Текст книги "ВоинГангер Славный путь"

Глава третья

Маска

– Прикончат! Они же тебя прикончат! Nevermore[1]!

– Это Гангер! Гангер! Он смог! Он сумел! Он вернулся домой! Я должен увидеть его! Пусть это станет последним, что сделаю в своей жизни! Увидеть его! Встретиться взглядом и умереть – это всё, чего я хочу, Кара!

– Не смей говорить такое! Эти пятнадцать лет – я всегда! – всегда была рядом! Потому что люблю тебя! Я на всё пойду ради тебя, забыл?

– Плевать! У тебя всегда был Выбор!

– А как же Ян? И на него плевать? Бросишь сына? Он так любит тебя! И ты бросишь его, бросишь?

– Открой ему правду, ты мать, он простит.

– Безумие! Правда у нас общая! Гангер – его Герой! Ты воспитал в нём это! Правда его убьёт! Nevermore!

– Замолчи! Не могу это слышать, хватит!

– Ты Выбрал этот Путь! Выбрал жизнь! Ради Гангера! Он хотел – ты знаешь – он хотел, чтобы ты жил! Потому не смей говорить плевать! Совет Конгов – не доказательство! Если Гангер вернулся – ты первый, к кому он придёт! Ни к Авроре, и ни к кому из них! К тому, кого боготворит – он придёт к тебе, Беласко!

– Он не должен, это я должен!

– Скажи, или пойдём к Конгам вместе. Умрём вместе! Ты знаешь, что будет с Яном – будет страдать как ты! Этого хочешь? Подумай, где он окажется! Что сделают с ним в Приюте!

– Хватит! Ты же мать, как ты можешь?

– Клянусь жизнью нашего сына, если ты умрешь – то вместе со мной!

– Хватит…

– Скажи! Я хочу услышать! Скажи мне!

– Nevermore…

– Не-е-ет, я не верю тебе!

– Nevermore! Nevermore! Nevermore!

– Вот так, Любовь моя!..

Крики за приоткрытой дверью, позади прилавка, больше не раздавались, и в укромном магазинчике снова стало тихо.

Единственное окно пропускало внутрь дневной свет через узкий зазор, под приподнятой занавеской. В эту неширокую щель, словно себя стыдясь, робко подглядывала диковинная белая маска. Она торчала из плетеной корзины поднятым вверх длинным клювом и жадно рассматривала стеклянными глазницами яркий солнечный луч. Чёрный плащ с широким капюшоном небрежно лежал на полу, ловя на кожаных складках толику этого света. Разбитые очки за всем наблюдали с прилавка.

– Заперто. Тот магазин, уверена? Выглядит подозрительно. И название настораживает. Вряд ли на отшибе продаётся что-то нормальное. А он правда в маске?

– Думаешь, я придумала?

Девичьи голоса послышались снаружи. Две стройные тени разного роста обрисовались на занавеске.

– Зашторено, ничего не видно.

– Вчера было всё открыто. Прошла бы мимо, но заметила через окно. Честно, Юнона! Я заходила и говорила с ним. Смотри, кажется, там горит свет.

Лампа на прилавке растворяла полумрак маленького пространства. Переплетенные в шар нити красного абажура тенями создавали на стенах замысловатые кружева, оформляя в причудливую витрину красивые веера. Складные и лепестками, разного размера и цвета, но все кропотливо оформленные: камушки, стёклышки, монетки, шестерёнки часов – осторожно вклеенные и аккуратно пришитые, – какими только деталями были они не украшены! Очки разбитыми линзами разглядывали их с восхищением.

– Это на стекле блестит солнце. Я ничего не вижу. Не верю, что ты туда заходила. Ты трусиха, Ингрид.

– Я не трусиха!

– Обижалась вчера, подбивала пропустить тренировку – боялась в Приют идти. Обозвала предателем! А кто убедил Старосту тебя не пускать одну, и отпустить с построения Фила?

– Не вспоминай про Старосту. Больной! Вечно ко мне придирается.

– Намекаешь, что ему нравишься? Я тебя умоляю! Ты красавица, Ингрид, но не значит, что в тебя будут все влюбляться. Он ко всем придирается. В другой раз, думай, что говоришь.

– Хватит учить! В тот вонючий клоповник и без Хуффи дошла бы. Ведь обратно одна возвращалась. Этот придурок нашёл себе там принцесску, пока сидела с директоршой, и куда-то исчез. Вернулась, как видишь, нормально. Мои способности получше кулаков, которыми всякий дурак махать может.

