Текст книги "Священная Римская империя. История союза европейских государств от зарождения до распада"

В конце концов, и это чрезвычайно интересно с точки зрения человеческой психологии и метаполитики, Антихрист творит чудеса (излечивает прокаженного и оживляет мертвого воина), что покоряет даже набожных и воинственных германцев. Вера германцев в политические чудеса, в которой тесно переплетены сила и магия, иррациональная вера в спасительную силу и харизма вождя, была активизирована Гитлером, когда он говорил о «провидении».

Антихрист убивает воскресших пророков Еноха и Илию, которые сорвали с него маску, разрушает синагогу и требует от королей, чтобы они почитали и поклонялись ему и присутствовали на его торжественной коронации. И лишь теперь его уничтожает удар молнии, посланной истинным Императором Небесным. В пьесе есть два кульминационных момента, и оба они – это сцены коронации; одна – сдача имперской короны императором Иисусу Христу, Королю Королей, а другая – попытка Антихриста самокороноваться.

Фридрих I придавал огромное значение празднованию церковной литургии как литургии Священной Римской империи. Имперские рейхстаги проводились таким образом, чтобы они совпадали с коронационными празднествами (которые в этой форме восходили еще к Оттонам) и с большими церковными праздниками. Четвертое воскресенье Великого поста – Воскресенье радости, в церковной службе которого содержится ссылка на город мира (Jerusalem, id est visio pacis Jeruscholajim) и пришествие царствия небесного, было излюбленным временем для таких важных церемоний. Коронация Фридриха королем Германии состоялась в Воскресенье радости 1152 г. Согласно Оттону Фрейзингскому, на этой коронации присутствовал Христос и как король, и как священник, так как в тот же день другой Фридрих был рукоположен епископом.

Для Гогенштауфенов все имперские рейхстаги носили характер божественной службы; они были публичными актами царствия небесного. Как представитель cheisir aller kunige – Императора всех королей – Фридрих как король королей надевал императорскую корону. Имперский рейхстаг, состоявшийся в Фульде в Вербное воскресенье 1157 г. (день, когда в церкви празднуется вступление короля-Христа в Иерусалим), призвал верующих империи бороться с дьявольской superbia – иными словами, с бунтарской гордостью миланцев. Вюрцбургский рейхстаг, состоявшийся в Троицын день 1165 г., стал днем, когда немецкие епископы давали клятву верности, связывающую их с антипапой Фридриха Пасхалием III. На Рождество 1165 г. имперский рейхстаг был созван в Ахене, на котором был канонизирован Карл Великий. Посвящение в рыцари сыновей императора состоялось на Троицын день 1184 г. Curia Christi (суд Христа) – рейхстаг Священной Римской империи был созван 27 марта 1188 г. в Майнце. На этом рейхстаге император уступил место председателя Христу и приготовился к «путешествию» – военной кампании, которая должна была перенести его в erbelant Христа. С Воскресенья радости 1152 г. по Воскресенье радости 1188 г. прошел впечатляющий полный круг церемоний, в котором намеренно и неразрывно связаны пропаганда, церковные и имперские акты, провозглашение притязаний империи, объявление войны, решений суда и стилизованная самопрезентация.

Задачей Григория VII и его реформаторов, равно как и схоластики, развивавшейся в Париже в XII в., было отделить Бога от мира (сначала от «грешного» мира, затем от рационального имманентного мира, внутри себя подчиняющегося только законам природы); григорианцы были неистовы в своем подходе – радикальном и агрессивном (в монашеской и аскетической манере); схоласты – умеренны, научны и рациональны. Поддерживаемая давней уверенностью (корни которой уходили в первобытную магию) в том, что великая гармония объединяет Бога, мир, космос, человека, животных и предметы, – уверенностью, которая на народном уровне была все еще нерушима, пропаганда Гогенштауфенов начала демонстрировать, что Бог и мир принадлежат друг другу, как и император, имперское духовенство и папа. Император и папа правят бок о бок как равные. Так это казалось германским церковникам, итальянским законоведам и даже современнику-негерманцу Викентию Кадлубеку, который был поляком. Составитель Schwabenspiegel («Швабское зерцало») – великого сборника германского права XIII в. – тоже придерживается этой точки зрения. Regnum и sacerdotium неразрывно связаны друг с другом. Всякий, кто стремится разделить их или столкнуть друг с другом, является врагом Бога и империи.

