Текст книги "Наша жизнь с г-м Гурджиевым"

Для чего это делалось? Почему вначале в Санкт-Петербурге г-н Гурджиев сказал Успенскому, что встреча состоится в модном дамском салоне? А когда пришло время, Успенский узнал, что, несмотря на договорённость, встреча произойдёт в школьном классе. Почему было нужно создавать иллюзии для Успенского? Почему было нужно для меня, новичка, организовать встречу в столь сомнительном кафе на Невском? Почему сейчас этот «доктор Чёрный»? Почему с самой первой встречи для будущих учеников всегда намёк на шарлатанство?

Всё это можно объяснить только решимостью г-на Гурджиева заставить нас работать, помнить нашу настоящую цель. И если она серьёзна, то должна оставаться неколебимой, несмотря ни на какие действия с его стороны. Учителя обычно окружают себя атмосферой большой серьёзности и важности – для создания у новичков хорошего впечатления о них. С г-ном Гурджиевым было всё наоборот: новому человеку всегда демонстрировалось всё, что может отвратить, или даже испугать. У новичка была возможность встретиться с г-ном Гурджиевым и поговорить с ним, но тут же неожиданно появлялось некое препятствие, которое нужно было преодолеть. С другой стороны, г-н Гурджиев никогда не позволял новичку уйти с пустыми руками, если он пришёл с истинными вопросами и говорит о чём-то, что для него по-настоящему важно.

Пришло следующее воскресенье, когда лекции читал Успенский. Во время перерыва на чай к г-ну Гурджиеву подошёл пожилой человек с длинной бородой. Он спрашивал о йогах. Это был человек, поверхностно интересовавшийся индийскими учениями. Г-н Гурджиев сделал вид, что он даже никогда не слышал о названиях различных йоговских методов. Тогда этот интеллектуал начал важно рассказывать о «хатха-йоге» и прочем, но г-н Гурджиев быстро его прервал, сказав: «Хорошо, но моя йога называется айда-йога». Нет необходимости говорить, как изумлен, был интеллектуал, услышав о новой йоге. Он ничего не понял. Однако г-н Гурджиев выразил, таким образом, идею, полную смысла, но смог ли тот ухватить её?

Вскоре в доме было вывешено новое объявление, в котором говорилось, что через два дня мы начнём новую работу особого внутреннего характера. День был поделен на часы, и каждый час был посвящён внутренним упражнениям, которые мы долгое время ждали. Но получили мы только очень глубокое и горькое разочарование, несомненно, снова устроенное г-ном Гурджиевым.

Он начал испытывать Петрова на его пределах выносливости. Наконец, Петров не смог больше выдерживать. Он забыл себя и злобно ответил г-ну Гурджиеву. Г-н Гурджиев повернулся и вышел из дома, а через час было объявлено, что вся дальнейшая работа останавливается для всех, из-за негативного проявления одного из старших учеников по отношению к учителю.

Каждый почувствовал себя виноватым. Мы знали, что никакие извинения не смогут изменить ситуацию. Нам нужно было взглянуть внутрь себя, спросить себя, всегда ли перед нами есть цель, за которой мы пришли, и занимает ли эта цель первое место в нашей жизни… Г-н Гурджиев полностью достиг того, что он хотел вызвать в нас. Мы все прошли через острый эмоциональный кризис.

VIII
Подготовка к отъезду

Каждый день был наполнен работой и ожиданием. Мы раздобыли двух лошадей: красивого игреневого коня по кличке Рыжий, и большого коричневого Гнедого, серьёзно намеревавшегося кусаться. Мы также купили мула Бардадина, кроткое создание без каких-либо отличительных особенностей; и ослицу Машку, молодую, полную жизни, дерзкую, но по сути безвредную и безобидную. Мы, ученики, должны были по очереди убирать и смотреть за всеми четырьмя.

Нам нужно было откормить наших животных. Уже был июль, зерно было недавно сжато на полях, и власти разрешили нам пасти наших животных на жнивье. Из-за небрежного сбора вокруг валялось много колосьев пшеницы. Г-н Гурджиев, не теряя времени, воспользовался этим.

