Текст книги "Убийство на Рождество"

Пастор удивился, не сразу поняв, что подразумевает любознательный джентльмен.

– После выступления? Вы это имеете в виду? Да, мы вышли все вместе.

– Вы уверены? Хор большой. Четырнадцать человек. Думаю, кто-то мог отстать. Заметить непросто, особенно в темноте.

– Четырнадцать? Честно говоря, не пересчитывал. Да, пожалуй, кто-нибудь мог потеряться. Мы выходили отдельными группами… – Священник неожиданно замолчал и встревожился. Смысл разговора наконец-то дошел до него. – Вы ведь не думаете, что кто-то действительно пропал?

– Я лишь хотел узнать, уверены ли вы, что все хористы оставались на месте. Предположим, вам зададут такой вопрос. Сможете ли вы подтвердить, что каждый из подопечных вышел из дома вместе с остальными?

Пастор покачал головой:

– Нет, боюсь, что не смогу. – Он заметно разволновался. – Сожалею, джентльмены, что не имею возможности продолжить беседу. Служба обязывает. Надеюсь, вы простите?

– Разумеется, – кивнул Мордекай Тремейн. – Это вы извините меня за то, что задержал вас своими банальными вопросами. Кажется, становлюсь чересчур любопытным!

Пастор торопливо повернулся, зашагал по дорожке и вскоре скрылся в церкви. Постояв секунду-другую, Тремейн и Блейз пошли дальше.

– Вы совсем расстроили старика, Мордекай, – заметил Николас Блейз. – Он определенно что-то знает, причем об этом самом Латимере.

– Вероятно, – согласился Тремейн. – Когда я спросил, мог ли кто-нибудь из подопечных остаться в доме, сразу стало понятно, что пастор об этом не думал. Но так же было ясно, что в первую очередь он заподозрил именно Латимера. Следовательно, святой отец знает, почему именно эта овечка могла отбиться от стада.

– Хочется его догнать и поставить вопрос ребром, – решительно заявил Блейз, – но скорее всего внятного ответа не последует.

– Не переживайте, Ник. Пастор вряд ли утаит важную информацию. Он не нарушит тайну исповеди в разговоре с нами, но когда придет время, честно изложит офицеру полиции все, что услышал от прихожан.

В деревне теплилась жизнь. Мимо пробежала веселая детская компания с санками, и Мордекай Тремейн проводил ребятишек нежным грустным взглядом. Чуть дальше из ворот гостиницы вышли два явно не местных человека. Одежда выдавала городских жителей, причем оба посмотрели на Тремейна и его спутника так, словно спрашивали, что привело их в Шербрум.

Мордекай Тремейн ощутил легкое возбуждение. Репортеры. Итак, пресса уже заинтересовалась событием. А ведь до сих пор царила тишина. Убийство, случившееся в ранние часы рождественского утра, не попало в предпраздничные номера газет. В первый и второй дни Рождества английская пресса хранила молчание. И только к северу от границы, где шотландцы терпеливо дожидались наступления Нового года, можно было прочитать мировые новости.

Но завтра – ах завтра! Страницы запестрят сенсационными заголовками газет. Специальные корреспонденты поразят читателей красочным рассказом о том, как смерть явилась в Шербрум и разрушила рождественскую сказку. Глаза Мордекая Тремейна азартно заблестели.

– Давайте зайдем и что-нибудь выпьем, Ник, – предложил он и направился к гостинице, однако в двух шагах от двери остановился и схватил его за руку. – Помяни черта, и он появится!

Из бара появился мужчина – высокий, темноволосый. Плотной фигурой он почти загородил дверной проем. В его взгляде мелькнуло узнавание, и он замедлил шаг, но только на пару мгновений. Прежде чем Мордекай Тремейн успел обратиться к нему, незнакомец быстро прошел мимо.

– Не желает вступать в разговор, – усмехнулся Николас Блейз. – Ничего удивительного.

Мордекай Тремейн поправил пенсне на переносице.

– На его месте я тоже вряд ли захотел бы общаться, – заметил он.

