Текст книги "Валет мечей"

Глава 21

Чтобы напиться, Пшаури пришлось разбить ледяную корку, сковывавшую поверхность Последнего Источника по дороге к Черному Огню.

Напившись, он сделал шаг назад и, в качестве благодарности, сплясал такую бешеную джигу, которой никто никогда в его исполнении не видел. Он был очень скрытным молодым человеком.

Его танец закончился медленным вращением вокруг своей оси, во время которого Пшаури обозрел холодную мертвую белизну, простирающуюся на несколько миль во все стороны. Дым Черного Огня султаном поднимался в молочное небо. Путник устремил свой взгляд на юго-запад, он смотрел куда-то высоко в небо, точно ожидал появления крылатых или невероятно высоких преследователей оттуда.

Он стоял на границе между пустошью и покрытой коркой лавы и вулканического пепла мертвой землей, но сейчас этого не было видно, так как недавно выпавший снег уничтожил все различия.

Он расстегнул пуговицу сумки, висевшей у него на поясе пониже живота, и, памятуя о ее драгоценном грузе, со всеми возможными предосторожностями вытянул оттуда бутылку, данную ему Афрейт. Она была заполнена сладким красным вином до половины. Пшаури выпил, сделав предварительно приветственный жест в сторону дымового султана на горизонте, затем окунул посудину в источник и, снова заткнув ее пробкой, вернул в сумку. После этого он застегнул сумку и еще некоторое время стоял, ощупывая ее, словно беременная женщина, ожидающая первого шевеления ребенка в своей утробе.

Затем он сплясал еще одну джигу, содержавшую намек на угрозу, направленную против юго-юго-запада, и, развернувшись, зашагал на север.

Глава 22

Пальчики проснулась в доме Сиф, в той самой постели, которую она занимала и позапрошлой ночью, чувствуя себя свежей и отдохнувшей. Близился вечер. Она выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить посапывавшую рядом Гейл, надела один из лежавших в ногах кровати банных халатов, и пошла в кухню, где Афрейт, в таком же одеянии, стояла у входной двери и смотрела наружу сквозь забранное роговыми пластинами окошко. Крючки для одежды на стене у входной двери были пусты, кроме двух: на них висела одежда, по размеру явно больше той, что на Афрейт, – пояс с металлическими украшениями и ножны с кинжалом и топориком. Внизу стояли сапоги.

– Я собираюсь в парную, – сказала женщина. – Хочешь со мной?

– С благодарностью, госпожа, – ответила девочка, – Ты осыпаешь меня благодеяниями, за которые я никогда не смогу отплатить.

– В этом преимущество моего положения, – отозвалась Афрейт. – А ты можешь рассказать мне про Илтхмар и Товилийс: мне никогда не приходилось бывать там. – Лукавая усмешка мелькнула в ее фиолетовых глазах. – Заодно и спинку мне потрешь.

Она повесила свой халат на один из крючков и повела девочку в узкую комнатку, которую целиком занимала некое подобие деревянной лестницы из четырех ступеней. Рядом стояли два ведра: одно с водой, другое – с раскаленными докрасна булыжниками. Проходя мимо них, девочка почувствовала их жар на своих лодыжках и коленях. Четыре небольших окошка скупо освещали помещение. Вооружившись ковшом на длинной ручке, Афрейт плеснула на раскаленные камни водой. Раздалось отчаянное шипение, и их окутало облако пара. Афрейт уселась на третьей ступеньке, Пальчики последовала за ней. Заметив в глазах девочки тревогу, Афрейт решила ее подбодрить:

– Что, сердечко зашлось немного? Не бойся, дыши глубже. Сядь пониже, там не так жарко.

– Здесь и в самом деле жарковато, – согласилась Пальчики, но спускаться не стала.

– Ну а теперь расскажи мне про грязный Илтхмар и его поганого крысиного бога, – попросила Афрейт. – Как его изображают?

– В виде человека, но с крысиной головой и длинным хвостом. Служители его культа обычно надевают маски, изображающие крысиные головы, и держат в руках длинные тонкие хлысты, напоминающие хвосты громадных крыс. Они могут выполнять обряды как одетыми, так и обнаженными, в зависимости от ритуала.

