Текст книги "Парень, который будет жить вечно"

VI

– Весь прошедший час он прихорашивался, – сообщила мне на ухо Гипатия. – Принял душ, побрился, переоделся. И надушился мускусным одеколоном, который, как ему кажется, тебе нравится.

– Он мне действительно нравится, – ответила я. – На нем. Я хочу тебя видеть, когда разговариваю с тобой.

Она послушно появилась – сидела на диване, откуда только что встала Ибаррури.

– Он выглядит так, словно готов лечь в постель, – заметила она. – Опять.

Я не стала выяснять, что значит это «опять». Это слово могло означать очень многое. Одна из досадных особенностей Гипатии, которые заставляют меня подумывать о перепрограммировании. Когда я выбрала для своего корабельного мозга личность Гипатии Александрийской, это казалось хорошей мыслью, но Гипатия восприняла ее слишком серьезно. Так бывает, если позволить себе чересчур мощный корабельный разум: он начинает играть самостоятельную роль. Прежде всего она заглянула в исторические архивы и создала себе облик, как можно более близкий к оригиналу – насколько я в состоянии вытерпеть, по ее мнению, – включая такие подробности, как то, что настоящая Гипатия очень привлекала мужчин.

– Хочешь, чтобы я ушла? – вежливо спросила она.

– Нет, – ответила я. – Оставайся.

– Умничка. Если спросишь мое мнение, сексуальные контакты слишком переоценивают.

– Это потому, что у тебя их никогда не было, – сказала я ей. – Я имею в виду не только тебя, но и ту полумифическую женщину, по которой я тебя смоделировала: она умерла девственницей и, говорят, показывала свою запачканную менструальной кровью одежду, чтобы отпугнуть ухажеров.

– Злобная выдумка, – невозмутимо сказала она. – Распространялась христианскими монахами из монастыря святого Кирилла, после того как они забили ее насмерть. Ну, вот он идет.

Я готова была биться об заклад, что первые слова из уст Билла Тарча будут «Наконец мы одни», вместе с широкой улыбкой и броском ко мне. И я почти выиграла. Он ничего не сказал, но развел руки и с улыбкой устремился ко мне.

И тут увидел сидящую на диване Гипатию.

– О! – сказал он, пытаясь остановиться: на его корабле явно не было искусственного тяготения. – Я думал, мы одни.

– Не сейчас, милый, – ответила я. – Но я рада тебя видеть.

– Я тоже. – Он на мгновение задумался, и я видела, как он мысленно переключает скорость: отлично, леди в данный момент не хочет того, чего хочу я; чем же нам заняться? Это одна из черт Билла Тарча, одновременно хороших и плохих. Он делает то, чего я хочу, без всякой чепухи насчет обнять-ее-и-унести-на-руках. С одной стороны, это означает, что он мил и чуток. Но с другой – если посмотреть на это с точки зрения Гипатии, – он бесхребетный негодяй, цепляющийся за женщину, которая приносит ему выгоду.

Пока я думала, с какой стороны на это посмотреть, Билл щелкнул пальцами.

– Знаю, – сказал он, и лицо его прояснилось. – Мне давно хочется взять у тебя настоящее интервью. Согласна? Гипатия, ты ведь сможешь записать?

Гипатия не ответила, только сердито взглянула на меня.

– Делай, что он говорит, – приказала я. Но Билл уже передумал.

– А может, и нет, – сказал он, легко примиряясь с мыслью, что Гипатия не исполняет его приказы. – Она все равно что-нибудь испортит, так что позову-ка я Дениз.

Дениз потребовалась всего минута, чтобы появиться вместе со своими камерами и всем прочим. Я постаралась держаться приветливо и дружелюбно.

– Можете закрепить их где угодно, – сказала я: при нормальном тяготении в моем корабле камеры никуда не уплывут. – К спинкам стульев? Конечно. Если немного помнут обшивку, Гипатия все поправит.

Я не смотрела на Гипатию, только знаком велела ей исчезнуть. Она сделала это без возражений.

Билл разместился рядом со мной и взял меня за руку. Я не стала ее отнимать. Дениз потребовалось какое-то время, чтобы разместить все камеры; Билл терпеливо смотрел, как она это делает, и не предлагал помочь. Когда она объявила, что все готово, интервью началось.

