Текст книги "Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза"

В десятилетие после 1905 года эксперты по всей России активно участвовали в политической жизни, а С. Ф. Ольденбург был общепризнанным экспертом-активистом. Убежденный, что интересам науки лучше всего служит конституционная монархия, Ольденбург имел в 1905 году, когда была учреждена Государственная дума, основания для оптимизма. В том же году он стал членом кадетской партии и примкнул к другим интеллектуалам, верившим, что развитие науки и культуры облегчит социальную и культурную трансформацию России7171
  Думова Н. Г. Кадетская партия в период Первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988. Катерина Кларк предполагает, что люди этого круга считали «систематизацию, рационализацию и повышенную роль культуры и науки ключевыми вопросами в повестке социальной трансформации» (Clark K. Petersburg: Crucible of Cultural Revolution. Cambridge, MA, 1995. P. 67). См. также: Bailes K. E. Natural Scientists and the Soviet System // Koenker D. P., Rosenberg W. G., Suny R. G. (eds.). Party, State, and Society in the Russian Civil War. Bloomington, 1989. P. 269.


[Закрыть]. Также он стал активным участником ИРГО. Географическое общество давно выступало за политические и общественные реформы, в том числе за гражданские свободы, распространение просвещения и расширение профессиональной автономии7272
  Члены ИРГО разделяли эту ориентацию с членами других профессиональных организаций. См., например: Bradley J. Subjects into Citizens: Societies, Civil Society, and Autocracy in Tsarist Russia // The American Historical Review. 2002. Vol. 107. No. 4. P. 1094–1123. О роли интеллектуалов в представлениях о «модернизированной» России см.: Engelstein L. The Keys to Happiness: Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siècle Russia. Ithaca, 1992. См. также статьи в сборнике: Clowes E., Kassow S., West J. (eds.). Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia. Princeton, 1991.


[Закрыть]. После учреждения Думы оно стало открыто высказываться в пользу научного государственного управления и целенаправленно обратилось к исследованиям проблем практической государственной важности – таким, как национальный вопрос в империи7373
  Члены ИРГО на своих собраниях обсуждали координацию своей работы с «повседневными вопросами управления». См., например: Бартольд В. Хроника: XII Съезд русских естествоиспытателей и врачей в Москве // Живая старина. 1910. Год 19. Вып. 1–2. С. 176–187; Золотарёв Д. Обзор деятельности Постоянной комиссии по составлению этнографических карт России при И. Р. Г. Обществе (15 окт. 1910 г. – 15 окт. 1915 г.) // Там же. 1916. Год 25. Вып. 1. С. xi–xxi.


[Закрыть].

Члены Отделения этнографии ИРГО были особенно заинтересованы в изучении недавнего «взрыва национализма» среди народов Азиатской России. Большевики уделяли все внимание национальным движениям на западных окраинах, а этнографы смотрели на восток; когда этнографа и члена Отделения этнографии Льва Штернберга в 1910 году попросили написать статью о «национальных движениях в Российской, Германской и Австро-Венгерской империях», он решил сосредоточиться на коренных жителях («инородцах») Киргизской степи (часть современного Казахстана), Туркестана и Сибири7474
  Штернберг Л. Инородцы. Общий обзор // Кастелянский А. И. (ред.). Формы национального движения в современных государствах: Австро-Венгрии, России, Германии. СПб., 1910. С. 533. О категории инородцев см.: Slocum J. W. Who, and When, Were the Inorodtsy? The Evolution of the Category of «Aliens» in Imperial Russia // The Russian Review. 1998. Vol. 57. No. 2. P. 173–190. О жизни и работах Штернберга см.: Гаген-Торн Н. И. Лев Яковлевич Штернберг. М., 1975.


[Закрыть]. Для этнографов вопрос стоял так: каким образом инородцы империи приобрели национальное самосознание без прямого влияния европейской национальной идеи? В статье 1909 года Ольденбург рассуждал о том, что в Азиатской России национальный вопрос связан с колониальным: русская колонизация привела к подъему национализма на востоке страны7575
  Серебряков И. Д. По страницам архива академика С. Ф. Ольденбурга. С. 108. Ольденбург также писал о киргизах, казахах и вопросе колонизации в своем личном дневнике за 6 мая 1909 года. См.: Санкт-Петербургский филиал архива РАН (далее – ПФА РАН). Ф. 208. Оп. 2. Д. 9. Л. 12–14.


[Закрыть]. Штернберг выражал сходное мнение. Он отмечал, что события 1905 года – позорное поражение в войне с «маленькой Японией» и последовавшие демонстрации по всей империи – дискредитировали «старые порядки» и послужили катализатором для «национального самовыражения» в Азиатской России. Но он доказывал, что проводимая царским правительством колонизация и русификаторская политика предшествовавшего десятилетия послужили более фундаментальными причинами «национального пробуждения» на Востоке7676
  Штернберг Л. Инородцы. С. 535–538.


[Закрыть].

Штернберг поделил инородцев на две группы. Первые жили в регионах, отдаленных от центра (например, в Туркестане), и вплоть до введения новой имперской колонизационной политики пользовались относительной экономической и культурной независимостью. Согласно Штернбергу, у этих инородцев национальное самосознание развилось как непосредственный результат колонизации их земель. Он приводил в пример племена Киргизской степи, которые давно имели общие «язык, быт и верования», но не считали себя «единым народом» или «народностью», пока русская колонизация не поставила под угрозу их учреждения, земли и доступ к воде7777
  Там же. С. 538, 546.


[Закрыть]. Штернберг утверждал, что буряты «начали сознавать себя народом» также ввиду российского колониального угнетения: пока русские не попытались захватить их землю, буряты «составляли собою агрегат родов, племен, но не народ»7878
  Там же. С. 540, 546–547.