– Каковы же, по мнению почитателей этого культа, отношения между крысами и людьми? – поинтересовалась Афрейт.

– В прежние времена, когда крысы еще строили свои города на поверхности, они завоевали и поработили расу гигантов. Нас, госпожа, людей. Однако те сопротивлялись и поднимали многочисленные мятежи и восстания, с большой жестокостью крысами подавлявшиеся. Потом крысы, чья культура становилась все более совершенной и утонченной, перенесли свои города под землю, чтобы там без помех продолжать развивать свою цивилизацию. Но тайную власть над слугами-рабами они сохранили и по сей день. – Голос девочки стал задумчивым. Пальцы ее левой руки машинально скользили взад и вперед по краю белой морской раковины, вставленной в дерево для сбора пота; стекающего с парящихся. Подле раковины виднелась дыра, явно проточенная червем-бурильщиком. По ширине отверстие точно совпадало с пальцами девочки. Та продолжала:

– Есть тайная магия, ведомая только дважды посвященным (мы с матерью таковыми не были), при помощи которой сами крысы и их союзники могут менять свой размер от крысиного до человеческого и обратно. Крысиные пророки и наиболее близкие союзники среди людей считаются у них святыми. Совсем недавно были канонизированы святой Хисвин Ланкмарский и его дочь, святая Хисвет. Нижний Ланкмар почитается крупнейшим городом крыс, хотя в Верхнем Ланкмаре, в отличие от Илтхмара, культ крысы находится под запретом.

Афрейт передала девочке жесткую щетку и подставила спину, над которой та тотчас принялась усердно трудиться. Затем спросила:

– Доводилось ли тебе видеть изображения этой святой в Илтхмаре?

– Да, госпожа, в припортовом храме есть ее небольшая часовенка, и там можно увидеть изображающую ее деревянную статую. (Крысы ведь были первыми мореходами, обучившими людей этому искусству.) Она изображена обнаженной, волосы заплетены в косу в ее рост длиной, и у нее восемь грудей, расположенных попарно: две там же, что и у обычной женщины, еще две – там, где заканчиваются ребра, две следующие – по обе стороны пупка, и последняя пара – прямо возле лобка, над паховыми складками.

– Надо же, какое обилие прелестей! Прямо не знаешь, смеяться или завидовать, – усмехнулась Афрейт.

– Ее культ очень популярен, госпожа, – почти обиженным тоном произнесла девочка, продолжая тереть ей спину. – Говорят, что она повелевает демонами и что будто бы Фриксифракс, королева Арилии, однажды была у нее в услужении.

Афрейт рассмеялась:

– По правде говоря, дитя мое, я бы сочла твою историю выдумкой из тех, что рассказывают нам, островитянам, заезжие путешественники с целью подурачить нас и позабавиться над нашей неосведомленностью, не совпадай она так детально с рассказом Фафхрда о его и Мышелова величайшем подвиге (хотя послушать его, так им числа нет). Он тоже говорил о вооруженном прорыве и вторжении крыс в Ланкмар, и в его истории тоже фигурировал некто Хисвин, торговец зерном, и его скандально знаменитая дочка Хисвет – оба они впоследствии оказались пособниками крыс.

– Благодарю тебя, госпожа, за то, что ты хотя бы частично мне веришь, – слегка заносчиво ответила Пальчики. – Возможно, меня и саму в чем-то обманули, но я тебя не обманываю.

Афрейт с улыбкой повернулась к ней.

– Хватит дуться и строить из себя гордячку, – весело отчитала она девочку. – Дай-ка лучше мне щетку, я тебе спинку потру.

