Текст книги "Ключ и меч. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой"

2. Виттория Аккорамбони

Наконец Монтальто добрался до своего городского дома. Он чувствовал себя комфортно здесь, в кругу своего клана, который вследствие обета безбрачия служил ему заменой собственной семье. В молодости он жил только своими благочестивыми амбициями и победил в себе плотские желания. Возможно, именно это и делало его таким жестким. Как человек, он также был образцом строгой морали. Но он всегда поддерживал своих, и теперь, когда он больше не чувствовал искушений плоти, в нем пробудилось отцовское чувство. Он почувствовал необходимость заботиться о своих как можно лучше. Его сестра Камилла, которую он нежно любил, помогла ему достойно перенести годы новых, неожиданных ограничений.

Матрона, как всегда занятая в доме, встретила его в холле и с многозначительной улыбкой сказала:

– Посыльный ждет тебя, Феличе. Он хотел сам передать тебе пакет.

Монтальто прошел в свой кабинет, весь заставленный книгами. Среди коричневых или белых кожаных переплетов то тут, то там выделялся антиквариат, который он откопал на своей вилле или купил по дешевке. На столе лежали свитки рядом с открытым фолиантом. Это было издание святого Амвросия, которое он теперь хотел переиздать.

Вошел посыльный. Это был курьер от великого герцога Франческо I во Флоренции, доставивший посылку. Монтальто дал ему расписку и отпустил с подарком. Затем он поспешно разорвал шнур и печать. Содержимое пакета его обрадовало – это будет существенной субсидией затрат на строительство, а также позволит заплатить аванс Фонтане. Удовлетворенный, кардинал пересчитал только что отчеканенные цехины, которые выкатились на его стол. К деньгам прилагалось дружеское письмо, написанное рукой великого герцога. В коллегии кардиналов заседал его родной брат, человек, который имел большое влияние благодаря своему высокому происхождению, а также мудрости и считался «творцом» пап. Сейчас он выплачивал Монтальто пенсию, отобранную у него Григорием, чтобы заручиться его дружбой. В те времена это было обычной практикой, и никто не находил в этом ничего постыдного. У каждого правителя была своего рода партия в Священной коллегии и официальный представитель, так называемый протектор. Конечно, Монтальто вряд ли мог помочь своему патрону в повседневных делах курии, но его голос был важен для следующих папских выборов, и кто знает, как долго Григорий будет на священном престоле?

Монтальто запер монеты в шкатулку и с радостью в сердце отправился в столовую, где уже собралась вся семья. Его племянник Франческо Перетти и его молодая жена Виттория вышли навстречу, чтобы поприветствовать его, затем подошла его племянница Мария Дамаскени, жена римского рыцаря.

– Где Фабио? – спросил ее дядя.

– Он сегодня уехал в свое загородное поместье, – ответила Мария.

Наконец, ее дети подскочили и поцеловали руку Монтальто: маленький Микеле Перетти и две его сестры-подростки Флавия и Урсула. Не хватало только старшего, одиннадцатилетнего Алессандро, который уже учился в семинарии, и ему разрешалось навещать родителей только по воскресеньям.

Кардинал всегда был особенно рад видеть Витторию. Ее красота действовалa на него как луч солнца. Несмотря на монашескую сдержанность и экономность кардинала, его кошелек всегда был для нее открыт, ибо он считал вполне обоснованным, чтобы прекрасная женщина подчеркивала свое очарование драгоценностями и богатой одеждой. Рядом с Витторией племянница Мария Дамаскени с ее прекрасным бледным лицом выглядела почти как ее мать; Мария не обладала ни ее мелодичным голосом, ни ее элегантностью и быстротой ума. Монтальто обожал Витторию. Он не замечал ее кокетства и ее расходов, и если между ней и ее мужем возникали небольшие ссоры из-за того, что какой-либо молодой римлянин оказывал ей слишком откровенное внимание, или из-за того, что ее претензии и слезы раздражали Франческо, кардинал благодушно говорил Франческо:

– Она еще так молода.

Даже к ее братьям он проявлял свою благосклонность, относясь к ним как к детям родной сестры. Оттавио Аккорамбони благодаря его усилиям стал епископом Фоссомброне, Джулиус благодаря его протекции получил одну из первых должностей в доме кардинала Сфорца, а их третий брат Марчелло, буян и забияка, за которым числилось много провинностей, стал меньше бояться наказания благодаря защите Монтальто.

