Текст книги "Встреча с Хичи"

13. КАРЫ ЛЮБВИ

Один маленький кусочек органической материи, а именно Долли Уолтерс, испытывал все эти чувство, вернее, все, кроме радости, а еще вдобавок такие, как негодование и скука. Особенно скуку, за исключением тех моментов, когда преобладающим становился ужас. Внутренности корабля Вэна больше всего напоминали помещение сложной, полностью автоматизированной фабрики, где оставлено немного места для людей, чтобы можно было произвести ремонт. Даже сверкающая спираль, часть двигательной системы хичи, была видна лишь частично: Вэн окружил ее ящиками с запасами пищи. Личные вещи Долли – они состояли из ее кукол и шестимесячного запаса тампонов – были затолканы в небольшой шкаф в крошечном туалете. Все остальное пространство принадлежало Вэну. Делать особенно было нечего, да и места для занятий не было. Единственные веера, оказавшиеся у Вэна, содержали только детские сказки. Вэн сказал, что их записали для него, когда он был маленьким. Долли от них страшно скучала, хотя не так, как вообще от безделья. Даже приготовление пищи и уборка лучше безделья, но возможности ограничены. Иногда кухонные запахи заставляли Вэна искать спасения с посадочном аппарате – а чаще бушевать и орать на нее. Стирать было легко, нужно только всунуть вещи в что-то вроде котла, там через них пропускается горячий пар, но, высыхая, они увеличивают влажность воздуха, а это – снова буря и крики. Он ее на самом деле никогда не бил – конечно, если не считать толчков, которые он выдавал за любовную игру, – но очень пугал.

Но не так сильно, как черные дыры, которые они посещали одну за другой. Вэна они тоже пугали. Но страх не удерживал его; только делал еще более трудной жизнь с ним.

Когда Долли поняла, что вся эта безумная экспедиция – только безнадежные поиски давно потерянного и, вероятно, давно мертвого отца Вэна, она почувствовала к нему настоящую нежность. И хотела бы, чтобы он позволил ей ее выразить. Бывали времена, особенно после секса, особенно в тех редких случаях, когда он не засыпал сразу или не отталкивал ее от себя грубыми и непростительно критичными интимными замечаниями, – времена, когда они несколько минут обнимали друг друга в тишине. Тогда она испытывала страстное желание установить с ним человеческий контакт. Прижаться губами к его уху и прошептать:

– Вэн. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я хотела бы помочь тебе.

Но, конечно, она так и не осмелилась.

И еще одно она не смела сделать – сказать ему, что, по ее мнению, он собирается убить их обоих, пока они не обнаружили восьмую дыру, и у нее не осталось выбора. Даже на расстоянии двух дней полета – два дня на скорости быстрее света, почти световой год – она казалась особой.

– Почему она так странно выглядит? – спросила Долли, и Вэн, даже не оглядываясь, не отрываясь от экрана, сказал то, что она и ожидала:

– Заткнись. – И продолжал болтать со своими Мертвецами. Как только он понял, что она не понимает ни по-испански, ни по-китайски, он говорил в ее присутствии, но всегда на непонятных ей языках.

– Пожалуйста, милый, – сказала она, ощущая пустоту в желудке. – Что-то здесь неправильно. – Что именно неправильно, она не могла сказать. Объект на экране казался маленьким. Виден был не очень ясно и подрагивал. Но никакого следа светящихся частиц и потоков энергии, которые образуются, когда материя втягивается в дыру. Однако что-то было, какое-то мерцание, голубоватое и, конечно, не черное.

– Тьфу! – сказал он, потея. Потом – он был испуган не меньше ее – приказал: – Скажи суке, что она хочет. По-английски.

– Миссис Уолтерс? – Голос звучал неуверенно и слабо; это голос мертвого человека, если вообще его обладателя можно назвать человеком. – Я объяснял Вэну, что это так называемая обнаженная сингулярность. То есть она не вращается и поэтому не является абсолютно черной. Вэн? Ты сравнил ее с изображениями на картах хичи?

Вэн проворчал:

– Конечно, дурак. Я как раз это делаю, – но голос его дрожал. Вэн коснулся приборов. На экране рядом с изображением появилось еще одно. Голубоватый туманный болезненный для глаз объект. А рядом, на другой половине, тот же объект, но со множеством ярких коротких красных черточек и мерцающих зеленых кругов.

