Текст книги "Встреча с Хичи"

И вот Капитан сел за приборы корабля, и сверкающее силиконовое облако, окружающее черную дыру в центре, начало уходить назад. Тем временем Дважды проявляла признаки напряжения, которые вскоре станут все более явными; тем временем холодные медлительные обитатели корабля-парусника продолжали свои долгие медленные жизни; тем временем один управляемый людьми корабль, способный проникнуть повсюду, приближался к очередной черной дыре…

И тем временем другие игроки на огромной доске, Оди Уолтерс и Джейни Джи-ксинг, смотрели, как уменьшается стопка их чипов. Они начинали свою собственную игру.

Я должен разъяснить небольшое недоразумение. Робинетт (и все остальные люди) называют эту расу хичи. Конечно, сами себя те так не называют, точно так же как американские индейцы не называют себя индейцами, а африканские племена кой-сан не зовут себя готтентотами и бушменами. Хичи называют себя разумными. Но это мало что доказывает. Homo sapiens тоже себя так называют.

Хичи на очень ранней стадии своей технологии научились записывать и сохранять сознание мертвых или умирающих в неорганических системах. Так возникли Мертвецы, составлявшие общество мальчика Вэна, и именно использование этой технологии вызвало появление «Здесь и После, Инк.» Робина Броадхеда. Для хичи (позволю себе высказать мнение) это было ошибкой. Так как они могли использовать для сбора и обработки информации сознания своих мертвых предшественников, они не интересовались искусственным разумом, гораздо более мощным и гибким. Например, таким, как… как я.

11. ВСТРЕЧА В РОТТЕРДАМЕ

Он стоял у меня на пути, этот парень, с лицом, как загорелое авокадо. Это выражение я узнал прежде, чем лицо. Выражение упрямства, раздражения, усталости. А лицо принадлежало Оди Уолтерсу, Младшему, который (секретарская программа, конечно, не забыла мне сообщить) уже несколько дней пытается со мной встретиться.

– Привет, Оди, – сказал я, на самом деле очень сердечно, пожимая ему руку и кивая красивой восточного вида молодой женщине рядом с ним, – приятно снова тебя увидеть. Ты остановился в отеле? Прекрасно! Слушай, я тороплюсь, но давай пообедаем – договорись с консьержем, ладно? Я вернусь через пару часов. – Я улыбнулся ему, улыбнулся молодой женщине и оставил их стоять на месте.

Не собираюсь изображать это образцом манер, но я действительно торопился, к тому же у меня болели кишки. Я посадил Эсси в такси, а сам поймал другое, чтобы ехать в суд. Конечно, если бы я знал, что он собирается мне рассказать, возможно, я был бы обходительнее с Уолтерсом. Но я не знал, от чего ухожу.

И к чему иду, кстати, тоже.

Последний участок пути я на самом деле прошел пешком, потому что движение транспорта хуже обычного. Готовился к маршу парад, вокруг Международного Дворца Юстиции, как всегда, собирались толпы. Дворец – сорокаэтажный небоскреб, поставленный на кессоны на болотистой почве Роттердама. Снаружи он доминирует над половиной города. Внутри сплошные алые занавеси и стекло с односторонней видимостью, истинная модель современного международного трибунала. Сюда не приходят оспаривать штраф за парковку не по правилам.

Здесь в сущности вообще не очень думают об отдельных людях, и если бы я был тщеславен – а я тщеславен, – я бы напыжился от того, что являюсь одной из сторон в предстоящем процессе; в нем вообще четырнадцать заинтересованных сторон, и среди них четыре независимых государства. В самом Дворце у меня есть даже собственные офисы, предназначенные для моих личных нужд. Но я не пошел туда. Было уже почти одиннадцать часов, и вполне возможно, что вскоре начнется заседание, поэтому я улыбнулся и протиснулся прямо в зал заседаний. Он был заполнен. Он всегда заполнен, потому что тут можно посмотреть на знаменитостей. В своем тщеславии я считал себя одной из них и ожидал, что, когда я войду, ко мне начнут поворачиваться головы. Ничего подобного. Все смотрели на полдесятка тощих бородатых личностей в дашиках [1]1
  африканская одежда типа свободного свитера без рукавов


[Закрыть] и сандалиях, сидевших за загородкой на месте, отведенном для истцов, пивших коку и хихикавших. Древние. Их не каждый день увидишь. Как и все, я глазел на них, пока кто-то не взял меня за руку. Я повернулся и увидел мэтра Исинжера, моего адвоката во плоти, который укоризненно смотрел на меня.

