Текст книги "Без своего мнения. Как Google, Facebook, Amazon и Apple лишают вас индивидуальности"

Манифест Бранда не только выражал мысли коммунаров, он развивал их сразу в нескольких направлениях.

Технология, рассуждал он, породила язвы этого мира. Только технология может исцелить их. Те инструменты, которые она дает в руки людям, нужно забрать у монополий и военных, и тогда они помогут обычному человеку стать более самодостаточным и полнее реализовать свои творческие способности.

Можно было бы сформулировать то же самое в виде лозунга: «Мощные инструменты – народу». Если эти мысли звучат знакомо, то это потому, что они много лет были центральной темой рекламы Apple.

В некотором смысле это была теория крайнего индивидуализма и опоры только на свои собственные силы, предшественница радикального либертарианства Кремниевой долины. Но Бранд изучал работы таких мыслителей, как Бакминстер Фуллер, Норберт Винер и Маршалл Маклюэн. Все его интеллектуальные кумиры говорили о важности систем и сетей. Именно из этого возникла идея Единой Земли. Бранд хотел, чтобы его читатели мыслили экологически, видели взаимосвязанность всего, понимали свое место в паутине жизни. Как говорилось на обложке его каталога: «Мы не можем сделать мир единым. Он уже един».

«Каталог всей Земли» – основополагающий текст для Кремниевой долины, именно ему она обязана своей культурой. Несмотря на венчурных капиталистов, на компанию Tesla, в атмосфере Кремниевой долины всегда ощущаются следы коммуны. Именно поэтому генеральный директор компании сидит в открытом офисе, якобы уничтожающем чувство иерархии, и носит такую же футболку, что и люмпен-программист напротив. И хотя монополии Кремниевой долины существуют ради прибыли, они воспринимают себя как проводников революции, возводящих мир к тому состоянию единства, за которым всю жизнь гнался Бранд. Как писал Фред Тернер в своей книге “From Counterculture to Cyberculture”[5]5
  «От контркультуры к киберкультуре» (англ.). К июлю 2018 года не была переведена на русский. – Прим. перев.


[Закрыть]: «Каталог помог создать условия, в которых микрокомпьютеры и компьютерные сети могли восприниматься как орудия освобождения».

Когда Джобс называл «Каталог всей Земли» библией своего поколения, он подразумевал принадлежавших к этому поколению людей с инженерным мышлением, одержимых программистов, хакеров – то есть авангард силы, произведшей революцию в вычислительной технике. К тому, чтобы компьютер стал персональным, все было более-менее готово к концу 60-х. Благодаря компании DEC из Массачусетса появились новые мейнфреймы, уже не занимавшие целые комнаты, а сжавшиеся до микропроцессора вполне приемлемых размеров. Инженеры из Стэнфордского университета создали мышь. Министерство обороны построило первую сеть, которую можно было назвать Интернетом. Провидцы вроде Дуга Энгельбарта (изобретателя мыши) уже видели будущее, в котором компьютеры гораздо сильнее вовлечены в каждодневную жизнь людей. Но язык, на котором говорили эти люди, по-прежнему был непонятен непосвященным, а машины были слишком дороги, слишком велики и слишком сложны в обращении, чтобы их можно было представить на столе в офисе, не говоря уже о доме.

Технологические новшества не возникают по волшебству или путем логического продолжения научной мысли. Нет, их вызывает к жизни культура. Идее персонального компьютера только предстояло выкристаллизоваться. Скорее всего, именно Бранду принадлежали мысли, вдохновившие инженеров на этот скачок. «Каталог всей Земли» перенес идеи контркультуры в сферу технологий. И со временем Бранд стал показывать, как компьютер, это чудовищное порождение бюрократической машины, может быть использован для личного освобождения и взаимодействия внутри общества-коммуны.