Мертвец с печальным удовлетворением сказал:

– Это опасный объект, Вэн. Так его отметили хичи.

– Идиот! Все черные дыры опасны! – Вэн отключил говорившего и с презрением и гневом повернулся к Долли. – Ты тоже боишься! – обвинил он и убежал к краденым и пугающим Долли приборам в аппарат.

А мне тем временем снилась глубокая крутая гравитационная дыра и скрытое в ней сокровище. Когда Вэн занимался своими крадеными приборами, потея от ужаса, я потел от боли. Когда Долли с удивлением смотрела на большой призрачно-голубой объект на экране, я смотрел на тот же объект. Она никогда не видела его раньше. А я видел. У меня над кроватью висел его снимок, и сделал я этот снимок, когда испытывал еще большую боль и был совсем сбит с толку. Я попытался сесть, и сильные мягкие руки Эсси снова уложили меня в постель.

– Ты еще на системах жизнеобеспечения, Робин, – сказала она. – Не нужно слишком много двигаться!

Я находился в маленькой больничной палате, которую построил в своем доме на Таппановом море, когда стало казаться, что слишком хлопотно каждый раз отправляться в больницу, если кому-то из нас требовалась замена органов.

– Как я сюда попал?! – смог я спросить.

– Самолетом, конечно. – Эсси посмотрела на экран у меня над головой и кивнула.

– Значит, мне сделали операцию, – заключил я. – Этот сукин сын Альберт опоил меня. И ты отвезла меня домой, пока я был под наркозом.

– Как умно! Да. Теперь все позади. Доктор говорит, что ты здоровая сельская свинья и скоро поправишься, – продолжала она, – только некоторое время еще будет немного болеть живот, потому что тебе вшили три метра новых кишок. Теперь поешь. И снова поспи.

Я откинулся на подушку, пока Эсси разговаривала с программой-шефом, и смотрел на изображение на стене. Его повесили, чтобы напоминать мне: сколь бы ни были неприятны процедуры, поддерживающие мою жизнь, были времена гораздо более неприятные. Но сейчас изображение напомнило мне о другом. О женщине, которую я утратил. Не скажу, что я годами не вспоминал о ней, потому что это неправда. Я думал о ней часто, но как о далеком воспоминании, а теперь – как о живой личности.

– Пора поесть рыбной похлебки, – жизнерадостно пропела Эсси.

Клянусь Господом, она не шутила. Так оно и есть, отвратительно пахнущая, но, как она говорит, насыщенная всем тем, что мне необходимо и что я могу съесть в своем нынешнем состоянии. А тем временем Вэн рылся в черной дыре умным и сложным оборудованием хичи; а тем временем мне пришло в голову, что тошнотворная похлебка, которую я ем, насыщена не только лекарствами; а тем временем сложные механизмы выполняли еще одно задание, о котором Вэн не знал; а тем временем я заставил себя проснуться настолько, чтобы спросить Эсси, сколько времени я проспал, и она ответила:

– Довольно долго, дорогой Робин, – и потом я снова уснул.

Особое задание заключалось в извещении, потому что из всех своих механизмов хичи больше всего опасались нарушителя порядка в линейных системах. Они боялись, что этот механизм, неправильно примененный, полностью и бесповоротно нарушит весь их порядок, и поэтому во все механизмы встроили сигналы тревоги.

Когда вы опасаетесь, что кто-то подберется к вам в темноте, вы устраиваете ловушки: подвешиваете к веревке десяток гремящих банок, вешаете что-нибудь такое, что может упасть на голову незваного гостя – все, что угодно. Но нет большей темноты, чем темнота между звездами, так что хичи оставили своих часовых. Ловушки, оставленные хичи, были многочисленны, хитроумны и обладали очень-очень громкими голосами. Когда Вэн развернул свою спираль, она немедленно подала сигнал, и тут же связист доложил об этом Капитану.

– Чужак сделал это, – сказал он, дрожа мышцами лица, и Капитан произнес бранное слово. Человеку оно ничего не сказало бы, потому что обозначало половой акт в то время, когда женская особь не влюблена. Капитан произнес это слово не из-за его прямого смысла. Это выражение крайне неприлично, но ничто другое не могло бы выразить чувства Капитана. Увидев, что Дважды тревожно смотрит на приборы контроля на расстоянии, он тут же раскаялся.