– Вы опаздываете, минхер Броадхед, – прошептал он. – Суд отметил ваше отсутствие.

Но так как члены суда деловито перешептывались и спорили друг с другом, как я понял, по вопросу о том, можно ли считать дневник первого изыскателя, обнаружившего туннели на Венере, вещественным доказательством, я усомнился в словах Исинжера. Однако не стоит платить адвокату столько, сколько я плачу мэтру Исинжеру, чтобы спорить с ним.

Конечно, никаких законных причин платить ему столько у меня нет. В данном случае речь шла о попытке Японской империи поглотить Корпорацию «Врата». Я в деле участвую, как главный акционер чартерного бизнеса на «С.Я.», поскольку боливийцы обратились в суд с требованием отменить чартер, так как, по их мнению, перевозка колонистов означает «возврат к рабству». Колонистов называли бесправными рабами, а меня, вместе с другими, бессовестным эксплуататором человеческих несчастий. А при чем тут Древние? Они тоже заинтересованная сторона, поскольку утверждали, что «С.Я.» их собственность: они и их предки жили в ней сотни тысяч лет. Их положение на суде было несколько неопределенным. Они подданные правительства Танзании, потому что здесь из земная родина, но Танзания на суде не представлена. Танзания бойкотирует Дворец Правосудия из-за неблагоприятного для нее решения в предыдущем году о ракетах поверхность моря – морское дно, поэтому ее интересы представляет Парагвай – а он больше озабочен территориальным спором с Бразилией, которая, в свою очередь, является заинтересованной стороной, как одна из держав-учредителей Корпорации «Врата». Вы успеваете следить? Ну, а я нет, поэтому-то я и нанимаю мэтра Исинжера.

Если я позволю себе заниматься каждым миллионнодолларовым иском, я всю жизнь проведу в судах. У меня есть чем заняться в оставшуюся часть жизни, так что в обычных условиях я предоставил бы сражаться своим юристам, а сам проводил бы время гораздо интереснее, болтая с Альбертом Эйнштейном или бродя по берегу Таппанова моря со своей женой. Однако были особые причины у моего присутствия здесь. Я видел, что одна из них дремлет в кожаном кресле рядом с Древними.

– Проверю, не хочет ли Джо Квятковский выпить чашку кофе, – сказал я Исинжеру.

Квятковский поляк, представляющий Восточноевропейское Экономическое Сообщество, и один из истцов в деле. Исинжер побледнел.

– Он противная сторона! – прошептал он.

– Но он и мой старый друг, – ответил я, лишь слегка преувеличивая: он был изыскателем на Вратах, и в прежние времена мы не раз вместе выпивали.

– В судебных делах такого масштаба друзей не бывает, – сообщил мне Исинжер, но я только улыбнулся ему и наклонился, чтобы свистнуть Квятковскому. Тот, проснувшись, охотно подошел.

– Мне не следует находиться тут с тобой, – проворчал он, когда мы оказались в моем кабинете на пятнадцатом этаже. – Особенно для кофе. Ты ведь можешь туда что-нибудь подлить.

Да, действительно – сливовицу, причем его любимого краковского розлива. И кампучийские сигары – того сорта, что он любит, и селедка, и печенье.

Здание суда стоит над небольшим протоком реки Маас, и чувствуется запах воды. Я открыл окна, и в них слышались звуки проходящих под аркой здания лодок и шум транспорта с самого Мааса в километре отсюда. Из-за сигары Квятковского я открыл окна пошире и увидел флаги и ленты на боковой улице.

– Из-за чего сегодня парад? – спросил я.

Он отмахнулся от моего вопроса.

– Армии любят парады. Не дури, Робин. Я знаю, чего ты хочешь, но это невозможно.