Каждое утро на рассвете один из нас отправлялся в поле за несколько вёрст пасти животных и собирать разбросанную пшеницу. Это было долгое занятие. Животных стреножили, но ослица Машка знала, как сбросить ремни, и тогда нужно было гоняться за ней. Бедный Захаров однажды два часа пытался поймать её.

К тому времени, как пришла моя очередь, я знал, что мне нужно решить: во-первых, где достать несколько больших мешков для сбора колосьев; во-вторых, как поехать верхом на четырёх животных одновременно! Помочь мне никто не мог, потому что было раннее утро. Оседлав Рыжего, мне нужно было держать остальных за поводья, двух ослов с одной стороны и Гнедого с другой. Нужно было проехать через ворота, которые тоже были закрыты. Перед тем как влезть на Рыжего, я несколько раз резко схватил пальцами Гнедого за нос, напоминая ему: «Не смей кусаться!» Наконец, всё пошло гладко. Гнедой не кусался. Лошади хорошо паслись. Мешки были наполнены зерном. Только один раз Машка сбежала, но я быстро её поймал. Короче, я смог вернуться к полудню.

Г-н Гурджиев был удовлетворён мешками с пшеницей. В награду он преподнёс большой винный бокал с водкой, сделанной из денатурированного спирта. Единственный раз в своей жизни я пробовал подобную водку. У неё был ужасный вкус! Но с другой стороны, она добавила опыта в мою жизнь, и у меня появилась надежда – что я никогда больше не должен буду повторять этот опыт.

Однажды г-н Гурджиев сказал Петрову написать письмо Шандаровскому в Совет Ессентуков, который впоследствии назвали Советом депутатов. Всякий раз, когда было нужно отправить куда-либо официальное письмо, писать его поручали Петрову. Его красивая каллиграфия неизменно впечатляла все организации, столь часто возглавляемые бывшими младшими государственными служащими, работниками телеграфа, бухгалтерами и так далее. Письмо было официальной просьбой о помощи в организации научной экспедиции в район горы Индюк на Кавказе.

По всей видимости у нашей экспедиции была двойная цель: мы собирались искать золото в реке возле горы, а также искать дольмены – странные каменные сооружения, находившиеся повсюду на Кавказе. Были основания думать, что в древние времена у дольменов было особое назначение; объяснение этого назначения представляло большой научный интерес.

Г-н Гурджиев сам долго изучал эти дольмены, но политические события помешали этому. Сейчас он пришёл к выводу, что он может удовлетворить свой интерес, пока мы переходим через горы.

Эта просьба была вручена Совету. Она произвела хорошее впечатление, поскольку большевики тогда были в настроении покровительствовать всем научным предприятиям. Совет Ессентуков послал её в высший Совет в Пятигорске, у которого были полномочия поддержать экспедицию материально.

В то же самое время в пятигорских газетах появилась заметка, описывающая цели нашей экспедиции. История была представлена в форме интервью журналиста с одним из участников. Деликатный вопрос о том, как намеревается работать экспедиция, несмотря на гражданскую войну, был поднят так, как если бы война была просто случайностью. Я вижу г-на Гурджиева, как если бы он стоял напротив меня, диктуя этот вопрос и одновременно ответ на него: «Экспедиция намеревается выдвинуться в далёкую дикую местность, недоступную для военных действий гражданской войны. Поэтому этой научной работе и её открытиям помешать нельзя». Никакого вопроса о нашей лояльности и политической надёжности не возникло.

Вскоре из Пятигорска начало прибывать снаряжение для экспедиции: две небольшие повозки, вдобавок к нашей линейке, большой брезент, две большие синие и белые офицерские палатки, большие ножи для всех участников, и маленькие лопаты и кирки, которые г-н Гурджиев немедленно раздал всем мужчинам и женщинам. И там было ещё кое-что: широкий красный пояс пожарника с чёрными полосами и медными кольцами, который г-н Гурджиев надел в день отъезда.

