуви на высоком каблуке ещё до того, как мы добрались до гостиницы, и её ноги ужасно болели. Но мы всё ещё хотели идти.

Мы шли через удивительно красивые места. Дорога обвивала горные склоны со старыми деревьями. Светила полная луна, и при некоторых поворотах дороги мы могли бросить взгляд на море, блестящее в лунном свете. Мы шли дальше и дальше, следуя рядом с линейкой.

Было уже около двух часов ночи, а мы выступили в два часа пополудни. Г-н Гурджиев сказал: «А теперь поищем место для ночлега». Но каждый раз, когда появлялось подходящее место, он понукал лошадей, и мы должны были догонять линейку. Гораздо позже мы подошли к маленькому неровному участку, где груды камней были окружены низкорослым кустарником. Здесь, наконец, г-н Гурджиев остановился и сказал нам распрячь коней. Мы набрали из придорожного родника воды в вёдра для лошадей и в котелок, чтобы сделать себе чай. Но нужно было развести огонь для чая, а для этого – найти дрова. Начинался дождь, и чтобы найти сухой хворост, нам нужно было побороться в темноте с колючим кустарником. Это было настоящее испытание на выносливость. Но наконец, огонь бы зажжён, чай готов, и все мы получили по чашке и по куску хлеба. Я должен был пить свой чай без сахара, а я ведь любил его очень сладким.

После чая г-н Гурджиев сказал нам идти спать. Но где же лечь? Иного места, кроме как на камнях, не было. Тогда он сказал мне: «А вы, Фома, будете часовым в эту ночь». Таким образом, я даже не сомкнул глаз. Конечно же, от этой ночи оставалось совсем немного. С рассветом г-н Гурджиев поднялся и позвал: «Подъём! Сегодня нам предстоит долгий путь!»

Мы запаковали частично открытый багаж, запрягли лошадей и снова пустились в путь. Моя жена не смогла надеть свои туфли, потому что её ноги кровоточили и опухли. Она привязала к ногам кусочки картона, чтобы сделать сандалии, но, конечно же, это было ненадолго, поэтому ей пришлось идти босиком.

Меня ожидал другой сюрприз: поскольку я не спал всю ночь, г-н Гурджиев оказал мне особую любезность и предложил отдохнуть, сидя верхом на багаже. День был жаркий, солнце начало припекать, и после бессонной ночи мне было очень тяжело держать глаза открытыми, но если бы я закрыл их хоть на мгновение, я тут же слетел бы с линейки. На ходу было бы гораздо легче побороть желание спать. Г-н Гурджиев прекрасно это знал и попросил меня сделать сверхусилие. И я пытался сделать такое усилие. Я почувствовал, что всё, что уже произошло и что ещё произойдёт, похоже на сказку, в которой нужно сделать почти невозможное для того, чтобы достичь цели. Но такое может произойти только с маленькой группой людей под руководством г-на Гурджиева – настоящего учителя.

Куда мы сейчас идём? Было сказано, что в Персию… и мы так и думали.

Наконец, г-н Гурджиев сжалился надо мной и сказал мне идти пешком. Мои военные брюки уже натёрли мне ноги, почти содрав с них кожу, а ступни болели в неподходящей обуви.

Был полдень, и мы пересекали длинную деревню Лазаревское с беспорядочно разбросанными домиками. Г-н Гурджиев сказал своей жене и Захарову взять большой глиняный горшок с крышкой и пойти в гостиницу принести что-нибудь поесть. Остальные должны были продолжать путь. Вскоре они нас догнали, и мы остановились на чудесном маленьком лугу, покрытом шёлковой зелёной травой и тенистыми деревьями. Неподалёку протекал горный родник. Мы распрягли лошадей, накормили и напоили их, сами с удовольствием напились родниковой воды и сели на одеяла. Потом последовала еда в глиняном горшке. Это была баранина с зелёной фасолью, и мы могли брать столько, сколько захотим.

Теперь г-н Гурджиев сказал нам, что мы можем отдыхать. Мы легли и тут же провалились в сон. Что это был за сон! За остаток нашего пути в тот день мы вовсе не устали.

Мы остановились на ночь рядом с небольшой деревней в маленьком ущелье, окружённым с трёх сторон большими деревьями и непроходимым кустарником. Мы увидели, что там были яблони – остатки поселений древних черкесов, независимых племён, которые приняли ислам и занимали эту часть Кавказа[6]6
  Для того, чтобы не подчиняться русским, которые захватили их территорию в 1864 году, черкесы сотнями тысяч пустились в массовую миграцию в направлении Турции. Только половина выжила и достигла своего места назначения, а исконно принадлежащие им земли оставались почти незаселёнными с того времени.


[Закрыть].

Мы сразу же развели огонь и собрали достаточно хвороста, чтобы поддерживать его всю ночь. После чая и еды мы решили смотреть за огнём по очереди, потому что в окрестных лесах были волки, шакалы и медведи. Все приготовились спать, кроме Захарова, дежурившего первым. Мы расстелили свои тоненькие матрасы под деревьями и легли. Как была красива эта ночь, тёмная, как бывает только на юге! Звёзды были больше и ярче, чем мы когда-либо видели.

Кавказ… волки и шакалы… ничего не зная о том, что произойдёт дальше, мы, тем не менее, странным образом были счастливы, так, как не могли представить себе ранее.

В течение ночи мы видели отблески в глазах зверей, и слышали их вой. Если бы у нас не было огня, они бы легко съели наших лошадей. Утром нам сказали, что этой ночью волки убили корову из деревни, когда она вышла в поле.