– Я хочу, – ответил я, – чтобы ВЕЭС помогло уничтожить террористов с их кораблем. Это явно в интересах всех. Ты говоришь, что это невозможно. Хорошо, приму твои слова, но почему невозможно?

– Потому что ты ничего не понимаешь в политике. Ты думаешь, что ВЕЭС может обратиться к парагвайцам и сказать:

– Послушайте, договоритесь с Бразилией, скажите, что вы проявите уступчивость в территориальном споре, если они передадут свою информацию американцам, чтобы можно было захватить корабль террористов.

– Да, – согласился я, – именно так я и думаю.

– И ошибаешься. Они не станут слушать.

– ВЕЭС, – терпеливо сказал я, меня тщательно проинструктировала моя информационная система, Альберт, – самый крупный торговый партнер Парагвая. Если вы свистнете, они прыгнут.

– В большинстве случаев да. Ключ к ситуации – республика Кампучия. У нее тайная договоренность с Парагваем. Кроме этого, я ничего не скажу, только добавлю, что договоренность одобрена на самом высоком уровне. Еще кофе, – сказал он, – только на этот раз пусть будет не так много кофе.

Я не спрашивал Квятковского, что это за особая договоренность, потому что если бы он хотел рассказать мне, то не назвал бы ее «тайной». Да мне и нужно. Это военный договор. Все «тайные договоренности», которые заключают в наши дни друг с другом государства, – военные договоры, и если бы меня не беспокоили так террористы, я бы беспокоился из-за того, как ведут себя законные правительства. Но всему свое время.

Итак, по совету Альберта, я далее пригласил к себе в кабинет юриста из Малайзии, потом миссионера из Канады, далее генерала албанских военно-воздушных сил, и для каждого у меня нашлась своя наживка. Альберт говорил мне, за какую ниточку потянуть и какие стеклянные бусы предложить туземцам – в одном случае дополнительная квота на провоз колонистов, в другом – вклад на «милосердие». Иногда требовалась просто улыбка. Роттердам прекрасно для этого подходит. В Гааге, откуда переместили Дворец Правосудия, слишком много беспорядков, особенно с тех пор, как террористы играют с ТПП, и всех, кого нужно, можно отыскать в Роттердаме. Люди всех сортов. Всех цветов, любого пола, в костюмах всех типов, от эквадорских юристов в мини-юбках до термально-энергетических баронов с Маршалловых островов в саронгах и ожерельях из акульих зубов. Трудно судить, добился ли я продвижения вперед, но в половине двенадцатого живот сказал мне, что будет болеть очень сильно, если я не помещу в него хоть немного пищи. Поэтому я сделал перерыв. С тоской подумал о тихом номере в отеле, с теплым бифштексом и снятыми туфлями, но я пообещал встретить Эсси на ее предприятии. Поэтому я попросил Альберта сделать оценку достигнутого и подготовить рекомендации, что делать дальше, и отправился ловить такси.

Невозможно пропустить предприятие Эсси по приготовлению быстрой пищи. Арки из сверкающего голубого металла хичи можно встретить в любом уголке мира. Дня нас на балконе веревками выгородили место, и Эсси встретила меня на лестнице улыбкой, поцелуем и дилеммой:

– Робин! Послушай! Здесь хотят подавать жаркое с майонезом. Позволить им?

Я ответил на ее поцелуй, но через плечо смотрел на наш столик.

– Решай сама.

– Да, конечно, я решу. Но это важно, Робин! Ты знаешь, у нас были трудности с дублированием жареного картофеля. А теперь майонез? – Тут она отступила на шаг и внимательно посмотрела на меня. Выражение ее изменилось. – Ты так устал! Так много морщин на лице! Робин, как ты себя чувствуешь?

Я ответил ей своей самой очаровательной улыбкой.

– Просто есть хочу, дорогая! – воскликнул я и с обманчивым энтузиазмом посмотрел на тарелки. – Послушай! Отлично выглядит! Что это, тако? [2]2
  плоская лепешка с мясным наполнителем


[Закрыть]

– Это чаппати [3]3
  пшеничный хлебец из Индии


[Закрыть], – с гордостью ответила она. – Тако вот здесь. А еще блины. Посмотрим, как они тебе понравятся. – Так что мне пришлось все попробовать, а мой живот совсем не просил об этом. Тако, чаппати, рисовые шарики с кислым рыбным соусом, блюдо, которое больше всего напоминает вареный ячмень. Не все в моем вкусе. Но все съедобны.