Виттория Аккорамбони (1557 – 1585), Сципионе Пульцоне

Сегодня к столу пришел даже друг Марчелло, молодой рыцарь Чезаре Палантьери. Он утверждал, что даже не знает, где сейчас находится Марчелло, и, конечно, он пришел не ради скромной трапезы, которой приходилось довольствоваться в доме Монтальто. За столом он настойчиво ухаживал за Витторией и рассказывал самые нечестивые вещи, в то время как кардинал рассказывал сестре о ходе строительных работ, а также о несчастном случае, который произошел сегодня. Суеверная, как все римские женщины, донна Камилла перекрестилась, услышав об этом, и, как Фонтана, пробормотала что-то о дурном предзнаменовании.

Удивительно, как хорошо эта простая деревенская женщина, которая в детстве выпрашивала милостыню, освоилась в своей нынешней роли и с каким естественным достоинством она играла роль хозяйки дома. Время от времени она поглядывала на Витторию и одним ухом следила за их разговором, чтобы в случае необходимости вмешаться предупреждающим взглядом. Но она слышала только городские сплетни. Один богатый прелат постановил, что его племянник должен наследовать ему только в том случае, если он умрет естественной смертью. Орсини пригрозил выбросить из окна кредитора, напомнившего ему о выплате долга. Кредитор попросил, чтобы ему позволили сначала исповедаться. «Что! – вскричал Орсини, – тот, кто приходит ко мне, должен исповедаться заранее!»

На этот рассказ Монтальто, казалось, обратил внимание. Наказания римской знати были для него отвратительны, но еще более горькой была безнаказанность их бесчинств. В частности, Орсини могло сойти с рук все, что угодно, но и остальным достаточно было найти убежище у кардинала, римского вельможи или иностранного посланника, чтобы избежать наказания; затем они исчезали на некоторое время и возвращались безнаказанными. Конечно, Марчелло Аккорамбони не лучше, но с ним Монтальто, казалось, забыл о своих строгих принципах – все ради любви к Виттории. Так уж повелось, что ни один человек не живет без внутренних противоречий.

Чтобы сменить тему, рыцарь рассказал Виттории о прекрасной Клелии Фарнезе, родной дочери кардинала.

– Я отдал ей дань уважения сегодня утром, – сказал он. – Но, право слово, рядом с вами, синьора, ее красота меркнет, как серебряная луна перед бликами солнца.

– Завтра вы так же горячо будете уверять Клелию Фарнезе, только в обратном, – шаловливо рассмеялась Виттория. В ее смехе было что-то милое и загадочное, что завораживало всех мужчин.

– Пусть меня разрежут на куски, если это правда, – запротестовал Палантиери.

– Я не жажду вашей крови, – ответила она, – вы сами прольете ее в одной из своих драк. Если я не ошибаюсь, не так давно вы ужасно поссорились из-за красивой женщины. И на какое-то время вас не стало в Риме, как и моего замечательного брата Марчелло.

– Я признаю свой грех, – гордо кивнул Палантиери, ибо такие проделки были честью для мужчины. – Но вот мое оправдание: Я не знал тогда вас.

Франческо бросил на него сердитый взгляд и хлопнул кулаком по столу. Все посмотрели на него, и донна Камилла призвала их обоих к молчанию. Палантиери произнес проклятие в адрес мужа и с вызовом посмотрел на него, но не осмелился на большее.

Подобные сцены происходили в доме довольно часто. В таких случаях домочадцы были не на стороне Виттории. Они завидовали благосклонности к ней кардинала, ее почти королевскому положению в доме. Но Виттория чувствовала неоспоримое превосходство над всеми членами семьи благодаря своей красоте и уму. Добропорядочный муж ей надоел, и детей от него у нее не было. Франческо по-прежнему был безумно влюблен в нее, но мучил ее своей ревностью, и даже если он говорил ей те же прекрасные слова, что и Палантиери, из уст последнего они звучали гораздо приятнее, ведь Франческо был всего лишь сыном зажиточного крестьянина, а Палантиери был равным ей по рождению, римским рыцарем. Поэтому, как бы хорошо ей ни было, она не чувствовала себя комфортно в этом благочестивом буржуазном доме.