Это было типичное интервью Вильгельма Тарча, то есть говорил почти исключительно он сам. В одном долгом монологе без перерывов он, глядя в камеры, пересказал всю историю; мне нужно было только время от времени улыбаться. Затем он перешел к «Фениксу».

– Мы здесь для того, чтобы увидеть результаты гигантского взрыва, который произошел тысячу лет назад… В чем дело, Клара?

Он смотрел мне в лицо, и я знала, что он видит.

– Убери камеры, Билл. Факты нужно указывать точно. Все произошло не тысячу лет назад, а гораздо раньше.

Он терпеливо покачал головой.

– Для аудитории это достаточная точность, – объяснил он. – Я ведь здесь не астрономию преподаю. Звезда взорвалась в 1054 году, верно?

– Нет, в 1054 году китайские астрономы увидели, как она взорвалась. В том году свет сверхновой добрался до нас, но для этого ему потребовалось около пяти тысяч лет. Разве ты не готовился к передаче?

– Это придется опустить, милая, – сказал он, улыбаясь мне своей самой очаровательной виноватой улыбкой. – Ну хорошо, Дениз. Начнем с последнего эпизода. В промежуток вставим несколько снимков сверхновой. Готова? Начинаем. Страшный взрыв произошел несколько тысяч лет назад, он уничтожил цивилизацию, которая в некоторых отношениях могла бы сравняться с нашей. Каковы они были, эти жители планеты, которых исследователи называют крабберами? Никто не знает. Но теперь, благодаря щедрости Джель-Клары Мойнлин, которая сейчас со мной, мы по крайней мере сможем сами увидеть, чего достигли эти трагически обреченные люди до того, как их звезда внезапно взорвалась и уничтожила их… послушай, Клара. Что на этот раз?

– Мы не знаем, получили ли они предупреждение. Это одно из тех обстоятельств, которые мы должны выяснить.

Дениз кашлянула. Потом почтительно сказала:

– Билл, может, позволишь мне подобрать побольше материалов, прежде чем заканчивать это интервью?

Мой любовник скорчил капризную гримасу.

– Ну хорошо. Вреда от этого не будет.

Я услышала легкое покашливание: невидимая Гипатия что-то хотела мне сообщить. Поэтому я сказала в пространство:

– Да?

Она сразу заговорила:

– Мозг «Феникса» сообщил мне, что работы над сетью продолжаются и теперь разрешение значительно улучшилось. Есть новые изображения, которые ты, наверно, захочешь увидеть. Показать?

Билл выглядел довольно мирно. Он посмотрел на меня.

– О чем ты думаешь, Клара?

Неуместный вопрос. Я совсем не хотела, чтобы он знал, о чем я думаю.

Кстати, я вообще ни о чем не хотела думать. Ну, хорошо, на пути к «Фениксу» Билл и эта маленькая конфетка Дениз к передаче не готовились. А чем они занимались все это время?

Я сказала:

– Нет, пожалуй, лучше посмотрю на «Фениксе». Вы двое идите. Я буду через минуту. – И как только они исчезли, я повернулась: Гипатия сидела в кресле Дениз, очень довольная.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь, Клара? – заботливо спросила она.

Конечно, но я еще не готова была просить ее об этом. И спросила о другом.

– Можешь показать мне корабль Билла внутри?

– Конечно, Клара.

Показалась внутренность корабля, и Гипатия провела меня по нему.

Смотреть особенно было нечего. Телесеть не очень тратилась на удобства Билла. Корабль был старый, и даже двигатель хичи стоял на виду; когда я разрабатывала план собственного корабля, то постаралась, чтобы все лишнее – например, отопительная система в квартирах, – было скрыто. Важно то, что были две отдельные спальные каюты, одна явно Дениз, другая определенно Билла. Обе постели не заправлены. Очевидно, ни арендованный корабельный мозг, ни Дениз не склонны были заниматься домашним хозяйством. И никаких указаний на то, что они бывали в спальнях друг друга.

Я сдалась.