Они вошли в бар. Низкий потолок едва не вибрировал от гула множества голосов. Табачный дым висел плотным синим туманом. Ощущался волнующий, терпкий аромат рождественских сигар. Мордекай Тремейн уверенно прошествовал к стойке и заказал пиво. С кружкой в руке он принялся изучать посетителей – преимущественно местных жителей. Тремейн слышал характерный говор, видел загрубевшие от крестьянского труда руки. В дальнем конце зала дружная компания играла в дартс. Вдруг зрители притворно застонали и засмеялись. Кто-то позорно промахнулся: стрела вонзилась в доску в двух дюймах от мишени.

Сквозь дымовую завесу Мордекай Тремейн не без труда рассмотрел неудачника. Тот снова прицелился и на сей раз уверенно попал в двойную вершину. Игрок стоял боком. Профиль четко выделялся на фоне просторного эркера. Это лицо Тремейн уже видел в Калнфорде… в зеркале, когда сидел в чайной. Заметил ли его игрок в тот момент, когда они с Николасом Блейзом вошли в бар? Может, потому и промахнулся? Он дернул спутника за руку.

– Знаете его, Ник?

Блейз кивнул. В его голосе прозвучала настороженность.

– Да. Его зовут Бретт. Он снимает комнату в гостинице.

– Чужой?

– Не из наших мест.

– Я уже видел его однажды, – пояснил Мордекай Тремейн. – Причем в обществе Шарлотты Грейм. Вас это не удивляет?

– Шарлотта знает, что вы ее видели? – спросил Блейз, не дав прямого ответа.

– Да. Потому что упорно отрицала, что находилась там.

Тремейн не смотрел на Блейза. Он все еще изучал человека, стоявшего среди участников игры. Кажется, пока Бретт не замечал, что за ним наблюдают. Тайный друг Шарлотты Грейм оказался не настолько высоким, как думал Тремейн, да и худоба не так явно бросалась в глаза, как в ярком свете чайной. Однако нервная, пружинистая энергия по-прежнему присутствовала в нем. Глаза под густыми бровями горели тем же странным огнем, а лицо хранило голодное, жадное выражение. Пугливым этот человек определенно не был. Может, его промах случайно совпал с появлением в баре двух новых посетителей?

Мордекай Тремейн взвесил шансы и пришел к выводу, что версия совпадения неприемлема. Если Бретт и не заметил, как они с Блейзом вошли, то наверняка обратил внимание в следующий момент, и рука дрогнула. Но почему же игрок занервничал при виде человека, которого встретил лишь однажды, да и то вряд ли запомнил? Напрашивался разумный ответ: за прошедшее с той мимолетной встречи время Бретт успел узнать нечто такое, что заставило его бояться Мордекая Тремейна.

Картина начала проясняться. Вчера днем Шарлотта Грейм тайком вышла из дома. Только она, если не считать Люси Тристам, знала о случайной встрече в Калнфорде. Скорее всего мисс Грейм нашла Бретта и сообщила, что Мордекай Тремейн увидел их вместе и запомнил. А еще предупредила, что джентльмен сотрудничает с офицером полиции, расследующим убийство Джереми Рейнера. Итак, холодным мрачным днем Шарлотта Грейм отправилась к Бретту, чтобы известить его об опасности. Следовательно, на то имелась серьезная причина.

Глаза привыкли к дыму, и теперь Мордекай Тремейн отчетливо различал резкие черты лица игрока. Видел жесткую линию тяжелого подбородка, даже багровый синяк под глазом и длинную кривую царапину на щеке. Внезапно он понял происхождение этих ран и затаил дыхание. Картина, до этого момента остававшаяся темной и туманной, вдруг ожила в мельчайших подробностях. Мордекай Тремейн тщательно проверил каждую логическую линию. Если удастся все запомнить сейчас, пока впечатления свежи, то больше не придется двигаться вслепую, мучительно пытаясь уловить в колебании теней размытые контуры правды.

В дальнем конце бара мелькнуло лицо. Внимательное, ничего не упускающее, умное. Лицо это показалось Тремейну смутно знакомым. Пришлось заглянуть в пыльную кладовую памяти, чтобы отыскать причину тревожного ощущения дежавю. И причина нашлась. Репортер. Лицо, сосредоточенное на его персоне, принадлежало журналисту, так же пытавшемуся вспомнить, где он видел скромного немолодого джентльмена в старомодном пенсне.