То, что окраины Сан-Франциско были как психоделическим, так и компьютерным центром страны, – важный факт в истории технологий. Географическая близость делала молодых инженеров открытыми к идеям Бранда. В особенности это было верно в отношении знаменитого Исследовательского центра компании Xerox в Пало-Альто (PARC), настоящего «котла изобретений». Алан Кей заказал все книги, упоминавшиеся в «Каталоге всей Земли», и собрал их в офисной библиотеке. Впоследствии Кей отдавал дань именно Бранду как человеку, который смог предвидеть будущее: «Именно он рассказывал сотрудникам PARC, чем станут компьютеры в будущем».

Поскольку Бранд фактически стал участником работы PARC, ему разрешали находиться в лаборатории сколько угодно. То, что он увидел, он описал в основополагающей статье, вышедшей в 1972 году в журнале Rolling Stone[6]6
  Rolling Stone – американский журнал, посвященный музыке и поп-культуре. Был основан в Сан-Франциско в 1967 году Янном Уэннером и музыкальным критиком Ральфом Глисоном. Выходит два раза в месяц. Тираж издания – около полутора миллионов экземпляров. С 2004 года журнал издается также и на русском языке. – Прим. ред.


[Закрыть]. Статья была ярким, живым образцом «новой журналистики»: «Самая крутая движ-ж-жуха, которую я видел со времен Кислотных тестов «Веселых проказников». Бранд описал инженеров именно такими, какими хотел их видеть: великими проводниками технологий в массы. «Эти великолепные люди со своими полными стремительного движения машинами, исследующие передний край технологии – разбойничьи места, где властвуют не столько законы и правила, сколько жесткие требования возможного». В самом деле, инженеры Xerox уже тогда разрабатывали машины, опережавшие свое время лет на десять и слишком радикально отличавшиеся от существующих, чтобы менеджмент компании мог оценить их в полной мере. На самом известном прототипе присутствовали многие элементы, которые позже появятся на Macintosh. И это не совпадение, ведь Стив Джобс видел все эти новшества во время своего посещения PARC зимой 1979 года, позднее обросшего мифами и легендами, – и был восхищен ими.

Влияние статьи Бранда на последующие события оказалось столь велико, потому что он смог облечь работу инженеров в форму хорошо написанного и убедительного текста, а этот текст, в свою очередь, задал инженерам направление их работы. Бранд создал вычислительной технике образ, полный силы и славы. Все, чего не смогли достичь коммуны, достигнут компьютеры. «Когда вычислительные машины станут доступны всем, власть перейдет в руки хакеров… Мы – компьютерные проказники, получившие в свои руки могучую силу, как каждый по отдельности, так и все вместе, в качестве участников совместного труда… Это могло бы многое изменить к лучшему… как, например, спонтанное творчество могло бы приносить более богатые и тщательно проработанные результаты. То же самое относится и к взаимодействию людей… разумному взаимодействию». Через два года, когда статья выросла до книги, в ней появилось важное словосочетание: «персональный компьютер».

Миру не очень приятно слышать, что родословная технологических компаний восходит к коммунам. Этот эксперимент закончился плохо: коммуны превратились в общества, удерживаемые вместе культом личности, или в маленькие поселения, раздираемые внутренним соперничеством. Великолепные мечты о демократии и коллективизме закончились авторитаризмом и сокрушительным разочарованием. В 1971 году Стюарт Бранд прекратил выпуск «Каталога всей Земли» (он выпускал его четыре года). Чтобы справить поминки по своему детищу, изменившему дух времени, он созвал гостей на «Вечеринку смерти». Тысяча преданных поклонников «Каталога» приехала на очередной праздник, организованный Брандом. Он собрал своих друзей-хиппи во Дворце изящных искусств, впечатляющем архитектурном сооружении в районе Марина в Сан-Франциско. Сам он ходил среди гостей, наряженный в черную сутану, и изображал Смерть.