Ни Успенский, ни его жена не могли присоединиться к экспедиции. Дочь мадам Успенской Леночка ожидала своего первенца, поэтому её мать не могла оставить её в это время. И Успенский не мог покинуть свою жену. Но хотя он не собирался идти с нами, он принимал активное участие в подготовке. Он сказал г-ну Гурджиеву, что для того, чтобы мыть золото, понадобится спирт, и в немалом количестве. Г-н Гурджиев понял и немедленно продиктовал соответствующую просьбу, которая была передана Шандаровскому. И, к моему изумлению, в наш дом в Ессентуках было доставлено несколько галлонов чистого спирта, который в то время было почти не достать, и немного денатурированного спирта. Весь этот спирт быстро разлили по маленьким бутылкам и раздали нам всем. На некоторых бутылках было обозначено: «лекарство от холеры», на других: «лекарство от малярии». Бутылки первой категории были с чистым спиртом, а второй с денатурированным. Последний был профильтрован через горячий хлеб и печёный лук, поэтому его можно было безопасно пить.

Продолжались приготовления к экспедиции. Несмотря на то, что г-н Гурджиев знал, как делать дела быстро, он также умел ждать, и долго, если нужно, подходящего момента. И в этом смысле он снова был прав.

Нужно было получить необходимые паспорта, документы, позволяющие пересечь границу, рекомендации и опознавательные документы. Нам также нужно было подготовиться к путешествию в железнодорожных багажных вагонах. Мы будем ехать в них с нашим оборудованием и с нашими лошадьми и ослами в течение первой части путешествия. История того, как мы получили паспорта, показывает способность г-на Гурджиева видеть и планировать вперёд всё, что нам будет необходимо и что обычно невозможно достать.

За шесть недель до того, как мы покинули Ессентуки, г-н Гурджиев изумил и даже шокировал всех нас, как я уже упоминал, сказав Шандаровскому пойти к большевикам и устроиться на государственную службу, требовавшую знаний юриспруденции. Поскольку Шандаровский был хорошим юристом, он не только устроился на эту должность, но его вскоре продвинули, и он был назначен в отдел, выдающий паспорта и аналогичные документы. Конечно же, г-н Гурджиев сразу же сказал ему сделать паспорта для всех нас, описывая нас как граждан Ессентуков: один был учитель, другой садовник, один был в отставке, другой простой рабочий и пр. Если бы мы рискнули показаться в приграничных районах только с нашими царскими паспортами, показывающими, что среди нас есть доктора, инженеры, офицеры гвардии и прочие – рассматриваемые большевиками как «враги народа» – нас бы расстреляли на месте.

Когда наши паспорта были в порядке, и всё остальное тоже было готово, г-н Гурджиев сказал Шандаровскому взять двухнедельный отпуск. Ему охотно его дали. На следующий день наша экспедиция покинула Ессентуки, и Шандаровский никогда больше не вернулся.

Тем временем женщины должны были сшить вместительные парусиновые рюкзаки с кожаными заплечными ремнями и парусиновыми боковыми ремнями. Мы могли взять с собой только то, что сможем унести на спине. Последние несколько дней перед отходом все были заняты тем, что пытались отобрать из своих вещей наиболее необходимое для путешествия. Мы не были уверены, что всё то, что мы оставим, когда-нибудь снова вернём себе. Было очень сложно уложить отобранные вещи в рюкзаки и окончательно решить, что оставить. Кроме нашей старой летней рабочей одежды нам нужно было взять что-то, что мы могли бы надеть в местах, где бывает «уважаемая интеллигенция» или просто «важные люди», чтобы не выглядеть бедно. Обо всём нужно было подумать и всё, в конце концов, предусмотреть. Мужчины должны были нести ношу семидесяти фунтов весом, а женщины – пятидесяти. Чтобы приучить нас к такому грузу, г-н Гурджиев иногда вечерами заставлял нас ходить взад и вперёд по саду с рюкзаками, наполненными камнями.

Однажды вечером г-н Гурджиев показал всем, как найти Большую Медведицу и Полярную звезду, потому что некоторые женщины не знали, как их найти. Это, конечно же, пригодится нам в экспедиции.