Мордекай Тремейн поставил на прилавок пустую кружку и повернулся к Николасу Блейзу:

– Кажется, нам пора, Ник.

Выйдя из бара, он вздохнул с облегчением. Вряд ли присутствие в деревне журналистов могло нести конкретную опасность, но все же следовало вести себя осторожно. Если один из сообразительных репортеров свяжет его с личностью того Мордекая Тремейна, который не так давно прославился расследованием другого преступления, сотрудничество с суперинтендантом окажется под угрозой. Несмотря на готовность к неофициальному общению, газетной шумихи Кэннок не одобрит. Ему предстоит регулярно отчитываться перед начальством, а оно не потерпит участия сыщика-любителя в серьезном полицейском расследовании.

На обратном пути Николас Блейз хранил молчание, и погруженный в размышления Мордекай Тремейн не пытался вовлечь его в разговор. Лишь около ворот Блейз неуверенно заметил:

– Не хочу, чтобы вы, Мордекай, подумали, будто я что-то скрываю. Особенно после того, как сам вас сюда пригласил. Но есть вещи, о которых я не имею права говорить.

Мордекай Тремейн взглянул на него поверх пенсне:

– Имеете в виду нашего друга мистера Бретта?

– Да, Бретта.

Тремейн улыбнулся. Его глаза светились теплом и пониманием, однако секретарь слишком глубоко погрузился в свои переживания, чтобы заметить это.

– По-моему, я знаю причину, Ник.

Они проходили мимо сторожки. Блейз посмотрел в сторону.

– Как вы думаете, что заставило Джереми Рейнера отправиться сюда среди ночи? – произнес Тремейн.

Секретарь резко обернулся:

– Разве он сюда приходил?

– Да. Судя по всему, непосредственно перед убийством. Можете что-нибудь предположить, Ник? Зачем ему понадобилось лезть по снегу, когда все уже спали?

– Ясно одно, – медленно проговорил секретарь. – Мотив был серьезным. Что считает полиция? Полагаю, им это обстоятельство известно?

– Известно лишь то, что Джереми Рейнер заходил в сторожку. Остается выяснить зачем. Во время моей последней встречи с суперинтендантом он еще этого не знал. Может, мистер Грейм представит убедительную версию?

Николас Блейз ответил после долгой паузы:

– Бенедикт прочно завладел вашими мыслями, Мордекай. Мое мнение по данному вопросу вам известно.

– Твердая позиция делает вам честь, Ник, но, к сожалению, не дает ответа на вопрос. Если Джереми Рейнер зачем-то отправился ночью в сторожку, то напрашиваются два объяснения: или он пошел туда по собственной инициативе, или кто-то приказал ему зайти в заброшенное строение. Если верна первая причина, то перед нами открывается широкое поле возможностей, но если вторая, тогда… отправить его туда мог единственный человек, обладавший значительным влиянием. Бенедикт Грейм.

– Но зачем Бенедикту понадобилось посылать Рейнера в сторожку? Там давно никто не живет. Да и время выбрано более чем странное.

– Мне показалось, что вы могли бы предположить разумную причину.

Николас Блейз помрачнел:

– Послушайте, Мордекай, если вы подозреваете в преступлении Бенедикта, то совершаете огромную ошибку. Я точно знаю, что он невиновен. Не сомневаюсь, что порой между друзьями возникали разногласия, но они всегда оставались близкими людьми.

– Можете ли вы доказать невиновность мистера Грейма, Ник? – не отступал Мордекай Тремейн. – Доказать, что, развесив подарки и поднявшись к себе, он вскоре не спустился снова?

– Нет, – признался Блейз после долгого молчания. – Но я знаю Бенедикта и уверен, что он не убивал Джереми!

Его искренность проявилась в ноте отчаяния. Мордекай Тремейн сдержанно заметил:

– Не терзайте себя, Ник. Пока обвинения против вашего хозяина нет. Обещаю, что, если появится нечто важное, немедленно вам сообщу.