Девочка повиновалась и повернулась лицом к двум забранным роговыми пластинами окошкам, сквозь которые просачивался холодный свет не успевшей еще пойти на убыль луны. Афрейт провела щеткой по куску зеленого мыла и принялась за дело, приговаривая:

– Так вот, когда в Ланкмаре происходила эта человеко-крысиная возня (а было это добрых лет десять тому назад, ты тогда была еще совсем ребенком в Товилийсе), Серому Мышелову пришлось изображать неземную страсть к этой потаскушке Хисвет (по крайней мере так говорил Фафхрд), чтобы проследить, как она меняет обличье и размер, чтобы пробраться из Ланкмара Нижнего в Ланкмар Верхний и наоборот. Настоящей же его любовью была в то время Рита, рабыня с королевской кухни, – по крайней мере, именно с ней он после всего этого и остался. А Фафхрд в то время водил компанию с Крешкрой – воительницей-вампиром, ходячим скелетом (это и в самом деле так, ибо плоть вампиров невидима, так что видим лишь скелет). По правде говоря, иногда я сомневаюсь, стоит ли верить хотя бы половине того, что он рассказывает, – а уж Мышелову я не верю и подавно, он и сам не скрывает, что любит приврать.

– Я слышала, что вампиры едят людей, – заметила Пальчики, ежась от энергичного массажа Афрейт. – А еще я слышала, что в Ланкмаре была другая крысиная война, уже позже. Фриска рассказала мне об этом уже в Илтхмаре, мы как раз перебрались туда из Товилийса. Она предупреждала меня, чтобы я не верила тому, что станут говорить нам жрецы Крысы.

– Фриска? – спросила Афрейт, перестав скрести.

– Так звали мою мать в Квармалле, где она была рабыней до своего побега в Товилийс, где я и родилась. Потом она пользовалась и другими именами, и, мне кажется, я не говорила, что ее так зовут.

– Понятно, – отвечала Афрейт отсутствующим тоном, точно внезапно впала в глубокую задумчивость.

– Ты перестала тереть мне спину, – заметила девочка.

– Достаточно, – отозвалась женщина. – И так уже вся красная. Скажи мне, девочка, твоя мать, Фриска, в одиночку бежала из Квармалла?

– Нет, госпожа, с ней была ее подруга Ививис, которую я привыкла называть тетей, когда мы жили в Товилийсе, – охотно объясняла девочка, вновь повернувшись лицом к двери, очертания которой вновь стали видны в рассеивающемся пару. – Их вывезли из Квармалла два странствующих воина, которые покинули службу у Квармаля и его двух сыновей. Квармалл – это пещерный город, госпожа, глубокий, темный и таинственный, найти оттуда путь наверх нелегко. Беглецов обычно возвращают назад, или они умирают странной смертью. В портовых городах, что окружают Внутреннее море, Квармалл считается такой же легендой, как и Льдистый.

– А что стало с теми воинами, любовниками Ививис и твоей матери, которые помогли им спастись? – задала вопрос Афрейт.

– Ививис поссорилась со своим и, прибыв в Товилийс, вступила в Гильдию Свободных Женщин. А моя мать была на сносях и потому предпочла остаться с ней. Ее любовник (мой отец) оставил ей денег и пообещал когда-нибудь вернуться, но, разумеется, так и не вернулся.

Раздалась настоящая дробь частых ударов, дверь открылась и снова закрылась, и на пороге, вглядываясь в облака пара, появилась Гейл.

– Дядя Фафхрд уже вернулся с неба? – последовал вопрос. – Почему вы меня не разбудили? Это ведь его вещи висят на крючке снаружи!

– Пока нет, но кое-какие известия о нем мы получили, – отвечала ее тетка. – Когда вы двое уснули, Мэй принесла мне пояс Фафхрда – он висел на кусте, точно прямо с неба свалился. Так она и сказала, хотя вашего рассказа не слышала. Я отправила ее вместе с другими на поиски, и сама тоже вышла, и вскоре мы нашли его сапоги (один валялся на крыше), кинжал и топор – последний расколол надвое флюгер на крыше городского совета и застрял там.

– Он их сбросил, чтобы облегчить корабль, когда поднимался над туманом, – сделала свое умозаключение Гейл.

– Твоя версия ничем не хуже других, – заметила Афрейт, передавая девочке ковш. – Поддай парку, – велела она. – Одного ковша хватит.