Даже такому записному оптимисту, как Бранд, было трудно гнать от себя мрачные мысли в этот самый темный час жизни. Его брак разрушился. В голову постоянно приходили мысли о самоубийстве. Но его вера в технологию не пошатнулась. Бранда не слишком заботила политика, и он мало времени уделял размышлениям о природе капитализма. Его интересовали гораздо более возвышенные вопросы. Он по-прежнему стремился к ощущению единства, глубокому чувству принадлежности и аутентичности, которое связывалось у него с индейскими резервациями и коммунами. Им ни в малейшей степени не было присуще отчуждение. Они были едины с человечеством. То же самое стремление он переживал, когда думал, что до сих пор нет фотографии всей Земли. Этот образ мыслей был полной противоположностью либертарианским идеям Айн Рэнд: жажда совместного труда, разделения результатов своей работы с другими, трезвого понимания своего места как частицы целого. Бранд мог выражать это чувство исключительно в виде ярких, запоминающихся высказываний, которые не выдержали бы строгой критики и существовали только благодаря энергии, с которой были произнесены, например: «С тех пор, как появились два живых организма, жизнь была предметом совместной эволюции, она всегда лучше росла при помощи другой жизни. Можно спрашивать, какой вид зависимости мы предпочитаем, но это единственный имеющийся у нас выбор».

Эти мысли великолепно выражены, но все же не полностью оригинальны. Бранд заимствовал очень многое у Маршалла Маклюэна, канадского ученого, впоследствии превратившегося в икону поп-культуры. В отличие от своих замшелых коллег, Маклюэн воспринимал культуру так, как она присутствовала в жизни того времени: не романы писателей-постмодернистов, не перформансы художников-акционистов, а телевидение, радио и кино. Подвижный, энергичный, склонный то говорить туманно, то отчеканивать афоризмы, постоянный гость телешоу, он был странным образом привлекателен на экране. Более того, в кино он тоже оказался полностью на своем месте, сыграв в фильме Вуди Аллена Annie Hall. Часто было трудно сказать, во что же он на самом деле верит, поскольку у него была привычка говорить парадоксами, непонятными, но в то же время на первый взгляд глубокими. («Я не всегда сам согласен с тем, что говорю» – признался он однажды.) При этом даже в самых туманных его пророчествах можно было отыскать драгоценные жемчужины хлестких, запоминающихся формулировок.

Маклюэн утверждал, что свободен от моральных оценок в отношении описываемого им будущего. Тем не менее его пассажи, посвященные технологическим достижениям, часто были полны эйфории. В своих книгах он предсказывал, что новые технологии, если использовать их должным образом, могут объединить мир в сеть. «Сегодня, когда прошло больше ста лет с момента изобретения электричества, мы расширили до вселенских масштабов свою центральную нервную систему и упразднили пространство и время, по крайней мере, в пределах нашей планеты»[7]7
  «Понимание медиа», предисловие. – Прим. перев.


[Закрыть].

Маклюэн намекал, что эта сеть обладает потенциалом покрыть собой весь мир, словно волшебной повязкой, и исцелить его раны бесследно. Понятно, почему поколение, родившееся в тени великой войны и живущее в постоянном страхе перед ядерным апокалипсисом, было обеспокоено разобщенностью человечества. Кроме того, американцы столкнулись у себя дома с более близкой и актуальной формой разобщенности: ощущением, что работа в офисе изгнала творческое начало из труда, оставив работнику жалкую роль исполнителя однообразных операций с бумагами на своем изолированном участке. Но эту болезнь разобщенности, по мнению Маклюэна, было легко излечить.

Исцеляющую силу сети легко усмотреть в знаменитом афоризме Маклюэна: «Средство коммуникации и есть сообщение». Технология передачи сообщения оказалась важнее самого сообщения. Он обрушился с критикой на изобретение Гутенберга, печатную книгу. Если рассматривать ее как средство коммуникации, то она способствовала разделению людей посредством антисоциального акта чтения. «Алфавит – технология визуального разобщения и специализации», – сокрушается Маклюэн. Она создает «пустыню засекреченной информации». Его критика была скорее оплакиванием: его идеалом была эпоха до печатного станка, эпоха устной культуры, личного взаимодействия. Идеальной будет технология, которая сможет оживить дух той давно ушедшей культуры, но в планетарном масштабе, превратив население всего мира в единое счастливое племя. Или мир превратится в «глобальную деревню», если воспользоваться еще одним его афоризмом, обреченным стать клише. Тогда тепло этой деревни сможет уравновесить пагубный индивидуализм и все другие силы разобщения, действующие в нашем мире.