Ecclesia – церковь – это единый христианский мир, в котором император несет мирской, а папа – духовный меч; и всегда понимается, что, как высший адвокат и защитник церкви, император имеет право и обязанность заботиться о том, чтобы все в ней было организовано по справедливости: его предписание действует в Риме, как и в каждом городе и деревне Священной Римской империи. Следует подчеркнуть, что император не претендует на «мировое владычество» в современном тоталитарном смысле этого слова. Он уступает менее значительным королям – вассалам империи (королю Богемии, например) право осуществлять эту заботу о церквях в своих собственных землях.

Был один Бог, одна церковь, один император. Соответственно Фридрих адресовал свои хартии и указы «верующим в Христа и империю». Благодаря своему титулу как представитель божественного величия он имел право вознаграждать «добрых людей», чья вера в империю была ортодоксальной, и наказывать «дурных». Восставший против империи был в равной степени бунтовщиком против императора-Христа.

Райнальд Дассельский постепенно создал императорскую литургию возмездия, которое было не случайным деянием отдельного лица, а решением, достигнутым согласно строго предписанному ритуалу. Вероятно, самой впечатляющей и устрашающей литургией такого рода была литургия, состоявшаяся в Милане в марте 1162 г. в день императорских именин, когда капитуляция голодавших миланцев была превращена в ритуальное зрелище. У зрителей складывалось впечатление, что его постановщики намеревались воспроизвести в сакральной имитации Страшный суд, картины которого можно увидеть на порталах романских соборов, где Христос выступает в роли наводящего ужас судьи. Папа Александр III уже бежал до свершения этого возмездия во Францию. Литургия начинается со сцены, когда Фридрих сидит на троне, как это было в городе Лоди, верном императору. Под звуки труб (вот он, Страшный суд!) выходят один за другим жители Милана с женами и детьми и простираются ниц. На следующий день император озвучивает свой приговор. Как бунтовщики против Бога, императора и христианского мира, все они выразили непокорность и заслуживают смерти. Затем император объявляет о разрушении гордого и красивого города Милана и депортации его населения. Он выступает в роли judex rex tremendous – внушающего благоговейный страх короля-судьи, исполняющего приводящий в трепет ритуал, в котором тесно переплетены страх и «радость»: «радость» от милосердия императора, перспективы помилования им. Приходит время проявить императорское милосердие как божественное. Его приговор – приговор Бога: ex sententia divina… ponimus.

Мы уже видели, что решения, хартии, наказания, награды и прощения в империи являлись актами, приписываемыми Богу. Это отождествление, которому в середине XII в., казалось, не было границ, побуждало людей к открытому протесту и оппозиции. Иоанн Солсберийский – великий английский гуманист, закончивший свои дни на посту епископа Шартра, вопрошает: «Кто назначил германцев судьями над христианскими народами?» Города Ломбардии при всем своем уважении к империи боролись за то, чтобы заставить императора обращаться с ними так, как предписывали правовые формы мирской практики – кодекс, весьма далекий от той сакральной справедливости, в которой сливались одно с другим узаконенные заявления Бога, императора и империи.

Генрих Лицемер, который, наверное, единственный среди эльзасской знати встал в оппозицию к императору, называет Фридриха Барбароссу в своей сатирической поэме «Рейнард Лис» (1182) «королем Беззаконие», обманутым обманщиком, человеком, принимающим ложные решения. Бертольд Церинген, писавший королю Франции Людовику VII, называет императора «губителем законов». Люди не доверяют императору и не верят в Священную Римскую империю; будущее оглядывается назад, и то же самое в ретроспекции делает прошлое. В качестве цены мира с городами Ломбардии Фридрих потребовал от них признания Ронкальских постановлений, составленных юристами Болоньи. Кристиан Майнцский, который вел переговоры по поручению императора, выдвинув это требование, сослался на Генриха IV, который утверждал, что честь империи требует возврата к такому правовому положению в Италии, которое существовало при нем. В ответ правоведы Ломбардии указали, что ни один живущий человек не может помнить установленного «императором Генрихом» порядка и, более того, указанный «император» был не ортодоксальным христианским правителем, а тираном. А далее они сказали, что честь империи требовала придерживаться этой точки зрения, так как этот «император» поднял руку на папу Пасхалия, уничтожил много церквей и ослеплял епископов. Людям, живущим в настоящем времени, лучше не вспоминать такие зверства.