В другой вечер он показал нам, как «идти сознательно». Он сказал, что в горах очень тёмные ночи, и мы в любой момент можем споткнуться и упасть с обрыва или столкнуться с какой-либо иной опасностью. Идя таким способом, нужно переносить вес, скажем, на левую ногу, освободив правую для того, чтобы прощупать дорогу впереди. Чувствуя, что земля прочная, вес переносим на правую ногу, а левой прощупываем, и так далее. Нам нужно было потренироваться, и как это помогло нам в горах!

Помимо материальных и практических потребностей экспедиции, была и моральная подготовка, которая увенчалась очень серьёзной беседой с г-ном Гурджиевым. Для всех, кто будет участвовать, условия были драконовские.

Как обычно, прохаживаясь вокруг нашего обеденного стола, он сказал нам, что он не знает точно, куда мы идём, и обстоятельства были таковы, что никто не может гарантировать успех. Поэтому впервые он требует от нас жёсткого и беспрекословного повиновения в выполнении его приказов. Каждый должен был серьёзно подумать, перед тем как решить идти. Мы больше не были жёнами и мужьями, братьями и сестрами или детьми друг друга. Ошибка одного из нас может подвергнуть опасности всю группу. Если это случится, то г-н Гурджиев будет вынужден пожертвовать чьей-то жизнью, не важно чьей, для безопасности всей группы. И он достал большой револьвер и положил его на стол. Я была ужасно испугана, подумав, что даже если кто-то допустит ошибку случайно, г-н Гурджиев должен будет убить того, кто это сделал.

Всю ночь я проговорила со своим мужем, не давая ему спать: «Я не готова дать слово, что не случится чего-то, что может подвергнуть риску или несчастью всю группу». Мой муж пытался убедить меня в том, что первое путешествие с г-ном Гурджиевым, которое мы уже совершили, показало, что ничего особого не произойдёт, и что мне не нужно оставлять его и ехать к своим родителям. Наконец, когда был уже почти рассвет, я решилась идти и, как и все остальные, сказала г-ну Гурджиеву, что принимаю все его условия.

Всё, что происходило с начала войны – к примеру, моя долгая болезнь, измотало мою жену. Я беспокоился о ней. Она умоляла меня попросить г-на Гурджиева позволить нам уехать на неделю или две, побыть вдвоём, отдохнуть и набраться сил для экспедиции. Я пошёл поговорить с ним; я помню, что это произошло на улице. «Г-н Гурджиев, – сказал я, – Я знаю, что всё, что вы делаете, и всё, что требуете от нас, делается ради нас, для нашего развития. Но моя жена на данный момент так устала…», и я рассказал ему об её желании отдохнуть. Г-н Гурджиев не рассердился, но с большой добротой посмотрел на меня и сказал: «Вы только что сказали, что понимаете, что всё, что я от вас прошу, это ради вас. Тогда почему вы у меня это просите?» Было очевидно, что моей жене придётся сделать очередное сверхусилие, и время для отдыха ещё не пришло. И оказалось, что у неё достаточно сил.

Но г-н Гурджиев готовил к этому путешествию не только людей. Однажды я увидел его на улице, удерживавшего Рыжего на длинном аркане. Другим концом аркана он бил его по животу, из-за чего лошадь вставала на дыбы. Мы не могли понять, для чего г-н Гурджиев так делает.

Через несколько дней пришли солдаты, чтобы принудительно забрать наших лошадей для Красной армии. Ослов они не взяли, но Рыжего и Гнедого увели. Г-н Гурджиев спокойно сидел на садовой скамейке, глядя на происходящее, и ни во что не вмешивался, хотя от лошадей зависели наши жизни. Моя жена даже разозлилась, что лошадей забрали из-за его пассивности. Всё, что он сделал, это послал одного из старших учеников к офицерам, чтобы узнать причину этой реквизиции. Ученик даже не успел туда дойти, как солдаты привели лошадей обратно из-за того, что те были опасны. Рыжий очень хорошо выучил свой урок: как только его оседлал солдат и взял за поводья, тот сразу же встал на дыбы и упал на спину, придавив солдата. Гнедой укусил другого солдата за живот. «Заберите их, – сказали они. – Нам не нужны такие лошади». И нам дали бумаги, ограждавшие нас от дальнейших реквизиций. Конечно же, г-н Гурджиев заставил нас управлять лошадьми и справляться с ними – или, по крайней мере, заставлять их делать то, что от них требуется.