– На меня намекаешь? Зачем позвала, если одной не страшно?

– Ты же не верила. Увидишь маску, тогда…

– Актриса из тебя никакая. Одна бы ты не пошла. Купить веер – только предлог, думаешь, не понимаю? Таинственная маска ворона! Такой вежливый, такой приветливый! А каким надо быть с покупателем? Все продавцы такие. Решила, под ней чудный рыцарь? Знаешь, чья эта маска?

– Белый ворон! Магазин ведь так называется.

– Это Врачеватель чумы.

– Вра… Чего?

– Специализируешься по медицине и не знаешь о Чумных докторах?

– Я не зубрила, вроде очкарика. Начни читать всё, и не заметишь, как отрастут очки, или прыщи, что превратят лицо в мерзкую Скарабееву рожу.

– Надеюсь, местные вши и блохи не донесут Скарабею. У тебя голова не чесалась после бесед с чумной маской? Местечко то ещё! Кто пойдёт покупать сюда веер? Кто здесь будет вести честный бизнес? Даже нету режима работы. Точно запрещёнкой торгует из-под прилавка. Образ как раз подходящий. Пошли отсюда.

– Ты слишком подозрительная, Юнона.

– Я всё учитываю. А ты беспечна. Оглянись, серые, одинаковые дома, все разрозненные. Может, в каждом по такому фрику. Может, тут какой-нибудь культ, и они заманивают девственниц, вроде тебя, всякими побрякушками, а потом проводят кровавые обряды и жертвоприношения. Посмотри на дерево, оно тебе ночью не снилось? Гвардейцы в Эдил не суются, здесь можно творить вообще всё.

– Меня называешь трусихой, а сама…

– Думай, что хочешь, только пошли назад.

– Ну уж нет! Кажется, я что-то слышала.

Тени отошли от окна. Очки знали – девицы встали у двери, чтобы разобрать голоса, тихо звучавшие в доме.

– Опоздаешь, Кара. Я же Слово дал, иди скорей к пациентам. Буду дома, испеку морковный пирог, вы же любите с Яном.

– Любовь моя, я тебя так люблю. Спасибо! Ты лучший в Мире отец. Дай минутку пообнимать, плевать на всех пациентов.

– Ян рано должен вернуться, по средам у них посвободнее. Хотя, наверное, снова задержится в библиотеке. Как раз испечется к приходу.

– Библиотеке?.. О нет!

– В чём дело?

– Во чёрт, очки! Вот дура, как я забыла!

– Очки?

– Отремонтировать! У Яна разбились очки!

Очки на прилавке обрадовались, что наконец о них вспомнили.

– Вот же дура, куда положила?

– Как он так? Ян случайно разбил?

– Ведь в руках же держала, дура!

– Кара, как Ян разбил очки?

– Я не знаю, сказал – так вышло. Ты их точно не видел?

– И ты даже не расспросила, как так вышло? Я с тобой говорю!

Очкам стало не по себе – энергетика в доме портилась.

– Слышу, да, похоже на женский. Твой Ворон там не один, с ним рядом ещё ворона. Кажется, что ругаются.

– Может быть, покупатель? Пришёл назад веер вернуть?

– Что он тогда с ней делает, раз заперся изнутри?

– И правда. Может, воровка?

– Что красть в этой вшивой дыре? Очевидно, они знакомы. Бытовой, похоже, конфликт.

Очки совсем растерялись, слушая голоса, то за внутренней дверью…

– Успокойся, давай посуду начинай сейчас ещё бить.

– Помоги лучше, я опаздываю!

– Сказал же, что поищу! Уходи уже на работу!

– В ремонт надо сегодня отдать! Забрала бы тогда уже к вечеру. Как без них пойдёт в Академию? Как слепой он будет писать? У него завтра три проверочные!

– Я найду и отремонтирую.

– Там проблема не только в дужках, линзы треснули, обе менять.

– И ты даже не удосужилась у ребёнка как так узнать?!

…то за входной.

– Про ребёнка что-то… менять…

– Про ребёнка? Может, прервать? Заставляет прервать беременность!

– Погоди ты! Зафантазировала. Поздновато уже прерывать. У них сын курсант Академии. Они, видимо, муж и жена.

– С нами учится в Академии?