Больше всего беспокойства было у Капитана, потому что он Капитан, но работы больше всего было у Дважды. Она одновременно управляла тремя комплектами приборов на расстоянии: большим кораблем, на который они собирались перебраться, грузовым кораблем, который должен убрать парусник, и особым спутником в Солнечной системе, который должен был перехватывать все сообщения и регистрировать все космические корабли. И Дважды была не состоянии выполнять такую работу. К ней пришло время любви, стероиды бушевали в ее жестких венах, биологический процесс развертывался, и тело ее созревало для выполнения своего назначения. И не только тело. Созревала и смягчалась вся личность Дважды. И пытаться управлять отдаленными системами, в то время как весь ее организм был настроен на сексуальное общение, – для нее это пытка. Капитан склонился к ней.

– Как ты? – спросил он. Она не ответила. И это было достаточным ответом.

Он вздохнул и обратился к следующей проблеме.

– Ну, Башмак?

Связист выглядел почти так же плохо, как Дважды.

– Установлено несколько концептуальных соответствий, Капитан, – доложил он. – Но программа перевода очень сложна.

Капитан дернул мышцами щек. Неужели произошло что-то нелогичное, отчего все развертывается неожиданно и неправильно? Эти сообщения – опасно даже то, что они вообще существуют. Но они к тому же на разных языках! На разных! Не на двух, на которых говорят хичи, не на Языке Действия и Языке Чувства, но буквально на десятках взаимно непонятных языков. Было бы гораздо менее болезненно слушать это бормотание, если бы он хотя бы представлял себе, о чем они говорят.

Там много тревог и проблем! Не только зрелище с каждым часом слабеющей и все более ошибающейся Дважды; не только сознание того, что какой-то не-хичи приводит в действие механизмы, способные проникнуть в черную дыру; наибольшие опасения у Капитана вызывала его собственная способность справиться с этими нарастающими осложнениями. Но нужно было работать. Они определили местоположение парусника. Направили сообщение его экипажу, но разумно не стали дожидаться ответа. Командный корабль, разбуженный после многотысячелетнего сна, подошел в рассчитанное время. Они примкнули к нему, люк к люку, и перешли в этот большой, гораздо более мощный корабль. Это не составляло проблемы, хотя Дважды, тяжело дыша, со стонами металась от прибора к прибору и была медлительна в управлении подходящим кораблем. Но все прошло благополучно. И большой грузовой корабль-пузырь появился там, где должен был, и даже точно вовремя.

Весь этот процесс занял почти двенадцать часов. Для Дважды это были часы непрерывного труда. У Капитана было меньше дел, поэтому он мог следить за ней. Видел, как ее медная кожа приобретает пурпурный цвет неразделенной любви и одновременно темнеет от усталости. Это его беспокоило. Они оказались такими неподготовленными к внезапному вызову! Если бы знали, что сложится чрезвычайная ситуация, Капитан прихватил бы второго оператора, и на Дважды не выпала бы такая тяжесть. И прежде всего они могли сразу вылететь в командном корабле и не тратить силы на смену судов. Если бы подумали… Если бы заподозрили… Если было бы хоть малейшее указание…

Но ничего этого не было. Да и как можно было догадаться. Даже по галактическому времени прошло всего несколько десятилетий с последней вылазки из укрытия в центре – мгновение астрономического времени, и разве можно было поверить, что за это время так много произойдет?

Капитан порылся в пищевых пакетах, нашел самую вкусную и легко усваиваемую еду и с любовью скормил ее Дважды. У нее не было аппетита. Движения ее стали еще медленнее и неувереннее, с каждым часом ей все труднее двигаться. Но свою работу она выполняет. Когда наконец огромные крылья фотонного корабля свернулись, раскрылась большая пасть грузового пузыря, капсула с экипажем парусника скользнула в нее, Капитан вздохнул с облегчением. Для Дважды наиболее трудная работа кончилась. Теперь у нее есть возможность отдохнуть – может, даже удастся совершить вместе с ним то, чего требуют ее тело и душа.

Так как экипаж парусника ответил немедленно – для него немедленно, – ответ пришел до того, как захлопнулась большая сфера. Связист, Башмак, нажал клавишу, и на экране появилось сообщение:

Мы признаем, что должны прервать свой полет.

Мы просим доставить нас в такое место, где мы будем в безопасности.

Мы спрашиваем: возвращаются Убийцы?

Капитан сочувственно поджал живот. Башмаку он сказал:

– Передай им: «Мы временно возвращаем вас в вашу систему. Если будет возможно, позже привезем вас снова сюда».

