Текст книги "Священная Римская империя. История союза европейских государств от зарождения до распада"

Ульрих Аугсбургский, как рассказывает нам его друг и биограф, пришел в епархию, в которой духовенство пребывало в упадке: священники разрешали совершать языческие обряды, которые процветали в сельской местности без ограничений, и сами принимали в них участие. Но можно посмотреть на это и по-другому: очарование и свет, исходивший от Оттона Великого и его верного слуги Ульриха, возникли благодаря слиянию в их личностях архаичного и нового, дохристианского и христианского. В этом таится истинное очарование, непреодолимая сила и глубинная привлекательность культуры Оттонов. Епископ Ульрих, военачальник и священник, правил своими людьми трезво, обладая суровым чувством справедливости; он доброжелательно относился к Богу и своей семье, к своим домочадцам и епархии; он получал удовольствие от пиров и празднеств и всегда помнил о чести, полагающейся ему благодаря его благородному происхождению. Именно забота об этой чести и ранге своего рода побудила восьмидесятилетнего Ульриха с одобрения Оттона сделать своего племянника Адальберта преемником в епархии еще при своей жизни, что вызвало серьезное неудовольствие других германских епископов. В лице Оттона Ульрих имел короля, в котором переплелись «языческие» и христианские элементы, как в романском скульптурном орнаменте или в инициалах, написанных великими книжниками-просветителями эпохи Оттонов.

Рассказ Видукинда о поведении Оттона в бою у реки Лех полностью созвучен с этим слиянием в одной личности языческого и христианского. Оттон знал, что в этом бою на кону стоит его спасительная сила как короля. Ее исход должен был доказать, действительно ли он так силен и могуществен, чтобы обеспечить мир своему народу, обильные урожаи земле, славу и бессмертие своим воинам. До самого начала сражения его королевская сила все еще была под сомнением и находилась под угрозой серьезных конфликтов с его ближайшими сородичами и мятежными племенными герцогами. Чтобы убедиться в этом, Оттон призвал к себе на помощь все спасительные силы, которые он знал: святого Лаврентия, которому утром перед сражением он пообещал посвятить Мерзебургское епископство; архангела Михаила – знаменосца империи и небесных воинств, боевые знамена которого пульсировали божественной энергией; святого Маврикия, копье которого король нес в этом бою, тем самым связывая себя напрямую со спасительной энергией, которая исходила от Христа-завоевателя. Святой Маврикий был покровителем города Магдебурга, который Оттон позднее превратит в «столицу германского востока» в процессе использования возможностей, открывшихся после битвы у реки Лех; и он же стал святым – покровителем проводимой Оттоном политики на востоке.

Как только Оттон вооружился для решающего сражения всеми ресурсами, которые «высшие и святые друзья Бога» предоставили в его распоряжение, всемогущие небесные силы привели подкрепления в виде счастливого сотрудничества сил природы – дождя, который прошел ночью и расстроил злонамеренные планы врага, а безоблачное небо и солнечный свет на заре дали «божьему народу» надежду и уверенность. Связь между хорошей погодой и дарующей жизнь силой помазанника Божьего продолжала существовать в умах людей до времен императора Франца Иосифа (как «погода в день рождения императора»). Франц Иосиф унаследовал свой титул «его апостольское величество» от королей Венгрии, власть которых восходила к временам, когда хватка совершавших набеги кочевых вождей над мадьярами была наконец уничтожена: самого могущественного из этих вождей по имени Булчу Оттон I приказал повесить на поле боя в качестве акта десакрализации.