Незадолго до отъезда г-н Гурджиев решил прорепетировать наше путешествие с линейкой и двумя меньшими повозками. Лошади были впряжены в повозки, ослы в линейку. В первую повозку сели доктор Шернвалл и его жена, в другую Захаров и молодой юноша. В линейку со мной села ещё одна женщина. Г-н Гурджиев был кучером. Он хорошо знал, как превратить эту ситуацию в весёлое и забавное происшествие.

Наше средство передвижения выглядело как пародия на какой-то английский двухместный экипаж, запряжённый собаками. Весь эпизод создал у меня впечатление чего-то из «Записок Пиквикского клуба» Диккенса. С правой стороны по ходу движения появился Петров, ведущий на привязи трёх наших собак. Когда мы проехали мимо, то пустились рысью и на скорости повернули вправо, на окраину Ессентуков – Петров бежал за нами.

Я никогда не забуду канун нашего отъезда. Возможно, здесь я должен объяснить, что наше пребывание с г-ном Гурджиевым никогда не было связано в наших мыслях и чувствах с идеей, что всё прошлое потеряно, или что с помощью г-на Гурджиева мы сможем бежать от большевиков. То, что большевики на самом деле захватят власть в России, никогда и никому не приходило в голову. У нас с женой были очень влиятельные друзья, такие как наш последний премьер-министр граф Коковцев, и некоторые другие, которые хотели, чтобы мы уехали в комфорте вместе с ними.

Когда началась суета последних приготовлений, вещи, которые мы должны были оставить, были запакованы в большие тюки. Некоторое наше имущество, конечно же, было украдено ещё во время путешествия из Санкт-Петербурга, но остатки, включая мои личные музыкальные записи, были в тюках, наполненных бельём, серебром и одеждой. Г-н Гурджиев решил перенести их вместе со своими многочисленными коврами в подвал дома его брата, и спрятать их под охапками дров. Они были перенесены туда под покровом ночи, и г-н Гурджиев сам взвалил один из тяжёлых тюков на спину и спустил его вниз, как будто в нём ничего не было.

IX
Вторая экспедиция

Выступление было назначено на шестое августа 1918 года. Кроме г-на Гурджиева, было пять женщин, семеро мужчин и двое детей, пятнадцати и двенадцати лет. Рано утром последнего дня все наши рюкзаки и продовольствие были готовы. У нас были мешки муки, картошки, соли, чая и кофе, а также палатки и подстилки, чтобы спать на открытом воздухе. Все были одеты для экспедиции: дамы в простых юбках и блузах, мужчины в русских полотняных рубахах, похожих на туники. Сам г-н Гурджиев надел полотняную тунику с поясом пожарника. На пояса мы повесили сумки с двумя бутылками «лекарства», топоры и пилы или какой-то другой инструмент, термос или маленькую сковороду. Все эти атрибуты и дополнительный вес рюкзаков напомнили мне рыцарские средневековые доспехи.

Мы отвезли наш багаж, повозки и лошадей на вокзал, где нам были выделены два багажных вагона. В один из них были погружены лошади и маленькие повозки и с ними несколько учеников, чтобы присматривать за животными. Остальные ехали в другом вагоне вместе с линейкой, также служившей кроватью г-на Гурджиева.