Ее выдали замуж, когда она была еще наполовину ребенком, потому что ее отец хотел положить конец сомнительным ухаживаниям опального герцога Браччано. Как говорили в Риме, пурпур кардинала облагораживал, но слава Монтальто вскоре померкла, и теперь, исполненная пылких амбиций, Виттория вела жизнь, которая казалась ей ниже ее достоинства. Она чувствовала зависть своих новых родственников, забыла о преимуществах кардинала и проклинала тот день, который предопределил ее судьбу.

Навещая своих родителей, Виттория нередко встречала там своего прежнего поклонника, герцога Браччано. Ее мать благоволила этим встречам, и обе женщины мечтали о блестящей судьбе, на пути к которой стоял Франческо. Но Виттория старалась не рассказывать мужу об этих свиданиях; она лишь позволяла ему чувствовать свои капризы. Тем более ее опьяняло внимание рыцаря, которое она воспринимала как фимиам ее красоте. Она только играла с ним, как и со всеми остальными, но ее сердце страстно трепетало, и когда Франческо так глупо ударил кулаком по столу, кровь прилила к ее лицу.

Конец трапезы прошел в молчании. Виттория играла со своим ожерельем и бросала враждебные взгляды на мужа, который сердито уставился в свою тарелку, а Мария занималась детьми. Наконец все встали из-за стола. Виттория сняла со стены лютню и взяла несколько аккордов, а затем начала петь красивым, полнозвучным голосом. Это были стихи ее собственного сочинения, положенные на музыку римским музыкантом. Монтальто, который был уже с ними знаком, снова удалился в свой кабинет. Он слышал только первый куплет, который печально звучал позади него:

 
Меня пронзило тайное желанье,
Оно взлетело птицей к небесам;
Но не блаженство мне сулит признание,
а лишь страданье с горем пополам.
 

Примерно таков был лейтмотив нынешнего душевного состояния Виттории.

3. Судьбоносная ночь

Монтальто снова погрузился в чтение святого Амброзия и не заметил, как пролетели часы. Наступила ночь, а он все еще сидел при свете лампы над своей благочестивой работой, и во всем доме было тихо. Вдруг он услышал стук во входную дверь, которая находилась по диагонали под его комнатой. В коридоре эхом зазвучали шаги и послышались взволнованные голоса. Кто мог прийти в столь поздний час? Был это Фабио, вернувшийся из своего поместья? Или этот сорванец Марчелло, который снова искал убежища в его доме среди ночи? Ему это совсем не нравилось, и только из любви к Виттории он закрывал на это глаза. Однако Марчелло сумел покорить своего добродушного шурина Франческо дерзкой, самоуверенной манерой поведения, так что Франческо относился к нему как к другу и всегда делал для брата все, что хотела Виттория. Но на этот раз это должно было быть что-то особенное, потому что шум голосов не прекращался.

Наконец, Монтальто встал и вышел из комнаты. Шум доносился из покоев Франческо, дверь которые была полуоткрыта. Когда кардинал вошел, то увидел своего племянника с кинжалом на поясе, а Камилла, воздев к нему руки, умоляла его не покидать дом. Но Франческо сказал:

– Я должен идти. Это диктует мне честь.

Монтальто спросил о причине, заставляющей племянника ночью покинуть дом. Она была довольно странной. Камеристка Виттории Катерина только что получила письмо от своего брата Доменико, которое она принесла своей госпоже. Письмо написал Марчелло, настоятельно прося своего шурина о помощи и умоляя его немедленно прибыть на Квиринальский холм, на площадь перед папским летним дворцом.

– В такой час ночи! – испуганно воскликнула донна Камилла.

– Гонец еще здесь? – спросил Монтальто.

– Нет, он сразу ушел.

– Кто это был?

– Манчино. (Так называли Доменико, потому что он был левшой).

– Ваше преосвященство знает его как надежного человека, – заметила служанка Виттории, хотя ее никто не спрашивал.

– Ну, конечно! – горячо кивнула донна Камилла. – Изгнанник, который днем не смеет показаться в Риме! Не уходи, сын мой, это может стать твоей смертью. Страшные вещи происходят каждую ночь. Почему Марчелло не пишет, что это такое?

– Манчино принадлежит к нашему дому, – ответил Франческо. – И я не могу оставить своего шурина в беде в трудные времена.

– Если бы, по крайней мере, Фабио был здесь, – сказала матрона. – Он мог бы со слугами сопровождать тебя. Но теперь он уехал с одним из них, и у нас остался только Лоренцо.