И перед нами появляется портрет «императора-варвара», в котором черты Нерона смешались с воспоминаниями о «преступлениях», совершенных разными правителями из более близкого прошлого. Ясно, что этот образ тирана-чужеземца был широко распространен в Италии, а также оказал влияние на некоторых антигермански настроенных интеллектуалов за границей.

Фридрих Барбаросса знал, насколько серьезным атакам подвергается его империя. В ходе своего длительного конфликта с папой Александром III он стал понимать, что договор с этим папой жизненно необходим, если его власть должна быть признана законной. Организация мероприятий по празднованию заключения мира в виде впечатляющих церемоний, которые состоялись в Венеции 24 и 25 июля 1177 г., таким образом, представляет собой исключительную важность. Это был еще один значимый момент в литургии Священной империи, как становится ясно из отчетов, написанных двумя очевидцами Бодо и Ромуальдом, которые были приверженцами Александра III.

Первая встреча императора и папы произошла 24 июля. Совершив ритуальное снятие с себя императорской мантии, император простерся ниц, как грешник, перед папой и поцеловал его ступню. За этим ритуальным «самоуничижением» немедленно последовало ритуальное «возвышение», когда папа со слезами на глазах поднялся на ноги теперь как император Фридрих, превратившийся из «льва» в «ягненка», и подарил ему поцелуй в знак мира. Это было сигналом для собравшихся немцев громко провозгласить миру (excelsa voce, как пишет Ромуальд, с молитвой Te Deum, которая достигла звезд, как пишет Бодо) о том, что regnum и sacerdotium снова в согласии. Затем император повел папу Александра, шедшего по правую руку от него, на клирос собора Святого Марка и получил его благословение. Высший защитник христианского мира в должной форме возобновил свой протекторат над церковью.

Союз между императором и папой был продемонстрирован на следующий день (День святого Иакова)[10]10
  Сантьяго-де-Компостела был одним из крупных центров паломничества в западном христианском мире и был связан с культом Карла Великого как императора-крестоносца на праздничной мессе в соборе Святого Марка. Император в своей церковной роли ostiarius (привратник – лат.).


[Закрыть]с розгой в руке Фридрих сначала изгнал мирян с хоров (это место предназначено для священнослужителей, рукоположенных), а затем расчистил папе путь к алтарю. Во время этой мессы пело только немецкое духовенство, причем самым старательным образом, а император оставался на клиросе со своими немецкими священнослужителями. Большинство ведущих епископов имперской церкви ранее были заклеймены как «раскольники» за борьбу на стороне Фридриха и чтение соответствующих проповедей; некоторые даже были назначены на свои должности Фридрихом и одним из его антипап. Теперь Александр принял их назад в лоно Римской церкви. После евангельского чтения папа произнес проповедь о мире; затем император и князья поднесли папе подарки, напоминавшие золотые и другие дары Трех Королей, поднесенные Королю-Христу. Наконец, папа дал императору причастие. Фридрих, которого сначала называли «раскольником», «экс-Августом» и «тираном», снова стал священным императором.

1 августа в венецианском дворце Аквилейского патриархата (Аквилея обычно занимала посредническое положение между империей и Римом) состоялся праздничный пир в честь заключения мира. По правую руку от папы сидел император, по левую – архиепископ Ромуальд Салернский, который недавно заключил договор с императором от имени короля Сицилии, тот самый Ромуальд, который так скрупулезно описывал произошедшие события. В своей речи папа Александр дает полную волю своей риторике: этот день сотворил Всевышний для императора, который был еретиком и был отлучен от церкви, он был мертв, а теперь снова ожил; пусть весь мир радуется этому чудесному миру. Una fides, unus Dominus, una sit et ecclesia (Одна вера, один Бог и одна церковь – лат.).