Священная власть самого Оттона, к которой Видукинд присоединяет слова, пришедшие из древности: divinus animus, caelestis virtus, fortuna, constantia, virtus, была доказана его победой на поле боя. В конце, как рассказывает Видукинд, его люди провозгласили его императором. «Это была победа в сражении, которое дало императору его титул, так как в царстве этнологии (наука, изучающая состав, происхождение, расселение и культурно-исторические взаимоотношения народов мира. – Пер.) всегда именно битва, а не происхождение определяет божественный вердикт… сакральное значение победы в сражении отпечатало на руководящей должности императора ее военное происхождение и харизматический характер» (Г. Бойман). Сразу же после сражения началось празднование победы – сакральный пир, объединяющий живых и погибших в общей торжественной церемонии в память о битве. Эта церемония, как пишет монах Видукинд, была проведена secundum errorem paternum, то есть в соответствии c «ложным» обычаем язычников-предков.

Известно, что язычники-венгры или, скорее, их праотцы вступали в контакт с христианством самое позднее с VI в. На момент сражения у реки Лех два самых могущественных мадьярских вождя Дьюла и Булчу уже были христианами. Дьюла, который действовал в регионе реки Тиссы, завез к себе греческих священников и монахов для обращения своего народа в христиан. Булчу, как и Дьюла, был крещен в Константинополе и получил высокий и почетный титул патриция Византийской империи. Также фактом является то, что за несколько десятилетий до этого венгры имели обыкновение вступать в союзы с германскими магнатами, особенно баварскими. Еще в июле 955 г. мадьярское посольство напомнило Оттону о «давней дружбе» между венграми и германцами.

Наложение в современном венгерском языке слов болгарского, славянского и греческого происхождения вместе со словами, заимствованными из церковной латыни, является доказательством напряженных отношений в этот начальный период венгерской истории, когда Византия и Рим боролись за кулисами за главенство над этой ничейной восточноевропейской землей, определяя ее судьбу на следующую тысячу лет. Неотъемлемой частью этого процесса было перемалывание национальных славянских церквей под давлением, с одной стороны, германцев, а с другой – византийцев.

В этом и была трагедия Балкан, что консолидация Германии при Оттоне I произошла в то время, когда военная деятельность Византии тоже достигла своего апогея. В 960–961 гг. (когда Оттон I строил планы развития Магдебурга) Роман II отнял Крит у арабов, которые удерживали его с 823 г. Его преемники оккупировали Киликию и Кипр, и к тому времени, когда эта македонская династия угасла (1028 г.), ее агрессивная политика расширила сферу влияния Византии до самой Армении. В Европе у византийских империалистов были три завоевательные цели: Балканы, венгры с моравами и, наконец, Русь. Превосходящая мощь Византии, которая сокрушила Болгарскую империю на Балканах, в X в. подвела даже Западную Европу под сферу своего внушительного влияния. В X в. английский король будет называть себя в своих хартиях императором, а приблизительно с 930 г. уже принимаются греческие титулы, такие как василевс и монарх (очевидно, чтобы указать на превосходство над reguli и subreguli – различными мелкими королями, правившими в Британии). Эти звучавшие по-гречески титулы, возможно, также обязаны своим появлением англо-византийским торговым связям, которые существовали в тот период.

Рим был слишком слаб, чтобы оказать какую-то помощь болгарским правителям в их поисках защиты от византийского и германского владычества, точно так же как Рим не оправдал ожидания баварских герцогов парой веков ранее. Они тоже надеялись, что Рим поддержит независимость их церкви – а вместе с ней и их политическую независимость – в борьбе с агрессивными франками и в равной степени агрессивной франконской церковью. В сражении у реки Лех именно баварский магнат (Берхтольд) принес мадьярам весть о приближении Оттона. Баварские магнаты использовали мадьяр как своих союзников и партнеров в междоусобицах на протяжении более полувека. Битва у реки Лех фактически стала результатом войны внутри Германии, ее наивысшей точкой.

За год до этого сражения мятежные баварские и лотарингские герцоги и магнаты, действуя через Арнульфа Баварского (отца Берхтольда), достигли взаимопонимания с венграми. Среди восставших был сын Оттона Людольф, который дал Булчу проводников, чтобы привести его во Франконию – регион, где была главным образом сосредоточена власть его отца. В Баварии ситуация была запутана более, чем обычно, потому что между ее герцогом – братом Оттона (уже истощенного долгими годами конфликта с королем) и племянником герцога – Людольфом, вспыхнули раздоры. Видукинд пишет, что даже епископы были в нерешительности, склоняясь к обеим сторонам конфликта.