И снова из дома…

– Ну, скажи – я ужасная мать! Ты же так обо мне только думаешь? Раз в Приюте росла с первых дней, значит, мать что такое не знаю! Ну, давай! давай! поучай!

– Успокойся! Уйди! Замолчи! Я найду, отнесу в ремонт! Прекрати орать! Я всё сделаю!

– Да ты что! Ты в своём уме? Нет! Прости! Прости! Умоляю!

– Уходи! Разговор окончен.

Хлопок двери на втором этаже и тихие всхлипы из кухни расстроили сильно очки, и если они бы могли, тоже сейчас бы заплакали…

– Они разошлись.

– Разводятся?

– Ну даёшь! По разным углам. У тебя фантазия – космос. Может, книжки станешь писать.

– Ты меня же дурёхой считаешь.

– Я с иронией это сказала. Понимаешь, что это такое?

– Я не дура, конечно знаю!

– Тихо! Слышишь?.. Кажется… да!

– Что? Кто? Юнона, что?

– Идёт! идёт! Она сюда идёт!

Дверь распахнулась, ударила ручкой о стену – один веер слетел на пол. В треснутых линзах промелькнуло худое тело, – его топот передался прилавку – абажур в тот же миг задрожал. От стремительного рывка закачались везде веера. Лампа нервно тряслась. Тени о́жили: в каждом стёклышке, в каждой монетке – зарябил и замерцал свет. Очки цельно ничто не улавливали: всё вокруг мельтешило, болталось, из осколка в осколок переливалось. Лишь единственный яркий штрих различался в линзах отчётливо – огненно-рыжий цвет недлинных лохматых волос.

Кара прислонилась плечом к входной двери.

– Не смей возвращаться, Гангер! – прошептала сквозь слёзы она. – Я убью тебя, я убью тебя!.. – Маска сверкала глазницами, на неё задирая клюв. – Чёртов демон! Ты! – чёртова! – Кара пнула корзину – с глухим стуком маска упала, что-то посыпалось и покатилось по полу. Замок щёлкнул, нервно открылась дверь, затем громко захлопнулась.

Минута, две или три – очки точно не понимали, сколько ещё всё тряслось. Только осознавали, что так и лежат на прилавке.

– Уж поверь, это Шакко Кара. Она личный доктор Авроры. О здоровье АрКонга моей маме отчитывается. Приходила к нам один раз. Мама в дом её не пустила, разговаривали на улице. Бли-и-ин, голова у неё всё такая же грязная. Она волосы, что ли, вообще не моет? Ещё тогда удивилась – зачуханка и лечит Аврору.

– Тиши, она же услышит.

– Уже далеко. У неё близорукость к тому же, ходит в дешёвых очках.

Голоса зазвучали снова, но тише. Очки догадались – они за деревом.

– А ты про неё много знаешь. С чего бы?

– Практика часто в больнице. Не встречались, но её все врачи презирают. Сначала думала – зависть, может, она красивая. Знаешь ведь, как в коллективах бывает…

– Нет, прости, я ж не красотка, как ты. Довольна? Значит, в больнице она белая ворона?

– Белая воро… Так поэтому магазин…

– Ворон и ворона – разные птицы. Не знала, будущий врач?

– Может, хватит? Надоела! Что же дружишь, если я дура?

– Просто шучу. Ты же знаешь, как я тебя люблю.

– А может, потому дружишь, что я дочка Секретаря Авроры?

– Ещё скажи, потому что красавица. Кто это брякнул? Не сама придумала, точно. Кто? Нос ему разобью.

– Это Бори-урод, разбей ему нос, он меня дико бесит!

– Бори Соф? Полудурок приютский? Получит завтра.

– Из-за его соплей туда мне пришлось переться. Ненавижу Старосту! Ему тоже разбей.

– Не подначивай. Плевать мне, что сын Советника, Старосту не боюсь. Ты сама виновата.

– Просто сказала правду.

– Проехали. Значит, она суперврач? А с виду не скажешь. Нервная, вся помятая.

– Мама рассказывала, что ученица Авроры. А Аврора – лучший в Мире врач. Ну, была раньше.

– Ого! Почему? У неё талант?

– Не знаю, она приютская.

– Воин Гангер тоже приютский, это не показатель. Может, его даже знала. Сколько ей? Сорок, не меньше?

– Тридцать три. Ровесница моей мамы. Но мама куда моложе.