Ленч прошел в обычной угрюмой обстановке. Время от времени все натужно пытались изобразить веселье, однако вскоре снова наступало глубокое молчание. За каждым стулом словно стоял призрак Джереми Рейнера. Осмотревшись, Мордекай Тремейн увидел, что лишь хозяин да он сам свободны от гнетущего страха. Мистер Грейм воодушевленно рассуждал, энергично привлекая и удерживая всеобщее внимание, и вообще действовал, как капитан получившего пробоину судна, отчаянно старающийся сплотить испуганную команду.

За время, прошедшее с момента убийства, Грейм значительно укрепил собственное положение. Другие с каждым часом все больше волновались, а он уверенно набирал силу. Мордекаю Тремейну показалось даже, будто хозяин наслаждается ситуацией. И не просто наслаждается, но каким-то образом контролирует ход событий. Тремейн посмотрел на Бенедикта и наткнулся на лукавый взгляд голубых глаз. Густые брови слегка поднялись. Наверное, мистер Грейм приглашал разделить шутку, которую, по его мнению, могли оценить только двое.

Джеральд Бичли к ленчу не вышел. Пустой стул словно являл собой вопросительный знак, приглашавший к комментариям, однако до сих пор их не получивший. Похоже, все знали, что упоминать об отсутствии Джеральда не следует. И только Мордекай Тремейн, еще не успев познать всех тонкостей местного этикета, отважился спросить прямо:

– Интересно, что случилось с мистером Бичли? – обратился он к Розалинде Марш, которая вновь оказалась его ближайшей соседкой.

Та посмотрела на него с легким удивлением:

– Я думала, вы уже знаете. Джеральд снова утонул в бутылке.

– Снова?

– Это случается далеко не впервые, – пояснила мисс Марш.

Судя по всему, она решила, что Тремейн изображает неведение, чтобы вытянуть из нее информацию. Короткий диалог с Розалиндой Марш уже привлек внимание присутствующих. Мордекай Тремейн полагал, что конкретные слова не долетели до любопытных ушей, но и Остин Деламер, и профессор Лорринг смотрели в их сторону настороженно.

Обстановка в доме накалилась до такой степени, что каждый из его обитателей тайно следил за остальными, стараясь не пропустить даже мелкой подробности, имевшей отношение к трагедии. И все, как один, следили за Тремейном. Каждое действие и слово подвергалось анализу в надежде обнаружить намек на суждения и подозрения как опасного джентльмена, так и сотрудников полиции.

Мордекай Тремейн подумал, что не столько сидит на пороховой бочке, сколько служит фитилем. Осталось лишь поднести спичку, чтобы бочка взорвалась.

После ленча Бенедикт Грейм взялся развлекать гостей. Он решил, что нельзя сидеть по комнатам, размышлять о худшем и обреченно ждать, когда всеобщее раздражение и подозрение приведут к неизбежному кризису. Вторая половина дня прошла в старомодных играх. Странно, что никто не отказался участвовать в нелепых забавах. Даже профессор Лорринг позволил завязать себе глаза, ограничившись невнятным ворчанием.

Основная нагрузка легла на плечи Николаса Блейза. Снова и снова хозяин окликал секретаря, и тот безропотно позволял превратить себя в мишень для нового издевательства. С его лица не сходила улыбка, хотя внутреннее напряжение порой прорывалось в нервозной суете. В отношении Ника к благодетелю присутствовала почти собачья преданность, казавшаяся Тремейну особенно трогательной.

Бенедикт Грейм так властно руководил весельем, что скрыться от этого было трудно. Когда же наконец неуемная энергия хозяина истощилась, Мордекай Тремейн незаметно выскользнул из гостиной и вздохнул с облегчением. Обстановка, накалившись до предела, уже граничила с истерикой. Зрелище множества взрослых людей, скованных темным страхом и в то же время из последних сил пытавшихся изобразить веселье, предстало не просто гротескным, но почти неприличным.

Дверь комнаты Джеральда Бичли была заперта. Мордекай Тремейн постучал с бесцеремонностью человека, не допускавшего мысли об отказе, и через несколько мгновений услышал шаркающие шаги. Дверь распахнулась. Неестественно румяный Джеральд Бичли стоял на пороге, покачиваясь, и смотрел на него в упор.