На лице Башмака появилось напряженное выражение.

– А как же их вопрос об Убийцах?

Капитан ощутил легкую дрожь в животе:

– Скажи им: еще нет.

Но на первом месте в сознании Капитана был не страх перед другими и даже не тревога о Дважды. У хичи было много общих с человечеством черт: любознательность, двуполая любовь, привязанность к семье, преданность детям, удовольствие от манипулирования символами. Но объем этих общих особенностей оказался неодинаков. Одной психологической характеристикой хичи обладали в гораздо более выраженном виде, чем люди.

Совестью.

Хичи почти физически не могли нарушить обещания или позволить злу остаться неисправленным. Для хичи обитатели парусника представляли собой особый случай. Хичи были у них в долгу. Именно от них они узнали самый страшный факт, какой только приходилось им узнавать.

Хичи и обитатели парусников хорошо знали друг друга, хотя познакомились сравнительно недавно. И взаимоотношения их обернулись для медленных существ бедой. А для хичи тем более. Они никогда не могли забыть об этом.

В медлительных долгих эддах этого народа рассказывалось о том, как в сладкой грязи их родной планеты неожиданно появились конические корабли хичи, ужасно твердые и ужасно быстрые. Они пронеслись через плавучие дома, вызвав кавитацию и значительный подъем температуры. Многие погибли. Много вреда было причинено, прежде чем хичи поняли, что здесь есть живые и разумные существа, хотя и очень медлительные.

Хичи были ужасно шокированы тем, что натворили. Они пытались исправить положение. Первым шагом послужило установление коммуникации, но это оказалось очень трудным. И решение этой задачи заняло много времени – много для хичи, хотя для самих обитателей планеты прошел короткий период, и прямо посреди одного жилища осторожно и медленно опустилась жесткая горячая восьмиугольная призма. И сразу заговорила понятным, хотя и смехотворно неправильным языком.

После этого события стали развиваться с молниеносной скоростью – для жителей грязи. Для хичи же следить за их жизнью – все равно что наблюдать рост лишайников. Капитан сам однажды побывал на их планете – газовом гиганте. Он был тогда не капитаном, а скорее юнгой, молодым, горячим, любителем приключений, с тем неистощимым оптимизмом, с каким хичи смотрели в необозримое будущее, пока оно не обрушилось на них так ужасно. Он дважды посещал Землю и нашел там австралопитеков, он наносил на карты газовые облака и квазары, он отвозил строителей и экипажи на дальние объекты. Проходили годы. Проходили десятилетия. Медленно продвигалась работа по переводу с языка обитателей грязевых жилищ. Она могла бы идти и побыстрее, если бы хичи считали ее важной; но они так не считали. Но очень намного быстрее она все равно не пошла бы: не справились бы жители планеты.

Но работа оказалась интересной – в историческом, антиквариальном смысле. Ведь эти существа жили долго, очень долго. Их биохимические процессы протекали примерно в триста раз медленнее, чем у хичи или у людей. Исторические записи хичи уходили в прошлое на пять-шесть тысячелетий. Письменная история жителей грязи – в триста раз дольше. Почти два миллиона непрерывных последовательных исторических данных. А самые ранние народные сказания, предания и эдды уходили в прошлое еще в десять раз дальше. Их переводить было не труднее современных, потому что у обитателей планеты грязи все, в том числе и язык, изменяется медленно, но соединенные умы, занимавшиеся переводом, считали их не очень интересными. И все откладывали работу над ними… пока не обнаружили, что в двух из них говорится о посещении из космоса.

Когда я думаю о всех тех годах, когда человечество жило под гнетом комплекса неполноценности – потому что хичи достигли многого и намного раньше, – я испытываю множество сожалений. Мне кажется, больше всего я жалею, что мы не знали о двух эддах. Я имею в виду не сами эдды, потому что они добавили бы нам забот, правда, довольно отдаленных. Я говорю о том, как эти эдды отразились на моральном состоянии хичи.

Первая песнь была создана на самом рассвете цивилизации обитателей грязи и оказалась очень неясной и двусмысленной. В ней рассказывалось о посещении богов. Они явились, сверкая так ярко, что даже рудиментарные оптические органы жителей грязи смогли их увидеть; их окружало море энергии, грязь вскипала, и многие умерли. Больше они ничего не сделали, а улетев, не возвращались. Сама по себе песнь не имела особого значения; в основном в ней рассказывалось о некоем грязевом герое, который осмелился бросить вызов богам и в качестве награды получил целую болотистую область планеты.