Это тоже дары хичи. Хичи передали нам свое великое знание, что все живые ткани, включая ваши и мои, состоят в основном из четырех элементов: углерода, водорода, кислорода и азота – CHON – CHON-пища. И так как кометные газы тоже состоят из этих четырех элементов, хичи построили Пищевую Фабрику в нашем Оортовом облаке, где висят кометы, дожидаясь, пока Солнце вытащит их и пустит по нашему небу.

CHON, конечно, еще не все. Нужны и другие элементы. Из них наиболее важна сера, может быть, затем натрий, магний, фосфор, хлор, калий, кальций – не говоря уже о небольших добавках кобальта, чтобы создавался витамин В-12, хрома для глюкозной выносливости, йода для щитовидной железы, лития, фтора, мышьяка, селена, молибдена, кадмия и еще многих. Вероятно, нужна вся периодическая система, хотя бы в следах, но большинство элементов в таких малых количествах, что не нужно беспокоиться об их добавке к похлебке. Хотите вы того или нет, они появляются с другими компонентами. Итак, химики Эсси вырабатывали и сахар, и специи, и производили пищу для всех – и не только чтобы оставаться в живых, нет, вкусную пищу, которую хочется есть, отсюда чаппати и рисовые шарики. Из CHON можно приготовить что угодно, если как следует помешать. И помимо всего прочего Эсси производила много денег, и к тому же ей это занятие нравилось.

Наконец я занялся чем-то, что мой желудок не отверг – похоже на гамбургер со вкусом салата из авокадо с кусочками свинины, а Эсси назвала это Большой Чон. Эсси каждую минуту вскакивала и куда-то убегала. Проверяла температуру инфракрасных нагревательных ламп, смотрела, нет ли грязи под посудомоечными машинами, пробовала десерт, подняла скандал из-за того, что молочные пирожные слишком тонкие.

Эсси заверила меня, что ее пища не может повредить, хотя мой желудок меньше верил ей, чем я. Шум на улице мне не нравился – это парад? – но вообще-то мне было почти удобно, насколько это возможно. Я настолько расслабился, что смог наслаждаться изменением в нашем статусе. Когда мы с Эсси появляемся на людях, на нас смотрят, и обычно смотрят на меня. Но не здесь. На продуктовых предприятиях Эсси звезда она. У всех напряжены мышцы спины, все взгляды, которые бросают украдкой, обращены в одном направлении, на большую леди-босса. Ну, она не очень леди: Эсси четверть столетия учил английскому эксперт – я, но когда она возбуждается, повсюду слышны «некультурный» и «хулиганы» [4]4
  Здесь и ниже эти слова произносятся по-русски


[Закрыть].

Я подошел к окну второго этажа, чтобы взглянуть на парад. Он двигался прямо по улице, по десять человек в ряд, с лентами, выкриками, плакатами. Прямо через улицу началась потасовка, с полицейскими и плакатами, сторонники вооружения против пацифистов. Невозможно определить, кто за что, они колотили друг друга плакатами, и Эсси, подойдя ко мне и доедая свой Большой Чон, посмотрела и неодобрительно покачала головой.

– Как сэндвич? – спросила она.

– Отлично, – ответил я со ртом, полным углерода, водорода, кислорода и азота плюс микроэлементы. Она бросила на меня взгляд: говори громче. – Превосходно, – сказал я с усилением.

– Мне тебя не слышно из-за этого шума, – пожаловалась она, облизывая губы: ей самой нравится то, что она продает.

Я кивнул в сторону парада.

– Не знаю, хорошо ли это.

– Я думаю, нет, – согласилась она, глядя с отвращением на группу людей, которых, как мне кажется, называют зуавами, – темнокожие люди маршировали в мундирах. Их национальные цвета разглядеть мне не удалось, но у каждого было скорострельное оружие, и они исполняли с ним упражнения: поворачивали, касались прикладом мостовой, заставляли снова прыгнуть им в руки, и все это не нарушая шага.