– Астра Инса ухоженный тепличный цветок, нашла с кем сравнивать. Кстати о возрасте, если эта тётка жена твоего продавца, он далеко не мальчик. Знаю, ровесники тебя раздражают, но…

– Юнона! Я просто хочу купить веер!

– Сегодня он не откроется.

– Она выбежала и дверь за собой не закрыла.

– Стой! Куда! Стой! Он не случайно ведь в маске. Кто будет сидеть в магазине, в который никто не заходит? Точно наркоторговец. Ингрид!..

Полоска дневного света вытянулась от двери. Силуэт затемнил собой часть, создав тень.

– Ох, Юнона!

Девица повыше подскочила к подруге.

– Смотри, лежит на полу. Что она здесь устроила?

– Тебе это понравилось, это? Жуть какая!..

– Похожа на птицу. Такая загадочная. Ох, Юнона! Раз она здесь, значит… Юнона! Он без маски!

– Тиши! Услышит! Уходим.

– Хочу на него посмотреть. Другого шанса не будет. Это же магазин, и он открыт, а мы покупатели. Поэтому, если зайдём…

– А ну стой!

– Ай, больно, ты что! Синяк оставишь!

– Обижайся, туда не пущу. Не думай сопротивляться.

– Пусти!

– Нет.

– Мне больно!

– Мы уходим.

– Кара, это ты?..

Очки успокоились, ведь теперь их точно найдут.

[1] Nevermore (англ.) – никогда больше.

Nevermore

– Выйдет, вот увидишь. Он слышал голоса и захочет посмотреть.

– Но до сих пор внутри, уже долго прошло.

Юнона и Ингрид стояли в тени большого мёртвого дерева. Оно торчало напротив скромного двухэтажного дома, часть фасада которого завитками оплетало растение с закрытыми бутонами белых цветов. Красные кители подруг ярко выделялись на фоне чёрной коры толстого ствола, надёжно скрывавшего их от всякого, кто бы ни вышел из странного магазина.

– Может, порядок наводит?

– Если убирается, значит, плевать, кто шумел. Явно затворник. Или фобия, как там она? Клаустра…

– Не знаешь, не умничай. Клаустрофобия это…

Дверь магазина начала открываться, не скрипнув ни одной петлей.

– Выходит, выходит, смотри!

– Тиши ты.

– Ах-юнона-а-а, это он?.. Юнона-а-а… Как так? Это он?..

– Куда вылезла, он же заметит.

– Как так? Не верю…

Юнона дёрнула подругу, прижала к дереву. Обе стояли лицом к стволу и не двигались.

– Как так, Юнона? Не верю…

– Чего заладила?

– Этого не может быть, неужели он муж той с грязной головой? Не верю! Какой же он привлекательный!

– Кажется, не заметил.

– Рубашка, жилет – ни одной мятой складочки. Брюки чинос! Как же они мне нравятся, просто и со вкусом. Только вместо серой рубашки я бы цветную выбрала. Хотя с чёрным всё сочетается, и сидит идеально.

– Куда-то пошёл.

– Ботинки сверкают. Нет, в голове не укладывается, как он может быть её мужем? Это невозможно! Их рядом даже ставить нельзя! Бли-и-ин, это не справедливо. Почему рыжая запущенная тётка в браке с таким мачо? А моя мама, умница и красавица, до сих пор не встретила нормального мужчину?

– Для тебя все брюнеты мачо?

– Неужели скажешь, что он урод? Да у тебя с головой тогда не в порядке. Высокий! Стройный! Настоящий мужчина! А походка! Да тут не придраться. Видела глаза? Когда-нибудь видела такие чёрные глаза? Я просто в шоке! Как зовут, интересно? Так и просится – Флориан. Да, Флориан!

– Шляпу опустил на глаза. Подозрительный тип. Может, в розыске?

– Надо что-то делать, Юнона. Такой мужчина не должен прозябать с тёткой, которая даже голову никогда не моет.

– Чего?

– Не иначе как загипнотизировала, она же медик. Сам бы такую не выбрал, под гипнозом точно! Держит затворником, прячет под маской, как пленника! Теперь ясно, почему врачиха Авроры живёт в Эдил. В Антарес давно бы прибрали его к рукам.

– Прибрали к рукам? Он что веер?

– Сегодня же маму спрошу, почему про него не рассказывала, почему до сих пор не встречается? Давно бы уже увела у этой зачуханной докторши.

– Ушам не верю.