– Я хочу поговорить с вами, – заявил Мордекай Тремейн.

Уверенный, твердый голос проник в размытое алкоголем сознание. Бичли не помешал незваному гостю войти. Он закрыл дверь и упал в придвинутое к камину кресло. Мордекай Тремейн посмотрел на пламя и спросил:

– Сегодня вы жгли улики?

На распухшем лице отчетливо проступил страх.

– О чем вы?

Хотя Джеральд Бичли много выпил, но способности соображать он еще не утратил. Покрасневшие глаза смотрели хитро и агрессивно.

– О том, что суперинтенданту Кэнноку известно, что вчера вы сожгли в камине костюм Санта-Клауса, и сделали это так неаккуратно, что полицейским экспертам не составило труда понять, от какой именно вещи вы пытались избавиться.

Бичли приподнялся в кресле.

– Пронырливая змея, – угрожающе пробормотал он. – Подожди, вот только доберусь до твоей мерзкой шеи…

Мордекай Тремейн невозмутимо посмотрел на него.

– Насилие вам не поможет, – спокойно произнес он. – А вот откровенность пойдет на пользу.

Его тон подействовал на Бичли отрезвляюще. Агрессия исчезла. Он снова упал в кресло.

– Что вам нужно?

– Вы купили в Калнфорде костюм Санта-Клауса, а потом сожгли в камине, потому что испугались, что его у вас найдут. В этом наряде вы разгуливали в ночь смерти Джереми Рейнера.

– А вы следили за мной! – воскликнул Джеральд Бичли, и в его голосе прозвучала ненависть. – Явились сюда, чтобы подглядывать, подслушивать и вынюхивать! Но чтобы выдвинуть обвинение, нужны доказательства, а против меня доказательств нет!

– Не стал бы заявлять столь уверенно, – возразил Мордекай Тремейн. – А если кто-нибудь сообщил полиции о том, что вы купили красную шубу и шапку? Положение не самое приятное.

– Возможно, – презрительно усмехнулся Бичли. – Вот только никто не сообщил.

– Ошибаетесь. Сообщил Бенедикт Грейм.

На самом деле мистер Грейм не обращался непосредственно к суперинтенданту, но, беседуя с Тремейном на террасе, понимал, что каждое слово будет передано Кэнноку.

Эффект оказался неожиданным. Джеральд Бичли начал задыхаться и откинулся на спинку кресла, словно получил сильнейший удар в грудь.

– Бенедикт? – прошипел он. – Бенедикт сказал?

Мордекай Тремейн кивнул:

– Да, мистер Грейм.

Бичли попытался приспособиться к новой сложной ситуации, которой совсем не ожидал. Облизнул губы. Пристально наблюдая за ним, Мордекай Тремейн увидел, что его лицо утратило выражение страха, а неуверенность уступила место мстительности. Наконец Бичли подался вперед. Глаза заблестели. Схватив Тремейна за рукав, он хрипло произнес:

– Если полиция стремится узнать правду, то имеет смысл ответить на один важный вопрос: где находился Бенедикт во время убийства Джереми?

– Разумно предположить, что спал в своей постели, – промолвил Тремейн.

– Дело в том, что его там не было, – заявил Бичли. – Комната пустовала.

– А откуда это обстоятельство известно лично вам?

На сей раз ему не удалось сохранить полную невозмутимость, и Бичли внезапно сообразил, куда завела его ненависть. Он снова откинулся на спинку кресла и замкнулся в себе, будто спрятался в раковину.

– Я пошутил, – произнес он. – Выпил лишнего. Сам не знаю, что говорю.

Глядя в его опухшее лицо, Мордекай Тремейн понял, что температура достигла точки воспламенения. Бичли испугался до такой степени, что мог поступить непредсказуемо. Оценив масштаб фигуры, величину и силу рук, Тремейн решил, что пришла пора ретироваться.

– Что ж, отлично, – миролюбиво заключил он. – Если вдруг почувствуете, что настроение изменилось, сразу дайте знать.

