Текст книги "Психологическое рождение человеческого младенца. Симбиоз и индивидуация"

Использование детьми физических элементов обстановки комнаты предоставило дополнительные возможности для наблюдений. Таким образом, к примеру, большие двигающиеся игрушки, такие как трехколесные велосипеды, оказались интересны не просто с точки зрения моторного развития, но и в связи с возможностями, которые они предоставляли для детской экспрессии, бьющей через край; вне связи с субфазой практикования избыточная энергия связана иногда с фантазиями о всемогуществе (и это одна из причин, по которым мы должны оберегать детей, находящихся в основном на руках или на полу, от избыточной активности тоддлеров). С другой стороны, изучение реакций на использование детьми этих игрушек иногда давало нам ключ к пониманию тенденций к опеке и симбиозу со стороны матери и ребенка. Во время игры с конем-качалкой и большим медвежонком иногда четко возникала картина аутоэротической или контактной стимуляции. Мы обнаружили, что заводные механические игрушки и говорящие куклы могли порой напугать, но игрушки, движения которых ребенок мог контролировать, приносили удовольствие. В детской комнате, как и в игровой, мы установили на уровне пола зеркало, которое очень хорошо подходило для изучения различных реакций маленьких детей на отражение. Нам казалось, что реакции на отражение должны стать средством для изучения развивающегося осознания ребенком своего тела как отличного от окружающей среды. (В последние два или три года сбора данных д-р Джон Макдевитт организовал дополнительное исследование, сфокусированное на развитии реакций на отражение.)

Некоторые из элементов обычной обстановки и вещей, находящихся в детской комнате, также обеспечили возможности для наблюдения явлений, связанных с процессом сепарации-индивидуации лишь косвенно. Мы могли наблюдать, как матери при необходимости меняют детям подгузники или не обращают на них внимания, придерживаются режима в питании или от случая к случаю кормят своих детей печеньем. Имеющийся в комнате манеж использовался для пеленания так же часто, как и для игр. Мы подумывали о наблюдении за периодом сна как частичной сепарацией от матери, это было тесно связано с проблемами со сном в раннем детстве; но, конечно же, у нас не было возможности непосредственно наблюдать расстройства ночного сна, столь характерные для второго года жизни. Особенности нашего сеттинга, предоставляющие матерям и детям возможность проводить время с нами, взаимодействуя естественным образом, открыли для нас широкий спектр возможностей для наблюдения, но было, конечно же, множество такого, чего мы не видели: как ребенок засыпает в своей кроватке, как реагирует на приход отца домой с работы. Как уже отмечалось, в пространстве, организованном на верхнем этаже, мы почти упустили возможности, которые были у нас на нижнем: ежедневные наблюдения за поведением детей в туалете, за их отношением к гениталиям и за реакциями их матерей на все это. Мы старались преодолеть некоторые из таких затруднений посредством визитов домой.

Нельзя сказать, что группа и сеттинг были организованы полностью в соответствии первоначальным планом. В самом начале нашего проекта два основных практических вопроса касались того, как связаться с матерями детей в возрасте около двух лет (поскольку в то время мы предполагали, что фаза сепарации-индивидуации начинается именно на втором году жизни) и как вызвать и поддерживать у них интерес к участию.

У первых матерей, с которыми мы связались, старшие дети посещали обычную детсадовскую группу в Детском Центре. В качестве мотивирующего стимула для участия мы предложили уменьшение оплаты за детский сад для старших детей с обещанием такого же уменьшения для младшего ребенка по достижении им соответствующего возраста. На таких условиях к проекту подключились первые три матери. Вышло так, что вслед за ними другие пришли благодаря уже распространившейся информации, они сами связались с нами, так что наши изначальные опасения, что нам понадобится специальный план по привлечению участников, оказались преувеличенными. Каждая женщина, присоединявшаяся к проекту в последующие годы, узнавала о нем от тех, кто уже имел опыт участия, это заинтересовывало ее, и после первоначального отбора она присоединялась к группе. Таким образом, за некоторым исключением, эти матери оказывались отобранными сами по себе, и мы не искали репрезентативного представителя какой-либо конкретной группы. Мы, однако, осуществляли соответствующий основной цели отбор, стремясь работать с более или менее нормальными матерями. Мы отсеивали тех женщин, которые при первоначальном общении демонстрировали психологические нарушения, отбирали только сохранные семьи (состоящие из матери, отца и ребенка) и старались избегать подключения к работе матерей в случае, если нам казалось, что их участие может быть нерегулярным (например, если они жили слишком далеко и оттуда нельзя было добраться пешком).