Наиболее многообещающей из новых технологий был компьютер. Надо признать, что Маклюэн предвидел возможные отрицательные стороны изобретенной им «глобальной деревни»: например, в ней могут очень быстро распространяться слухи, новые возможности слежки могут истребить частную жизнь. Тем не менее он и Бранд воспринимали компьютер очень похоже. Маклюэн тоже страстно желал объединения и еще одной вещи, которую он описывал в следующих поэтических выражениях:

«Сегодня компьютер представляет собой потенциальное средство мгновенного перевода любого кода или языка в любой другой код или язык. Коротко говоря, компьютер обещает состояние вселенской Пятидесятницы, всеобщего взаимопонимания и единства. Следующим шагом, представляется нам, должен быть не перевод с языка на язык, а полное избавление от стадии языка на пути к всеобщему космическому сознанию, которое может оказаться весьма похожим на коллективное бессознательное, о котором мечтал Бергсон (французский философ XX в.). Одновременно с состоянием «невесомости», которое, по словам биологов, обещает физическое бессмертие, может существовать параллельное ему состояние «бессловесности», которое способно обеспечить нерушимую всеобщую гармонию и мир».

Вечная жизнь, вечный мир… Истовому католику Маклюэну тесно в рамках политического прогноза, и его речь приобретает форму библейского пророчества.

Все значительные шаги вперед, которые делала с тех пор технология, так или иначе были продиктованы этим стремлением Маклюэна: создать машины, способные ввести человечество в новую эру – эру сотрудничества. Именно это имел в виду Джозеф Ликлайдер[8]8
  Джозеф Карл Робнетт Ликлайдер (1915–1990) – американский ученый, заложивший основы сети Интернет во время работы в ARPA, Управлении перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США. – Прим. перев.


[Закрыть], когда объяснял, как изобретенный им Интернет положит конец социальной изоляции: «Жизнь для человека онлайн будет счастливее, чем прежде». Подобным образом Тим Бернерс-Ли[9]9
  Сэр Тимоти Джон Бе́рнерс-Ли OM – ученый, изобретатель URI, URL, HTTP, HTML, создатель Всемирной паутины, действующий глава Консорциума Всемирной паутины, автор концепции семантической паутины и множества других разработок в области информационных технологий. – Прим. ред.


[Закрыть] описывал возможности созданной им Всемирной паутины: «Надежду в жизни приносит взаимосвязь между всеми людьми на планете». Мечта о том, чтобы сшить единую «глобальную деревню» из разрозненных лоскутов, вошла в названия, используемые в современных технологиях: сеть «взаимосвязанная», паутина «всемирная», а медиа – «социальные». Эта мечта породила непрекращающуюся череду проектов, основанных на сотрудничестве отдельных пользователей, настоящие храмы знания, построенные без всякого намерения получить доход: от виртуальных сообществ 90-х до операционной системы Linux, сайта Wikipedia или лицензии Creative Commons. Она лежит в самой идее программного обеспечения с открытым исходным кодом. Идея бесплатно делиться результатами своей работы когда-то приходила в голову разве что сумасшедшим изобретателям, но с тех пор до такой степени стала нормой, что капитализм принял ее. Бизнес-планы самых успешных компаний в истории, Google и Facebook, полностью основаны на идее превратить мир в единую гигантскую сеть – сеть, в которой люди трудятся вместе, в духе альтруизма, чтобы делиться информацией с другими.

Существует теория, гласящая, что этот всеобщий фестиваль щедрости производит реальную ценность: новое знание. Она говорит, что возможности индивидуума к самостоятельному познанию мира путем чтения и размышления ограниченны. До появления новых технологий информация, подобно изолированным друг от друга ученым, существовала в виде островков. Но сейчас над информацией может трудиться, упорядочивая и обрабатывая ее, гораздо более обширное сообщество, и оно в силах исправлять ошибки, добавлять новые мысли, пересматривать выводы. Технология сделала возможным то, что Герберт Уэллс называл «мировым мозгом», а редактор онлайн-издания Wired Кевин Келли – «коллективным разумом»[10]10
  Дословно “hive mind”, «разум улья» или «разум роя». – Прим. перев.


