Текст книги "Хедвиг и ночные жабы"

Парочка

– Я пошла к Стейку! – кричит Хедвиг без десяти семь.

– Ты уверена, что ему нравится, когда его так называют? – в третий раз спрашивает мама.

– Да!

– Можно чмокнуть тебя на прощанье?

– Нет!

Хедвиг вылетает за дверь. Не дай бог мама увидит, что́ она взяла из комода. Если спросить, мама, скорее всего, не позволит взять фотоаппарат. И уж точно не обрадуется, если узнает, зачем он им понадобился. Поэтому Хедвиг просто незаметно сунула фотоаппарат в пакет.

Она сбегает с крыльца, топоча цветастыми сабо. Комары проснулись и кружат над головой, навострив свои кровожадные хоботки. Когда Хедвиг сворачивает на ухабистую лесную дорожку, чтобы встретиться со Стейком, комаров становится ещё больше. Солнце едва проникает сквозь густые еловые ветки, ветра почти нет.

Стейк уже поджидает её. На нём рубашка и белые брюки со стрелками. Буссе сидит у него на руках.

Хедвиг кажется, что для обычного будничного вечера Стейк оделся необычно нарядно. А вдруг им придётся передвигаться ползком по саду Глюкмана? Тогда на брюках останутся пятна.

Они бредут обратно к гравиевой дороге. Где-то кричит ворон, мимо, треща крыльями, пролетает стрекоза, шепчутся осины… Но главным образом слышны шаги двух пар ног, которые идут вперёд – вперёд к опасности.

– Вот фотик, – говорит Хедвиг, открывая пакет. Там лежит чёрный фотоаппарат с объективом.

– Отлично, – отвечает Стейк довольно сдержанно.

– И как мы поступим? – спрашивает Хедвиг. – Ты взял нож?

– Угу, – бормочет Стейк.

А потом ничего не говорит. Он как будто о чём-то думает. О чём-то непростом.

Когда они выходят из леса, Стейк останавливается и опускает Буссе.

– А у тебя есть парень? – спрашивает он.

У Хедвиг по спине пробегает холодок.

– Нет.

– Ясненько. Почти все, кого я знаю, с кем-нибудь встречаются.

– М-м.

– Тот, кто ни с кем не встречается, неудачник.

Хедвиг не отвечает, она бы предпочла поговорить о чём-то другом.

Стейк суёт большие пальцы в карманы брюк.

– А ты не хочешь, чтобы у тебя был парень? Мне кажется, я знаю одного человека, который был бы не прочь им стать.

– Нет, не хочу, – отвечает Хедвиг и качает головой.

– Почему?

– Потому что не хочу.

– Но почему?

– Потому… что мне такое не нравится.

Стейк вздыхает.

– Ясненько. Что ж, сама виновата.

Он бредёт дальше по дороге. Буссе бежит за ним, он пытается потереться о его ноги, но Стейк лупит ботинками по щебёнке. Как будто хочет их испортить.

Хедвиг грызёт ноготь большого пальца.

– Ну а что в этом такого классного? – спрашивает она.

Стейк пожимает плечами.

– А я откуда знаю?

– Не знаешь?

– Неа. – Стейк останавливается. – У меня никогда не было девушки.

Да, у Стейка никогда не было девушки, хотя он спросил уже тринадцать человек. В классе Стейка все с кем-нибудь встречаются. Он единственный, кому все отказали.

– Потому что я такой жирный, – бормочет он и наподдаёт ногой по камушку, так что тот подскакивает и улетает в кусты.

– В моём классе никто ни с кем не встречается, – говорит Хедвиг.

– М-м. Но могли бы, если бы захотели.

Хедвиг и Стейк идут дальше молча. И вот они на месте. Дом Глюкмана мрачный и некрасивый. Наличники не белые, как на доме Хедвиг, а чёрные. Буссе бьёт хвостом.

– Что теперь? – спрашивает Хедвиг.

Стейк не отвечает.

– Ты передумал?

– Нет, конечно.

Стейк забирает у Хедвиг пакет с фотоаппаратом. Достаёт из кармана нож в красном пластиковом чехольчике.

– Возьми Буссе, – говорит он и первым крадётся к дому.

В животе опять щекочет.