Поскольку вначале мы были весьма обеспокоены, сможем ли мы набрать достаточно участников для осуществления проекта, тот факт, что это удалось сделать без особых проблем, вызывает особый интерес. Как это произошло? Прежде всего, Центр был уже хорошо известен в округе (как детский сад, даже еще до нашей работы в нем). К тому же множество молодых, социально активных и достаточно хорошо образованных пар жило по соседству, и именно из этой группы происходили наши семьи. В них матери не работали, поскольку в этом не было финансовой необходимости, а кроме того, они были весьма заинтересованы и достаточно хорошо осознавали проблемы и радости воспитания, чтобы желать быть рядом со своими маленькими детьми. Таким образом, у них имелось время для участия; мы, конечно же, настаивали на присутствии и доступности матерей. Возможно, что менее интеллектуальные и менее образованные женщины доставили бы нам больше хлопот. Как бы то ни было, все эти матери с одобрением относились к концепции исследования и признавали ее ценность, в особенности потому, что исследование затрагивало основные проблемы их нынешней жизни. Многие из матерей выражали активную интеллектуальную заинтересованность в развитии ребенка; другие выказывали более личную мотивацию, связанную с надеждой узнать больше о своих детях. Немаловажным был и тот факт, что матери очень маленького ребенка может временами быть довольно одиноко. Социальные контакты вынужденно ограничены, особенно днем и во время длительного сезона холодов. С самого начала мы предоставили им подходящее место – привлекательное, чистое и безопасное, – чтобы они могли позволить своим маленьким, еще не достигшим детсадовского возраста детям участвовать в активной игре. Мы стали игровой площадкой в помещении для матерей, которые в противном случае находились бы в застенках маленьких квартир (маленьких по причине высокой арендной платы в этом районе) вместе со своими детьми. Центр, а в большей степени атмосфера, созданная персоналом, также обеспечили женщинам комфортное пребывание в компании, состав которой подбирался с учетом их интересов и возраста. Матери также могли почувствовать себя здесь авторитетами в том, что касается воспитания детей, без необходимости принимать или усваивать чьи-либо директивные указания; их оставляли в покое по первой же просьбе. Это собрание женщин стало стихийно восприниматься персоналом как «Клуб матерей».

Таким образом, вопреки нашим изначальным ожиданиям, мы не столкнулись с проблемой создания мотивации для участия в проекте. Однажды мы собрали группу матерей для обсуждения вопроса, какой порядок работы подойдет им наилучшим образом. Два момента здесь были весьма существенными: (1) необходимость поддерживать заинтересованность матерей и способствовать их участию и (2) нужды, связанные с исследованием. Как в любом новом начинании, сведения, от которых нам приходилось отталкиваться, были весьма ограниченными. Нашей основной целью было создание ситуации, в которой мы могли бы наблюдать взаимодействия мать – дитя в максимально естественном сеттинге. Но возникло множество вопросов: наблюдать ли матерей индивидуально, по двое, трое или более; что делать с трансферентным отношением к включенным наблюдателям; в какой степени этим наблюдателям следует иметь дело с ребенком или участвовать во взаимодействии мать–ребенок.

Когда матери по большей части почувствовали себя свободно в сложившейся ситуации, мы начали работу. Первое время дела шли очень медленно, поскольку мы встречались и разговаривали с ними индивидуально. После этих первоначальных контактов, на которые ушла пара недель, стало очевидно, что некоторые молодые женщины опасались столь пристального и слишком концентрированного внимания к себе и своим детям. В связи с этим мы достаточно быстро приняли решение, что матери и дети будут собираться в группы, а не находиться поодиночке, по крайней мере, до тех пор, пока мы с ними не познакомимся поближе. Благодаря этому решению образовался групповой сеттинг, который сохранялся в более или менее постоянном виде на протяжении многих лет. Некоторые из матерей также выразили сомнения по поводу количества времени, которое им следует проводить в Центре. В связи с этим еще в начале нашего исследования мы выделили для них четыре утра в неделю, из которых они могли выбрать хотя бы два для посещения Центра. Таким образом, мы позволили матерям дать нам неявно понять, какая ситуация и отношение к нам являются для них наиболее комфортными; мы позволили им продемонстрировать нам наиболее оптимальную и предпочитаемую степень близости или удаленности от нас и нашего сеттинга. В течение одного года мы даже обеспечивали условия для матерей, которым было необходимо посещать старших сиблингов, организуя возможность повидать их в середине дня, стремясь поддержать непрерывность нашей работы. Проявляя подобную гибкость, мы пытались обеспечить участникам нашего исследования возможность использовать Центр по собственному усмотрению; по этой причине мы избегали создания более структурированной ситуации, где к ним предъявлялись бы определенные требования. Такой подход казался в высшей степени оправданным, если учесть, что это были нормальные, здоровые семьи, которые, предположительно, не были мотивированы находиться с нами по терапевтическим соображениям.