Весной 955 г. Герольд Зальцбургский был ослеплен по приказу герцога Генриха и помещен в тюрьму в Зебене, Южный Тироль. Последовали встречные обвинения между Генрихом и Людольфом по поводу того, кто из них вызвал венгров.

Свою величайшую победу Оттон завоевал еще до начала сражения: потрясение от вторжений венгров в Богемию и обширные германские территории на протяжении 954 г. было достаточно сильным, чтобы дать возможность Оттону сформировать объединенное войско франков, швабов, баварцев и богемцев. Не участвовали в сражении саксонцы, которых славяне удерживали на Эльбе, лотарингцы, Генрих Баварский (умиравший от раны, полученной на войне с Оттоном) и Людольф. Без этой неожиданной победы во «внутренней политике» сражение у реки Лех никогда не могло бы состояться. Его самое долговременное последствие было того же плана: это сражение определило германский элемент как самый значимый в империи и имперской церкви Оттона.

Культура Каролингов, из которой в конечном счете появилась германская культура Оттонов как созидательная квинтэссенция, была совместным достижением испанских, ирландских, англосаксонских и итальянских интеллектуалов и французских гуманистов (Люпус Ферьерский, безусловно, достоин того, чтобы быть здесь упомянутым). То есть это был труд «блуждающей интеллигенции», находившейся под защитой королевского двора, которой было позволено устно и письменно выражать амбициозные размышления (Скотт Эриугена), интеллектуалов, сознание которых веками отличалось от сознания народа. Положение этих людей было схожим с положением гуманистов типа Эразма Роттердамского при дворе Карла V или французских интеллектуалов при дворах Фридриха Великого и русской царицы Екатерины Великой.

Кристаллизация того, что было германским, оттонским, устранила многие изменчивые и колеблющиеся элементы. Вместо культуры Каролингов с ее придворной академией письма и церковными школами, с ее ирландскими и англосаксонскими интеллектуалами, задающими неудобные вопросы (Вергилий Зальцбургский, например, который размышлял о существовании людей в Антиподах), теперь появилась монастырская и епископальная культура, твердо стоящая на земле. С этого времени и до Карла V немецкую культуру уже не интересовало plus ultra (дальше, вперед – лат.) в этом мире (хотя большой интерес вызывал мир потусторонний).

Именно в десятилетия, последовавшие за сражением у реки Лех, впервые начали обретать форму огромные немецкие соборы, столь характерные для Германии Средних веков, – пока они не превратились в груды камней в конце последней войны. Эти церкви были цитаделями Бога. Они провозглашали, что Бог гарантирует своим верным слугам силу, мир и безопасность. Их два полюса – восточный и западный – заявляли, что существует партнерство на земле и небесах между имперским епископом и королем-императором как слугами Христа – короля и императора Небес. Система государственного устройства при Оттонах, которая оставалась основой имперской церкви до 1803 г., оставила в этих церквях след, отпечаток которого был четким и сильным.

Благосостояние империи было неделимым. Оно заявляло о себе через успехи и победы – внутренние и внешние. Поэтому долгом епископов и аббатов в империи было поддерживать империю своим собственным оружием – молитвами, жертвенными дарами и божественными литургиями, а также «вспомогательными средствами» (сборами и налогами) – экономическим вкладом своих огромных ресурсов и не менее важной военной помощью, поставляемой их вассалами. В эту эпоху родилась «немецкость», чему значительно способствовало сражение у реки Лех. В этом сражении Оттон продемонстрировал свою королевскую спасительную силу путем установления мира на германской земле: он заставил воевавших друг с другом властителей действовать согласованно и навсегда изгнал завоевателей, которые внешне наводили ужас. Сделав это, Оттон обеспечил мир на территории зарождающейся Германии, которая на поверхности продолжала оставаться очень свободной федерацией племен и народов, даже regna (королевств). Для зарождающихся немцев, все еще полных тревог и беспокойства, связанных с периодом миграции, чье шоковое действие еще не полностью рассеялось (в 1945 г. оно даже получило некоторое подкрепление), своей победой он обеспечил в значительной мере уверенность и безопасность.