Джеральд Бичли не попытался задержать опасного посетителя. Тот беспрепятственно вышел в коридор, глубоко вздохнул, провел ладонью по лбу и подумал, что, наверное, так чувствует себя дрессировщик, выйдя из клетки тигра. Однако риск оправдался. Если Джеральд Бичли знал, что в ночь убийства комната Бенедикта Грейма пустовала, значит, заходил туда. А в результате пропало драгоценное колье.

Несомненно, лишь опасение выдать себя заставило его замолчать. В мстительном стремлении обвинить Бенедикта Грейма Бичли забыл, что разоблачает не только его, но и себя. Ночь не время для светских визитов. В сочетании с известными финансовыми затруднениями и странным вопросом в холле – не пропало ли что-нибудь – факт представлял неопровержимое свидетельство воровства.

Однако в данную минуту Мордекай Тремейн беспокоился вовсе не о судьбе колье. Важнее казалось то обстоятельство, что Бенедикт Грейм, не услышавший шума и так не скоро отозвавшийся на стук в дверь, в ночь убийства на некоторое время выходил из комнаты.

В мстительном порыве Джеральд Бичли раскрыл тайну своего благодетеля. До его свидетельства неподтвержденное алиби Бенедикта Грейма выглядело ничуть не менее убедительным, чем все остальные. А теперь оно разбилось вдребезги.

Глава 16

Газеты набросились на новую жертву с жадностью, усиленной двухдневным воздержанием. Обстоятельства и сценарий убийства оказались достаточно странными и представили богатый материал для подробного описания. Немалую роль сыграла и характерная для мирного Рождества нехватка новостей. Горькая ирония лежавшего под елкой мертвого Санта-Клауса, украденные подарки, заснеженная деревня, послужившая идеальной декорацией для преступления, – все разжигало и без того буйное воображение журналистской братии. А свободное пространство страницы позволяло творческой фантазии излиться в особенно красноречивых пассажах.

Утро Мордекай Тремейн провел в поисках свежих газет и чтении. К счастью, его имя ни разу не встретилось в сообщениях. Судя по всему, репортеры не успели установить личность смутно знакомого джентльмена и не направили на него свои безжалостные перья. Если не учитывать цветистые описания, пока статьи сообщали лишь общие факты: рано утром под елкой обнаружено мертвое тело. В то же время таинственным образом пропали все подарки, которые, следуя традиции, развесил на ветках ели хозяин дома. Мордекай Тремейн обнаружил в сообщениях строгий нрав суперинтенданта Кэннока. Сдержанный офицер сообщил представителям прессы сухие факты и пресек дальнейшие расспросы. Ему явно не хотелось, чтобы газеты преждевременно представили широкой публике излишнюю информацию.

Однако не следовало надеяться, что благоприятная ситуация сохранится на неопределенное время. Репортеры входили во вкус, получив возможность бесконечно развивать сюжет. В результате то обстоятельство, что суперинтендант Кэннок держал журналистов вдали от Шербрум-Хауса, а гости не выходили из дома и не давали интервью, не сыграло решающей роли.

Теперь Лондон непременно потребует продолжения истории. Следовательно, заполнивший деревню боевой отряд начнет действовать более прямолинейно и агрессивно. Каждому из обитателей дома придется выдержать вежливый, но настойчивый допрос.

Пока внимание прессы сосредоточилось на Остине Деламере, что было естественным, учитывая публичность политика. Газеты уже представили читателям краткий обзор его карьеры и на всякий случай подготовили более подробные материалы. Деламеру шум не нравился. Он с жадностью читал каждую новую газету и все глубже погружался в уныние, а страницы листал с яростным презрением, будто мечтал добраться до тех негодяев, которые писали и печатали всю эту дрянь. Его ни в чем не обвиняли. Нигде не промелькнуло ни одного предположения ни о причастности Деламера к смерти Джереми Рейнера, ни о понимании причины убийства. Однако имя политика упоминалось в связи с преступлением и последствия могли оказаться печальными.

Для Мордекая Тремейна интерес прессы и реакция Деламера означали, что тот сознавал шаткость собственной репутации и боялся спровоцировать хотя бы намек на скандал, чтобы не растормошить давние подозрения и не оказаться перед угрозой отставки.