– Ты, должно быть, умираешь от желания что-то сказать мне с тех пор, как они здесь появились, – сказала я Гипатии. – Давай, выкладывай.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Что выкладывать, Клара?

Я рявкнула:

– Говори! Они это делали?

У нее на лице появилось отвращение.

– О да, милая, вне всяких сомнений. На всем пути сюда. Как собаки во время течки.

Я посмотрела на стаканы, чашки, на сиденья, которые только что были заняты.

– Я отправляюсь на корабль. Прибери здесь, пока меня не будет, – приказала я и взглянула на себя в зеркало.

Что ж, ничего особенного, верно? Что мне до того, что Билл спит с Дениз или со многими Дениз, когда меня не бывает рядом? Я ведь не собиралась замуж за этого парня.

VII

Когда я вернулась на корабль корпорации «Феникс», никого из членов экипажа в шлюзе не было, но я слышала их голоса. Все они собрались в столовой, смеялись и возбужденно разговаривали. Войдя, я увидела, что в помещении темно. Все смотрели на изображения, которые одно за другим показывал Ганс. Никто не заметил моего появления.

Я незаметно пристегнулась и осмотрелась. Увидела и Билла, и приемник его спермы. Они прикрепились в разных местах, Дениз болтала с Мейсоном-Мэнли, Билл что-то говорил в диктофон. Мейсон-Мэнли возбужденно хватал Дениз за плечи – очевидно, под влиянием момента, – но ей это явно нравилось. Если Билл и заметил это, то, по-видимому, не обратил внимания. Но Билл вообще не ревнив.

До последнего времени мне казалось, что я тоже.

Что ж, дело не в ревности. А в… ну, в хороших манерах. Если Биллу хочется время от времени укладывать в постель шлюшку, это его дело, но ему не стоило тащить ее с Земли и совать мне в лицо.

Примерно в метре от меня на картины смотрел Марк Рорбек. Выглядел он не таким мрачным, как обычно. Увидев наконец меня, он помахал рукой и воскликнул:

– Посмотрите, мисс Мойнлин! Дирижабли!

Так что мне пришлось повернуться и посмотреть на изображение. Рорбек показывал на участок одного из океанов планеты крабберов. Большую часть поверхности закрывали облака, но в некоторых местах они расходились. И под ними виднелись восемь толстых серебристых сосисок в строю клином. Слишком одинаковых по форме и плотных, чтобы быть облаками.

– Именно эти объекты мы наблюдали раньше, мисс Мойнлин, – сообщил мне голос Ганса. – Теперь мы можем различить индивидуальные элементы. Это несомненно артефакты.

– Конечно, но почему вы считаете, что они в воздухе? Может, это какого-то рода корабли? – спросила я и тут же добавила: – Нет, не надо отвечать. – Я уже и сама поняла. Если бы это были корабли, они оставляли бы след на поверхности воды. Это были воздушные суда. И я задала другой вопрос: – Как вы думаете, куда они направляются?

– Минутку, – сказала Джун Терпл. – Ганс, покажи мисс Мойнлин всю проекцию.

Участок океана исчез, его место занял шар планеты крабберов – голубые моря, серые массивы суши. Над океаном располагались восемь маленьких овалов, намного увеличенных в масштабе. От них на северо-восток уходила серебристая линия; другая линия, золотая, минуя терминатор ночи и дня, вела на юго-запад. Терпл сказала:

– Похоже, дирижабли прилетели с группы островов в конце этой золотой линии, и направляются они к континенту в форме гантели справа. К несчастью, этот континент далеко на севере, и мы не можем получить хорошее изображение, но Ганс увеличил изображения островов, откуда прилетели дирижабли. Ганс?

Шар исчез. Мы смотрели на одну из зеленоватых инфракрасных картин: береговая линия, залив – и что-то горит на берегу залива. И опять очертания охваченной огнем области показались неестественно геометрическими.

– Мы полагаем, мисс Мойнлин, что это почти несомненно поселок, – сообщил Ганс. – Похоже, он пострадал от какой-то катастрофы, аналогичной той, что мы наблюдали на континенте, который сейчас скрывается из виду.

– Что за катастрофа? – спросила я.