Одна вера, один Бог, одна церковь – папа толкует это по-своему. Он, папа, привел императора назад к единству с церковью Христовой. В своем ответе (произнесенном на немецком языке, который переводил Кристиан Майнцский) Фридрих признается, что, будучи грешником и склонным к совершению ошибок, он позволил себе скатиться в семнадцатилетнюю войну против Александра, так как слушал подсказки от дурных людей. Но император, как искусный дипломат, не мог допустить, чтобы это признание стало слишком громким. Для него оно не означало отказ ни от своих притязаний, ни от своего законного положения, как он его понимал. Письменное изложение мирного договора, выпущенное для Александра III 17 сентября 1177 г., повторяет давнюю религиозно-политическую формулировку, которую Фридрих использовал в начале своей борьбы за обновление Sacrum Imperium четверть века назад: его императорское величество напрямую уполномочен Царем Царей сохранять мирный порядок во всем мире. Сам Бог назначил его, Фридриха, быть императором Римской империи и ее владыкой.

Немецкие, провансальские, ломбардские и итальянские поэты пели хвалу Барбароссе, когда тот был на вершине своего могущества. Его дядя – епископ Оттон Фрейзингский, великий исторический мыслитель средневековой Германии – видел во Фридрихе князя мира, спасителя распадающейся империи, человека, несущего христианскому миру здоровую жизнь, безопасность и вселенский мир – pax et securitas. Гордый сын Фридриха Генрих VI (1190–1197) возвел империю на пик могущества и вверг ее в конфликты, которые должны были привести империю к катастрофе. Возможно, Генрих был minnesдnger, если он действительно был автором песен, приписываемых «императору Генриху». Он был очень хорошо образован и боролся за то, чтобы достичь самых далекоидущих притязаний империи. Через свою жену Констанцию он считал себя наследником всех норманнских владений: он хотел присоединить к империи Тунис, Триполи и Балканский полуостров. Так как норманны ходили на своих быстроходных кораблях в Константинополь, политическим воображением Генриха овладела идея захватить еще и этот приз, прославленный своей красотой и сказочным богатством. Он планировал завоевать Византийскую империю или, по крайней мере, склонить ее к тесному союзу посредством брака или договора. Генрих VI смотрел на эту «восточную землю» глазами сокола, жаждущего добычи. Он устроил помолвку своего брата Филиппа – герцога Тосканского с Ириной – дочерью императора Исаака Ангела II и добился от преемника Исаака Алексея выплаты ежегодной дани. Короли Армении и Кипра (Левон и Амальрик) стали вассалами Генриха. Немецкие ministeriales (вассалы низкого происхождения, пожалованные дворянскими титулами) стали итальянскими князьями, а имперские официальные лица были введены в Папское государство. Он представлял себе, как сделает Германию, имперскую Италию и Сицилию широкой основой для наследной империи Гогенштауфенов, для чего он старался заручиться поддержкой немецких князей. Генрих добился того, чтобы его сына Фридриха, рожденного чуть ли не за три года до своей смерти, выбрали его преемником.

На протяжении своего царствования Генрих VI был окружен и жил под постоянной угрозой заговоров и бунтов сначала Генриха Льва, а затем норманнской оппозиции, с которой была связана его собственная жена Констанция, и, наконец, был большой заговор в Северной Германии, который поддержала Англия. То, что императору удалось вырваться из этого круга угроз, произошло благодаря невероятной удаче. Король Ричард Львиное Сердце нажил себе врага в лице герцога Леопольда Австрийского в то время, когда оба они находились в войске крестоносцев и стояли перед Акрой. Ричард отправился домой сухопутным путем, путешествуя переодетым из страха перед своими многочисленными врагами. Но он был узнан на постоялом дворе в Эрдберге рядом с Веной. Леопольд захватил его, держал в плену в замке Дюрнштайн и, в конечном счете, доставил его императору, который знал, как наилучшим образом использовать такой прославленный приз. Он вынудил Ричарда дать обещание умиротворить своих союзников в Германии, выплатить огромный выкуп и дать клятву чтить его. Ричард находился в чрезвычайно затруднительном положении. Вероятно, он испугался, что император передаст его врагам в Англии, и, возможно, слышал, что последние предлагали императору значительные суммы денег для удержания Ричарда в плену.