Девочка сделала, что ей было ведено. Вновь раздалось шипение, хотя и не столь яростное, как раньше, и теплый пар окутал купальщиц.

– Я думаю, он вернется с вечерним туманом, – высказала еще одно предположение девочка. – Дядя Мышелов беспокоит меня куда больше.

– Раскопки продолжаются, и еще кое-что нашли – заостренный серебряный тик (мелкую ланкмарскую монетку), Серый Мышелов обычно носит несколько таких в кармане. Сиф рассказала мне об этом, когда утром приходила сюда помыться и переодеться. Вы еще спали. Там была какая-то сложность с вентиляцией, но она с этим справилась.

– Они найдут его, – заверила ее Гейл.

– Я разделяю ваши надежды относительно обоих капитанов, – присоединилась к ней Пальчики, возвращаясь к формальному тону.

– С Фафхрдом все будет в порядке, – уверенно заявила Гейл. – Я думаю, туман нужен ему, как вода поплавку, – он поддерживает его в воздухе. По крайней мере первое время, пока он не начнет грести сам. А туман опять поднимется на заре. Тогда он и спустится.

– Гейл считает, что ее дядюшке все по плечу, – объяснила Афрейт, энергично растирая ей спину. – Он ее кумир.

– Ну конечно, – воинственно возвысила голос девочка. – А поскольку он мой дядя, то, когда я вырасту, между нами не будет ничего такого, что все испортит.

– Настоящий герой имеет много любовниц: проституток, невинных девушек, принцесс, – заметила Пальчики серьезно и мудро, тоном знающей жизнь женщины. – Так говорила мне моя мать.

– Фриска? – переспросила Афрейт.

– Фриска, – подтвердила девочка. Тут ей в голову пришел комплимент, удачно подчеркивавший ее житейскую мудрость, которой она весьма гордилась. – Должна сказать, госпожа, что я восхищена хладнокровием и полным отсутствием ревности по поводу прежних привязанностей твоего возлюбленного. А ведь капитан Фафхрд – истинный герой; я сразу поняла это, когда он решительно начал раскапывать своего друга и заставил нас всех помогать ему. А когда он поднялся в воздух, чтобы помочь капитану Мышелову, я еще больше утвердилась в своем мнении о нем.

– А я не так уж уверена в своем прежнем безразличии к его прежним любовницам, кто бы они ни были, – произнесла Афрейт, подозрительно оглядывая девочку. – Хотя, конечно, послушать Фафхрда (да и Мышелова тоже), любовниц у них было – не перечесть, и не только среди тех, кого ты назвала; были и по-настоящему незаурядные – вампир Крешкра, например, или невидимая обитательница снежных вершин принцесса Хирриви, а у Мышелова – восьмигрудая Хисвет; короче, в их постелях перебывали все – начиная с болотных духов и русалок и кончая демонами. Но, думается мне, мы с Сиф им не уступим – не числом, так умением. Мы и сами с богами спали или, по крайней мере, заботились о том, чтобы им было кого взять к себе в постель, – поправилась она несколько смущенно, вспомнив, с кем говорит.

Слушая тетку, Гейл заволновалась. Пальчики успокаивающим жестом положила ей руку на плечо и сказала:

– Вот видишь, малышка, насколько лучше, когда твой кумир всего лишь твой дядя, а не любовник?

Афрейт не удержалась от искушения подколоть девочку:

– Не слишком ли ты увлеклась ролью старой мудрой тетушки? – затем, вспомнив несчастную судьбу девочки, посерьезнела и добавила:

– Я забыла… понимаешь, о чем я.

Пальчики серьезно кивнула, но тут же взвизгнула – это Гейл дернула ее за волосы сзади.

– Не знаю, как там насчет дяди Фафхрда, – с очаровательной гримаской произнесла островитянка, – но ты нужна мне в качестве подруги, а не тетушки, это-то я знаю наверняка!

– Ну все, хватит рассуждать про героев и демонов, пора озаботиться судьбой двух вполне конкретных людей, – объявила, улучив момент, Афрейт. – Вставайте, я вас ополосну.