Оставался ещё час до отъезда, и г-н Гурджиев позволил нам погулять по парку. Это был час музыки, и в парке было много людей. У меня состоялась очень болезненная встреча с болгарским генералом Радко-Дмитриевым. Зимой я познакомился с этим героем турецко-болгарской войны. Сейчас, видя моё снаряжение для путешествия, он заинтересовался и спросил, куда я отправляюсь. Я сказал ему, что еду в научную экспедицию. «Если бы я был моложе, я бы попросил вас взять меня с собой», – сказал он. Через три недели, когда в Ессентуках началось господство террора, Радко-Дмитриев, генерал Русский и многие офицеры гвардии были арестованы. Их увели на ближайшую гору Машук, где они сами должны были вырыть ров; там их расстреляли, сбросили в ров и закопали полумёртвых. Поскольку я был офицером гвардии, оставшись в Ессентуках, я бы точно разделил их судьбу.

Наконец мы покинули Ессентуки в двух багажных вагонах. Мы ехали на медленном товарном поезде, останавливающимся на каждой станции. В то время никто не путешествовал, кроме солдат, поэтому, чтобы не привлекать много внимания, нам запретили покидать вагоны и даже выглядывать из них. Мы тихо сидели в тёмных углах.

Только на следующий день мы достигли Армавира, где нам нужно было перебраться на другой путь. Моя тётка – сестра моей матери – жила в Армавире, и я хотел повидать её, зная, что это будет последний раз. Нам сказали, что наши вагоны не тронутся до следующего утра, и г-н Гурджиев разрешил нам с женой уйти. Город был в руках большевиков. Транспорта не было, и мы шли пешком. Поскольку улицы патрулировались красными, мы попытались не привлекать внимания; загрязнили ногти на пальцах, вывернули наши пальто наизнанку, жена надела на голову платок, а я – кепку рабочего. Мы сморкались при помощи пальцев, а наши карманы были полны семечек подсолнуха. Мы постоянно грызли и сплёвывали их на манер рабочих, как нас научил г-н Гурджиев. Таким образом, мы безопасно добрались до моей тётки, повидались с ней и быстро вернулись на станцию.

К нашему ужасу, вагонов там уже не было. Осмотрев каждый путь на большом вокзале, мы так и не смогли их найти. Потом мы узнали, что наши вагоны были прицеплены к другому поезду, который уже ушёл. Мы боялись задавать слишком много вопросов и чувствовали себя как мыши в мышеловке. В этот момент, к нашей невыразимой радости, мы увидели Шандаровского, который нас разыскивал. Наши два вагона оставили за городом на другом пути, и они отправятся только на следующее утро. Ему, как комиссару, дали разрешение получить два мешка сахара из ближайшего магазина, хотя в то время купить сахар было почти невозможно. Наше облегчение было таким большим, что казалось пустяком пойти вместе с ним в магазин и нести мешки более чем три версты до поезда.

Начинался дождь; нам нужно было снять пальто и накрыть им столь драгоценный сахар. Поздним вечером мы добрались до вагонов, вымокшие до нитки. Мы обнаружили, что все злы на нас из-за нашего ухода. Все беспокоились о нас и не знали, вернёмся ли мы вовремя. Но наличие сахара привело всех в хорошее настроение. При свете свечи г-н Гурджиев разделил его, и каждый должен был спрятать свою долю, как великое сокровище, чем сахар на самом деле и являлся.

На следующее утро поезд подъехал к Майкопу и остановился. Долгое время мы не могли выйти из вагона. Мы не знали, что происходит снаружи, поедет ли поезд дальше или нет. Г-н Гурджиев послал доктора Шернвалла к местным властям с нашими бумагами, чтобы просить разрешения продолжить наше путешествие.

Возле нас стоял поезд Красной армии, где некоторые солдаты от скуки играли в карты. В этой игре проигравший должен был стать на четвереньки и гавкать как собака. К удовольствию солдат и для нашего развлечения г-н Гурджиев быстро организовал всё так, что мы присоединились к игре. Проиграв в карты, под общий хохот мы становились на четвереньки и гавкали. В результате солдаты немедленно пришли к выводу, что мы «из их числа», и мы могли быть с ними вполне свободны.