– Понятно, что газетам не стоило труда превратить ваше пребывание в Шербрум-Хаусе в тему для спекуляций, – заметил Тремейн, намеренно добиваясь реакции Деламера. – Полагаю, это лишь одно из множества неудобств, с какими приходится мириться известному человеку.

Политик сердито зашуршал газетой.

– Черт подери всех этих вампиров! – возмущенно проворчал он. – Неужели нельзя оставить человека в покое?

Он старался говорить гневно, однако дрожь в его голосе выдавала совсем другие чувства. Мордекай Тремейн знал, что Остина Деламера терзает страх.

Он оставил беднягу страдать и, одевшись потеплее, вышел на террасу, где встретил миссис Тристам. Собственно, увидев прекрасную Люси, Тремейн и принял решение подышать свежим зимним воздухом. Закутавшись в шубу, красавица неспешно прогуливалась вдоль французского окна той самой комнаты, где встретил смерть Джереми Рейнер.

– Не желаете ли перед ленчем пройтись до деревни и обратно? – любезно предложил Тремейн.

Миссис Тристам ответила не сразу. Возможно, нерешительность объяснялась тем обстоятельством, что она только сейчас заметила его присутствие.

– Нет, спасибо. Слишком холодно для дальней прогулки.

– Да, вы правы, – многозначительно промолвил Мордекай Тремейн. – Тем более что в Шербруме уже рыщут любопытные журналисты.

В ее зеленых глазах вспыхнули искры. Что это – гнев или страх?

– Разве журналисты опасны? – процедила Люси сквозь зубы.

– А разве нет? – Мордекай Тремейн взглянул поверх пенсне и продолжил: – Журналисты весьма настойчивы. Задают разные вопросы. Даже могут спросить о чем-нибудь неприятном.

Она машинально шагнула навстречу. Лицо ее запылало румянцем. В эту минуту Люси Тристам выглядела очень хорошенькой… и злой.

– Даже не знаю, как вас назвать, – с ненавистью проговорила она. – Не похоже, чтобы в этих венах текла теплая кровь. Поначалу я не думала, что от вас может исходить опасность: приняла за безвредного любопытного болтуна, – но сейчас… – Ее рука скользнула по рукаву, и даже сквозь перчатку и пальто Мордекай Тремейн ощутил обжигающее прикосновение. – Сейчас понимаю, что жестоко ошиблась… Что именно вам известно?

– Известно, что Джереми Рейнер любил вас, а Бенедикт Грейм любит и сейчас.

Люси Тристам порывисто отвернулась и посмотрела вдаль.

– Предположение не доказательство.

– Вряд ли теперь удастся доказать любовь Джереми Рейнера. Но как насчет Бенедикта Грейма?

– При чем здесь Бенедикт? – удивилась Люси.

– Вы понимаете, что над ним сгущаются тучи?

– Нет, не понимаю. – Она повернулась, и в ее голосе зазвучали настойчивые ноты. – Что вы хотите этим сказать? Что-нибудь произошло?

Мордекай Тремейн поправил пенсне:

– Ночью, когда было совершено убийство, Бенедикт Грейм выходил из своей комнаты. Джереми Рейнер вас любил. И вот теперь Джереми Рейнер мертв. Представляете, какие выводы сделает полиция из этих простых фактов?

Он сумел произвести на Люси должное впечатление. Красавица покраснела, а потом побледнела.

– Это неправда, – горячо возразила она. – Неправда! Бенедикт не убивал Джереми! Я точно знаю, что не убивал. Потому что…

Она замолчала. В ее глазах мелькнул страх.

– Почему?

Однако Люси Тристам не ответила. Она зарыдала и поспешно удалилась.

Через пару мгновений Мордекай Тремейн услышал сухой притворный кашель. Он обернулся и увидел, что на террасу вышел Эрнест Лорринг.

– Кажется, вы обладаете особым даром доводить людей до слез, – язвительно произнес он.

– Только тех, кто имеет особые причины для расстройства, – спокойно парировал Мордекай Тремейн.

Густые черные брови Лорринга сошлись у переносицы. Он презрительно усмехнулся и прошел мимо. Тремейн невозмутимо продолжил:

– Полагаю, елка вас больше не интересует.