Именно Генрих VI при поддержке Ричарда и городов Пизы и Генуи снарядил первый флот империи. Этот флот перевез его армию крестоносцев в Палестину. Император взял крест на рейхстаге в Бари в 1195 г. и назначил свою жену Констанцию регентом Двух Сицилий. Волнения и заговоры в Сицилии помешали ему самому сесть на корабль, и он умер в Мессине 28 сентября 1197 г. В Италии немедленно вспыхнули восстания, и немцы были изгнаны Констанцией из Сицилии. В Германии началась война. Брат Генриха Филипп Швабский принял корону лишь после колебаний. Тем временем оппозиция выбрала королем Оттона IV – любимого племянника Ричарда Львиное Сердце и сына Генриха Льва. Папская власть, которая уже отлучила от церкви умершего Генриха VI, теперь предала анафеме Филиппа Швабского и в лице Иннокентия III вмешалась во внутренние распри Германии на стороне Вельфов. В период между 1198 и 1208 гг. Германию опустошали гражданские войны и споры о правопреемстве.

Претендентами на корону были двое молодых людей, которые радикально отличались друг от друга по характеру и наклонностям. Филипп был утонченным, деликатно воспитанным, «приятным молодым человеком», по описанию Вальтера фон дер Фогельвейде, аристократом в лучшем смысле этого слова. Шестнадцатилетний Оттон вырос в период ссылки Вельфов при англо-норманнском дворе; он был жадным, жестоким и внутренне неуверенным. Некоторые приписывали ему план превращения борделей в публичные заведения. Таков был кандидат, которого всеми возможными средствами продвигал Иннокентий до тех пор, пока, к своему ужасу, не понял, что Вельфы имели в виду распространить его власть на Италию до самой Сицилии, так что от него папа римский должен был страшиться самого худшего. Тем временем начиная приблизительно с 1204 г. Филипп начал делать успехи. Но пока папа медленно подбирался к нему как к вероятному победителю, Гогенштауфен был убит в епископском дворце в Бамберге баварским графом палатином Оттоном Виттельсбахом.

Филипп был убит 21 июня 1208 г. 4 октября 1209 г. Иннокентий короновал в Риме императором Оттона IV. В конце ноября вернувшийся к своему плану завоевания Италии Оттон был без промедления предан анафеме Иннокентием, который затем согласился на избрание своего подопечного Фридриха Сицилийского антикоролем.

Фридрих начал свое восхождение к власти с того, что поехал в Рим, чтобы стать вассалом Иннокентия III путем отказа от Сицилии в пользу своего сына Генриха и вступления в союз с королем Франции Филиппом Августом. Немецкая поддержка Гогенштауфенов быстро набирала силу.

Судьба империи была решена в одном-единственном сражении, в котором противоборствующими сторонами были: с одной стороны французская монархия, а с другой – англо-норманнская монархия и ее союзники Вельфы. В Бувене (к юго-востоку от Лилля) 27 июля 1214 г. Филипп Август разгромил численно превосходящее войско императора Оттона IV и послал своему союзнику Гогенштауфену позолоченного имперского орла с захваченного имперского штандарта. Немецкий летописец заостряет внимание на том, что эта битва произошла в тот момент, когда репутация немцев среди иностранцев начала ухудшаться.

Удача покинула Оттона, и он умер в 1218 г. Вейт Валентин (немецкий историк гугенотского происхождения) назвал Фридриха II «первым европейцем»; для его современников он был «наводящим ужас на весь мир», «удивительным преобразователем», и как такового его боялись, уважали, сильно ненавидели и, вероятно, совершенно не любили. Однако до этого он был enfant humiliй – униженным ребенком. Жорж Бернанос, мучительно сознававший, что христианство позорит себя и что Европа соскальзывает во Вторую мировую войну, сказал то же самое об «устрашающем рационализаторе», которым был Адольф Гитлер.

Изначально Фридриха должны были назвать Константином – программным именем, которое оповестило бы весь мир о притязаниях его отца-норманна, о его вере в Римскую империю и общих намерениях. Фридрих Роджер, как его на самом деле назвали, был сыном матери, которая ненавидела всех немцев, включая своего мужа. Вскоре ставшего сиротой живого и чрезвычайно одаренного ребенка уже стали перебрасывать с рук на руки, он был никому не нужен и все время был окружен придворными и интриганами. Он вырос в комфорте, но в состоянии внутренней изоляции и духовного пренебрежения в стране, где бедность, роскошь, рабство и жесткое правление были открыто на виду и где были перемешаны норманнские, сицилийские, арабские, греческие, еврейские, латинские и итальянские элементы.