Ганс виновато ответил:

– У нас просто еще не достаточно данных, мисс Мойнлин. Можно предположить сильный пожар. Я уверен, мы поймем, когда разрешение станет выше – возможно, через несколько часов. Я буду вас информировать.

– Пожалуйста, – согласилась я. И неожиданно услышала собственный голос: – Думаю, я вернусь на свой корабль и немного полежу.

Билл расцвел и начал отстегиваться от стены. Я посмотрела на него и покачала головой.

– Прости, я всего лишь хочу отдохнуть, – сказала я, – последние дни были очень утомительными.

Конечно, я слукавила. Я не хотела отдыхать. Просто хотела побыть в одиночестве или хотя бы в обществе Гипатии, что, в общем, одно и то же.

Когда я вернулась к себе на корабль, Гипатия встретила меня по-матерински.

– Слишком много народу, милая? – спросила она. – Приготовить тебе выпить?

Я помотала головой, отказываясь от выпивки, но в остальном она была права.

– Забавно, – заметила я, растягиваясь на диване. – Чем больше вокруг меня людей, тем хуже я себя чувствую.

– Люди из плоти, как правило, очень скучны, – согласилась она. – А как насчет чашки чая?

Я пожала плечами и сразу услышала звуки деятельности на кухне. У Гипатии немало недостатков, но она отличная мама, когда я в этом нуждаюсь. Я снова легла на диван и уставилась в потолок.

– Знаешь что? – спросила я. – Кажется, мне пора поселиться на острове.

– Конечно, ты можешь это сделать, – дипломатично ответила она. Но потом, поскольку это все-таки Гипатия, добавила: – Давай посмотрим. Когда ты в последний раз там оказалась, ты провела на острове восемь дней, верно? Примерно шесть месяцев назад.

Она опять заставила меня обороняться. Я сказала:

– У меня были неотложные дела.

– Конечно. Затем предыдущий раз – тогда ты оставалась не так долго, всего шесть дней. И это было год назад.

– Я тебя поняла, Гипатия. Поговорим о чем-нибудь другом.

– Конечно, босс. – Она послушалась. И заговорила на любимую тему: о том, что произошло с моими многочисленными предприятиями и вкладами за последние несколько часов. Я ее не слушала. Допив чай, встала.

– Немного расслаблюсь в ванне.

– Сейчас приготовлю, милая. Получены новые изображения с планеты крабберов. Если хочешь, я покажу их тебе, пока ты отдыхаешь.

– Почему бы и нет?

К тому времени как я разделась, большая ониксовая ванна была уже полна и температура, как всегда, оптимальная. Я закрыла глаза и легла в ароматную мыльную воду, которая заставляет меня чувствовать себя снова здоровой и довольной. Я так поступала тысячи раз, и иногда с успехом.

Это оказался как раз один из таких случаев. Горячая ванна сделала свое дело. Я почувствовала, что уплываю в желанный спокойный сон…

И тут мне в голову пришла случайная мысль, и я утратила ощущение довольства и покоя.

Я выбралась из ванны и встала под душ, включив его на полную мощность; вначале пустила холодную воду, потом сменила ее на горячую. Потом надела халат.

Я сушила волосы, когда открылась дверь и заглянула Гипатия. Она озабоченно посмотрела на меня.

– Боюсь, мои слова о Тарче расстроили тебя, милая, – сказала она, вся исходя сочувствием. – Но ведь тебя не очень интересует, чем он занимается, верно?

Я ответила:

– Умница, – гадая в глубине души, правда ли это.

– Хорошая девочка, – одобрительно сказала она. – А вот и несколько новых изображений планеты.

– Не сейчас, – сказала я. – Хочу тебя кое о чем спросить.

Она не шелохнулась, но изображение исчезло.

– О чем, Клара?

– Когда я дремала в ванне, мне пришло в голову, что я могу крепко уснуть, соскользнуть в воду и захлебнуться. Потом я решила, что этого не случится: ведь ты за мной наблюдаешь, верно?

– Я всегда в курсе всего, что тебя заботит, Клара.