Вторая песнь оказалась более ясной. Она датировалась миллионом лет позже – почти в пределах исторического периода. В ней тоже рассказывалось о посетителях извне плотного домашнего мира, но на этот раз посетители оказались не просто туристами. Но и не завоевателями. Это были беженцы. На болотистую почву опустился один корабль, плохо подготовленный для жизни в холодном плотном ядовитом газе.

Здесь они скрывались. И оставались долго – по своим стандартам, больше ста лет. Настолько долго, что обитатели планеты успели их обнаружить и даже вступить в коммуникацию. На беженцев напали чужаки-убийцы, горящие, как пламя, владеющие оружием, которое давит и сжигает. Вся их родная планета обгорела. Все их космические корабли подверглись преследованию и были уничтожены.

И вот, когда поколения беглецов сумели выжить и даже умножиться, всем им пришел конец. Пылающие Убийцы отыскали их и испарили целый район планеты, чтобы погубить их.

Услышав эту песнь, хичи могли бы подумать, что это вымысел, если бы не один термин. Его оказалось нелегко перевести. Ему пришлось пережить и несовершенный языковой обмен, и прошедшие два миллиона лет. Но он их пережил.

Именно он заставил хичи бросить все свои дела и сосредоточиться на одном: подтверждении истинности старой эдды. Они искали планету беглецов и нашли ее – сгоревшую в лучах взорвавшегося солнца. Они искали и нашли артефакты предшествующей космической цивилизации. Немного. И не в очень хорошем состоянии. Но около сорока обломков и кусков расплавленных машин. Изотопный анализ показал, что они относятся к двум разным эпохам. Одна совпадала по времени с прилетом беглецов на планету грязи. Другая – на много миллионов лет древнее.

Они заключили, что рассказ правдив: существует раса Убийц; они уничтожают любую найденную космическую цивилизацию на протяжении более чем двадцати миллионов лет.

И хичи пришли к выводу, что эта раса существует по-прежнему. Потому что трудно поддававшийся переводу термин описывал расширение неба, которое пламенные существа остановили и повернули назад, чтобы звезды и галактики начали сталкиваться. Сделали они это с целью. И было невозможно поверить, что эти титаны, кем бы они ни были, не захотят увидеть результаты своих действий.

И яркая мечта хичи рухнула, и обитатели грязи запели новую сагу – сагу о хичи, которые навестили их, познали страх и убежали.

И вот хичи установили свои ловушки, скрыли большинство свидетельств своего существования и отступили в дыру-убежище в центре Галактики.

В определенном смысле жители грязи были одной из таких ловушек. Ла-Дзха-Ри знал это; все они знали; именно поэтому он выполнил завет предков и сразу сообщил о соприкосновении с чуждым разумом. Он ожидал ответа, хотя прошли годы, даже во времени Ла-Дзха-Ри, с тех пор как последний раз появлялись хичи, да и то это была обычная быстрая проверка с помощью ТПП. Он также думал, что, получив ответ, не обрадуется ему. Весь эпический труд строительства и запуска межзвездного корабля, все столетия уже затраченные на это долгое путешествие, – все зря! Правда, тысячелетний путь для Ла-Дзха-Ри не больше обычного плавания для капитана нантакетского китобоя; но и китобою не понравится, если его остановят посреди Тихого океана и отправят домой с пустыми руками. Весь экипаж был расстроен. Возбуждение было настолько велико, что часть членов экипажа невольно перешла в повышенное состояние, жидкая грязь настолько нагрелась, что началась кавитация. Одна из самок погибла. Один из самцов, Тсу-Тсу-Нга, был настолько деморализован, что стал хватать выживших самок, и совсем не для еды.

– Не делай глупостей, – взмолился Ла-Дзха-Ри. Для самца осеменение самки – а именно это и собирался сделать Тсу-Тсу-Нга – связано с такой затратой энергии, что угрожает жизни. Для самок в этом нет угрозы – их тело для того и предназначено, чтобы нести оплодотворенное семя, но они, конечно, этого не знают, они в сущности вообще ничего не знают. Но Тсу-Тсу-Нга упрямо сказал:

– Если я не могу стать бессмертным в полете к другой звезде, по крайней мере могу стать отцом сына.