– Осторожней, чтобы он тебя не увидел! – шепчет Хедвиг и берёт Буссе на руки. Кажется, этот кот весит килограммов сто, не меньше.

Стейк придумал вот что: Хедвиг поставит Буссе на крыльцо, и Глюкман впустит кота в дом. И, когда Глюкман начнёт бить кота, Стейк уже будет стоять наготове у окна, заблаговременно отломав фанеру. Останется только нажать на кнопку фотоаппарата.

– О’кей, подожди меня, – говорит Стейк и, достав нож из чехла, тянется к заколоченному окну.

Отодрать фанеру невозможно. Она прибита изнутри.

Хедвиг и Стейк на цыпочках обходят вокруг дома. Все окна заколочены изнутри.

– Я больше не могу!

Хедвиг опускает Буссе на землю. Руки от тяжести раскалились как железо. Буссе прошмыгнул по саду и исчез.

– Ну и хорошо, – говорит Стейк, убирая ножик в чехол. – Пусть поживёт у меня, обойдёмся без полиции.

Они переглядываются.

– И что теперь, пойдём домой? – спрашивает Хедвиг.

Пощипывая подбородок, Стейк глядит на унылый заросший сад.

– Я писать хочу. – Он указывает на лейку, которая висит на стене дома. – Можно я в неё пописаю?

– Да, – отвечает Хедвиг, едва сдерживая смех.

– А что мне за это будет? – Стейк скрещивает на груди руки и пристально смотрит на Хедвиг.

– Ну-у…

– Будешь моей девушкой?

– Нет!

Стейк вздыхает.

– А что тогда?

– Не знаю.

– Ты же хочешь, чтобы я это сделал?

– Да.

– Тогда скажи, что мне за это будет?

– Я дам тебе… оловянного солдатика.

Хедвиг рассказывает про сорок восемь оловянных солдатиков, которые стоят в стеклянном шкафчике дома у бабушки. Рассказывает, что скоро получит их, наверняка уже в следующий раз, когда они поедут в город. Рассказывает про золотые пуговицы и про беднягу-лошадь, впряжённую в пушку.

– Лошадь, – решает Стейк. – Я хочу лошадь.

– Но лошадь только одна, – неуверенно говорит Хедвиг.

– А тебе самой пописать в лейку слабо? – спрашивает Стейк.

– Слабо… О’кей, я отдам тебе лошадь.

– Обещай.

– Обещаю.

Стейк кивает и крадётся к лейке. Он кладёт нож и фотоаппарат в траву. На брюках у него ремень, он расстёгивает его, на это уходит какое-то время. Потом открывает молнию на ширинке. Встаёт на цыпочки и подаётся бёдрами вперёд. Хедвиг вытягивает шею. Она ничего не видит, но слышит, как журчит струя.

Журчит долго. Наверно, Стейк очень давно терпел.

Вдруг Хедвиг в локоть кто-то впивается.

Комар.

Она подносит к нему руку. Медленно, медленно…

А потом всё происходит быстро, секунды за две. До ушей долетает звук открывающейся двери, Хедвиг поднимает глаза и видит, как к ней мчится Стейк. На веранде маячит скрюченная фигура с жилистыми руками. Глюкман.

– Беги! – кричит Стейк. Штаны расстёгнуты, он придерживает их за пояс, чтобы не потерять.

– Ах ты поганец, ты что, писаешь на мой дом? – орёт Глюкман и скачками несётся к Стейку.

Хедвиг бежит со всех ног. Она спотыкается в своих сабо, чуть было не летит кувырком, но, удержав равновесие, бежит дальше.

Они выбегают на дорогу, Хедвиг передвигается быстро, Стейк медленно. Но медленнее всех – Глюкман, потому что он выскочил из дома в одних носках. Пританцовывая, он перепрыгивает через острые камни.

– Что за дурацкие фокусы? Подите сюда, я с вами потолкую! – кричит он.

Они успевают добраться до «Дома на лугу», когда Глюкман разворачивается и, ковыляя, плетётся обратно.

Хедвиг и Стейк влетают в дом.

– Ну и ну, вот это скорость! – говорит мама. – Привет, ты и есть Стефан?

– Нет, – задыхается Стейк. Весь мокрый от пота, он растягивается на полу. Из-под брюк торчат трусы. – Я и есть Стейк.