– Может, нам лучше пойти в суд, – сказал я.

Она подобрала последнюю крошку моего сэндвича. Некоторые русские женщины после сорока расплываются, а некоторые сморщиваются и увядают. Не Эсси. У нее по-прежнему прямая спина и узкая талия, которая впервые привлекла мое внимание.

– Может быть, – ответила она, собирая свои компьютерные программы, каждую в своем особом веере. – Я в детстве навидалась военных мундиров, и теперь мне их не очень хочется видеть.

– Ну, какой же парад без мундиров.

– Не только парад. Смотри. На тротуарах тоже. – И правда, примерно один мужчина или женщина из четырех был одет в мундир. Неудивительно, подумал я. Конечно, каждая страна сохраняла небольшую армию, но это что-то такое, что полагается держать в шкафу, вроде домашнего огнетушителя. Военных редко видели. А сейчас видят все чаще и чаще.

– Но ты все-таки устал. Нам пора идти, – сказала она, добросовестно сметая крошки со стола в одноразовую пластиковую тарелку и оглядываясь в поисках приемника мусора. – Дай мне твою тарелку, пожалуйста.

Я ждал ее у выхода. Присоединившись ко мне, она хмурилась.

– Приемники почти полны. Вручную их нужно убирать при шестидесятипроцентной наполненности. Что они будут делать, если одновременно уйдет много посетителей? Надо бы вернуться и поговорить с управляющим… о, дьявол! – воскликнула она, выражение ее изменилось. – Я забыла свои программы! – И бросилась по лестнице назад, туда, где оставила информационные веера.

Я стоял у двери, ждал ее, глядя на парад. Отвратительно! Проходило настоящее вооружение, установки противоракет и бронированные машины; а за духовым оркестром шла группа, исполнявшая упражнения с автоматами. Я почувствовал, как двинулась за мной дверь, и отступил в сторону, чтобы выпустить Эсси.

– Нашла, Робин, – сказала она, улыбаясь, с толстой пачкай вееров в руках, когда я к ней повернулся.

Что-то похожее на осу просвистело мимо моего левого уха.

В Роттердаме нет ос. И тут я увидел, что Эсси падает и дверь над ней закрывается. Это была совсем не оса. Выстрел. В одном из этих автоматов был боевой патрон, и автомат выстрелил.

Я уже один раз чуть не потерял Эсси. Это было давно, но я не забыл. Старое горе ожило, словно было вчера, я отодвигал глупую дверь, склоняясь к Эсси. Она лежала на спине, лицо ее было закрыто связкой вееров, и когда я поднял связку, увидел, что хотя лицо ее окровавлено, глаза открыты и смотрят на меня.

– Эй, Роб! – удивленным голосом сказала она. – Ты меня толкнул?

– Конечно, нет! Зачем мне тебя толкать? – Одна из девушек из-за стойки подбежала с грудой бумажных платков, я схватил их и указал на красно-белый полосатый электрофургон с надписью «Poliklinische centrum», который стоял на перекрестке из-за парада. – Вы! Быстрей сюда врачей! И полицейских тоже!

Когда появились полицейские, Эсси села и оттолкнула мою руку.

– Зачем врачи? – спросила она рассудительно. – Всего лишь кровь из носа, посмотри! – Так и есть. Пуля застряла в информационных веерах. – Мои программы! – воскликнула Эсси, не давая веера полицейским, которые хотели извлечь из них пулю. Но веера безнадежно погибли. И мой день тоже.

Пока мы с Эсси переживали это небольшое столкновение с судьбой, Оди Уолтерс повел свою подругу осматривать Роттердам. Расставаясь со мной, он потел: присутствие большого количества денег часто так действует на людей. Отсутствие денег лишало Уолтерса и Джи-ксинг радостей Роттердама. Но все же для Уолтерса, у которого в волосах еще торчало сено планеты Пегги, и для Джи-ксинг, редко уходившей с «С.Я.» и не покидавшей окрестностей петель, Роттердам – огромный город. Они не могли ничего купить, но могли смотреть на витрины. Броадхед согласился встретиться, все время говорил себе Уолтерс; но если он позволял себе думать об этом с удовлетворением, то другая его часть тут же отзывалась презрительно: Броадхед сказал, что встретится. Но не очень-то стремился к этому…

– Почему я потею? – спросил Уолтерс вслух.