– Куда, интересно? К любовнице? Точно! Выпроводил свою неподмытую истеричку и пошёл к нормальной женщине.

– Ты куда?

– За ним, конечно. Узнаю, к кому ходит, и стукну рыжей. Они и так поругались, а так вообще разбегутся.

– Нет! Ты его увидела, теперь возвращаемся.

– Пусти! Попробуй задержать только, перестану подругой считать, поняла? Бли-и-ин, уже на холме. Пусти, я сказала!

– Ингрид, как так?..

***

Торговые улочки петляли по всем сторонам. Лавки и мастерские пестрили наружной рекламой. Кафе и столовые грели хвойный воздух запахами жжёного масла, супа и выпечки. Многолюдный рынок, обычно всегда очень шумный, сейчас не забивал слух: лаяли где-то собаки; топтались и фыркали кони; и недалеко мать утешала дитя. Все продавцы, покупатели, возницы и даже пьяницы – народ, что толкался повсюду, дружно вдруг замолчал…

– Сэр, это не мои очки, а ребёнка. Он учится. Без них не сможет ни читать, ни писать, у него миопия. Они обязательно нужны ему завтра. Пожалуйста! Я заплачу достаточно. Или продайте такие же. Левая линза на минус пять и пять, правая на минус шесть диоптрий ровно.

– Я же сказал, Nevermore!

– Сэр, не для себя прошу.

– Плевать! Nevermore!

– Сэр, прошу, хотя бы линзы.

– Nevermore! Nevermore! Nevermore!

Юнона и Ингрид стояли возле фонарного столба, отдельно от группы людей.

– Какого чёрта! Что это за ремонтник? Как он смеет! Ужас какой! Я нажалуюсь маме! Эту лавку быстро прикроют!

– Виолетте сейчас только этим и заниматься, когда Конги в Атаре. Дома не появляется, а ты хочешь навязать какую-то оптику?

– Этот урод долго не проработает, я запомню его палатку. Пошли, нельзя упустить Флориана.

– Может, «Ворон» лучше? Кстати об этом, назвал магазин «Белый ворон», хотя брюнет и довольно смуглый. Даже глаза чёрные. Если он Ворон, то точно не белый. Переносный, думаю, смысл. Белая ворона – изгой.

– Изгой? Почему?

– У продавца чуть глаза не вылезли, когда он к нему подошёл, ты же видела.

– Просто тот пропойца кроме своей мерзкой рожи нормальных лиц никогда не видел. Это ему нужна маска, и намордник, чтобы грязную пасть никогда больше не открывать.

– Он не пьяница, обычный владелец лавки. Должна быть причина такого его поведения.

– Хамло! Флориан вежливо с ним разговаривал.

– Может, Ворон местный ловелас? И жены таких вот лавочников с ним изменяют мужьям?

– Точно! Этот урод – жалкий рогоносец, вот и бесится.

– Тогда хамство вполне обосновано.

– Если жена от него гуляет – сам виноват.

– Сомневаюсь, что жена этого лавочника суперкрасотка.

– Конечно нет, причём здесь его жена? Спасибо, если Флориан в её сторону хотя бы посмотрит.

– А твоему Флориану, что ли, вообще плевать с какой в койку прыгать? Толстуха или старуха, или ещё какая. Это же не нормально. Разберись сначала, что у него за проблема, а потом уже матери сватай.

– Думаешь, он извращенец? Юнона, это бред. Посмотри на него, разве они так выглядят?

– Не суди книжку по обложке, это ещё на Базовом курсе вдалбливают.

– Только не надо лекций. Флориан не извращенец, даю Слово.

– Слово – не просто сотрясание воздуха. Настоящий Воин всегда отвечает за свои Слова. Всегда! Отец с детства учил, это – кредо!

– Ой, прости, у меня же нет отца, который меня бы учил.

– Ингрид, и в мыслях не было давить на больное. Я же знаю…

– Ничего ты не знаешь! У тебя же он есть. Флориан будет моим отцом. Ох, Юнона! Куда он делся?

Подруги растерялись, но быстро сообразили, что надо идти на шум.

– Мэм, ведь всего очки, прошу вас!

– Nevermore!

– Ведь у вас тоже дети…

– Не смей говорить о моих детях!

– Простите, я бы не стал, но…

– Вон! Пошёл прочь! Nevermore!

– Я понял, мэм, хорошо, я сейчас же уйду.