Здесь следует поговорить о специфике немецкой веры в силу. По своей сути, это вера, укоренившаяся в недоверии к «грешному миру», полному врагов – слуг дьявола (сам дьявол – alt boese viant, стародавний враг), миру раздоров и волнений, в котором главенствуют междоусобицы, войны, лжесвидетельство и убийства. Сетования на вероломство этого мира долетают до наших ушей с X в. и по сей день. Чувство, что этот мир безнадежен, заставляло немцев поддаваться одному из двух искушений. Первое из них – безысходный манихеизм: мир расколот до самой сердцевины между сторонниками Бога (их мало) и ставленниками дьявола (их много); единственный способ вырваться из этой «ситуации» (слово laga на древнегерманском языке – это засада, из которой все выходы ведут к смерти) – через молитву, рожденную исключительно отчаянием, с действием или без оного. Поэтому среди людей есть «пессимисты» и «оптимисты», то есть те, кто молится, и те, кто действует. Другим искушением является искушение впасть в не менее безысходный крайний пелагианизм: человек свободен, полностью открыт всем ветрам и погодным условиям; он может заявить о себе, только овладев материальным миром, включая – ужасающая мысль – его человеческий материал.

Как четко признавали великие германские теоретики империи, например Николай Кузанский и Лейбниц, государственный порядок Оттонов представляет собой попытку связать эти два полюса, имеющую важные исторические последствия. Набожный человек служит Богу и миру, завоевывает славу и почести на небесах и на земле путем верной службы в религиозно-политическом смысле как член паствы христианскому миру, законными представителями которого на земле являются владыка император и его епископы. Для Видукинда Корвейского высший епископ – не молчащий папа, а епископ Германской империи, первосвященник Кёльна или Майнца.

Так называемое оттонское государственное устройство империи, которая дала епископам преобладающий вес и главную ответственность, сделав тем самым имперскую церковь краеугольным камнем империи, не было, как часто говорят, просто «целесообразным решением», навязанным Оттону, потому что светские магнаты показали себя вероломными. Это государственное устройство покоилось на глубоком психологическом фундаменте. Это была попытка германцев достичь concordantia catholica, попытка подавить сугубо немецкое искушение (порожденное неспокойными веками переселений народов и их последствиями) бежать из этого мира в отчаянии и отчаяться от болезни этого мира. Sieg Heil: все поднимают правую руку и тем самым подтверждают избрание Оттона королем. Для нас это приветствие имеет зловещее звучание из-за своей ассоциации со страшным человеком из Браунау-ам-Инн. В своем полном значении это приветствие – salus et victoria – подразумевает, что все «спасение»: и души, и тела – вверено dux (герцогу – Herzog), вождю (Fьhrer) войска в ожидании того, что он обратит его во благо.

Оттон сделал своего брата-священнослужителя Бруно герцогом. Ученик и биограф Бруно Руотгер называет его «архиепископом», чтобы подчеркнуть исключительные полномочия, которыми тот обладал. Бруно был воспитан в Утрехте ирландским епископом Израэлем, от которого он получил добротное образование (познания ирландских священнослужителей были гораздо шире, чем у континентальных епископов). В 940 г. Бруно стал канцлером своего брата, а затем главным капелланом; в 953 г. его сделали архиепископом Кёльнским и в тот же год – в возрасте двадцати восьми лет – герцогом и вице-правителем Лотарингии. Он принялся назначать в самые важные западные епархии своих доверенных лиц – людей, которые, как он знал, будут служить интересам его брата и империи.