С этими словами она взяла ведро с водой и, щедро окатив ею сначала светлую, потом рыжую головки, выплеснула остатки на себя.

Глава 23

Возвращаясь к началу этого мрачного дня, мы видим Фафхрда, спешащего на восток освещая себе путь лампой. Он шел через замерзший Большой Луг в сторону укрытой туманом, как одеялом. Соленой Гавани, за которой восточный край неба уже окрасился в бледные цвета зари. Голова его была странно пуста, а ноги сами несли его вперед, и это озадачивало и настораживало его. Три чувства, перемешавшись, возобладали в нем – тревога за попавшего в жуткую переделку Мышелова, желание стряхнуть с себя груз ответственности и безумная надежда на то, что проблема как-нибудь разрешится сама собой. Чтобы отвлечься, Фафхрд поднес коричневый кувшин с бренди ко рту, зубами вытащил пробку, выплюнул ее куда-то в сторону и сделал три здоровых глотка, едва не опорожнивших посудину. Внутри у него все загорелось.

Затем, уступив невесть откуда взявшемуся импульсивному желанию – может быть, причиной тому было бренди, – он поднял голову и вгляделся в чистое небо поверх тумана.

И – о, чудо! – первый яркий луч восходящего солнца, озаривший бледный небосвод, открыл его взору небольшую флотилию приближающихся к острову облаков. Зрение его внезапно стало ясным и острым, как в юности, и он отчетливо увидел, что среднее из этих жемчужно-серых облаков было вовсе не облако, а большая изящная барка с высоко поднятой кормой, увлекаемая вперед единственным прозрачным парусом, – судя по всему, это действительно приближался волшебный флот сказочной Арилии, только теперь она перестала быть сказкой.

И тут он словно услышал приятный мелодичный звук колокола, которым на таких кораблях отмечают ход времени, и сразу понял, что там, наверху, находится его бывшая возлюбленная и подруга Фрикс. Он немедленно решил во что бы то ни стало подняться к ней. Всякое беспокойство о судьбе Мышелова и о том, чего ожидают от него Афрейт и его люди, тут же покинуло его. Не волновало его больше и присутствие девчонок, кравшихся за ним по пятам. Шаги его стали легки и беззаботны, как в юности, когда он ходил на утреннюю охоту в холодных снегах Пустоши. Он отхлебнул еще бренди и весело продолжал путь.

Все женщины, которых Фафхрд когда-либо серьезно любил (а он редко любил по-другому), делились на две категории: к одной принадлежали любовницы-подруги, к другой – просто любимые. Первые были бесстрашны, мудры, загадочны и иногда жестоки; вторые отличались робостью, обожали его, были милы и бесконечно преданны – иной раз даже чрезмерно. И те, и другие были – увы, иначе и быть не могло – молоды и красивы или, по крайней мере, казались такими. Любовницы-подруги, как правило, превосходили в этом простушек.

Но, как ни странно, именно последние оказывались в итоге лучшими подругами, деля с ними повседневные происшествия, приятные или не очень, а также периоды вынужденного бездействия и скуки. Отчего же тогда первые оставляли впечатление большей духовной близости? Задав себе этот вопрос – чего с ним раньше не случалось, – он пришел к выводу, что все дело в присущих им логике и здравом смысле. Они думали как мужчины, по крайней мере как он сам. В общем это было хорошо, хотя, случалось, они заходили так далеко, что привносили реализм и логику в личные отношения, а это устраивало его уже меньше. Именно этим объяснялась и присущая им жестокость.

Кроме того, любовницы-подруги обладали, как правило, некими сверхъестественными способностями или могли похвастаться сверхчеловеческим происхождением. В их жилах текла кровь либо богов, либо демонов.

Первой возлюбленной Фафхрда была Мара, его подруга детства. Их роман закончился печально: Фафхрд обрюхатил ее и сбежал со своей первой любовницей-подругой, бродячей актрисой и воровкой-неудачницей Вланой. В ней, кстати, не было ничего сверхъестественного: единственное, что выделяло ее среди других, – были актерские способности и преступные наклонности.