Как только группа начала регулярно встречаться, возникли более конкретные вопросы. Два из них являлись особенно важными. Прежде всего, возник вопрос, насколько активным должен быть каждый из включенных наблюдателей (изначально их было только двое) по отношению к детям, т. е. как часто ему следует помогать ребенку, останавливать ссору, предлагать игрушку? Поскольку главное требование исследования состояло в том, чтобы наблюдать матерей и детей в максимально естественной обстановке, мы вначале решили не вмешиваться вообще. Все виды заботы о детях были оставлены на матерей. Мы с самого начала сказали матерям, что именно они, а не включенные наблюдатели будут заниматься детьми; мы не определяли наблюдателей как воспитателей. Тем не менее, несмотря на это, у матерей оставались вопросы относительно предъявляемых им ожиданий. Проблема осложнялась тем, что материнская комната была изначально отделена от игровой перегородкой высотой до потолка и между комнатами существовал лишь широкий проход. Это означало, что женщины часто не могли видеть своих детей, и как только ребенок оказывался вне поля зрения, тут же возникал соблазн оставить обязанности присмотра за ним включенным наблюдателям. Через пару месяцев старший сотрудник решила, что эту перегородку следует снести и вместо нее поставить новую, высотою по пояс. Новая перегородка была не сплошной, а состояла из медных прутьев с промежутками между ними. При таких условиях мать могла видеть даже ползающего ребенка, а тот мог видеть ее. Нашлось несколько матерей, которые по каким-то внутренним соображениям начали протестовать, восклицая: «Зачем эти траты, вы же просто поставили снова такую же перегородку!» Когда была установлена перегородка высотою по пояс, состоящая из перекладин, матерям были объяснены причины этого, и мы еще раз сделали явный акцент на нашем пожелании, чтобы они сами заботились о своих детях. Они восприняли это с готовностью и стали заниматься детьми более активно. (Некоторые, конечно же, не стали; но такое отсутствие заботы могло рассматриваться как соответствующая характеристика конкретной матери, как аспект ее уникального материнского поведения.) Как только образовался паттерн материнского отношения, сотрудники смогли отступать от позиции «невмешательства», иногда играя с детьми, чтобы получить более четкие представления об их реактивности, толерантности к посторонним, объеме внимания и т. п.

Второй вопрос также был связан с допустимостью участия наблюдателя во взаимодействии мать–ребенок, но в несколько ином аспекте. Вскоре после того, как группа начала работу, некоторые из матерей стали просить совета и задавать вопросы по поводу воспитания детей. Мы опять приняли решение в пользу наименьшего вмешательства. К каждому вопросу мы старались подойти с наиболее общих позиций и без личной заинтересованности, не вызывая раздражения или отрицательного отношения со стороны матерей. В нескольких случаях было принято обоюдное решение, что возникшая конкретная проблема (например, как преподнести рождение нового сиблинга), была достаточно важной, чтобы привлечь к себе больше внимания. В этих случаях один из сотрудников советовал матери обсудить проблему с одним из ведущих исследователей или со своим интервьюером, и часто матери использовали такую возможность. Это стало одной из причин того, что мы решили приписать каждую диаду «мать–дитя» одному из ведущих исследователей или старших сотрудников.