Глюкман – дырявый горшок

Они спаслись. Надо же. Глюкман их не поймал и наверняка порвал носки.

– Это надо отметить! – говорит Стейк на следующий день, распахивая кухонный шкафчик.

Кухня старая, краска на шкафчиках облезла, стены в коричневых подтёках. С потолка свисает керосиновая лампа, а в углу валяется лампа с голубым абажуром, которую папа Стейка привёз из города. Только от неё никакого проку нет. Во всяком случае, здесь, на хуторе без электричества.

Стейк достаёт масло, сахар, овсяные хлопья, какао, ванильный сахар и кокосовую стружку.

– Ты умеешь печь пироги? – спрашивает Хедвиг.

– Немного, – отвечает Стейк и берёт миску. – Но у нас нет духовки. Шоколадные шарики любишь?

– Ага.

– Я тоже.

Стоявшее в тепле масло размякло и блестит. Стейк отмеряет и кладёт всё в миску и достаёт большую ложку.

Хедвиг молча наблюдает, как он лепит шоколадные шарики – все получаются как один, ровненькие и кругленькие. Движения Стейка точны, иногда он обращается к шарикам вслух:

– Ты ложись сюда, дружочек, а ты сюда. А ты с краю, вот так-то…

За окном, в чересчур высокой траве, папа Стейка борется с механической газонокосилкой. Это такая старинная газонокосилка, которая работает не на бензине, а на мускульной тяге. С мускулами у папы Стейка всё в порядке, но газонокосилка довольно ржавая. Она всё время артачится и резко тормозит, и тогда папа Стейка со стоном врезается в рукоятку.

Вылепив пирожные, Стейк подходит к Буссе. Тот свил себе гнёздышко в подстилке на кухонном диване, где спал сегодня ночью.

– Держи, старик, – говорит Стейк и протягивает ему правую руку, вымазанную шоколадным тестом. Буссе тут же встаёт, чтобы попробовать.

Потом они стоят рядом и облизывают – Буссе правую руку, а Стейк – левую, и видно, что Буссе теперь как бы кот Стейка.

Скоро пальцы сверкают чистотой. Стейк ставит пирожные на стол. Тринадцать штук.

– Ну что, поедим? – спрашивает он.

И они едят.

– Я съем один шарик за то, что Глюкман – дырявый горшок! – говорит Стейк и запихивает в рот пирожное.

Хедвиг смеётся.

– Теперь ты, – чавкает Стейк. – Скажи тоже что-нибудь.

– Я съем один за то, что… Глюкман – обезьяна.

– Я съем один за то, что Глюкман – унитазный ныряльщик!

– Я съем один за то, что Глюкман – тухлый башмак.

– Я съем один за то, что Глюкман – сопля.

– Я съем один за то, что Глюкман – репчатый лук.

– Я съем один за то, что Глюкман – гусиная писька!

– Я съем один за то, что Глюкман – какашка.

Хедвиг чувствует, что наелась, но им так весело, что остановиться невозможно.

– Я съем один за то, что Глюкман – вонючая плотва!

– Я съем один за то, что Глюкман – попа.

– Я съем один за то, что Глюкман – потное пятно!

Места в животе уже почти не осталось. Хедвиг вздыхает и берёт предпоследний шарик.

– Я съем один за то, что Глюкман – идиот.

Пирожное медленно проскальзывает внутрь.

Стейк откидывается на спинку стула.

– Теперь ты съела шесть и я шесть, – говорит он. Он смотрит на оставшийся шарик, подбирается к нему близко-близко и измеряет его пальцами со всех сторон.

– Нужно что-то острое, – говорит он и выдвигает верхний ящик кухонного стола. Достаёт папин нож в красном чехле. Тот самый, который вчера брал с собой к Глюкману.

И вот тут-то это и случается – как раз, когда Стейк подносит лезвие к шоколадному шарику, чтобы разрезать его пополам. Хедвиг леденеет. Она вскакивает со стула.

– Фотик!

Она забыла фотоаппарат. Они оставили его в саду у Глюкмана.

Стейк вздрагивает.

– Чего? А, фотик. – Стейк пристыженно смотрит в стол. – Знаю, знаю, мне пришлось чем-то пожертвовать.

Увидев, как на крыльцо выскочил Глюкман, Стейк стал одной рукой натягивать брюки. Свободной оставалась только одна рука, которой можно было взять либо фотоаппарат, либо ножик. И Стейк схватил то, что лежало поближе.