[Закрыть]. Вторую группу Штернберг описывал, в противоположность первой, как инородцев, живших вперемежку с русскими в регионах, давно включенных в империю (таких, как Поволжье). Согласно Штернбергу, эти инородцы сталкивались примерно с теми же экономическими проблемами, что и русские крестьяне, и не видели в «земельном вопросе» колониального угнетения. Он утверждал, что на развитие у них национальных чувств повлияли другие вещи, например языковая русификация и принудительное крещение в православие7979
  Штернберг настаивал, что эти вопросы также имеют политическое и экономическое значение. Инородцы, не имеющие права использовать свой родной язык в общественной жизни, не способны защитить себя юридически и административно; инородцы, обращенные в православие, экономически угнетаются православным духовенством.


[Закрыть].

Этнографы, как и большевистские лидеры, считали национальные движения реакцией на экономическое и политическое угнетение. Штернберг указывал на примечательное отсутствие национального сепаратизма в Азиатской и преобладающей части Европейской России и утверждал, что большинство нерусских хочет расширения своих экономических и культурных прав, а не независимости от империи8080
  Штернберг Л. Инородцы. С. 536, 566.


[Закрыть]. (Как и Ленин, он считал, что угроза сецессии минимальна.) Но большевики обсуждали потенциальную роль национальных движений в социалистической революции, а Штернберг и его коллеги мечтали о более либеральной версии Российской империи. Этнографы предполагали, что царский режим может предотвратить подъем национального сепаратизма, ставшего серьезной проблемой в Австро-Венгерской империи, если изучит и удовлетворит потребности своих нерусских подданных8181
  Там же. О национальной идее и национальном сепаратизме в Австро-Венгерской империи см.: Кастелянский А. И. Предисловие // Кастелянский А. И. (ред.). Формы национального движения в современных государствах. С. i–xiii.


[Закрыть]. Они видели себя в новой роли заступников нерусских национальностей и поборников «объединенной России»8282
  Эта позиция отражала позицию кадетов, которые отстаивали единство империи, но призывали к расширению национальных прав (см.: Думова Н. Г. Кадетская партия). Некоторые этнографы были настроены радикальнее.


[Закрыть].

Этнографы обсуждали эту возможную новую роль в декабре 1909 года на XII Съезде русских естествоиспытателей и врачей в Москве. Видные члены ИРГО Дмитрий Анучин, Владимир Богданов и Всеволод Миллер участвовали в работе этнографической подсекции съезда, где люди, которые определили себя как «профессиональные этнографы», – пестрая группа, включавшая антропологов, географов, статистиков и лингвистов, – говорили о необходимости предоставить им более существенную роль в деле изучения и управления империей. Противопоставляя практическую ориентацию европейских и американских этнографов собственному «академизму», они призывали к серьезной реформе своей дисциплины8383
  Бартольд В. Хроника: XII Съезд русских естествоиспытателей и врачей в Москве. С. 176–187; Золотарёв Д. Обзор деятельности Постоянной комиссии по составлению этнографических карт. С. xi–xxi. Ольденбург не присутствовал на съезде. Бартольд написал ему о нем в письме от 24 января 1910 года (ПФА РАН. Ф. 208. Оп. 3. Д. 33. Л. 6 об.). Эти этнографы также стремились профессионализировать свою дисциплину. Профессионализация этнографии всерьез началась в 1890‐х годах и получила дополнительный импульс после 1905 года. Этнографы ИРГО заботились о том, чтобы отделить себя от миссионеров и других «дилетантов».


[Закрыть].

На первый взгляд комментарии этнографов кажутся неискренними. Многие российские этнографы играли важную роль в мероприятиях государства по категоризации населения и прославлению империи. Некоторые члены Отделения этнографии, например Вениамин Семёнов-Тян-Шанский и Серафим Патканов, служили в Центральном статистическом комитете МВД, участвовали в планировании и проведении Всероссийской переписи 1897 года. Другие члены комиссии, включая Анучина, организовывали крупномасштабные этнографические выставки в России и за рубежом, на международных ярмарках, таких как Всемирная Парижская выставка8484
  О поездке Анучина в Европу и его участии во Всемирной Парижской выставке см.: Богданов В. В. Д. Н. Анучин: антрополог и географ (1843–1923). М., 1940. С. 14–16.


[Закрыть].

Но этнографы ИРГО – которые ездили по всему миру, участвовали в международных конференциях и читали европейские и американские научные журналы – считали, что вносят гораздо меньший вклад в дела империи, чем их коллеги в Западной Европе. И это было отчасти правдой. МВД клеймило этнографию (с ее вниманием к национальности) как «рассадник сепаратизма» и считало профессиональных этнографов (высказывавшихся за уступки нерусскому населению) политически неблагонадежными, тем более что Штернберг, Владимир Богораз и некоторые другие эксперты занялись этнографией, будучи сосланными в 1890‐х годах в Сибирь за антиправительственную деятельность8585
  См.: Янович Д. К вопросу об изучении быта народностей РСФСР // Жизнь национальностей. 1921. 14 декабря. № 29 (127). С. 1. И Штернберг, и Богораз жили в Нью-Йорке и работали с Францем Боасом. См. предисловие Брюса Гранта в кн.: Shternberg L. The Social Organization of the Gilyak / Ed., foreword and afterword by B. Grant. New York, 1999.


[Закрыть]. По этим и иным причинам царь и его министры обращались за информацией о населении к местным генерал-губернаторам и военным статистикам, а не к профессиональным этнографам8686
  О роли генерал-губернаторов в управлении Российской империей см.: Rich D. A. The Tsar’s Colonels: Professionalism, Strategy, and Subversion in Late Imperial Russia. Cambridge, MA, 1998.