Наше решение ограничить вмешательство имело и другие причины, не связанные с нашим желанием наблюдать взаимодействия «мать–дитя» в максимально естественной обстановке. Наш прежний опыт работы с группой ясно указывал на то, что эти матери будут чувствовать себя удобно в свободной и недирективной атмосфере. Кроме того, мы предполагали, что развитие сильных трансферентных чувств к любому из сотрудников стало бы разрушительным как для естественного функционирования матери и ребенка, так и, возможно, для группы в целом. Со временем произошли некоторые перемены. Мы пришли к осознанию неизбежности возникновения переноса со стороны матери на интервьюера и на Центр как символ – возможно, отчасти именно по причине наших попыток нейтрального отношения. При разумном подходе и должном обращении это могло бы дополнительно усилить мотивацию матери на участие, а также послужить почвой для предоставления полезных комментариев в случае необходимости.

Как мы говорили ранее, матери сами давали нам понять, какая дистанция была бы для них желательна. Они редко напрямую просили совета, и это совпадало с пожеланиями персонала. Они воспринимали атмосферу Центра с удовольствием и благодарностью, но, исключив вариант «терапии», отвергали непосредственные советы, проявления официоза или даже профессионализма, если это проскальзывало в поведении персонала. По большей части они держались так, что их отношения с персоналом не распространялись за пределы Центра и его деятельности.

Нужно также отметить еще один важный момент в нашей истории. Начиная с третьего года исследования мы отбирали для изучения только маленьких детей. Для пилотного исследования мы взяли группу детей в возрасте от 9 до 20 месяцев. По мере продвижения нашей работы мы все больше и больше склонялись к тому, что к последней четверти первого и на протяжении второго года жизни эти дети находились с точки зрения сепарации-индивидуации на продвинутом этапе данного процесса, уже давно оставив позади гипотетическую первичную стадию развития, а именно нормальную симбиотическую фазу (Mahler, Furer, 1963b). Это означало, что мы не могли непосредственно наблюдать начало процесса сепарации-индивидуации, когда младенец выходит из предыдущей симбиотической фазы. Мы пересмотрели постулаты относительно временного промежутка, который занимает нормальный процесс сепарации-индивидуации, и пришли к выводу, что он начинается с пятого месяца и длится на протяжении второго и третьего года жизни. Такой пересмотр нашей теории случился на третьем году исследования; начиная с марта 1962 г. мы стали отбирать для работы только детей значительно младше по возрасту, чем те, кого мы наблюдали в первые два года исследования (см. таблицу 1).

Постепенная эволюция подхода, который отвечал бы как нуждам исследования, так и потребностям диад «мать– дитя», привела к построению основного формата нашей работы. Оглядываясь назад, можно сказать, что выбранные нами методы и постоянство пространственной и физической обстановки, предоставленной Центром, обеспечили нам ситуацию наблюдения, которая была гораздо лучше стандартизирована, чем мы смели надеяться вначале. В результате мы получили множество данных наблюдений за нашими диадами, сделанных в течение весьма продолжительного времени. Начиная с пятого месяца и до завершения третьего года жизни наблюдения, осуществлялись приблизительно дважды в неделю, раз в месяц – интервью и дважды в месяц – визиты домой. В результате мы получили богатые данные, а частота наблюдений и их продолжительность значительно превысили таковые в большинстве опубликованных исследований схожей тематики. Как мы теперь полагаем, нам удалось избежать множества проблем, связанных с нерегулярностью и высокой избирательностью описаний и оценок диад «мать–дитя» в определенных специфических ситуациях, где очевидно влияние ситуативной изменчивости. Мы также избежали проблемы ценных, но трудносопоставимых и трудностандартизируемых наблюдений, полученных при помощи наблюдений в абсолютно естественных условиях (например, полностью основанных на визитах домой, наблюдениях на игровой площадке и т. п.). Пока что мы не зашли так далеко, чтобы построить специальный дом, в который семьи могли бы переехать, но, тем не менее, мы сделали Центр практически продолжением дома для наших участников. Нас поразило то, с какой легкостью и непринужденностью участники использовали созданную нами обстановку и как естественно вели себя в ней, особенно если сравнить поведение диад «мать–дитя» в нашем проекте с поведением матерей в других, единовременных экспериментальных ситуациях наблюдения.