– А потом я побежал. Он же был злой как чёрт!

Желудок Хедвиг сжимается от боли, внутри что-то колется, как будто осколки. На лбу проступает пот, голова идёт кругом. Хедвиг садится. Наверно, так чувствует себя человек, когда сильно, до смерти в чём-то раскаивается?

Нет. Тут что-то другое. Оно поднимается выше, подступает к горлу, медленно, но упрямо щекочет глотку и ползёт вверх, вверх. Шоколадные шарики. Она съела слишком много.

Хедвиг бросается к двери, но быстро поворачивает и выпрыгивает через окно. Папе Стейка так пока и не удалось открыть дверь. Но он поставил стулья по обе стороны окна, чтобы легче было влезать и вылезать.

Едва Хедвиг успевает приземлиться, как шарики выскакивают наружу. В траву выплёскивается коричневая жижа! Шлёп!

Хедвиг сразу полегчало. Она ложится на спину и наслаждается: живот потихоньку успокаивается и приходит в нормальное состояние. Облака плывут по небу, как пухлые белые корабли.

Несправедливо, что некоторым в этой жизни позволено быть облаками, тогда как другие обречены быть девочками, потерявшими мамин фотоаппарат.

Хедвиг встаёт на ватных ногах и залезает обратно в дом.

– Можешь пойти со мной к Глюкману и проверить, там ли фотик? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Стейк и, собрав со стола пальцем кокосовую стружку, суёт палец в рот.

– Что?

– Нет, я сказал.

– Ну пожалуйста, я ведь даже разрешения у мамы не спросила!

– Нет.

Из уголков глаз выглядывают слёзы.

– Почему?

Стейк кладёт голову на стол и вздыхает.

– Потому что это бессмысленно.

– Бессмысленно?

– Я уже там был. Сегодня ночью. Его нет.

Стейк встаёт и подходит к Хедвиг с тарелкой. Сочувственно опускает ей руку на плечо.

– Держи, твоя половинка.

Хедвиг передёргивает.

– Меня стошнило.

– Ой, – удивляется Стейк. – Всего-то от нескольких шариков? – Потом берёт кончиками пальцев пирожное и смотрит на него. – Прощай, дружок. Сейчас я тебя съем.

Две секунды, и пирожное у него в животе.

А с улицы вдруг доносится громкий всплеск и вопль омерзения. Папа Стейка вляпался в блевотину механической газонокосилкой.

План Стейка номер 1

Выходит, фотоаппарат у Глюкмана. Надо полагать, он засел дома, фоткает свои наркотики и в ус не дует. Но есть и те, кому не поздоровится, если мама узнает, что произошло.

Хедвиг сидит на крыльце и вздыхает. Лицо липкое от пота. Кажется, весь мир изнемогает от жажды. Мама стоит на грядках со шлангом в руках и пытается спасти картошку от засухи. Папа еле успевает наполнять поилки на лугу, которые сразу пустеют. Животные впитывают в себя воду, как губки. Кошачье молоко на крыльце скисло. Тощий подходит, нюхает и, гадливо фыркнув, снова скрывается в тени.

С дороги доносится пыхтенье. Похоже на старый паровоз, который медленно ползёт вперёд. Хедвиг встаёт на цыпочки.

И вот паровоз уже тут. Его зовут Стейк, и он тащит за собой Буссе.

– Он что, ходит за тобой хвостиком? – спрашивает Хедвиг.

– Ну конечно, – задыхаясь, отвечает Стейк. – А твой кот что, нет?

Это уморительная мысль. Тощий всегда ходит только туда, куда нужно ему одному. Он не пойдёт за Хедвиг, даже если она привяжет к каждой ноге по селёдке, а на пальцы нанижет сыр.

– Нет, но он всё равно довольно милый, – бормочет она.

– Ясненько. У вас не найдётся немного морса?

Хедвиг уходит на кухню и разводит клубничный морс из концентрата. Она опускает в стаканы трубочки, зелёную и синюю. Когда возвращается, Стейк стоит, прижавшись к стене дома. Он выглядывает из-за угла – следит за огородом.

– Что ты делаешь? – спрашивает Хедвиг.