[Закрыть].

Но верно также, что российские этнографы идеализировали положение своих европейских коллег, зачастую преувеличивая роль британских и французских антропологов в колониальных проектах их государств. Несомненно, европейские антропологи из целого ряда стран обеспечивали колониальные власти этнографической информацией и помогали своим правительствам вырабатывать «формы управления покоренными народами»8787
  Цит. из работы: Соловей Т. Д. «Коренной перелом» в отечественной этнографии (дискуссия о предмете этнологической науки: конец 1920‐х – начало 1930‐х гг.) // Этнографическое обозрение. 2001. № 3. С. 102–103. Соловей доказывает, что европейской антропологии благоприятствовали «практические… потребности колониальной политики»: в Западной Европе эта дисциплина «пользовалась государственным покровительством и поддержкой», которые «стимулировали активный научный поиск, способствовали выдвижению новых концепций и теорий». Она утверждает, что «в дореволюционной России этнография никогда не имела целенаправленной и масштабной государственной поддержки». Судя по исследованиям европейского колониализма, Соловей, возможно, переоценивает непосредственное участие европейских антропологов в колониальных проектах их государств. См., например: Asad T. Anthropology and the Colonial Encounter. New York, 1973; Idem. Afterword. P. 314–324.


[Закрыть]. Но Ольденбург и Штернберг вдохновлялись европейскими дискуссиями о «прикладной антропологии» и «прикладной этнографии» задолго до того, как эти области четко оформились. Штернберга, по-видимому, вдохновляло намерение британского правительства учредить Имперское бюро антропологии – проект, который в то время ничем не закончился8888
  О британских планах см.: Stocking G. W., Jr. After Tylor. P. 376–377.


[Закрыть].

На съезде 1909 года Штернберг предложил, чтобы российское правительство учредило свое собственное этнографическое бюро на основе европейской модели, которое проводило бы исследования по всей империи и составляло бы карты для официального пользования8989
  Бартольд В. Хроника: XII Съезд русских естествоиспытателей и врачей в Москве. С. 179–180.


[Закрыть]. Штернберг уверял своих коллег, что бюро такого типа может работать на либеральную повестку, обеспечивая Думу информацией, необходимой для улучшения условий жизни инородцев империи. Другие этнографы не испытывали восторга от этого предложения, предупреждая, что их собственные цели неизбежно будут подчинены целям царской бюрократии. Анучин выступал с наиболее громкой критикой, утверждая, что правительственное этнографическое бюро приведет к потере профессиональной автономии. После не слишком продожительных прений большинство поддержало Анучина и отвергло предложение Штернберга9090
  Там же.


[Закрыть].

По следам московского съезда Отделение этнографии провело еще одну встречу – в Санкт-Петербурге9191
  Архив Русского географического общества (далее – РГО). Ф. 24. Оп. 1. Д. 78. Л. 56. Эти события отражены в источниках: Журналы заседаний Отделения Этнографии Императорского Русского Географического Общества: заседание 25 февраля 1911 г. // Живая старина. 1911. Год 20. Вып. 1. С. v–vi; Золотарёв Д. Обзор деятельности Постоянной комиссии по составлению этнографических карт. С. xi–xxi.


[Закрыть]. Ольденбург, только что выбранный председателем Отделения, руководил дискуссией о его целях. Этнографы призывали к более тесному сотрудничеству между экспертами и Думой и выражали надежду, что Дума использует экспертные этнографические знания как инструмент политических и социальных реформ9292
  Золотарёв Д. Обзор деятельности Постоянной комиссии по составлению этнографических карт. С. xi.


[Закрыть]. Именно в этом контексте Отделение этнографии включило предложения Штернберга в свою собственную повестку: оно собиралось учредить новую этнографическую исследовательскую комиссию для обеспечения Думы этнографическими отчетами и картами империи. В сентябре 1910 года Ольденбург и его коллеги организовали Комиссию по составлению этнографических карт России. Следующие шесть лет Ольденбург председательствовал или по крайней мере вел активную деятельность в Отделении этнографии и в Комиссии по составлению этнографических карт9393
  Ольденбург председательствовал в обеих организациях до конца 1912 года и вернулся на обе должности в 1915 году. В этом временнóм промежутке их занимали Всеволод Миллер и Алексей Шахматов.


[Закрыть]. Под его руководством картографическая комиссия обсуждала дефиницию понятия «народность», валидность языка как определяющей характеристики национальности и целесообразность применения тех же критериев для категоризации народов Азиатской России, что и для народов России Европейской. Благодаря этой комиссии заметно продвинулось составление подробной этнографической карты Российской империи9494
  Ученые из Русского географического общества (в частности, Пётр Кёппен и Александр Риттих) в XIX веке составляли этнографические карты, но они освещали прежде всего Европейскую Россию (Берг Л. С. Всесоюзное географическое общество за сто лет: 1845–1945. М.; Л., 1946. С. 168; Пыпин А. Н. История русской этнографии. СПб., 1892. Т. 4. С. 104–105). Вениамин Семёнов-Тян-Шанский и его отец, географ Пётр Семёнов-Тян-Шанский, включили подробные этнографические карты в свой одиннадцатитомный труд, в котором империя описывалась по регионам (Семёнов-Тян-Шанский В. П., Семёнов-Тян-Шанский П. П., Ламанский В. И. (ред.). Россия. Полное географическое описание нашего отечества. СПб., 1899–1914. Т. 1–11).


[Закрыть].