«Еврейскому богу не следовало бы столь громко хвалить землю, которую он дал своему народу, если бы он знал о моем сицилийском королевстве» – так будто бы сказал Фридрих в Палестине. Нищенствующие монахи, владыкой которых был папа, проповедовали против императора на площадях и улицах Италии; пропаганда против этого свободного духа, этого «антихриста» распространялась из уст в уста по всей Европе.

Культура двора Фридриха II на Сицилии и в Апулее принадлежит к той культуре «Трех колец», которая стала знакомой публике более поздних столетий через притчу о кольцах в «Натане Мудром» Лессинга. Замечание Фридриха о трех великих самозванцах – Моисее, Христе и Мохаммеде – имело хождение в этой средиземноморской культуре, которая простиралась от Багдада до Толедо. Оно в негативной форме выражало факт плодотворного сосуществования между еврейской, исламской и христианской культурами. У Фридриха были родственные ему души из числа его собственных современников, среди которых Альфонсо Ученый (Альфонсо Мудрый – это неправильный перевод), который по материнской линии был потомком Гогенштауфенов и в 1253 г. был кандидатом на главу империи, а в следующем поколении – Диниш (Дени) Португальский (1279–1325). Альфонсо был большим покровителем знаний, делал заказы на переводы с еврейского и арабского языков и основал в Севилье латино-арабское учебное заведение для врачей и учителей обеих религий. Как правитель Мурсии он уже основал школу для христианских, еврейских и исламских детей. Как утверждается, Альфонсо сказал, что, если бы с ним посоветовались относительно создания мира, он бы устроил в нем все гораздо лучше; сказать это мог в равной степени и Фридрих II. Диниш, основавший университет в Лиссабоне (позднее переведенный в Коимбру), был похож на Фридриха-поэта. Он осуществлял «программу улучшения», напоминавшую деятельность Фридриха в своем централизованном Сицилийском государстве: он строил каналы, поощрял сельское хозяйство и зарубежную торговлю, ввел контролируемую экономику и очень «современную» налоговую систему, которая, по-видимому, тяжело сказалась на его подданных.

У Фридриха II были большие технические таланты. Он экспериментировал с природой, и его враги утверждали (голословно), что он даже проводил смертельные эксперименты на живых людях. Его университет в Неаполе, который он основал в противовес папскому университету в Болонье, можно назвать первым современным «государственным» университетом. Его целью было обучение чиновников, юристов и врачей для служения государству. В хартии об основании университета есть положение о больших финансовых наградах и высоких постах для профессорско-преподавательского состава и о стипендиях и дешевом жилье для его студентов.

Фридрих II хотел превратить ведение политики в высокое искусство наравне с войной и охотой – искусство, требующее важности цели, мастерства и уважения к интересам партнеров. Этот чрезвычайно рациональный подход особенно очевиден в его политике в Германии. Фридрих был готов признать, что светские и церковные магнаты добились территориального суверенитета, и подтвердил Constitutio in favorem principum, которую князья силой вырвали у его сына Генриха в Вормсе в 1231 г. В этом документе князья впервые названы «территориальными правителями» – domini terrae. Landfrieden (законодательный запрет использования военной силы для разрешения внутренних конфликтов в Священной Римской империи. – Пер.) Майнца, 1235 – первый закон империи, опубликованный на немецком языке, косвенно определяет империю как союз князей в рамках монархии. Наряду с владениями князей, которые в основной массе являются независимыми в отношении внутренней политики, существует разновидность имперского правления, воплощенная в судье имперского Верховного суда (Reichshofrichter). Цель императора состояла в том, чтобы укреплять суды, охранять коммуникации и сохранять оставшиеся имперские regalia (права и привилегии). Здесь мы уже находим существующие in nuce те самые вещи, которые горстка имперских чиновников продолжала защищать до самого конца империи в 1806 г.: имперское судопроизводство, безопасные пути сообщения и немногие права императора.