Мы также не упустили возможности воспользоваться ситуацией, которая была стандартизированной по стольким параметрам: элементы обстановки были одинаковыми для всех диад «мать–дитя», включая условия, оборудование и до некоторой степени участвующих наблюдателей. Таким образом, тестовая ситуация не была жестко структурирована, и в то же время нам не приходилось бороться с большим разнообразием элементов домашней обстановки, разницей во временных договоренностях и т. п. То, что мы предлагали со своей стороны, было без исключения идентично для каждой матери и ребенка; и они могли пользоваться этим, как им было угодно. Мы обнаружили, безусловно, некоторые вариации в том внимании, которое мать оказывала ребенку в присутствии конкретного наблюдателя или во многом в зависимости от присутствия некоторых других матерей; тем не менее по большей части эти изменения было легко распознать, и они стали частью данных для изучения. Некоторые матери проявляли меньше внимания к своим детям, потому что считали, что в Центре есть кому помочь им присмотреть за их отпрысками (несмотря на указания, что мать сама ответственна за заботу о своем ребенке во время нахождения в Центре), или потому что они чувствовали себя спокойнее и менее тревожно в нашей безопасной обстановке. С другой стороны, некоторые матери стремились представить в выгодном свете себя или своего ребенка и, пользуясь свободой от других обязательств во время нахождения в Центре, уделяли своим детям больше внимания и стимулировали их больше, чем обычно, или усиливали подобную стимуляцию в тех случаях, когда кто-то обращал на них особое внимание. Периодически можно было заметить, что мать работает на камеру или, наоборот, ощущает себя скованно; но у нас была возможность сравнить такие моменты со многими другими, которые не снимались на камеру, и мы обнаружили, что в целом поведение матерей было вполне однородным.

Другой факт, заслуживающий рассмотрения, состоит в том, что даже без всякого намерения с нашей стороны или явного воздействия (как раз наоборот, мы старались в основном избегать любого влияния и руководства) сам по себе факт посещения Центра, безусловно, имел некоторое влияние на установки и чувства матерей. Вероятно, понимание своей причастности к исследовательской ситуации, престижность которой ясно осознавалась некоторыми из них, стало для них большой поддержкой, как и интерес, который они испытывали в себе и своим детям со стороны сотрудников. Такое активное участие, возможно, помогло им избежать основных рисков раннего материнства, например, чувства беспомощности, социальной изоляции и ощущения непомерной зависимости и ответственности за малыша. (И напротив, в редких случаях было верно обратное: например, мать могла вступить в соревнование за то, чтобы казаться лучше других матерей, или продемонстрировать всем, как хорошо все получается у ее отпрыска, несмотря или даже благодаря ее требовательной, амбициозной и конкурентной установке.) Мы, однако, без всяких сомнений можем утверждать, что даже если посещение Центра и могло смягчить, усилить или замаскировать эти и другие стрессовые моменты, оно не могло бы стать им весомой альтернативой или полностью их исключить. Мы обнаружили, что матери реагировали по-разному, индивидуально присущими им способами на все эти стрессы, с которыми обычно сталкивается среднестатистическая мать на фазе сепарации-индивидуации.

Кратко говоря, притом что созданная нами ситуация была значительно более гибкой и менее структурированной, чем многие другие, она отличалась также определенной методологической последовательностью. С момента, когда матери в нашем проекте получили свободу приходить, когда им захочется, посещаемость ими Центра варьировала по частоте и длительности каждого посещения. Тем не менее неизменным оставался тот факт, что, какой бы ни была частота и длительность посещения, это целиком зависело от желания матери прийти и ее ощущения комфорта в этой ситуации. Безусловно, каждая мать воспринимала сотрудников и реагировала на их присутствие в соответствии со своими потребностями: для некоторых это означало необходимость усилить заботу о своем ребенке (или получить материнскую заботу для себя), а для некоторых это означало позволение проявлять меньше заботы, но в любом случае основные характеристики установок, связанных с материнством, казались неизменными. Хотя, без сомнений, на поведение тех матерей, которые осознавали, что они являются частью исследовательского проекта, такое осознание должно было оказать влияние, тем не менее мы постоянно поражались тому огромному разнообразию индивидуальных и кажущихся вполне естественными поведенческих стилей, которые мы могли наблюдать. На самом деле, если учесть, что наблюдение за матерями и детьми велось по утрам от двух до четырех раз в неделю на протяжении нескольких лет и часто включало и второго (и даже третьего) ребенка, то вряд ли возможно предположить, что все, что они делали, было напоказ и являлось нерепрезентативным образцом их поведения по отношению к своим детям в течение всего этого длительного периода.