Между 1908 и 1914 годами большевики и этнографы ИРГО участвовали в совершенно разных интеллектуальных и политических предприятиях. Ленин и Сталин участвовали в острой политической дискуссии с другими социалистами о пути к социализму; Ольденбург и его коллеги накапливали научные знания об империи. К 1917 году, когда Ленин и Ольденбург возобновили знакомство, революционеры и эксперты выработали свой собственный язык национальности. Их терминологии во многом пересекались, что можно объяснить принадлежностью большевиков и этнографов к одному миру: и те и другие, как и прочие русские интеллектуалы, участвовали в общеевропейской дискуссии о национальной идее. Но, хотя большевики и эксперты использовали в основном те же термины и, казалось бы, говорили на одном языке, на самом деле они определяли эти термины немного по-разному. Позже стало очевидно, что эти две группы, опираясь на разные европейские интеллектуальные традиции, зачастую вкладывали в одни и те же слова разный смысл.

Ольденбург и его коллеги использовали термины «этнографическая группа» и «племя» (последнее переводится на английский как tribe и иногда как ethnicity) более или менее синонимично. Они также употребляли термины «народность» и «национальность» (оба можно примерно перевести как nationality). Чаще всего этнографы использовали термин «народность», происходящий от слова «народ» (people или Volk). В 1846 году, когда Николай Надеждин утверждал, что российские этнографы должны в первую очередь изучать категорию народности, он имел в виду, что они должны изучать этнографические материалы, отражающие «сущность» русского народа9595
  Десятилетием раньше в статье «Европеизм и народность, в отношении к русской словесности» Надеждин охарактеризовал народность как «совокупность всех свойств, наружных и внутренних, физических и духовных, умственных и нравственных, из которых слагается физиономия русского человека, отличающая его от всех прочих людей». Цит. по: Knight N. Ethnicity, Nationality and the Masses: Narodnost’ and Modernity in Imperial Russia // Hoffman D. L., Kotsonis Y. (eds.). Russian Modernity. P. 55 [русский оригинал: Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. – Прим. пер.].


[Закрыть].

Надеждин, один из основателей нового Отделения этнографии ИРГО, находился под влиянием идей немецкого романтика Иоганна Гердера. Гердер считал, что каждый народ обладает своим уникальным духом (Volksgeist), выражающимся в языке, культуре и обычаях простонародья (Volk). Надеждин также противопоставлял себя сторонникам «теории официальной народности», как ее сформулировал в 1830‐х годах министр просвещения и советник царя Николая I Сергей Уваров. После Французской революции (и на фоне популярности национальных движений, распространившихся в Европе в 1820‐х и 1830‐х годах) Уваров искал новую государственную идеологию, которая позволяла бы России выглядеть частью «европейской цивилизации», но в то же время сохранять собственную «систему социальных ценностей»9696
  Зорин А. Идеология «православия – самодержавия – народности»: опыт реконструкции // Новое литературное обозрение. 1997. № 26. С. 71–104 (особ. 71, 81–82). См. также: Anderson B. Imagined Communities. Ch. 6.


[Закрыть]. Он пришел к формуле «Православие, Самодержавие, Народность», где царь представлялся «воплощением» русского народа или нации9797
  Цит. по: Knight N. Ethnicity, Nationality and the Masses. P. 54. См. также: Зорин А. Идеология «православия – самодержавия – народности». С. 71–104; Riasanovsky N. Nicholas I and Official Nationality. Berkeley, 1959. Бенедикт Андерсон при обсуждении уваровской формулы ошибочно представляет ее как «Самодержавие, Православие, Национальность» (Anderson B. Imagined Communities. P. 87). Но в действительности Уваров выбрал слово «народность» (с русским корнем «народ»), чтобы отличить Российскую империю от других европейских государств.


[Закрыть]. В 1840‐х годах русские интеллектуалы, включая Надеждина, использовали идеи немецких романтиков, чтобы «трансформировать образ русского народа» и освободить его из этих «объятий самодержавия»9898
  Цит. из работы: Knight N. Ethnicity, Nationality and the Masses. P. 56. Найт отмечает это в отношении «радикальных интеллектуалов», таких как Александр Герцен. В другой статье он рассуждает о том, каким образом Надеждин использовал этнографию для достижения аналогичных целей. См.: Knight N. Science, Empire, and Nationality in the Russian Geographical Society, 1845–1855 // Burbank J., Ransel D. L. (eds.). Imperial Russia: New Histories for the Empire. Bloomington, 1998. P. 108–141. Уваров также испытал влияние немецкого романтического национализма.


[Закрыть].

Надеждин интересовался в первую очередь русским крестьянством. Но другие члены Отделения этнографии впоследствии применили тот же подход к изучению нерусских народов империи, в том числе инородцев. Начиная с 1850‐х и 1860‐х годов этнографы собирали и публиковали этнографические материалы, например фольклорные произведения и описания быта, отражавшие «сущность» многих коренных народов империи9999
  Knight N. Science, Empire, and Nationality in the Russian Geographical Society. P. 127, 129, 130; Берг Л. С. Всесоюзное географическое общество. С. 146–147; Пыпин А. Н. История русской этнографии. Т. 4. С. 455; Knight N. Constructing the Science of Nationality: Ethnography in Mid-Nineteenth Century Russia. Ph.D. diss. Columbia University, 1994. Об идеях Гердера см.: Bunzl M. Franz Boas and the Humboldtian Tradition: From Volksgeist and Nationalcharakter to an Anthropological Concept of Culture // Stocking G. W., Jr (ed.). Volksgeist as Method and Ethic: Essays on Boasian Ethnography and the German Anthropological Tradition. Madison, 1996. P. 17–78. О Белинском, Надеждине и влиянии Гердера см.: Terras V. Belinskij and Russian Literary Criticism: The Heritage of Organic Aesthetics. Madison, 1974.