Бруно пришлось ждать до 1870 г., пока его канонизируют: под угрозой потери Папского государства испытывавший тогда сильное давление папа римский обратился за помощью к Бисмарку в воззвании, отличном, но все же в чем-то схожем с воззваниями своих предшественников к германским правителям тысячью лет раньше. Причисления к лику святых очень часто, если не всегда, имеют под собой политическую подоплеку. Королям и князьям нравится иметь как можно больше родственников, удостоенных собственного алтаря. Жанна д’Арк была канонизирована после Первой мировой войны, оливковая ветвь была дарована святейшим престолом «атеистической республике», и были признаны огромные человеческие потери Франции в этой войне; в Риме победа в войне была истолкована как победа над «протестантизмом». Причисление к лику святых Карла Великого, которому содействовал Фридрих Барбаросса и его епископы и которое пропагандировал антипапа, было признано только в тех епархиях, чья история уходила корнями во времена Каролингов. Ульрих Аугсбургский – большой друг и политический сторонник Оттона, герой-епископ в сражении у реки Лех – является первым святым, канонизированным Римом, Римской католической латинской церковью. Ранее «святыми» были в основном те, кого люди почитали как таковых. Папа римский Александр III в XII в. все еще считал необходимым предостерегать шведов от того, чтобы делать святых из высокопоставленных людей, умерших в подпитии.

Ульрих Аугсбургский выделялся умением дружить как друг и сородич своего короля и императора, друг святых на небесах и своей клерикальной и мирской семьи на земле. Но этот Ульрих, о котором мы читаем в «Жизни» Гебхарда, что он славил Бога и мир, его друг и коллега, не был приемлем для Рима как святой. Для канонизации было необходимо подать в Рим биографию, усыпанную ожидаемыми идеализирующими клише.

Победа в сражении укрепила веру Оттона в Бога и мир. Теперь он мог позаботиться о регионах, граничивших со столь недавно завоеванным «германским» пространством, регионах, из которых все еще могла ворваться «небезопасность». К этим территориям относились славянский северо-восток и итальянский юг – поле деятельности его большого врага в лице Византии, которая невидимо присутствовала за спиной Булчу – патриция Римской империи в битве у реки Лех. Более того, своими миссионерскими попытками Византия могла еще надеяться увеличить свое церковное и политическое влияние в других регионах: Венгрии[2]2
  У Восточной церкви были монастыри неподалеку от Вены до XII в., когда христиане – «иезуиты XII в.» захватили Паннонию для Западной латинской церкви путем основания своих монастырей в этом регионе.


[Закрыть], Богемии, Моравии и Польше.

Русская княгиня Ольга – вдова сына Рюрика Игоря была обращена в христианскую веру в Константинополе в 953 г. Двумя годами позже – в год битвы у реки Лех – Оттон одержал победу в битве на Рехнице в Мекленбурге и подчинил себе всех славян до самого Одера. Ольга установила контакт с Оттоном, и в 961 г. незадолго до своей коронации императором германский король отправил Адальберта – монаха монастыря Святого Максимина в Трире в Киев с миссионерской целью. Но Адальберт потерпел неудачу, и византийцы очнулись и обратили внимание на происходящее. Русь, обращенная в христианство Византией, окунулась в процесс интеллектуального и духовного формирования, который продлился несколько веков – до самых наших дней. Если бы Рим и имперская церковь добились успеха в своей миссионерской деятельности в России во времена Оттонов, то устройство Европы было бы совсем иным.