– Но потом мне пришло в голову, что ты можешь поддаться искушению и позволить мне утонуть. Тогда ты могла бы перевести меня на машинное хранение, на что постоянно меня уговариваешь. Поэтому я вышла из ванны и встала под душ.

Я отвела назад волосы и прихватила их заколкой, следя за ней. Она ничего не говорила, просто стояла со своим обычным благожелательным умным выражением.

– Ты могла бы это сделать? – спросила я.

Она как будто бы удивилась.

– Ты спрашиваешь, могу ли я сознательно дать тебе утонуть? Не думаю, чтобы я могла так поступить, Клара. Я не запрограммирована действовать вопреки твоим желаниям, даже ради твоего блага. А это было бы для тебя благо, ты знаешь. Машинное хранение означало бы для тебя вечную жизнь, Клара, или, во всяком случае, нечто столь близкое к бессмертию, что не отличить. И больше никаких отвратительных мелких плотских забот, которые причиняют тебе столько огорчений.

Я повернулась к ней спиной и отправилась в спальню одеваться. Она последовала за мной, великолепно изображая ходьбу. Я хотела понять, что для нее обязательно, а что она сочтет допустимым исключением. Но не успела я открыть рот, как она заговорила.

– Клара, – сказала она, – на планете обнаружено нечто действительно интересное. Позволь показать.

Она не стала дожидаться ответа, и в глубине спальни появилось изображение.

Мы снова видели первый небольшой воздушный флот. Теперь дирижабли были ближе к берегу, но больше не располагались правильным клином. Они были разбросаны по всему небу, а два в огромных языках пламени падали в воду. Вокруг и между ними мелькали какие-то маленькие предметы, которые я не могла разглядеть.

– Боже, – сказала я. – В них стреляют снизу!

Гипатия кивнула.

– Похоже на то, Клара. Судя по тому, как они горят, дирижабли крабберов заполнены водородом. Это указывает на сравнительно низкий уровень технологического развития, но нужно отдать им должное. Это уже не первобытные существа. Они определенно цивилизованны настолько, чтобы вести жестокую кровопролитную войну.

VIII

В этом не было никаких сомнений. Крабберы изобретательно убивали друг друга в воздушной схватке, словно появившейся из старых рассказов. Каких именно? Я думаю, времен Первой мировой войны. Мне почти не видны были самолеты, стрелявшие по дирижаблям. Но они там были, и вообще внизу разворачивался настоящий воздушный бой.

Не знаю, что я надеялась увидеть, когда мы вернем этих давно умерших крабберов к чему-то, напоминающему жизнь. Но определенно не это. Но вот картина изменилась – Ганс усердно принялся показывать, что происходит на суше. Это оказалось не лучше. Гораздо хуже. Мы увидели гавань, заполненную кораблями, и устье большой реки, впадающей в океан; но одни корабли горели, другие как будто тонули. («Думаю, это результат действия подводных лодок, – рассудила Гипатия. – Возможно, самолеты или мины, но я бы поставила на подводные лодки».) Необычный характер городских огней больше не был загадкой. Города сожгли дотла зажигательные бомбы, остались только горячие угли. Затем мы увидели обширную равнину, всю во вспышках белого и красноватого пламени. Мы не видели, что их вызывает, но Гипатия высказала догадку:

– Как же, – заинтересованно сказала она, – мне кажется, мы смотрим на грандиозное танковое сражение.

И так далее, и тому подобное.

Какая бессмыслица! Им совсем не нужно старательно убивать друг друга. За них очень скоро это сделает их звезда. Ничего не подозревая, все они стремительно приближались к страшной и неизбежной гибели при взрыве своего солнца.

Час назад я жалела их из-за ожидавшей их участи. Теперь я не могла бы сказать, что эта участь несправедлива.

Гипатия смотрела на меня с той материнской озабоченностью, которую иногда себе позволяет.

– Боюсь, все это расстраивает тебя, Клара, – сказала она. – Может, тебя развлечет, если мы пригласим на борт мистера Тарча? Он как раз звонит. Хочет поговорить с тобой об этих новых изображениях.

– Еще бы, – ответила я, уверенная, что на самом деле Билл хочет понять, почему я так неприветлива с ним. – Нет. Скажи ему, что я сплю и не хочу, чтобы меня тревожили. И, слушай, расскажи мне о Марке Рорбеке.