[Закрыть]. К 1890‐м годам, когда в России вошли в моду теории культурной эволюции, эксперты Отделения этнографии использовали термин «народность» в нескольких значениях100100
  О культурно-эволюционистской школе в России см.: Станюкович Т. В. Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев Академии наук). Л., 1978. Гл. 3; Соловей Т. Д. «Коренной перелом» в отечественной этнографии. С. 101–121.


[Закрыть]. Иногда они обозначали им отдельный народ со своим языком, этнической или национальной культурой и характерной внешностью – говорили о «русской народности», «бурятской народности», «грузинской народности» и т. д. Иногда они использовали этот термин в более узком смысле, относя лишь к той подгруппе народа, которая сохранила свою «народную» (völkisch) культуру.

В начале ХХ века русская этнография по сути оставалась наукой о народностях. Поэтому, когда в 1910 году собралась новая картографическая комиссия ИРГО, казалось естественным, что она организует свою исследовательскую работу на основе категории «народности». Но когда этнограф Дмитрий Зеленин высказал это предложение, последовал спор: какую дефиницию комиссия должна дать этому «слабому и неопределенному понятию»? Какие характеристики важнее всего для отличения одной народности от другой?101101
  РГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 78. Л. 59–62 об., 64 об. – 66.


[Закрыть] Несколько членов картографической комиссии, включая Алексея Шахматова, настаивали, что один из самых надежных индикаторов народности – «родной язык»102102
  Там же. Л. 65–65 об. Зеленин также предпочитал лингвистический подход.


[Закрыть]. Эти этнографы предлагали положить в основу работы комиссии материалы Всероссийской переписи 1897 года. Перепись не включала отдельного вопроса о народности, а классифицировала большинство подданных империи по родному языку и вероисповеданию; Центральный статистический комитет, исходя из этих результатов, составил «список народностей империи»103103
  Котельников А. История производства и разработки всеобщей переписи населения. СПб., 1909; Патканов С. К таблицам XIII, XIV, XV и XVI // Тройницкий Н. А. (ред.). Общий свод по империи результатов разработки данных Первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 года. СПб., 1905. Т. 2. С. 1–39. Это соответствовало европейским нормам, установленным на международных статистических конгрессах. Статистики Российской империи тоже в них участвовали. В 1872 году такой международный конгресс проводился в Санкт-Петербурге. О переписи 1897 года см. также: Darrow D. W. Census as a Technology of Empire // Ab Imperio. 2002. No. 4. P. 145–176.


[Закрыть]. Другие члены комиссии критиковали эту формулу, заявляя, что народность есть нечто большее, чем отражение языка (или языка и религии). Штернберг (только что окончивший статью о росте национального самосознания у инородцев империи) настаивал, что комиссия должна обращать внимание на «самоопределение» населения104104
  РГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 78. Л. 59 об.


[Закрыть]. Фёдор Волков утверждал, что для комиссии принципиально важно также картографировать антропологические (физические или расовые) характеристики105105
  Золотарёв Д. Обзор деятельности Постоянной комиссии по составлению этнографических карт. С. xvii–xviii.


[Закрыть]. Большинство членов комиссии, в том числе Николай Могилянский, хотели, чтобы она уделила основное внимание сочетанию языка и других этнографических характеристик, включая те элементы материальной и духовной культуры, которые являются выражением народного быта106106
  РГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 78. Л. 61 об. – 63.


[Закрыть].

Эти разногласия в вопросе о смысле и лучших индикаторах народности отчасти отражали тот факт, что этнография, иногда называемая этнологией, не имела в России (и других странах) глубоких корней как отдельная научная дисциплина, а включала в свою область множество дисциплин, в том числе географию, антропологию, историю, лингвистику и фольклористику107107
  Этнограф и археолог Николай Харузин в конце XIX века отмечал: «Наука этнографии – наука новая… Одни ее называют этнографией, другие этнологией, иные считают ее частью антропологии или частью истории или, наконец, смешивают ее с социологией. Некоторые ученые считают ее наукой естественно-исторической, другие причисляют ее к общественным наукам». Этнографы ИРГО иногда использовали термины «этнография» и «этнология» как синонимы, а иногда применяли их, чтобы указать на разные аспекты своей дисциплины. В целом этнография считалась связанной с изучением культуры и быта, а этнология – с выявлением «возможных физических связей» между разными народами. См. дискуссию в статье: Могилянский Н. Предмет и задачи этнографии // Живая старина. 1916. Год 25. Вып. 1. С. 1–22 (особ. 7). См. также: Журнал заседания Отделения Этнографии Императорского Русского Географического Общества 4 марта 1916 г. // Там же. Вып. 2–3. С. 1–11.


[Закрыть]. Члены комиссии предпочитали разные методологии отчасти потому, что обучались разным наукам. Зеленин и Евфимий Карский были лингвистами, Волков и Сергей Руденко – физическими антропологами, Вениамин Семёнов-Тян-Шанский – географом. Члены комиссии не только имели разную подготовку, но и заимствовали подходы из конкурирующих европейских традиций. Руденко и Волков были последователями «французской школы» антропологии Поля Брока и изучали расовые характеристики. Могилянский, взявший свою методологию из немецкой Völkskunde, хотел понять, каким образом «под влиянием расовых особенностей, географической среды и исторических условий» развивается «материальный и духовный» уклад жизни отдельных народов108108
  Журнал заседания Отделения Этнографии Императорского Русского Географического Общества 4 марта 1916 г. // Живая старина. 1916. Год 25. Вып. 2–3. С. 17. Также см.: Кагаров Е. Г. Пределы этнографии // Этнография. 1928. № 1. С. 13–14.