– Где у вас тут можно поговорить? – шепчет Стейк. – Так, чтобы никто не слышал.

– Ну-у…

Хедвиг смотрит по сторонам. Несмотря на засуху, в живой беседке зелено. Кусты сирени стоят пышной густой стеной, наверху раскинул ветки клён. Здесь никто ничего не увидит и не услышит.

– Пошли, – говорит она.

Они садятся в беседке. Старый шаткий стул скрипит под весом Стейка. Из-под ног пахнет землёй. Всё вокруг утыкано маленькими серыми крестиками. Здесь Хедвиг хоронит мёртвых животных: птиц, землероек, а как-то раз похоронила ужа.

Стейк долго смотрит на кресты. Кивает.

– Кладбище. Здорово.

Потом в один присест высасывает весь морс, аккуратно срыгивает и говорит:

– Хочешь послушать мой план?

– Какой план?

– План, как нам всё разрулить, ну, с фотиком твоей мамы.

Ещё бы. Такой план Хедвиг очень даже хочет послушать.

– Да! – говорит она, нетерпеливо болтая ногами.

Стейк откидывается назад. Скрещивает руки на животе.

– Ты напишешь письмо, – говорит он.

– Письмо?

– Ага, письмо прощения. Для твоей мамы!

Хедвиг поёживается.

– А получше плана у тебя нет? Она всё равно меня убьёт.

– Ты не дослушала! Ты напишешь письмо, положишь на видное место, а потом уйдёшь из дому на семь дней.

Стейк кладёт под нос зелёную трубочку, наподобие усов, прижимает верхней губой и отпускает руки. Трубочка не падает. Стейк смотрит на Хедвиг, будто ждёт аплодисментов.

Не дождавшись, роняет трубочку на землю.

– Ну что, скажи, хороший план?

Хедвиг делает несколько глотков.

– А зачем мне так надолго уходить?

– Ну как же: когда ты вернёшься, тебя никто не будет ругать! – говорит Стейк.

За семь дней злость поуляжется. За семь дней все по тебе соскучатся. За семь дней они даже успеют подумать: да ну его, этот фотик, всё равно он был старый и дурацкий.

Так, во всяком случае, считает Стейк.

– А жить мне в таком случае где? У тебя? – спрашивает Хедвиг, капельку всё это обдумав.

– Нда-а… – говорит Стейк, теребя подбородок. – О’кей, можешь жить у меня. Спать будешь с Буссе на кухне.

Хедвиг грызёт нижнюю губу. «Чикаго» не самое уютное место. И диван у них на кухне странно пахнет. Да и как она уместится рядом с толстяком Буссе?

Но, поскольку у самой Хедвиг никакого более удачного плана нет, она ставит стакан и встаёт.

– Ладно, давай.

– Отлично, – говорит Стейк. – Я подожду здесь, и, когда ты будешь готова, пойдём вместе. Можешь захватить для Буссе немного молока?

– Конечно.

Буссе, который дурачился, развалившись на спине у ног Стейка, провожает Хедвиг долгим голодным взглядом.

Хедвиг выливает остатки скисшего молока из кошачьей миски и заходит в дом. В одном из шкафчиков лежат блокнот и ручка. Хедвиг садится за стол.

Она перечитывает письмо один, а потом ещё один раз. Получилось хорошо. Лучше, конечно, было бы написать, как он потерялся.

Но это невозможно. Она никогда не сможет рассказать про происшествие с лейкой. Хедвиг добавляет:

Вполне достаточно. Если повезёт, за семь дней мама и думать забудет о том, во что же они так заигрались, что потеряли её фотоаппарат.

Только Хедвиг решает, что письмо готово, как вдруг дверь открывается!

Это мама. Она несёт миску свежевыкопанной картошки. Грязные клубни с грохотом падают в раковину.

– Что ты делаешь? – спрашивает мама и начинает мыть картошку.

Хедвиг прикрывает сложенный листок руками.

– Просто пишу письмо.

– О, и кому же?

– Ну-у…

Мама оборачивается и ждёт ответа, но Хедвиг не может ничего придумать. Ведь она должна была успеть выйти до того, как мама получит письмо.

– Бабушке? – спрашивает мама.

– Ага.

Мама склоняет голову набок.

– Как это мило с твоей стороны. – Она перекладывает картофелины в кастрюлю с водой. – Кто знает, может, она увидит это письмо, р-раз – и поправится?