– Nevermore! Nevermore! Nevermore!

Юнона и Ингрид стояли в тени кофемата.

– Дай плюну! Пусти! Какая тварь! Какая тварь! Всё разобью! Растопчу ногами и швырну ей в мерзкую рожу!

– Так ничего не добьёшься. Да послушай! Лучше спросить, что это значит. И эта баба, и тот лавочник орут одно и то же.

– Эта ведьма не имеет права так говорить с Флорианом!

– С чего ты взяла, ты же не знаешь, что оно значит. Стой здесь, пойду и спрошу. Чёрт! Она закрылась, вот же!

– Когда услышит, как бью её браковку, сразу вылезет!

– Если ты дочка Секретаря, ещё не значит, что можно такое выкидывать. Хочешь добавить проблем Виолетте?

– Эту тварь тоже запомню. Сама ещё будет Флориана просить, лишь бы на кусок заработать. Пошли, а то снова упустим.

– Даже интересно, почему к нему так относятся. Версию про ловеласа теперь можно забыть. Что это за язык?

– В Мире один язык. Но орут они не по-нашему. Очень похож на мёртвый.

– Мёртвый язык? Наследие Прошлого? С чего ты взяла?

– Юнона, я латынь изучаю. С первых занятий на специализации. Латинский язык и медицинская терминология – база любого врача.

– И ты изучаешь, эм… то есть, понимаешь?

– «Quidquid latine dictum sit, altum videtur»[1].

– Ого! Ингрид! Круто! Не ожидала. Что это значит?

– Не скажу. Ты же умная. Если интересно, сама найдёшь.

– Ага, сразу прям и запомнила.

– Они орали не на латыни, где эти вшивые лавочники и где латынь. Она очень древняя. А этот умер, может, лет тысячу как.

– Думаю, они в курсе, что это значит. Одинаковая реакция, точно не совпадение. Не удивлюсь, если следующий то же будет кричать.

– Пусть рискнёт! Больше терпеть не стану, как унижают моего Флориана.

– Он уже твой?

– Слишком жирно для рыжей зачуханки. Пусть найдет под стать себе лавочника.

– У него ещё сын, забыла? Чьи очки по-твоему он носит? Сына любит, очевидно же. Правда думаешь, бросит и переедет к вам?

– Плевать на сына, пусть винит свою немытую мать. Считаешь, Флориан счастлив? В клетке, как узник в маске!

– Виолетта женщина умная, и Секретарь Авроры. У неё на любого досье. Она знает про докторшу всё, а значит, и мужа тоже. Если до сих пор ничего не сделала – не сделает и потом. Твоя мать не рассматривает его как подходящего мужчину.

– Я точно знаю, Флориан полностью в мамином вкусе.

– Судишь книжку опять по обложке. Ты ничего не знаешь об этом человеке.

– У мамы спрошу, обязательно!

– Она рассказала, про близорукость рыжей, а что муж Врачеватель чумы – вдруг забыла? Эта деталь куда интересней, не так ли? От Виолетты ты не добьёшься.

– То есть это страшная тайна?

– Название магазина, реакция людей – вполне очевидно.

– Звучит, будто какой-то чумной. Думаешь, он чем-то болен?

– Ты же врач. Я не знаю. Кстати, докторша тоже белая ворона. Может, из-за мужа? Может, поэтому вместе? Она любит его, не смотря ни на что. Очень романтично, ты не считаешь?

– Давно ты стала романтиком? Если бы к моему любимому так относились – глаза бы выцарапала. А она под маской прячет. Очень романтично. Может, она его заразила? Скорее всего, она же доктор.

– Спроси Виолетту, как зовут её сына. Он ведь курсант. Найдём, и у него, может, что-то узнаем.

– О! Блестяще, Юнона! А что если мне использовать Праксис? Тогда и спрашивать не придётся. Всё узнаю сама.

– Сдурела? Ещё думала, когда об этом обмолвишься. Ты и понятия не имеешь, какие тайны он может скрывать. Вдруг станешь такой же белой вороной? Да ты с ума сошла!

– Хорошо, хорошо.

– Дай Слово!

– Хорошо, хорошо, даю.

– Нормально скажи.

– Даю Слово! Слово, что к нему не полезу в голову.

– В чужие тоже! Дурой меня считаешь? Ни к кому, даже к лавочникам! Не только себя, но и мать ещё втянешь в проблемы. И какие – еще не известно.