Любовницами божественного или сверхъестественного происхождения были воительница-вампир Крешкра – неизъяснимой красоты скелет, облеченный прозрачной плотью, и принцесса Хирриви Стардокская – та была абсолютно невидимой (за исключением тех случаев, когда покрывала свое тело краской или окуналась в воду перед тем, как любовник осыпал ее лепестками роз).

Возлюбленными девушками в разное время были Лессния из Ланкмара, очаровательная мошенница Немия из Даска (не все его обычные подруги были законопослушны) и робкая Фриска, которую он спас от жестокостей Квармалла – отчасти против ее воли. Услышав о том, как он собирается вытащить ее оттуда, она сказала: «Отведи меня назад в камеру пыток».

Однако из всех любовниц милее всех его сердцу была бывшая рабыня и телохранительница Хисвет, высокая темноволосая и абсолютно восхитительная Фрикс, теперь снова королева Арилии Фриксифракс, хотя она и была слишком высокой и худощавой. (Он знал также, что сама Хисвет, бессердечная и жестокая, была милее всех сердцу Мышелова.) Прежде всего, как любовница Фрикс отличалась удивительным тактом; кроме того, даже в минуты наивысшего наслаждения или наибольшей опасности она умела оставаться бесстрастной и бесстрашной, словно все происходящее вокруг было не более чем мелодрамой, и порой заходила так далеко, что, словно режиссер какого-то безумного сценического действа, раздавала указания участникам оргии или потасовки.

Разумеется, все сказанное выше не касалось Афрейт, лучшей из его любовниц-подруг, превосходившей его в искусстве стрельбы из лука, любящей и мудрой, – короче, во всех отношениях восхитительной женщине, которая к тому же научилась ладить с Мышеловом.

Но, как бы щедро ни одарила Афрейт природа, она была всего лишь смертной женщиной, тогда как Фрикс блистала мыслимыми и немыслимыми совершенствами небожительницы. Не успел он об этом подумать, как увидел ее. Она стояла, точно вырезанная из слоновой кости фигура, украшающая нос корабля, и в приветственном жесте протягивала к нему руки. Это волшебное видение пробудило в нем воспоминание об одном свидании, которое Фрикс назначила ему на самом верху горного замка: сначала они из укрытия наблюдали, как две дамы из свиты Фрикс, высокие и длинноногие, как и она сама, нежно ласкали друг друга, а потом присоединились к ним.

Белоснежное видение на носу облачного корабля и пробужденные им воспоминания заставили его почувствовать себя легче воздуха, шаги его стали длинными и скользящими, точно он шел на лыжах: первый шаг погрузил его в туман по колено, второй – по пояс, третий перешел в бесконечность. Он на лету отхлебнул еще бренди, и пустой кувшин полетел в одну сторону, лампа – в другую, а сам он, мощно отталкиваясь руками, поплыл сквозь туман вверх, навстречу облачной флотилии.

Вскоре он оказался на поверхности тумана. Решительно запретив себе смотреть вниз, он плыл, не сводя взгляда с чудесного корабля, всецело отдавшись ритму движения. Он почувствовал, как напряглись и распластались мышцы его рук, превратившихся в крылья. Теперь он уже не плыл, а летел.

Поднимаясь, он начал отклоняться влево, поскольку крюком, служившим ему вместо левой ладони, было не так уж удобно опираться о воздух; но, заметив это, Фафхрд не стал пытаться выровнять курс, зная, что, описав в воздухе круг, снова увидит свою цель.

Так оно и случилось. Он продолжал подъем, двигаясь по спирали. Откуда-то появились пять белоснежных морских чаек и, расположившись на равном от него расстоянии, так что он оказался в центре образованного ими пятиугольника, сопровождали его в полете.

Он уже вошел в пятый круг своей спирали и ожидал, что вот-вот увидит облачный корабль, вынырнувший у него из-за спины. Солнце припекало так, что лучи его жгли кожу даже через одежду. Он уже начал подбирать слова, чтобы должным образом поприветствовать свою заоблачную возлюбленную, как вдруг что-то твердое пребольно ударило его сзади по затылку, да так, что у него искры из глаз посыпались и мысли сразу разбежались в разные стороны.