Джи-ксинг для моральной поддержки взяла его под руку.

– Все будет в порядке, – непрямо ответила она, – так или иначе. – Уолтерс благодарно взглянул на нее сверху вниз. Уолтерс не очень высок, но Джейни Джи-ксинг просто крошечная; все в ней маленькое, кроме глаз, блестящих и больших, да и то в результате хирургической операции. Глупость; когда-то она была влюблена в шведского банкира и коммерсанта и думала, что только разрез глаз мешает ему любить ее. – Ну? Войдем?

Уолтерс понятия не имел, о чем она говорит, и, должно быть, она это поняла; Джи-ксинг ударила его по плечу маленьким кулачком и показала на вывеску. Бледными буквами, висящими в темном пустом пространстве, было написано:

Здесь и После

Уолтерс посмотрел на вывеску и снова взглянул на женщину.

– Это гробовщики, – предположил он и рассмеялся: подумал, что понял ее шутку. – Мы еще не настолько плохи, Джейни.

– Нет, не гробовщики, – ответила она, – вернее, не совсем гробовщики. Разве ты не узнаешь это название? – И тут он узнал: одно из многих владений Робина Броадхеда, перечисленных в списке.

Чем больше узнаешь о Броадхеде, тем больше убеждаешься, что склонить его к сделке можно только здравым смыслом.

– Почему бы и нет? – одобрительно сказал Уолтерс и провел ее через воздушный занавес в прохладное темное помещение магазина. Если и не погребальная контора, то по крайней мере работали здесь те же декораторы. Звучала мягкая неопределенная музыка, пахло полевыми цветами, хотя в помещении стоял только букет роз в хрустальной вазе. Навстречу встал высокий представительный пожилой человек; Уолтерс не мог сказать, просто ли он встал со стула или материализовался, как голограмма. Он тепло улыбнулся им и попытался определить их национальность. И ошибся. Уолтерсу он сказал: «Guten tag», а Джи-ксинг – «Gor ho oy-ney».

– Мы оба говорим по-английски, – сказал Уолтерс. – А вы?

Вежливо приподнятые брови.

– Конечно. Добро пожаловать в «Здесь и После». У вас есть близкий человек, который скоро умрет?

– Я об этом не знаю, – ответил Уолтерс.

– Понятно. Конечно, мы многого можем добиться, даже если наступила метаболическая смерть, но чем раньше начнем переход, тем лучше… Или вы мудро строите собственные планы на будущее?

– Ни то, ни другое, – сказала Джи-ксинг, – мы просто хотим узнать, что вы предлагаете.

– Конечно. – Человек улыбнулся и жестом указал на удобный диван. Он, казалось, ничего не сделал, но в помещении стало светлее, а музыка немного стихла. – Моя карточка, – сказал он, протягивая ее Уолтерсу и тем самым отвечая на его невысказанный вопрос: карточка осязаемая, пальцы руки тоже. – Позвольте мне бегло остановиться на основных фактах: это в конечном счете сбережет нам время. Начнем с того, что «Здесь и После» не религиозная организация и не утверждает, что дает спасение. Мы предлагаем форму выживания. Будете ли «вы», те «вы», которые в данный момент «здесь», в этом помещении, находятся, осознавать это выживание, – он улыбнулся, – вопрос, о котором до сих пор спорят метафизики. Но ваша сохраненная личность, если вы решитесь на запись, гарантировано выдержит тест Тьюринга, конечно, если мы начнем операцию, пока мозг еще в хорошем состоянии. И наш клиент будет находиться в той обстановке, которую сам выберет из предлагаемого перечня. У нас больше двухсот вариантов обстановки, начиная с…

Джи-ксинг щелкнула пальцами.

– Мертвецы, – сказала она, вдруг сообразив.

Продавец кивнул, хотя лицо его слегка напряглось.