– Нет! Пожалуйста! Подумай, мой друг, – взмолился Ла-Дзха-Ри, – мы можем вернуться домой, если захотим. Вернемся героями в свои жилища, споем эдды, которые услышит весь мир… – Звук в грязи их домов передается, как в море, и их песни разносятся далеко, как голоса китов.

Тсу-Тсу-Нга коснулся Ла-Дзха-Ри, кратко, почти презрительно.

– Мы не герои, – сказал он. – Уходи и дай мне закончить с этой самкой.

И Ла-Дзха-Ри неохотно оставил его и, уходя, прислушивался к затихающим звукам. Это правда. Они не герои, а неудачники.

Экипаж корабля не был лишен такой человеческой черты, как гордость. Им не нравилось быть… кем? Рабами хичи? Нет. Единственная служба, которой от них ждали, это сообщение о всяком контакте с космическим разумом. Они рады были сделать это и из-за самих себя, а не ради хичи. Если не рабы, то кто?

Подходило только одно слово – домашние любимцы, животные.

И поэтому в расовом сознании жителей грязи навсегда остался некий налет, который они так и не смогли устранить, сколь бы героические подвиги ни совершали в межзвездных полетах в своих огромных медленных кораблях. Они знали, что они домашние животные. И не впервые. Задолго до хичи они уже были имуществом существ, не похожих ни на хичи, ни на людей, ни на них самих; и вот, когда поколения спустя сказители прокричали в слушающие машины свои эдды, обитатели газовой планеты увидели, что хичи убегают. Так что домашнее животное – это еще не самое плохое.

Итак, любовь и страх жили во всей вселенной. Потому что любовь (то, что служит любовью жителям грязи) повредила здоровью Тсу-Тсу-Нга и угрожала его жизни. Видя сны о любви, я лежал в своей палате, просыпаясь ежедневно меньше чем на час, пока мои новые внутренности срастались с организмом. В ужасе от любви Капитан смотрел, как худеет и темнеет Дважды.

Потому что после отправления грузового корабля Дважды не стало легче. Передышка пришла слишком поздно. Некоторыми познаниями в медицине у них обладал Взрыв, оператор черных дыр, но даже в условиях самой квалифицированной медицинской помощи женские особи редко способны пережить неразделенную любовь и одновременное большое напряжение сил.

Поэтому Капитан не удивился, когда Взрыв с сожалением сказал ему:

– Она вошла в соединенные умы.

Не дешевая это вещь, любовь. Некоторые из нас получали ее и никогда не платили по счету, но это только значит, что счет оплачивает кто-то другой.

Людям хичи оставили только небольшие разведочные суда; они старательно скрывали свои корабли специального назначения. Например, транспорт-пузырь. Это всего лишь полая металлическая сфера, снабженная двигателем для полета быстрее света и навигационным оборудованием. Очевидно, с помощью таких кораблей хичи перемещали громоздкие грузы; людям такие корабли были бы очень полезны. Каждый транспорт-пузырь по грузоподъемности равнялся примерно тысяче кораблей класса «С.Я.» Десять таких кораблей в десять лет решили бы проблему перенаселения Земли.

Робин не очень много рассказывает об обитателях парусников, потому что сам знает мало. А жаль. Они очень интересны. Их язык состоит из односложных слов – один согласный, один гласный. Всего у них пятьдесят различных согласных и четырнадцать гласных и дифтонгов, поэтому для трехсложных форм, типа имен, у них 3,43 х 10 в восьмой степени комбинаций. Это много, особенно для имен, гораздо больше, чем всех самцов вместе взятых, а самкам они имен не дают.

Когда самец осеменяет самку, он производит ребенка мужского пола. Но это происходит редко, потому что при этом самец теряет огромное количество энергии. Неоплодотворенные самки рожают самок более или менее регулярно. Но рождение самца, однако, стоит им жизни. Они этого не знают, они вообще ничего не знают. И в эддах жителей грязи нет любовных историй.

Робин не очень хорошо объясняет, чего именно боялись хичи. Она заключили, что сокращение вселенной приведет к тому, что она снова сожмется в один атом, потом произойдет новый Большой Взрыв и начнется новая вселенная. Далее они заключили, что в таком случае физические законы, действующие в этой вселенной, могут измениться.

Но их больше всего пугала мысль о существах, которые считают, что им будет лучше во вселенной с другими физическими законами.