Непредвиденное нападение заставило его оглянуться.

Прямо над ним, чуть сзади, висел продолговатый жемчужно-серый корпус воздушного корабля. До него и впрямь было рукой подать, в чем Фафхрд и убедился, когда, протянув обе руки, зацепился за судно крюком и здоровой рукой одновременно. Воздушное течение медленно сносило корабль в сторону. Итак, он наткнулся прямо на корму того самого корабля, который искал.

А потом, когда черные пятна перестали мелькать у него перед глазами, он сделал то, чего делать заведомо не следовало.

Далеко внизу, так далеко, что у него неприятно засосало под ложечкой, был виден весь юго-западный угол Льдистого острова: вот сквозь редеющее покрывало тумана показались красные крыши домов Соленой Гавани и тонкие, как зубочистки, мачты кораблей в порту; на западе бухту защищали от порывов ветра скалистые утесы, на востоке вход в нее прикрывал узкий длинный мыс, выдававшийся далеко в море. К северу от мыса Большой Мальстрем уже во всю мощь крутил свою безумную убийственную карусель.

От этой картины все нутро у Фафхрда похолодело. Самым правильным сейчас для него было бы взмахнуть руками-крыльями, забить ногами-плавниками, взлететь еще выше, приземлиться легко, точно перышко, на палубу заоблачного корабля и отвесить Фрикс учтивый поклон. Но удар о твердую и неподатливую корму выбил у него из головы все мысли о полетах, точно их там и не бывало никогда; в доли секунды пьянящий полет фантазии превратился в заурядное похмелье, от которого трещала голова и выворачивались наизнанку внутренности. Он уже не чувствовал себя больше в небе как дома, напротив, ему стало казаться, будто чья-то рука неуклюже и ненадежно приклеила его к небесному своду наспех сляпанными магическими заклятиями, так что малейшее неловкое движение, слово или даже мысль могли порвать тоненькую нить, удерживающую его на этой головокружительной высоте, и тогда он начнет стремительно падать вниз, вниз, вниз и вниз!

Инстинкт моряка подсказал ему, что нужно во что бы то ни стало облегчить корабль. То, что может спасти судно от верной гибели в морской пучине, может, наверное, и предотвратить падение с большой высоты. Бесконечно медленно и осторожно начал он приводить свои руки в соприкосновение с ногами, талией, шеей и другими частями тела, чтобы скинуть лишний груз, заботясь, однако, о том, чтобы ни одним резким или необдуманным движением не нарушить хрупкого равновесия и не низвергнуться с немыслимой высоты.

Мудрость избранного им пути заключалась еще и в том, что, занятый своим телом и пространством вокруг, он не испытывал желания и потребности смотреть вниз и не страдал, таким образом, от головокружения.

Избавляясь поочередно от левого и правого сапога, топора, кинжала, ножен и ремня с металлическими заклепками, он заметил, что расстояние примерно в рост человека они пролетали очень медленно, точно нехотя, а потом стремглав падали вниз, точно чья-то рука дергала их за веревочку. Это заставило его предположить, что его окружает какая-то магическая защитная сфера.

Но он не чувствовал к ней доверия.

Пока он избавлялся от относительно твердых и неподатливых предметов, его крылатые спутники продолжали парить на равном расстоянии от него, но, когда он принялся скидывать одежду (а при сложившихся обстоятельствах ему было не до полумер), они нарушили свой строй и (не то привлеченные мягкими тряпками, не то возмущенные его бесстыдством) начали нападать на каждую сброшенную им вещь, громко и хрипло крича, а потом, зажав ее в когтях, победоносно удалялись.

Фафхрд не обращал никакого внимания на странное поведение пернатых компаньонов, занятый только тем, как бы нечаянно не сделать резкое движение.

Наконец он разделся догола, оставив на себе лишь одну вещь искусственного происхождения, а именно свой крюк.