– Да, так были названы первоначальные записи. Я вижу, вы знакомы с артефактом, который назывался «Небо Хичи», а сейчас используется для перевозки колонистов…

– Я третий офицер этого корабля, – сказала Джи-ксинг, сказала правду, если не считать неточности во времени, – а мой друг – седьмой офицер.

– Я вам завидую, – сказал продавец, и выражение его лица подтверждало, что он говорит искренне. Но зависть не помешала ему продлить торговый разговор, и Уолтерс внимательно слушал, держа Джи-ксинг за руку. Он был благодарен этой руке: она не давала ему думать о Мертвецах и их протеже Вэне – или во всяком случае о том, что в данный момент делает Вэн.

Первоначальные Мертвецы, объяснил продавец, были записаны очень плохо: переход их воспоминаний и личностей из влажного серого хранилища в черепе в кристаллические базы данных, сохранившие их после смерти, был проведен неопытными работниками и с помощью аппаратуры, которая предназначалась не для людей. Поэтому запись оказалась несовершенной. Можно провести такую аналогию: Мертвецы при переходе из-за неопытности работников испытали такой стресс, что их можно считать спятившими. Но теперь такое больше не происходит. Процедура перехода так усовершенствована, что покойник может разговаривать с живыми, и никто не заподозрит, что говорит не с реальной личностью. Больше того! «Пациент» ведет в базе данных активную жизнь. Он может испытать все, что обещает мусульманство, христианство, сайентология, плюс, если пожелает, прекрасные мальчики, рассыпанные, как росинки на траве, хоры ангелов или присутствие самого Л.Рона Хаббарда. Если он не религиозен, может испытать приключения (самый распространенный выбор – альпинизм, глубоководное погружение, горные лыжи, свободное падение Тай Чи), слушать музыку любого типа в любом обществе, какое захочет… и, конечно (продавец, не установив точно взаимоотношения Уолтерса и Джи-ксинг, на эту тему не стал распространяться), секс. Все варианты сексуальных отношений. Сначала до конца.

– Как скучно, – сказал Уолтерс.

– Для вас и для меня, – согласился продавец, – но не для них. Понимаете, они сами не очень хорошо помнят запрограммированные процедуры. Эта часть записи прогрессирующе слабеет. Но все остальные – нет. Если вы поговорите с близким человеком, а потом через год продолжите разговор, он будет помнить разговор годичной давности во всех подробностях. Однако все его запрограммированные удовольствия быстро забываются – как всякие воспоминания об удовольствиях, понимаете? И он хочет испытывать их снова и снова.

– Ужасно! – сказала Джи-ксинг. – Оди, мне кажется, нам пора возвращаться в отель.

– Еще нет, Джейни. А нельзя ли поговорить с ними?

Глаза продавца блеснули.

– Конечно. Некоторые из них любят поговорить, даже с незнакомыми людьми. У вас есть немного времени? В сущности это очень просто. – Говоря это, он подвел их к экрану ПВ, справился в переплетенном в шелк указателе и набрал код. – Я подружился с одним из них, – застенчиво объяснил он. – Когда нет посетителей, у меня бывает много времени, я их вызываю, и мы отлично болтаем… А, Рекс! Как дела?

– Прекрасно, – ответил красивый загорелый пожилой человек, появившийся на ПВ. – Рад вас видеть! Мне кажется, я незнаком с вашими друзьями? – добавил он, дружески поглядывая на Уолтерса и Джи-ксинг. Если есть идеальное состояние у человека, достигшего определенного возраста, то он находился именно в таком состоянии; на голове сохранились все волосы, похоже, и зубы собственные; в углах глаз морщинки от смеха, в остальном же лицо гладкое, а глаза яркие и теплые. Он вежливо выслушал представления. Когда его спросили, что он делает, он скромно пожал плечами: – Собираюсь исполнять партию Кармины Катулла в Венской опере. – Он подмигнул. – Ведущая сопрано очень красива, и мне кажется, любовная лирика находит у нее отклик.

– Поразительно, – прошептал Уолтерс, глядя на него. Но Джи-ксинг была гораздо меньше очарована.