Одна из наших лошадей доставляла нам много хлопот. Она ела слишком много травы, болезненно раздувавшей ей живот. В таких случаях нужно было скакать на больной лошади несколько вёрст галопом взад и вперёд, освобождая её от газов. Захаров должен был делать это без седла во время своего дежурства.

Перед восходом подошла очередь дежурства моей жены, а после неё дежурил сам г-н Гурджиев. Я тогда уже встал и помню мягкость в его голосе, когда он поприветствовал её: «Доброе утро, джан» («дорогая» по-армянски). Он, очевидно, хотел поддержать её в этой ужасно неизвестной ситуации.

Когда солнце встало, мы были готовы выступить. На этот раз г-н Гурджиев всех усадил сверху на багаж, и мы медленно поехали. Около полудня мы добрались до заброшенной почтовой станции. В этом месте до сих пор ещё не было железной дороги, поэтому путешествовали на почтовых лошадях. После революции здесь не осталось никакой организации, только пустые здания. Это строение было добротным крестьянским домом с конюшней для лошадей. Деревья в саду были увешаны спелым инжиром. Мы остановились там на два дня и по-настоящему отдохнули.

Здесь я хотел бы подчеркнуть некоторые моменты. Г-н Гурджиев требовал от нас очень больших усилий. Они были особенно сложными, потому что мы не знали, когда это закончится. Мы страдали и были бы очень счастливы отдохнуть. Но в нас не было протеста, потому что по-настоящему мы хотели только одного – следовать за г-ном Гурджиевым. Из-за этого всё другое казалось неважным.

Неожиданное погружение человека в Работу целиком было очень характерно для г-на Гурджиева. Во время нашей остановки в почтовом доме мы хорошо спали, даже дремали после обеда, у нас была чудесная еда и вино, купленное в ближайшем поместье. Однажды я ходил туда с г-ном Гурджиевым. На обратном пути мы присели возле дороги, и он сказал: «Когда я работаю с учениками, то похож на кучера. Если лошадь идёт послушно по дороге, я ослабляю поводья. Если она идёт вправо ко рву, я тяну левый повод, если она идёт влево на склон холма, я тяну вправо».

Я придал этим его словам большое значение, потому что казалось, что они воплощают в себе самую суть его работы с нами.

Спустя два дня отдыха мы снова пустились в путь. Дорога становилась всё более и более гористой. Несколько раз г-н Гурджиев просил Захарова и меня подталкивать тяжело нагруженную линейку. Поскольку дорога становилась всё круче и круче, всё тяжелее становилось это делать, пока он не добавил: «Чтобы ваши мысли не блуждали бесполезно, считайте один, два, три, четыре и обратно». Другими словами, он сказал нам разделить своё внимание.

Мы шли пешком целый день, но на удивление у нас не было усталости первых дней. При первом усилии казалось, что г-н Гурджиев продавливает сопротивление в нас, но сейчас физические усилия нас больше не пугали.

Погода начала меняться, в лесах было очень влажно и скользко. Прибавилось ещё одно напряжение. Теперь г-н Гурджиев сказал, что он намерен добраться до лесопильни, принадлежащей его кузену, подрядчику Тураджеву. Мы прибыли туда поздно ночью и расположились в маленьких хижинах, возможно, использовавшихся для хранения дерева.

Мы проснулись рано; ещё продолжался дождь. Около полудня мы прибыли в очень красивое место недалеко от Сочи. Деревня называлась Уч Дере и находилась на возвышенности, окружённой горами, спускающимися справа от нас к Чёрному морю. Там было несколько сельских домиков с розовыми садами. Розы были больше, чем я когда-либо видел. Это было прекрасно, как в раю.

Мы зашли в маленький магазин и купили хлеб и сардины, поскольку мы ничего не ели с самого утра. Пока мы ели, г-н Гурджиев зашёл в магазин и оставался там довольно долго. Когда он, наконец, вышел, то сказал нам открыть большие деревянные ворота почти напротив магазина. Дорога вела к дому, который стоял на склоне, что вёл к Чёрному морю. Г-н Гурджиев снял этот дом. Оказалось, что мы прибыли в… Персию.

Я думаю, что г-н Гурджиев был единственным человеком на Земле, кто когда-либо водил людей в такую экспедицию, которая, если посмотреть со стороны, кажется настолько ненужной и закончившейся «ничем». Но всё это имело значение и было ценным для тех, кто шёл и кто «помнил, почему они пошли».

После предварительного короткого занятия по работе с вниманием, самонаблюдением и «открытием Америки», как г-н Гурджиев называл то, что мы открывали в себе, нам дали другую работу.

Говоря, что мы идём в Персию и создавая всевозможные эмоциональные и физические трудности, он создавал странной формы лестницу препятствий, через которые нам нужно было пройти, для достижения некоего маленького До в самих себе – До в октаве нашего общего развития.

Были «октавы внутри октав» – «внутренние октавы» – о которых г-н Гурджиев так часто говорил. Если мы буквально ищем шкалу, то мы никогда её не найдём. Вся наша земная жизнь, возможно, не полная октава, но только её часть. Эта часть, составленная из множества маленьких октав с их полутонами Ми-Фа, которые нужно преодолеть. Таким образом, преодолев одну маленькую октаву, наша группа подошла к началу новой, о которой я расскажу в следующих главах.

Первая экспедиция была для нас маленьким предвкушением другой, которая случилась годом позже.