Это доказывает, насколько он привык воспринимать его как естественную принадлежность своего тела.

Но еще до того, как он остался совсем голым, ему в голову пришел еще один способ «облегчить судно», и он обильно помочился. Занятый созерцанием мощной золотистой струи, бившей высоко в воздух и скрывавшейся из поля зрения (сначала она ударила ему в глаз, но он быстро исправил дело), он и не заметил, как выплыл из-под кормы воздушного корабля и поднялся над ним. Солнечные лучи приятно припекали, спасая его от холода, который в противном случае неминуемо пробрал бы его до костей на такой высоте за отсутствием одежды.

Но куда же подевался арилийский воздушный корабль? Оглядевшись, он наконец увидел его узкую палубу на расстоянии целого корпуса у себя под ногами. Сам же он продолжал медленно, но верно подниматься вверх с наветренной стороны от его полупрозрачной мачты. На снастях сидели те самые чайки, что утащили его одежду, и, разражаясь время от времени злобными презрительными воплями, раздирали эту самую одежду на клочки острыми когтями и клювами. Теперь они больше походили на фрегатов, чем на чаек.

И тут Фафхрда обуял страх совершенно иного рода: а что если его полет вверх не кончится никогда и он так и будет лететь, лететь и лететь, пока весь мир не исчезнет из виду, а сам он не потеряется в пустоте или не замерзнет насмерть, достигнув вечно заснеженных горных вершин (как все-таки глупо было с его стороны напугаться до такой степени, чтобы скинуть всю одежду и остаться голышом!); а может, его пожрут чудовища, обитающие в воздухе, – он узнал об этих невидимых воздушных хищниках, когда поднимался на Стардок; а может быть, он даже достигнет далеких таинственных звезд (если, конечно, не умрет от голода и жажды до этого), и они ослепят его нестерпимым блеском, который не в силах перенести взгляд ни одного смертного.

Но не исключено, что счастье не изменит ему и его полет прервется где-нибудь на луне или в тайном (невидимом?) Королевстве Арилия, если, разумеется, оно представляет собой нечто большее, чем просто флотилия кораблей-облаков.

Тут он вспомнил, что один такой корабль (на который он возлагал большие надежды, пока бренди не умерло в нем) как раз должен быть где-то поблизости.

Чудесного корабля нигде не было видно, и он испугался, что тот бессердечно покинул его или попросту растаял в воздухе (слишком уж призрачными выглядели верхушки его мачт и снасти); однако мгновение спустя Фафхрд с облегчением вздохнул, увидев, что призрачный галеон все еще маячит под ним, теперь уже футов на тридцать ниже, чем раньше, – как минимум такое же расстояние отделяло его от верхушки мачты, на которой пятерка чаек продолжала рвать его одежду в клочки, хотя теперь уже и не столь злобно.

Он обшарил глазами все судно в поисках Фрикс, но этой высокомерной неуловимой красавицы нигде не было видно – ни на носу, где она любила стоять в позе обворожительно-прекрасной носовой фигуры, ни на корме, ни где-либо в другом месте; а может, ее и вовсе не было, а его подогретое неумеренным количеством бренди воображение сыграло с ним злую шутку, угрюмо подумал он.

Но, видимо, сам корабль все-таки не был плодом его разгулявшейся фантазии, поскольку в этот момент он заметил хрупкую женскую фигурку. Широко раскинув руки, она висела на вантах неподалеку от негодующих чаек и, казалось, загорала, повернувшись к нему спиной. Она была одета в короткую кружевную сорочку, ноги ее были босы, через плечо переброшен изогнутый серебряный рог. Это явно была не Фрикс – слишком маленькая, да еще и блондинка, тогда как у той были волосы цвета воронова крыла.

Фафхрд позвал:

– Эгей! – не то чтобы тихо, но и не очень громко, поскольку, несмотря на новый страх, что его полет может оказаться бесконечным, прежнее опасение нарушить загадочное равновесие и низвергнуться с небес каким-нибудь чрезмерно резким словом или жестом еще жило в нем.