– Я все-таки не иду на войну, мама, – улыбнулся Франческо. – Пусть Лоренцо сопровождает меня с факелом, этого достаточно. Мы вдвоем постоим за нашего человека.

– По крайней мере, возьми с собой управляющего, если ты действительно хочешь идти, – умоляла мать.

– О, этот монашек! – улыбнулся Франческо. – В лучшем случае он будет обузой.

Он хотел побыстрее уйти, но донна Камилла упала на порог, и глаза ее наполнились слезами.

– Не ходи туда, Франческо! – умоляла она. – Я прошу тебя. Сделай это ради меня. – И она подняла глаза на брата, словно ища помощи.

– Конечно, все это выглядит очень сомнительно, – ответил Монтальто, поглаживая рукой свою францисканскую бороду. – Но как мужчина он должен знать, что делает.

Франческо поцеловал мать в лоб и погладил ее седые волосы.

– Не делай меня трусом, мама, – сказал он. – Я вернусь через час.

Тогда матрона сказала Виттории:

– Попроси ты за меня, потому что он больше не слушает меня.

Виттория тоже опустилась на колени и повторила, хотя и без слез:

– Не уходи, Франческо.

– И ты тоже, Виттория! – крикнул он. – Там твой брат в опасности!

На мгновение он, казалось, заколебался. Но потом он надвинул свой берет на лоб и сказал:

– Вы – женщины. Утешьтесь, Бог защитит меня. Я должен спешить, пока не стало слишком поздно.

Донна Камилла попыталась удержать его за полы короткого плаща, но он уже спешил вниз по лестнице. Факел, который нес слуга, светился в темноте кроваво-красным светом.

– Франческо! Франческо! – всхлипывала мать позади него. Но дверь уже захлопнулась. После этого Камилла опустилась на молитвенную скамейку, которая стояла в комнате, и в мольбе воздела руки к Богородице.

Виттория вскоре вернула себе самообладание.

– Успокойся, мама, – сказала она, – это не первый раз, когда он приходит и уходит ночью.

Матрона бросила на нее враждебный взгляд.

– Да, – ответила она, – и в основном из-за твоего непутевого брата!

Монтальто тоже постарался успокоить ее. Затем он вернулся в свой кабинет.

Долгие тревожные часы прошли в ожидании и молитвах.

Монтальто безуспешно пытался заставить себя работать. Латинские слова Отца Церкви плясали перед ним на бумаге. Он встал, открыл окно и прислушался, не приближаются ли шаги племянника. Время от времени группа возвращающихся домой людей в сопровождении факельщиков проходила по темной улице, смеясь и напевая, или фигура в плаще с капюшоном, словно черная тень, проскальзывала через одну из редких полосок света, которые все еще падали из освещенных окон. Потом он слышал лишь лай бродячих собак, бродящих в поисках пищи. Его племянник все еще не вернулся домой.

Кардинал снова сел за свой стол и посмотрел на маленькие нюрнбергские часы, которые стояли перед ним и тикали, словно отсчитывали минуты жизни. Вдруг он услышал тихий стук в дверь. Это была донна Камилла, необыкновенно взволнованная.

– Если бы только у нас в доме был еще один слуга, – с тревогой сказала она. – Он мог бы сбегать к сбиррам ^[7] и взять с собой нескольких из них, чтобы встретить Франческо. Ведь это странно, что он до сих пор не вернулся. Ты не можешь послать к ним управляющего?

– Вряд ли они смогут найти его в темноте, – возразил Монтальто, – ведь мы не знаем, какой дорогой он пошел. Но если ты очень хочешь, разбуди управляющего и отправь его к ним.

– Мне кажется, что вся эта история очень ловко подстроена, – сказала матрона, вертя в дрожащих пальцах четки. – Друг Марчелло, конечно, пронюхал о том, что Фабио уехал со вторым слугой, и поспешил сообщить ему об этом.

– Как можно заподозрить что-то настолько черное? – возразил Монтальто, хотя и сам чувствовал себя неспокойно.

– Если бы ты только запретил Франческо идти, – с упреком сказала Камилла, – все было бы в порядке. Но из-за твоей прискорбной слабости к Виттории и ее клану….