– Поняла, не буду, пусти!

– Если нарушишь Слово – перестану подругой считать, поняла? Не буду никогда доверять, даю Слово! А я за свои Слова всегда отвечаю!

– Юнона…

– Мы привлекли внимание.

– Нет, тиши! Слышишь?.. Они шепчутся все… о Вороне!..

Верхом проехал Гвардеец и остановился в толпе, среди которой подруги стояли в первых рядах.

– Правая – минус шесть ди… оптрий. Верно, сэр?

– Да, верно. МР – пятьдесят семь.

– МР?

– Межзрачковое расстояние.

– Мевжзра… Простите, боюсь, ошибиться. Если запишу «МР», он поймёт?

– Да, в рецепте записано так.

– Пятьдесят семь. Готово. Проверьте, пожалуйста, всё точно? Столько платите, не хочу наделать ошибок – отец просто прибьёт!

– Всё правильно, спасибо вам.

– Вам спасибо, сэр. За вами столько народу, что даже не знаю. И отец отлучился за сигаретами, как назло. Не волнуйтесь, ваши очки изготовят первыми, вечером заберёте. Он хороший мастер. О, а вот и он! Ты вовремя, пап.

– Ты… ты что делаешь?..

– Пап, хорошо, что вернулся, пока Господин не ушёл. Его очки…

– Почему ты его обслуживаешь?!

– Зачем кричишь? Господин торопится, ко мне обратился. Всё записала, вот.

– Ах, ты дура! Полная дура!

– Па-а-ап! Там рецепт! Что ты рвёшь! Заплатили уже…

– Заткнись! Прибью!

– Сэр, ваша дочь не виновата.

– Не смей говорить со мной! Вон!

– Пап, да ты что? Так с Господином…

– Заткнись!

– Простите, сэр, я не позволю ударить её на моих глазах.

– Пусти! Убрал руки, гад!

– Ваша дочь не понимает, почему вы злитесь. Она лишь хотела помочь.

– Не касайся! Ты! Быстро! Вон! Пошёл вон!

– Я отпущу руку и сейчас же уйду, только не бейте дочь, она ни в чём не виновата.

– Ох, да не волнуйтесь за меня! Отпустите его, отпустите! Заберите деньги!

– Nevermore!

– Что?.. Папа?.. Что происходит?

Толпа дружно заголосила. Срывая себе голоса, скандировала одно: «Nevermore! Nevermore! Nevermore!» И даже строгий Гвардеец не возразил ничего.

[1] (лат.) – Что угодно, сказанное на латыни, звучит как мудрость.

Очки

– Четырнадцать? Думала, ей лет двадцать. Она такая здоровая! Даже толще Футы, а старше нас только на год.

– Отец у неё крупный. Может, и мать тоже?

– Отец у неё полный муд…

– Ингрид! Девочка, которая изучает латынь, не должна материться.

– Других слов про него нет. И он ей родной. Родной отец! Кошмар! Жалко, что Флориан не врезал ему, так надеялась.

– А мне жалко, что он ничего не сказал даже дочери. Как думаешь, если выкрикнуть невемо во время занятия, какова будет реакция учителя?

– Было бы интересно. Но я так делать не буду. Юнона, ты фантазёрка.

– Мне до тебя далеко. Расскажи, что ему написала?

– То, что разозлит врачиху, когда она переведёт ему. Больше ничего не скажу. Двух зайцев – одним ударом.

– До сих пор не вернулся. Так и ходит по лавкам? Скоро темнеть начнёт.

– Иди, если хочешь, а я дождусь.

– Спятила? Я тебя не оставлю. Подумай, вдруг увидит нас? Это дерево не самое надёжное укрытие. Заметит – догадается. Эффект будет не тот. А если уйдёшь, будет романтично. Сможешь себе рисовать какие угодно фантазии, представляя его реакцию.

– А ты права. Думаешь, он будет счастлив? Хотя бы ненадолго?

– Вот и пофантазируй. У тебя же фантазия – космос!..

***

Тени оформляли причудливыми кружевами маленькое пространство, украшенное разнообразными веерами. Лампа рассеивала узоры плетёного абажура и тепло заливала прилавок. Свет ложился цветными волнами на небольшую записку, распадаясь в радужный спектр от преломлявших его луч линз новых очков.

«Si etiam omnes, ego non![1] PS. Взамен, себе забрала один веер».

[1] (лат.) – Даже если все, то я – нет.