– Может быть.

– Какая ты у меня добрая, детка. Я очень хочу прочесть его, когда допишешь, – говорит мама, ставит кастрюлю на плиту и убегает.

Хедвиг вздыхает. Скомкав письмо, она запихивает его поглубже в мусорное ведро.

Потом берёт новый лист бумаги.

Она перечитывает письмо один раз, потом ещё один, а потом ещё один раз. Чего-то не хватает. Чего-то красивого, такого, что обрадует бабушку.

Хедвиг бежит за фломастерами. У некоторых потерялись колпачки, и фломастеры засохли, точно так же, как всё остальное этим летом, но некоторые ещё рисуют. Жёлтым можно раскрасить платье. Серым – волосы. Розовым – руки и ноги. Коричневым – туфли на каблуках.

Под потолком жужжат мухи. Время от времени они делают над Хедвиг круг – проверить, как продвигается рисование. Когда стараешься сделать всё аккуратно, дело идёт медленно. Ни одна линия не должна получиться слишком толстой. Всё должно быть на своём месте.

На бумаге постепенно рождается бабушкин портрет. На нём она не такая, как стала, а такая, как была раньше, до инсульта. Чистоплотная, красивая и аккуратная. С сияющими голубыми глазами и розовыми ногтями. Такая, какой она снова станет, когда немного отдохнёт и прочтёт это приятное письмо.

Хедвиг не может не признать, что это невиданная удача. Получилось похоже, а туфли на каблуках просто как настоящие!

Цепочка с маленьким красным камушком на шее, и готово.

Картошка тоже готова. В кухню стремительно входит мама и снимает кастрюлю с конфорки. Достаёт из холодильника вчерашнее мясо, мечет на стол тарелки и приборы.

– К столу! – кричит она во всю глотку, чтобы папа, который сидит в каморке наверху и пишет статьи, тоже услышал.

– Я только отправлю письмо, – говорит Хедвиг.

– О, покажи. – Мама берёт письмо и нежно разглядывает его. – Как здорово, Хедвиг. Очень здорово. Какая ты умница.

Она достаёт конверт и марку и помогает Хедвиг написать адрес.

– А мусор не захватишь? – спрашивает она.

– Конечно. Может, и кошкам молока подлить? А то старое прокисло.

Мама кивает и наливает в мисочку молока.

Хедвиг надевает цветастые сабо и выходит из дому. Солнце клонится к горизонту. Из беседки доносятся удары. Это Стейк шлёпает себя по рукам.

– Чёрт, как ты долго! Меня уже совсем зажрали!

Хедвиг ставит молоко Буссе, который тут же подходит и начинает лакать.

– Ничего не вышло, – говорит она.

– Что? Что не вышло?

– Мне пришлось писать письмо бабушке.

Стейк таращится на неё, как будто она чокнулась.

– Да! – говорит Хедвиг. – У неё, между прочим, инсульт, а когда инсульт, приятно получить письмецо!

– Но как же план? Мой план!

Хедвиг пожимает плечами.

– М-м… у меня просто не получилось, и всё.

Стейк качает головой.

– Пошли, Буссе. Пойдём домой… Буссе?

Он вопросительно смотрит на кота, который сидит у миски и лакает молоко. Это полосатый кот с зелёными глазами, а не целиком серый, как Буссе.

– Это мой кот! – говорит Хедвиг. – Тощий! Классный, скажи?!

– Ну да, – отвечает Стейк, почёсывая в затылке. – Только куда, чёрт побери, девался Буссе?

Он смотрит по сторонам. Но Буссе нигде не видать.

– Бу-у-уссе!

Стейк разворачивается и бредёт домой в лучах вечернего солнца, голося на всю округу. А Хедвиг плетётся к дороге. Там стоят почтовый ящик и мусорный бак. Оба зелёные. Конверт отправляется в ящик. Завтра, когда приедет деревенский почтальон, он увезёт письмо в город.

Мусор летит в бак. Его заберёт на свалку мусорщик в какой-нибудь другой день.

В конверте лежит письмо для бабушки. Бабушка прочтёт его и обрадуется. А в мешке с мусором, скомканное в маленький твёрдый шарик, лежит письмо маме. Которое мама никогда не прочтёт.