[Закрыть]. Штернберг, позаимствовавший методологию отчасти у британских и американских культурных эволюционистов, таких как Эдвард Б. Тайлор и Льюис Генри Морган, пытался ранжировать народы империи в соответствии с их «уровнем культуры»109109
  Эти конкурирующие подходы обсуждались в журнале ИРГО «Живая старина» между 1900 и 1916 годами. Резюме основных подходов см. в публикациях: Могилянский Н. Предмет и задачи этнографии. С. 1–22; Журнал заседания Отделения Этнографии Императорского Русского Географического Общества 4 марта 1916 года. С. 1–11. Об Эдварде Тайлоре и русской этнографии см.: Журналы заседаний Отделения Этнографии Императорского Русского Географического Общества: заседание 28 октября 1911 г. // Живая старина. 1911. Год 20. Вып. 3–4. С. xxxi–xxxv. См. также: Geraci R. Ethnic Minorities, Anthropology, and Russian National Identity on Trial: The Multan Case, 1892–1896 // The Russian Review. 2000. Vol. 59. No. 4. P. 530–554.


[Закрыть].

Картографическая комиссия в духе компромисса приняла широкий комплексный подход. Примечательно, что комиссия согласилась считать родной язык «основной категорией» народности; она учредила лингвистическую подкомиссию, которая начала составлять по материалам переписи 1897 года предварительный список народностей империи. Комиссия также приняла решение брать данные об антропологическом типе для дополнения – а иногда и для корректировки – данных о языке. Антропологическая подкомиссия взяла на себя полевую работу по картографированию распределения конкретных физических признаков; ее представители собирали данные о цвете волос, глаз, кожи и делали измерения головы и тела. Комиссия также учредила шесть добавочных подкомиссий для составления карт, характеризующих различные аспекты быта (хозяйственные практики, типы одежды и жилища, этническое искусство, музыку, религию) всех народов, включенных в предварительный список народностей. В совокупности лингвистические, антропологические и культурно-бытовые карты должны были выявить корреляции между родным языком, физическим типом и бытом народов Российской империи и позволить экспертам определить, какие народы смешались друг с другом110110
  Волков Ф. Анкетные вопросы Комиссии по составлению этнографических карт России, состоящей при Отделении Этнографии Императорского Русского Географического Общества // Живая старина. 1914. Год 23. Вып. 1–2. С. 194. Примерные вопросники прилагались (Там же. С. 195–212). См. также: Отчет о деятельности Отделения Этнографии и состоящих при нем постоянных комиссий за 1913 год // Живая старина. 1914. Год 23. Вып. 1–2. С. vii; Отчет о деятельности Отделения Этнографии и состоящих при нем постоянных комиссий за 1912 год // Там же. 1913. Год 22. Вып. 1–2. С. xxi–xxvi; Журналы заседаний Отделения Этнографии Императорского Русского Географического Общества: заседание 25 февраля 1911 г.; Золотарёв Д. Обзор деятельности Постоянной комиссии по составлению этнографических карт.


[Закрыть].

Но к 1912 году картографическая комиссия пришла к пониманию, что язык, возможно, не лучший выбор в качестве индикатора народностей во всех регионах империи. Этнографы смогли составить на основе лингвистических данных предварительный список народностей Европейской России. Однако по мере продвижения на восток все очевиднее становилась необходимость в новом подходе. Во-первых, данные переписи о родном языке для крупных регионов Туркестана, Киргизской степи и Сибири были неполны и содержали ошибки. Во-вторых, даже лучшие лингвисты России не владели всеми языками народов этих регионов. В-третьих, многие инородцы империи подверглись в последние десятилетия языковой русификации и на вопрос о родном языке называли русский. Некоторые члены картографической комиссии, например специалист по Сибири Серафим Патканов, утверждали, что было бы неправильно причислять эти народы к русскому111111
  Патканов С. Проект составления племенной карты России // Живая старина. 1915. Год 24. Вып. 3. С. 239–240. После 1917 года в КИПС ссылались на эту статью в дискуссиях о новых этнографических картах (ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1-1917. Д. 30. Л. 79). Патканов отмечал, что народы целых регионов Туркестана были зарегистрированы как носители «тюркского» языка без уточнения и упоминания диалекта. Он винил в этом «малограмотность и небрежность местных счетчиков» (Патканов С. К таблицам XIII, XIV, XV и XVI. С. i–ii).


[Закрыть].

Патканов, служивший в Центральном статистическом комитете и активно участвовавший в проведении Всероссийской переписи 1897 года, давно интересовался связью между языком и национальностью. Он рассматривал этот вопрос в опубликованной объяснительной записке к итогам переписи 1897 года, комментируя данные о народностях империи, как их определили по родному языку и вероисповеданию. Патканов писал, что «часть цыган, греков и др. и многих Сибирских инородцев сильно обрусела» и, кроме того, множество народов было принудительно ассимилировано другими народами (например, татарами и башкирами). Вместе с тем он доказывал, что такие народы могли и сохранить свою национальную идентичность. Подобно тому как «ирландцы, крепко держащиеся за свою национальность, почти совсем позабыли родной язык, усвоив взамен него английский», так и многие народы России восприняли «язык и отчасти даже физические признаки» от соседей, но сохранили ощущение принадлежности к своей изначальной национальности112112
  Патканов С. К таблицам XIII, XIV, XV и XVI. С. i–ii.


[Закрыть].

Поскольку в картографической комиссии ломали голову над тем, как вернее всего отличить обрусевших инородцев от русских, Патканов предложил взять данные переписи 1897 года из категории «сословие». Почти все подданные Российской империи принадлежали к какому-нибудь сословию – дворянству, крестьянству, купечеству, мещанству, духовенству или инородцам113113
  Каждое сословие имело определенные обязанности и привилегии. О категории сословия см.: Freeze G. The Soslovie (Estate) Paradigm in Russian Social History // The American Historical Review. 1986. Vol. 91. No. 1. P. 11–36.