Доктор Шернвалл долго отсутствовал, но, наконец, вернулся с новостями. Большая часть Майкопа окружена противостоящими друг другу вооружёнными казаками и отрядами Красной армии, и двигаться дальше невозможно. Совет большевиков предлагал нам остановиться в заброшенной ферме в трёх верстах от Майкопа. Определённо, ничего лучшего ожидать было нельзя.

Наши друзья-солдаты помогли нам выгрузить всё наше оборудование из поезда и показали дорогу на ферму. Это было красивое место, давно покинутое хозяевами, но дом и другие здания были в хорошем состоянии. Там были пустые стойла, коровники и амбары, наполненные сеном, на котором можно было спать. Ферма находилась на краю леса, через который шла маленькая тропинка, ведущая к красивой реке Белой. На реке даже были мостки, с которых мы могли купаться.

Вдалеке были слышны выстрелы, и иногда пули свистели над нашими головами, ударяясь в горы по другую сторону реки и вызывая камнепад. Но мы не обращали внимания. Это был божественный оазис в столь ужасное время.

Ещё в Ессентуках г-н Гурджиев рассказывал, что в океане, даже во время великих бурь, есть тихие места, где нет вообще никаких волнений. И также – во время революций. Есть места, где люди могут жить вполне мирно, и волнения не тревожат их. В эти годы беспорядков г-н Гурджиев проводил нас из одного тихого места в другое. Мы не сознавали этого, но это было так, и только позже мы смогли оценить его руководство. А пока не начались наши настоящие «битвы» – внутренние – мы около трёх недель просто жили в красивом месте.

Эта часть Северного Кавказа была самой плодородной землёй в России. Климат был чудесный, лето жаркое и довольно сухое; население было богатым, и на рынке мы могли купить любые продукты, какие хотели. Возле нас даже была фабрика, на которой делали «кофе» из желудей. Мы пошли туда не только ради муки из желудей, но и чтобы подточить топоры.

С первого дня г-н Гурджиев разделил нас на группы по четыре-пять человек. В каждой группе один должен был покупать и готовить еду. В нашей группе эта задача была у моей жены. Еду готовили на открытом воздухе, в котелке, подвешенном на треноге над костром.

Вскоре г-н Гурджиев сказал мне, чтобы я ел вместе с ним. С тех пор моей жене нужно было готовить только для себя и двух мужчин. Потом одному из них тоже было сказано есть вместе с г-ном Гурджиевым, и она осталась с мужчиной, которого не особо любила. Через несколько дней даже этот мужчина был переведён в другую группу, и моя жена должна была готовить только для себя. Ей было очень тяжело, потому что весь день мы работали возле фермы и встречались только за едой.

Каждый вечер г-н Гурджиев назначал двоих из нас ночными сторожами. После тяжелого рабочего дня было очень сложно не смыкать глаз всю ночь, до момента следующего утра, когда просыпался г-н Гурджиев, хотя это было всегда очень рано. Что скрашивало эти ночные дежурства, так это горячий кофе с одним из наших драгоценных кусочков сахара. Как мы научились экономить сахар, будто бы он был последним! В то же самое время мы научились воспринимать красоту южных ночей. Небо было нашими часами. Появление созвездий показывало нам, что полночь уже миновала; потом, что было уже два часа, потом, что вскоре рассветёт. Мы готовили костёр для тех, кто вскоре пробуждался, и шли к одному из пустых амбаров спать до полудня.

В те дни, когда не было ночных дежурств, утро начиналось с ухода за лошадьми под наблюдением одной из женщин, назначенных г-ном Гурджиевым. Он называл её «богиня чистки лошадей». Она сама не прикасалась к лошадям, но отвечала за то, чтобы их вычистили, как положено. Мы скребли их изо всех сил, но эта дама появлялась и говорила: «Смотри. Здесь вычищено недостаточно… ещё немного здесь… здесь тоже недостаточно чисто… и здесь… и здесь…» Всё было рассчитано на то, чтобы раздражать нас, но мы не показывали нашу досаду. Несмотря ни на что, жизнь в этот момент была столь прекрасна, что было невозможно злиться.