[Закрыть].

Подобный ход рассуждений относительно технологий строится на одном предположении: что человек – не только экономический агент, приводимый в движение собственным интересом. Линус Торвальдс, программист, создавший Linux, заявлял: «Деньги отнюдь не главный мотиватор. Давно известно, что люди достигают наилучших результатов в работе, когда ими движет страсть». Иногда этот коллективистский взгляд на человеческую натуру было трудно принять. Полномочным представителем компьютерной культуры на ее заре был одержимый программист, хакер, радикальный индивидуалист, всегда готовый подразнить какое-нибудь крупное учреждение. Таких одержимых программистов изображали как одиночек, приклеившихся к стульям и экранам; они были гениями, зависевшими только от самостоятельно натренированной остроты ума. (Одна известная метафора изображала первых жителей киберпространства как пионеров электронного Дикого Запада, идущих вперед на свой страх и риск.) Но в конце концов оказалось, что это представление о хакерах было ложным. Они хотели только одного: принадлежать к чему-то больше себя, собрать из своих выдающихся личностей еще более величественное целое, утратить индивидуальность в поэзии общности.

Однако мечта содержала трудноразрешимые противоречия, зародыш будущих конфликтов. С одной стороны, инженеры жаждали создать мир, свободный от власти гигантских корпораций. Старая ненависть к IBM и ей подобным никуда не делась. С другой стороны, они создавали сети, в которых еще на стадии проекта были заложены два свойства: не иметь себе равных и охватывать собой весь мир. Глобальная деревня может быть только одна. Эти структуры представляли собой величайшие возможности для бизнеса с начала времен, и только наивной верой можно объяснить, что возможность их захвата крупными корпорациями никто не предвидел. В конце концов, ненависть технологических гениев к любой власти представляла собой просто умонастроение, к тому же поддерживающее в них нужный для работы эмоциональный накал. Для бизнеса в их идее был ценен не анархизм. Куда важнее было единство, охват.

Именно потому история вычислительной техники настолько предсказуема. Очередное удивительное изобретение обещает освободить технологию из когтей монополистов и создать новую сеть, причем настолько демократичную, что она сама по себе изменит человеческую натуру. Но почему-то каждый раз человечество сохраняет свой прежний, хорошо знакомый облик.

Вместо того чтобы привести к фундаментальному перераспределению власти, новые сети попадают в руки новых монополий, всякий раз более могучих и хитроумных, чем прежде.

Персональный компьютер оказался во власти одной компании, постоянно тормозившей прогресс (Microsoft). Для доступа в Интернет вскоре потребовалось ежемесячно платить ощутимую дань сборщикам «телекоммуникационного налога», разделившим карту на привычные зоны влияния (Comcast, Verizon, Time Warner). В то же самое время возникли компании, занявшие место главных ворот или к знанию (Google), или к любой покупке онлайн (Amazon). Термин «социальные сети» можно употреблять во множественном числе, но только одна (Facebook) объединяет больше двух миллиардов людей.

Странно, как направление мысли мечтателей от технологии и ненасытных монополистов Золотого Века всегда совпадает, хотя никто не спешит это признавать. И те, и другие любят мечтать об освобождении от жестокой конкуренции, или же восхваляют «сотрудничество», в котором видят экономическую необходимость. Существуют системы, которые просто не могли бы процветать в условиях конкурентного рынка (классическими примерами служат телефон и телеграф). Построить крупную сеть связи невероятно дорого. Представьте себе, во что обошлась прокладка этих линий, пересекающих континент во всех направлениях. Сети конкурентов оказываются слишком неэффективными. Таким образом, мы должны простить компаниям, предоставляющим жизненно важные услуги, их циклопический размер и дать им возможность сотрудничать с правительством и другими крупными игроками – с тем, чтобы они могли выполнять достойную задачу очистки рынка от мелкого мусора и спокойно принимать стратегические решения. Именно в таком ключе выражался визионер Теодор Вайль, создавший компанию AT&T в начале прошлого века: «Конкуренция означает беспощадную борьбу, промышленную войну. Она означает ненависть. Она часто означает использование любых средств, какие только состязающимся сторонам… позволяет совесть». Даже железнодорожные бароны, наиболее бессовестные из созданий, произведенных на свет капитализмом, превозносили достоинства сотрудничества в духе альтруизма. Сам Дж. П. Морган верил в эту благую весть. Как пишет его биограф Рон Черноу, «самый знаменитый финансист Америки был заклятым врагом свободного рынка».