– Мы не хотим мешать вашим музыкальным занятиям, – вежливо сказала она, – и боюсь, нам пора уходить.

– Занятия подождут, – добродушно объяснил Рекс. – Они всегда ждут.

Уолтерс был очарован.

– Скажите, – спросил он, – когда вы говорите… гм… о дружбе в этом… гм… состоянии, можете ли вы сами выбирать себе собеседника? Даже если он еще жив?

Вопрос был адресован продавцу, но первым заговорил Рекс. Он проницательно взглянул на Уолтерса и сочувственно ответил:

– Кого угодно, – и кивнул, будто они в тайне о чем-то договорились. – Живого, мертвого или воображаемого. И, мистер Уолтерс, ваши собеседники сделают все, что вы захотите. – Он усмехнулся. – Я всегда говорю, что ваша «жизнь» – только вступление к подлинной жизни, которая здесь. Просто не понимаю, почему люди это так надолго откладывают!

Между прочим, «Здесь и После» – одно из тех побочных предприятий, которые мне больше всего дороги, и не потому, что приносят много денег. Когда мы обнаружили, что хичи умеют записывать и хранить в своих машинах личности умерших, блеснул свет. Ну, сказал я моей доброй жене, если они умеют это делать, то почему бы не делать и нам? Ну, ответила моя добрая жена, можно, Робин, дай мне только немного времени для работы над кодированием. Я не принимал никаких решений относительно себя: хочу ли, чтобы со мной это проделали, где и когда. Но я был совершенно уверен, что не хочу, чтобы это проделали с Эсси, по крайней мере не тогда, и потому был очень рад, что пуля всего лишь оцарапала ей нос.

Больше того. Нам пришлось познакомиться с роттердамской полицией. Сержант в форме представил нас бригадиру, который посадил нас в свою большую скоростную машину с горящими огоньками, отвез в полицию и предложил кофе. Бригадир Зюйц провел нас в кабинет инспектора Ван Дер Вааль, рослой крупной женщины со старомодными контактными линзами, от которых ее глаза казались выпуклыми и сочувственными. Как неприятно, минхер! Надеюсь, вы не пострадали, мадам! Она отвела нас по лестнице – по лестнице! – в кабинет комиссара Лютцека, который был рыбой совсем иной породы. Низкорослый. Тощий. Красивый, с мальчишеским лицом; хотя ему еще нет пятидесяти, он уже главный комиссар. Можно представить себе, как он затыкает пальцем дыру в плотине и держит так, пока не захлебнется [5]5
  Намек на известный детский рассказ о мальчике-голландце, который спас родной город от наводнения, заткнув пальцем плотину


[Закрыть]. Но невозможно представить себе, чтобы он сдался.

– Спасибо, что зашли, – сказал он, усадив нас.

– Несчастный случай, – заметил я.

– Нет. К сожалению, не несчастный случай. Если бы несчастный случай, им бы занялась муниципальная полиция, а не я. Мы проводим расследование и просим вас об участии.

Я сказал, чтобы поставить его на место:

– Наше время слишком ценно, чтобы заниматься такими делами.

Но его невозможно было сбить.

– Ваша жизнь еще ценнее.

– Послушайте. Солдаты на параде выполняли упражнения, у одного случайно автомат оказался заряжен и выстрелил.

– Минхер Броадхед, – сказал он, – во-первых, ни в одном автомате не было патронов; вообще эти автоматы были без затворов. Во-вторых, эти солдаты совсем не солдаты; это студенты колледжей, которых наняли для участия в параде и переодели; это декорация, как стража Букингемского дворца. В-третьих, стреляли не со стороны участников парада.

– Откуда вы знаете?

– Мы нашли оружие. – Теперь он выглядел очень сердитым. – В шкафчике полицейского. Весьма неприятно для меня, можете себе представить. К участию в параде привлекли много дополнительных полицейских, и они переодевались в передвижной гардеробной-фургоне. «Полицейский», тот, что выстрелил, остальным незнаком, но ведь их собрали из разных отделений. После парада он быстро переоделся и ушел, оставив свой шкафчик открытым. В шкафчике только форма – я думаю, украденная, – пистолет и ваша фотография. Не мадам. Ваша.