Случайно мы встретились с несколькими интересными людьми. Среди них был финн, который был буддистским монахом и пытался вернуться домой в Финляндию из Индии. Он был главой некой секты и жил на ближайшей ферме со своими учениками. Это был высокий мужчина средних лет, с длинной бородой, одетый в рубашку, доходившей ему до щиколоток и подпоясанной на талии. Когда мы пришли его посетить, он очень радушно принял нас. Он мелко резал помидоры и другие овощи и складывал их в бочку, чтобы засолить. Эти люди были вегетарианцы.

Был ещё один довольно необычный незнакомец. Он был бос, одет в изношенный плащ с капюшоном и ободранные полотняные брюки, которые доходили ему только до колен, открывая довольно изящные ноги. Это был высокий человек, с кудрявыми светлыми волосами, обрамляющими лицо, и с довольно большой бородой. Он искренне рассказал нам о себе. Он был офицером гвардии, что подразумевало, что он аристократ, но он избрал себе путь странника и не хотел возвращаться к привычной жизни. Мы чувствовали, что он абсолютно честный и хороший человек. Г-н Гурджиев предложил ему присоединиться к нам, чтобы он не шёл совсем один. Он оставался с нами до тех пор, пока мы не прибыли в Сочи, а затем отправился своим путём. Мы не знали, кто он был, но, несмотря на его лохмотья, он был впечатляющей фигурой – как Натаниель в «Таис» Анатоля Франса.

У нас был только один неприятный случай. К нам подъехал солдат верхом на лошади, с офицерскими эполетами, свисающими с седла. То ли он хотел выглядеть ярым революционером, то ли на самом деле убил офицера, мы не знали. Он спросил, кто мы, почему мы здесь и пр., но ему пришлось удовлетвориться нашими ответами, поэтому он галопом ускакал прочь и больше нас не беспокоил.

Когда большевики осознали, что наступает Белая армия, они стали забирать всех мужчин в округе в свои ряды. Для того, чтобы наших мужчин не призвали, г-н Гурджиев послал нас вниз к берегу реки туда, где мы всё время прятали наших лошадей. Там мы провели целый день, скрытые высокой травой, а женщины приносили нам еду.

Наконец, для нас стало возможным продолжать путешествие, поскольку Майкоп был захвачен белыми. Буддийский монах с ужасом рассказал нам, что ходил в Майкоп, чтобы разузнать, как обстоят дела, и на входе в город видел виселицы с повешенными. С финским акцентом, выражая весь свой ужас и протест всего его существа против жестокости человечества, он сказал: «Смотрите, они там висят, они висят…»

Когда Белая армия взяла Майкоп, я пошёл в город. К счастью, я не видел виселиц, но я увидел двухколёсную повозку, укрытую брезентом, под которым можно было разглядеть груду тел и костей, искалеченные тела людей, убитых в битве. В городе, возле двухэтажного дома на большой площади собрались около пятидесяти белых русских, которые до этого скрывались. Из любопытства я вошёл в дом, где было полно народу. Вскоре недалеко прошёл офицер в казацкой шапке, возможно, командир полка, взявший город. Его сразу же окружили люди, задающие вопросы о ситуации и получающие приказания.

Я вышел и только тогда понял, что серьёзно рисковал: я был в простой рубахе с поясом и запросто мог быть принят за большевика. У меня при себе не было документов, но даже они не помогли бы мне в столь напряжённый момент. Слава Богу, ничего не произошло.

Я вернулся на ферму, замечая по дороге знаки освобождения территории от Красной армии. Меня привлёк один торговец. У него была сладкая выпечка, обычно покрытая шоколадом, розовой и белой глазурью. Ранее она стоила около трёх копеек. Даже лучшие кондитеры Санкт-Петербурга повышали цену только до четырёх-пяти копеек. Когда я спросил, сколько стоят сладости, торговец ответил: «Три рубля штука». В сто раз дороже! Конечно же, я ушёл, но по дороге домой сумасшедшая мысль вспыхнула в моей голове: «Как редко я ел эти пирожные, когда они стоили только три копейки!»