Отлученный от церкви Фридрих II был рациональным – что шокировало его врагов – в том, как он исполнял свои обеты, данные перед крестовым походом. Он вел переговоры с мусульманами, чтобы получить королевство, включающее Иерусалим, Вифлеем, Назарет и прилегающее побережье. Он гарантировал мусульманам свободу вероисповедания в мечети Омара в Иерусалиме, заключил с ними перемирие на десять лет и короновался королем Иерусалимским короной Давида. Когда Наполеон короновался в соборе Парижской Богоматери, то рядом с ним стоял папа римский; патриарх Иерусалимский ответил на самокоронование Фридриха отлучением от церкви.

Император разумно строил свое государство на Сицилии и в имперской Италии. Он назначал имперских чиновников, ввел бюрократическую систему налогов и судов и собрал воедино армию наемников и флот. Он возвел укрепления в стратегически важных местах и использовал младших рыцарей с целью сломать противодействие высшей знати.

Чрезвычайно рациональное укрепление своей власти на Сицилии и в Италии привело Фридриха к столкновению с таким же рациональным стремлением к власти пап, которые с целью обеспечить свои права и притязания использовали все нерациональные религиозные и религиозно-политические движения, которые находились в их распоряжении. Папы видели во Фридрихе смертельную угрозу; он игнорировал или легко относился к их правам и требованиям, в то время как его владения, с одной стороны, на Сицилии и в Южной Италии, а с другой стороны, в Северной Италии и Тоскане держали Папское государство в тисках. Отсюда и призыв к крестовому походу против «антихриста» Фридриха, проповедуемый с таким рвением проповедниками и публицистами, нищенствующими монахами, итальянскими и негерманскими сторонниками курии.

Бернард Клерво возвеличил папу как представителя Христа, помазанника Божьего, Бога Фараона (vicarious Christi, christus Domini, Deus Pharaonis). Иннокентий III занял такое же зловеще возвышенное положение, которое Альвар Пелагий позже недвусмысленно охарактеризует так: как «Бог Фараона» папа был Богом императора – Papa est Deus imperatoris. Ответ Фридриха II на притязания папы быть единственным представителем Бога на земле представлял собой императорский мессианизм. Он провозгласил свое послание с алтаря собора в Пизе (городе, верном императору и впоследствии ставшем убежищем для радикальных последователей Иоахима Флорского – противников папы): Бог создал пост императора для поддержания мира, безопасности и справедливости на земле; империя – это божественная институция; ее права, суды, указы священны; ее император назначен непосредственно Богом.

Имперские чиновники и пропагандисты проповедовали идеологию империи, которая даже еще больше выдвигала на первый план темы и формулировки, уже продвигаемые имперской канцелярией под руководством Райнальда Дассельского. Во многих их высказываниях и заявлениях звучит зловеще гибридная нота: они на самом деле «византийцы», но во враждебном смысле. Создается впечатление, что религиозно-политическая идеология расплющивается с холодным расчетом. Если кратко: все, что имеет отношение к императору – его двор, суды, законы, торжественные мероприятия, – должно быть священно и нерушимо.

Специально делается попытка смешать священный характер древнеримской imperium, мистический аспект древнеримской политики и искусства управлять государством с христианским самодержавием. Император – наследник Христа и его преемник. Ези – место, где родился Фридрих, ставится в один ряд с Назаретом, проведены аналогии между стремлениями императора к миру в течение всей его жизни и жизнью Иисуса. Нам предлагают сравнить «страдания» императора (при выполнении этой титанической задачи) с муками Иисуса Христа.

Эта чудовищная наглость становится более понятной, если учитывать некоторые ее причины. Сначала была неумеренность притязаний пап, которой (как казалось Фридриху и его единомышленникам) можно было воздать «должное» такой же неумеренностью со стороны императора. Люди, находившиеся вне круга императорских сторонников в Италии, ощущали неотложность нахождения какого-то противовеса папизму такого рода. Данте, возможно, осудил бы Фридриха II на ад, но он принимал многое из его имперской идеологии. Если сейчас император был «облечен» старыми и более новыми сакральными именами, титулами и символами власти (как в вестготской Испании в те времена, когда короли сначала принимали церковное помазание и проходили коронацию), это должно было защитить его от никогда не кончающихся заговоров и покушений на его жизнь. Несколько раз преданный анафеме и отлученный от церкви Фридрих никогда не был вне опасности.