[Закрыть]. Патканов отметил, что, сопоставляя данные переписи о родном языке и о сословии, можно оценить, сколько людей, записанных как «русские», на самом деле инородцы. Далее он рекомендовал комиссии изучить выборку заполненных переписных листов из Азиатской России, чтобы получить представление об этнографическом составе отдельных регионов. В некоторых частях Сибири счетчики отмечали прямо в переписных листах, к какому племени или этнографической группе (например, к бурятам, вогулам, остякам) относятся инородцы114114
  Патканов С. Проект составления племенной карты России. С. 239–240.


[Закрыть]. Но Патканов предупреждал, что оформление этих данных далеко не стандартизировано. Он предлагал комиссии самостоятельно провести обширные антрополого-этнографические исследования в Азиатской России115115
  Отдел Комиссии по составлению этнографических карт России (Сибирь и Средняя Азия): выдержки из протоколов (1914–1915 г.) // Живая старина. 1916. Год 25. Вып. 1. С. 19–25. В статье 1915 года («Проект составления племенной карты России») Патканов резюмировал и раскрывал главные пункты своего проекта.


[Закрыть]. Коллеги Патканова поддержали его предложение, согласившись, что Азиатская Россия требует иного подхода, чем Европейская. Для упрощения работы картографическая комиссия разделилась на две: первая, под руководством Волкова, занялась Европейской Россией и некоторыми частями Кавказа, а вторая, под руководством Штернберга, – Сибирью, Туркестаном, Киргизской степью и Дальним Востоком116116
  Отчет о деятельности Отделения Этнографии и состоящих при нем комиссий за 1914 год // Живая старина. 1915. Год 24. Вып. 1–2; Отдел Комиссии по составлению этнографических карт России (Сибирь и Средняя Азия): выдержки из протоколов (1913–1914 г.) // Там же. Вып. 3. С. v–vii, 36–38.


[Закрыть].

В то время как этнографы ИРГО организовывали экспедиции в Азиатскую Россию, Ленин и его сторонники уделяли внимание почти исключительно «наиболее развитым» национальностям империи: полякам, финнам, литовцам, украинцам на западных окраинах и грузинам в Закавказье. У этих групп были свои национальные интеллигенции, национальные движения и ясно оформленные требования национальных прав; Ленин рассуждал о том, что они вступили в эпоху «развитого капитализма» и по уровню национального и классового самосознания аналогичны западноевропейским национальностям прошлого века. Большевики заимствовали из Западной Европы, особенно из Франции, не только примеры национального развития, но и терминологию. В то время как в картографической комиссии ИРГО шло обсуждение термина «народность», большевики в своих работах чаще всего использовали два термина: «нация» и «национальность», образованные из французских слов nation и nationalité. В отличие от членов картографической комиссии, для которых термин «национальность» иногда был синонимом «народности», у большевиков он чаще всего служил синонимом «нации»117117
  Например, Патканов в отчетах 1914 года для картографической комиссии без различия применял термины «народность» и «национальность» к бурятам, тунгусам и другим инородцам Сибири (Патканов С. Проект составления племенной карты России. С. 240).


[Закрыть]. Ленин периодически писал о «равенстве наций», «равенстве всех национальностей без исключения», «объединении рабочих всех национальностей» и «праве нации на самоопределение»118118
  См.: В. И. Ленин, КПСС о борьбе с национализмом. С. 26, 29–31, 56, 66, 81.


[Закрыть].

Определение термина «нация» предложил большевикам Сталин в своей основополагающей статье 1913 года. Сталин утверждал, что «нация – не расовая и не племенная, а исторически сложившаяся общность людей», образовавшаяся «из разных племен и рас». Нация возникает «на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры»119119
  Сталин И. В. Марксизм и национальный вопрос. С. 4–6.


[Закрыть]. Для иллюстрации соотношения между нациями и племенами Сталин привел примеры из западноевропейского контекста: «Нынешняя итальянская нация образовалась из римлян, германцев, этрусков, греков, арабов и т. д. Французская нация сложилась из галлов, римлян, бриттов, германцев и т. д. То же самое нужно сказать об англичанах, немцах и прочих»120120
  Там же. С. 4.


[Закрыть].

Сталин также проработал вопрос о связях между языком, идентичностью и принадлежностью к нации. Он доказывал: чтобы какая-либо группа составила нацию, ее членам не обязательно иметь собственный отдельный язык; подобно Патканову, он отметил, что ирландцы и англичане «не составляют одной нации», хотя те и другие говорят по-английски. Чтобы считаться нацией, утверждал Сталин, члены группы должны иметь общий язык и территорию, а кроме того, национальное самосознание. Критикуя позицию Бунда, он заявлял, что евреи не являются нацией, поскольку «живут в разных частях земного шара» и «не понимают друг друга (говорят на разных языках)»121121
  Там же. С. 6, 9.


[Закрыть].

Большевики также употребляли термин «народность», хотя и реже этнографов. Этнографы иногда называли народностью простонародье (например, русское крестьянство), а иногда – народ в общем смысле, в то время как для большевиков этот термин обычно связывался с «отсталостью». В языке Ленина слово «народность» обычно обозначало менее развитый народ, лишенный национального самосознания, – народ на докапиталистической или раннекапиталистической стадии исторического развития, еще не сформировавший «буржуазно-демократического националистического движения»122122
  Ленин не всегда использовал одну и ту же терминологию. В своих тезисах об империализме он часто называл народы Российской империи угнетающими и угнетенными «нациями». См., например: [Ленин В. И.] Из работы «Социализм и война (отношение РСДРП к войне)» // В. И. Ленин, КПСС о борьбе с национализмом. С. 162–165.