Профессор остановился и обернулся так резко, что его каблуки заскрипели на снегу. Узкое лицо потемнело от ярости.

– Осторожнее, Тремейн! – прорычал он. – Предупреждаю: не заходите слишком далеко!

Мордекай Тремейн порадовался, что их встреча произошла на террасе: вряд ли Лорринг решится наброситься с кулаками у всех на виду, – а вот без свидетелей вполне можно было бы ожидать нападения. Лорринг все-таки сумел подавить гнев и медленно отвернулся. Мордекай Тремейн дождался, пока профессор уйдет, и только после этого открыл французское окно и вернулся в дом.

Переступив порог, он сразу оказался лицом к лицу с Бенедиктом Греймом. За спиной хозяина стояли Дени Арден и Роджер Уинтон. Все трое только что стали свидетелями неприглядной сцены. Мистер Грейм смущенно откашлялся.

– Простите, Тремейн, – извиняющимся тоном произнес он. – Боюсь, общаться с мистером Лоррингом порой бывает довольно сложно. Да и понять его непросто. Одно утешает: профессор часто говорит то, чего на самом деле не думает.

Итак, Бенедикт Грейм старался представить ученого в невыгодном свете. Интересно, видел ли хозяин, как сам он разговаривал с Люси Тристам, и существовала ли здесь какая-то связь? Мордекай Тремейн внимательно оглядел комнату. Она оставалась почти такой же, как в то время, когда под елкой лежал труп Джереми Рейнера, а трагедия представлялась неожиданным и оттого еще более болезненным ударом. Хотя полиция уже завершила расследование, обитатели дома проявили нежелание использовать комнату по назначению. Даже слуги еще не начали здесь уборку. Тремейн пристально посмотрел на елку и обратился к хозяину:

– Не кажется ли вам несколько странной одна из карточек? Я говорю о той, где значится имя мистера Рейнера. Не согласитесь ли снять ее и показать?

Бенедикт Грейм взглянул на него с удивлением, но ничего не возразил. Он принес стремянку, которая по-прежнему стояла у стены. Роджер и Дени с интересом наблюдали, как хозяин поднялся по узким ступенькам и снял карточку с ветки. Через пару мгновений он уже спустился и протянул Тремейну кусочек глянцевого картона. Тот принялся рассматривать добычу, глаза заблестели от возбуждения.

– Итак, – осведомился мистер Грейм, – о чем же она вам сообщает?

Мордекай Тремейн аккуратно спрятал карточку в карман.

– О многом, – ответил он.

Казалось, Бенедикт Грейм хотел задать следующий вопрос, однако, бросив быстрый взгляд на Дени и Роджера, передумал и сказал:

– Если не возражаете, я разыщу Ника. Нам надо кое-что обсудить.

Едва за хозяином закрылась дверь, Мордекай Тремейн обратился к Роджеру Уинтону:

– Молодой человек, на вас до сих пор не надели наручники?

– Только благодаря вам, – произнес тот. – Если бы вы не вмешались, суперинтендант уже давно посадил бы меня за решетку.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – проговорила Дени Арден. – Если бы вы не повлияли на мистера Кэннока, он ни за что не поверил бы Роджеру.

Она была такой серьезной и искренней, что Мордекай Тремейн даже смутился. Его по ошибке назвали героем и наградили медалью за выдуманный подвиг.

– Известно ли вам, что на самом деле опекун не возражал против вашего брака? – спросил он.

Дени Арден посмотрела на него с удивлением:

– Категорически возражал. И мы не могли понять почему.

– Что заставило вас упомянуть об этом? – поинтересовался Роджер Уинтон.

– Неважно, – ответил Мордекай Тремейн. – Кстати, вы уверены, что он вас ненавидел?

Уинтон нахмурился:

– Нет, не уверен. Первое время после знакомства с Дени наши отношения складывались нормально. И вдруг все изменилось. Иногда возникало странное ощущение, будто Джереми произносил чужие слова. Играл заученную роль. Мне казалось, что я просто воображаю то, что хочу видеть, чтобы не терять надежды. Но сейчас, когда вы об этом спросили, понимаю, что дело не в этом.