– Ага, – сказала она, и в этом междометии скрывались многие тома смысла.

Но я не собиралась в этом разбираться.

– Если хочешь что-нибудь мне сказать – говори!

– Ничего, милая, – терпеливо солгала она. – Я не осуждаю твою одержимость мужчинами.

Она подошла к самой границе. И пересекла ее.

– Знаешь, – задумчиво сказала она, – при твоем опыте общения с людьми следовало бы быть осторожней. Ты надеешься, что худших из них ты уже встретила? Вроде этого испорченного сиротки Вэна?

На это я не стала отвечать. Даже не позволила ей закончить. Просто сказала:

– Заткнись, – и она очень разумно послушалась. Есть темы, которые я не обсуждаю. А Гипатия прекрасно знает, что Вэн, то, как он спас меня из черной дыры и то короткое – впрочем, недостаточно короткое – время, что мы были любовниками, относятся именно к таким темам.

Она сразу начала рассказывать о Марке Рорбеке. Родители Марка умерли, когда он был совсем юным, и его вырастил дед, который зарабатывал на жизнь, рыбача в озере Верхнем.

– Старик в основном ловил миног – знаешь, какие они, Клара? Отвратительные твари. Вместо челюстей у них диски-присоски. Они прикрепляются к другим рыбам и высасывают до смерти. Не думаю, чтобы тебе захотелось их есть, но в озере больше ничего не оставалось. Дедушка Рорбека продавал их в Европу – там они считаются деликатесом. Говорят, у них вкус улиток. Но потом появились пищевые фабрики, и старик лишился своего бизнеса…

– Возвращайся к Марку Рорбеку, – приказала я. – К внуку. К тому, который здесь.

– О, прости. Молодой Марк получил стипендию в университете Миннесоты, учился хорошо, потом продолжал учебу в МИТ, получил степень и приобрел неплохую репутацию как ученый-компьютерщик, женился, родил двоих детей, но потом жена Рорбека решила, что некий дантист нравится ей больше, и бросила мужа. Как я уже упоминала, – одобрительно сказала она, – у него очень хорошие гены. Достаточно?

Я немного подумала, потом сказала:

– Почти. Не делай из этого никаких выводов, ясно?

– Конечно, Клара, – ответила она все с тем же видом.

Я вздохнула.

– Хорошо. Можешь снова включить эти проклятые картины.

– Конечно, Клара. – Она не удивилась и выполнила распоряжение. – Боюсь, лучше они не стали.

Действительно, не стали. Какое-то время я упрямо смотрела, потом сказала:

– Хорошо, Гипатия. Я видела достаточно.

Она убрала изображение и с любопытством взглянула на меня.

– Когда закончат зеркало, изображение станет еще лучше. Тогда мы сможем увидеть отдельных крабберов.

– Замечательно, – сказала я неискренне, и тут меня прорвало: – Боже, да что с ними такое! На планете достаточно места для всех. Почему им не сидится по домам и они не живут в мире?

Вопрос был скорее риторический, но Гипатия решила на него ответить.

– А чего ты ожидала? Они ведь из плоти, – кратко объяснила она.

Но я не позволила ей этим отделаться.

– Послушай, Гипатия! Люди тоже из плоти, но мы не рвем на части половину своего мира, чтобы убить друг друга!

– Неужели? Какая у тебя короткая память, Клара, дорогая. Вспомни о мировых войнах двадцатого века. Вспомни о крестоносцах, о десятках тысяч европейцев, которые с огромным трудом пересекали Средиземное море, чтобы убить как можно больше мусульман. Вспомни об испанских конкистадорах, перебивших массы американских индейцев. Эй, а как же те вшивые монахи, которые на куски разорвали мою плоть в Александрии? Конечно, – добавила она с легким отвращением, – все это были христиане.

Я посмотрела на нее.

– Ты считаешь, что мы наблюдаем религиозную войну?

Она грациозно пожала плечами.

– А какая разница, дорогая? Людям из плоти не нужны логические причины, чтобы убивать друг друга.