[Закрыть]. Ленин часто называл этим термином инородцев, например описывая «русификацию нерусских народностей». В начале Первой мировой войны, развивая свое положение о связях между империализмом и национализмом, он применял этот термин к «угнетенным народностям» европейских колоний123123
  Примеры ленинского употребления термина «народность» можно увидеть в кн.: В. И. Ленин, КПСС о борьбе с национализмом. С. 19, 33, 107, 127.


[Закрыть].

Употребление Лениным терминов «народность» и «национальность» было далеко не систематичным, но до некоторой степени отражало идеи Виссариона Белинского, радикального социального мыслителя и литературного критика. В 1840‐х годах в своей прославленной статье о русской истории Белинский утверждал, что народность и национальность представляют два разных уровня национального развития. Белинский объяснял: народность – отражение «народной жизни»; «народ» имеет общий язык и культуру, но лишен определенного национального самосознания. Напротив, национальность присуща развитой культурной нации, чьи представители обладают национальным самосознанием, а также национальным языком и культурой124124
  Согласно Белинскому, народные песни – продукт «народности», тогда как поэзия Александра Пушкина (воплощение «национального духа» в универсальных терминах) – продукт «национальности» (Белинский В. Г. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России // Белинский В. Г. Избранные философские сочинения / Под ред. М. Т. Иовчука и З. В. Смирнова. М., 1948. Т. 1. С. 336–337). Об употреблении этих терминов Белинским см.: Terras V. Belinskij and Russian Literary Criticism. P. 94.


[Закрыть]. Как и Николай Надеждин, Белинский в своем определении народности испытал влияние немецкого романтизма начала XIX века. Но он не разделял надеждинского восхищения народностью, а, наоборот, ставил национальную культуру выше народной, доказывая, что первая (основанная на последней) имеет смысл для «просвещенного человечества» в целом125125
  Terras V. Belinskij and Russian Literary Criticism. P. 16–17, 98–99.


[Закрыть].

Имперские этнографы разделяли с большевиками тот взгляд, что человечество эволюционирует в порядке прохождения стадий исторического развития. Кроме того, видные представители обеих групп считали экономические структуры и отношения детерминантами культурных и социальных форм и движущей силой изменений. Эта общность идей не была случайной. Некоторые из антропологических теорий, сформировавших русскую этнографию в конце XIX века, вдохновляли также Маркса и Энгельса. Маркс с большим интересом читал Льюиса Генри Моргана с его идеями периодизации «прогресса в истории человечества», и русские этнографы тоже обсуждали эти идеи. Культурно-эволюционистские теории Эдварда Б. Тайлора – особенно его положение, что все народы независимо от расы проходят одни и те же стадии «дикости, варварства и цивилизации», – повлияли и на работу Энгельса по истории культуры, и на идеи русских этнографов о стадиях культурного развития (Тайлор в 1880‐х годах жил в Петербурге и сотрудничал с членами Отделения этнографии)126126
  О Марксе, Энгельсе, Тайлоре и Моргане см.: Honigmann J. J. The Development of Anthropological Ideas. Homewood, IL, 1976. О Тайлоре см.: Geraci R. Ethnic Minorities, Anthropology, and Russian National Identity on Trial. О влиянии Моргана и Тайлора в России см.: Штернберг Л. Я. Современная этнология: новейшие успехи, научные течения и методы // Этнография. 1926. № 1–2. С. 15–43. О связи между Морганом и Энгельсом (и влиянии обоих на Льва Штернберга) см.: Лев Яковлевич Штернберг (некролог) // Этнография. 1927. № 3–4. С. 263–266.


[Закрыть].

Но у этнографов и большевиков были разные представления об эволюционном развитии, и они описывали эволюционизм в разных терминах. Штернберг и другие последователи культурно-эволюционистской школы пытались картографировать народности империи соответственно месту каждой из них на «всемирной лестнице культуры». Этнографы спорили о том, какие народы считать народностями (объединенные языком, культурой, религией или физическим типом или только обладающие национальным самосознанием), и пытались понять процесс сплочения племен в народности. Ленин и другие большевистские теоретики, напротив, утверждали, что разные типы этноисторических групп соответствуют разным стадиям социально-экономической организации, перечисленным Марксом и Энгельсом, – первобытному коммунизму, феодализму, капитализму, социализму и коммунизму. Ленин писал о родах и племенах «феодальной эпохи», о возникновении и развитии народностей, национальностей и наций в условиях капитализма. (Но только в 1920‐х и 1930‐х годах эти термины стали систематически связываться с конкретными стадиями развития в марксистской теории.) Этнографы опирались на работы британских и американских культурных эволюционистов, чтобы понять связь между «современными» культурами и их «первобытными» предшественницами, и изучали то, что марксистские мыслители считали частью надстройки, – культуру, структуры родства и язык. Большевики же больше всего интересовались социально-экономическими условиями, порождающими различные типы национальных движений. Ленин считал, что национальные движения могут быть прогрессивными силами перемен на позднефеодальной и раннекапиталистической стадиях развития общества, но становятся реакционными на позднекапиталистической и социалистической стадиях.

Когда Россия вступила в Первую мировую войну, важность языка национальности возросла. Различные организации и индивиды, в том числе Вудро Вильсон, германское правительство и большевики, провозгласили принцип «национальных прав». Было неясно, в чем состоят эти права, но еще менее ясно, какие группы – нации, национальности, народности или племена – ими обладают127127
  См., например: Елпатьевский С. Национальный вопрос // Русское богатство. 1910. № 11. С. 195–228; Муратов Д. О понятии народности // Русская мысль. 1916. № 5. С. 111–125.


[Закрыть].