Подобный образ мыслей все больше проникает в Кремниевую долину. Книг по стратегии там написана целая полка. (Например, “Modern Monopolies: What it Takes to Dominate the 21st Century Economy”.) Главным пророком этого нового монополизма стал инвестор Питер Тиль, а это далеко не рядовой инвестор. Среди его успешных проектов – PayPal, Facebook, Palantir и SpaceX, практически рекорд в дисциплине определения победителей еще на старте, до их взлета к славе, что позволяет предположить наличие у него глубокого понимания технологии и путей ее развития. Тиль временами проявляет себя как весьма своеобразный мыслитель, за что снискал себе в последние годы заслуженное осуждение. В президентской кампании 2016 года он поддерживал Дональда Трампа. Кроме того, он негласно финансировал иск бывшего борца Халка Хогана к сайту, публикующему слухи. Из-за этой пагубной побочной деятельности можно упустить из виду его самую сильную сторону: он более строгий мыслитель, чем все его коллеги по отрасли. Хоть он зачастую повторяет либертарианские клише, принятые в его кругу, он обладает талантом ясно показывать свои основополагающие принципы. Он всецело отвергает идею конкуренции по Дарвину. Более того, он считает конкуренцию «пережитком прошлого». В своей краткой работе “Zero to One” («Ноль к одному») он писал: «Конкуренция – это не просто в первую очередь идеология, это основная идеология, пронизывающая все наше общество и искажающая наше мышление. Мы превозносим конкуренцию, усваиваем до мозга костей ее необходимость, руководствуемся ее заповедями и в результате заключаем себя в ее ловушку: чем больше мы конкурируем между собой, тем меньше приобретаем». Делая из конкуренции кумира, мы не видим достоинств монополии. Избавленные от конкуренции монополии могут сосредоточиться на действительно важных вещах: например, достойно относиться к своим рабочим, решать важные задачи, создавать изобретения, способные изменить мир. Они могут оказаться выше «грубой ежедневной борьбы за существование».

Ясно, что большинство его коллег в Кремниевой долине согласны с мыслью о монополии как естественном и желательном порядке вещей. Вот почему стартапы не ставят перед собой цели потеснить Google или Facebook, а изначально ставят перед собой цель быть проданными этим гигантам. (Высматривая выгодные приобретения то здесь, то там, Google за время своего существования купил двести компаний.) В технологической отрасли жестокая конкуренция считается невозможной, противоречащей самому духу сети. Главным образом технологические гиганты находятся в состоянии entente cordiale[11]11
  «Сердечное согласие» (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] между собой. Apple, например, настаивала, чтобы конкуренты не переманивали у нее сотрудников. Согласие можно усмотреть даже в бухгалтерских книгах: Google платит Apple 1 млрд долларов ежегодно, чтобы те использовали его поисковую систему, а не какую-либо другую. Эрик Шмидт, будучи генеральным исполнительным директором Google, в то же время входил в совет директоров Apple. Подобно европейским державам XIX века, компании уважают сферы влияния друг друга и конкурируют только на их границах. Марк Андриссен, одно из первых лиц Кремниевой долины, говорит об тенденции в отношении монополий прямо: «В области высоких технологий рынок обычно устроен так, что победителю достается все. На обычных рынках могут сосуществовать Pepsi и Coke. Здесь же в долгосрочной перспективе преобладает тенденция к выживанию только одной компании, или, лучше сказать, компании номер один». Мы дошли до самой сути: Долина едина, потому что каждый в своей сфере – единственный. И так было всегда.