Вдруг раздался сильный стук во входную дверь. Камилла бросилась туда, и Монтальто дрожащей рукой схватил свою лампу и поспешил за ней. Снаружи послышалась возбужденная речь; затем раздался пронзительный крик его сестры. Должно быть, случилось что-то ужасное. Стараясь не терять самообладание, кардинал спустился по ступеням настолько быстро, насколько ему позволяло длинное священническое одеяние. Он увидел Камиллу, лежащую без сознания на лестничной площадке; Виттория и ее служанка пытались поднять ее. Перед ними, дрожа и с растерянным выражением лица, стоял Лоренцо.

– Франческо убит! – крикнула Мария Дамаскени своему дяде.

Лампа чуть не выпала из рук кардинала; Мария выхватила ее у него. Монтальто механически перекрестился и прочел молитву за упокой души Франческо. Затем дрожащим голосом он приказал слуге говорить. Но Лотенцо едва мог произнести хоть слово и с трудом переводил дыхание. Наконец он, запинаясь, начал говорить:

– Не успели мы подняться на Монте-Квиринале… как в темноте прозвучали три выстрела… синьор Франческо упал на землю… Пуля из мушкета задела мою правую руку… Посмотрите кровь здесь… Факел выпал из моей руки… И пока он тлел на земле… Я увидел трех… четырех человек, навалившихся на господина… Мелькнули кинжалы… Я был с пустыми руками… я пошел на них… Тут они подбежали ко мне и закричали: «Прочь, собака, или ты тоже сдохнешь!» … Они окружили меня и хотели ударить меня в спину… я уже нечего не мог сделать… Я закричал: «Убийство! Убийство!» … и я отступил… Они преследовали меня по всему склону, почти вплотную… Наконец, в Палаццо Колонна я увидел свет… Через площадь проходила толпа ночных гостей с факелоносцами… Тогда убийцы исчезли в темноте… Один и без факела, я больше не осмелился подняться на гору… Я побежал так быстро как смог, через ночь сюда…

Обессиленный, он сделал паузу и смахнул волосы со лба.

Донна Камилла пришла в сознание и растерянно огляделась вокруг. Когда она увидела служанку Виттории, протягивающую ей флакон с нюхательной солью, она с отвращением оттолкнула ее.

– Уйди от меня, ведьма! – простонала она, – ты околдовала свою хозяйку и натворила столько бед.

– Я – ведьма?! O, Мадонна! – воскликнула Катерина. – Красота моей госпожи —заклинание более сильное, чем все черные искусства!

– Как бы там ни было, письмо передал твой брат, – выкрикнула Камилла, – и ты с ним в сговоре!

Катерина разрыдалась и поклялась всеми святыми, что она невиновна.

Виттория стояла бледная и прекрасная, прижимая к глазам свою кружевной платок. Ее губы дрожали, словно в судорожной улыбке.

– Где Лоренцо? – неожиданно спросила матрона. – Я хочу поговорить с ним.

Слуга все еще стоял, растерянный, в коридоре. Услышав, что его зовут, он вздрогнул и подошел ближе.

– Видел ли ты среди убийц знакомые лица? – спросила донна Камилла. – Ну, говори же! Был ли там рыцарь Палантиери? Или Доменико?

– Мой брат! – вскрикнула служанка.

– Молчи! – прикрикнула на нее Камилла. И обращаясь к Лоренцо, – А может, Марчелло?

– Мама! Этот позор на глазах у всех! – вскрикнула Виттория.

– Я никого не узнал, – пролепетал слуга. – Тлеющий факел… Тьма… Бегство… Я больше не мог ни о чем думать.

Монтальто увидел, что должен вмешаться.

– Камилла, – твердо сказал он, – мы еще не знаем, что произошло. Не суди слишком быстро. Первая боль часто бывает чрезмерной. Давай дождемся результатов расследования. Бог подвергает нас страшным испытаниям, но мы должны оставаться сильными. Давай помолимся Ему, чтобы Он дал нам силы.

Поддерживаемая Марией, бедная мать, пошатываясь, направилась в свою спальню, а Виттория, за которой следовала ее горничная, в ярости исчезла.

Монтальто пошел к своей сестре. С нечеловеческим спокойствием он увещевал ее быть стойкой и терпеливой и в конце концов смог убедить ее прекратить жалобы и обвинения. Затем он послал Сангаллетто со слугой в замок Сант-Анджело, чтобы сообщить об убийстве и поднять на ноги сбирров. В доме воцарилась гнетущая тишина.