Адальберт стал первосвященником архиепископального диоцеза Магдебурга, основанного через десять дней после коронации Оттона императором. Оттон хотел, чтобы Магдебург как столица «Германского Востока» не имел границ для своей миссионерской деятельности на востоке, как явствует из сурового и лаконичного языка хартии об основании епархии: ему было поручено подчинить игу христианства народы за Эльбой и Заале. Неограниченный размах этого обязательства, которое сразу же вызвало протесты епископов Майнца и Хальберштадта, саксонских магнатов и, в конечном счете, папы римского (в 968 г. Иоанн XIII установил границу Магдебурга по Одеру), обнажает hohe Mut (большую смелость) притязаний Оттона. Нет никаких сомнений в том, что Оттон I считал ассимиляцию славян на Одере, Эльбе и Заале своей главной миссией. Сражение у реки Лех, говоря военным языком, разрядило атмосферу на юго-востоке и дало возможность сосредоточиться на севере и востоке. Риму оставалось только присвоить ему соответствующую квалификацию – сделать его императором, что делало его де-факто лордом-протектором христианского мира, и обеспечить ему поддержку папы в его тяжелых трудах по исполнению обязанностей, присущих его положению, что в случае Оттона означало ведение войн и миссионерской деятельности.

Миссионерское епископство Мерзебурга было основано как исполнение обета, данного Оттоном святому Лаврентию накануне сражения у реки Лех. Славяне сыграли выдающуюся роль в некоторых самых важных событиях его созидательных лет. В свои молодые годы он воевал со славянами в 928–929 гг., он говорил на славянском языке, высокородная славянка была матерью его сына Вильгельма. Из всего этого кажется весьма вероятным, что Оттон чувствовал личную причастность к земному и небесному благополучию славян на границах его империи. И это также было в русле саксонской традиции: саксонские магнаты, включая некоторых современников Оттона, вступили в союзы со славянскими князьями-язычниками, как это сделал Генрих II – единственный канонизированный император. Другие саксонские магнаты наотрез отказались воевать со славянами, которые были связаны с ними узами родства или брака. В возрасте шести лет Оттон III был взят на войну со славянами, чтобы воспламенить в немцах, не желавших сражаться, должную решимость.

Приняв решение покорить славян, проживавших на Эльбе до самого Одера, Оттон назначил Германа и Геро маркграфами на пограничных марках и в 948 г. основал миссионерские епископства в Ольденбурге, Хафельберге и Бранденбурге, подчинив их Майнцскому епископству. Обращение в христиан шло с помощью меча. «Германский» Бог продемонстрировал свою способность спасать посредством победы в битве. В период между 938 и 950 гг. война со славянами шла с крайней жестокостью. Видукинд Корвейский поражается способности славян, которые несли тяжелейшие потери, к восстановлению; за их поражениями часто следовали массовые повешения. «Но даже в таких условиях они предпочитают войну миру и считают все несчастья пустяком по сравнению с драгоценной свободой, так как это суровый народ, способный терпеть боль, привычный к скудному существованию, а то, что наш народ считает самым тяжким бременем, для славян своего рода удовольствие». Немецкие солдаты, воевавшие в России во Второй мировой войне, описывали способность русского народа переносить страдания почти такими же словами.

В Средние века отношения между германскими народами (особенно саксонцами) и славянами были сложными, многослойными: если была ненависть и подозрительность, то были и уважение, и даже глубокое взаимопонимание. Столкновения между различными народами на востоке были более грубыми и жестокими, чем между немцами и французами на западе. То, что на западе доходило до соперничества и споров о порядке старшинства, на востоке принимало форму острой враждебности. После 925 г. западные границы германских народов и империи оставались без изменений до конца Средних веков и даже тогда не претерпели существенных сдвигов; что касается французов, то немецкая культура была в обороне. На востоке все было иначе. Здесь, вслед за оборонительной позицией в IX в. и частично сохранившейся в X-м германские завоевание и расселение продвигались мощным толчком. Продвижение шло за счет людей, которых уже в VIII в. святой Бонифаций охарактеризовал как прирожденных рабов; он называл славян «вонючим и презренным народом». Веком позже аббат Эйгил Фульдский повествует, как другой аббат – Стурми – в VIII в. увидел славян, купавшихся в реке Фульде, и отпрянул от отвращения из-за смрада, исходившего от их тел. Германцы и славяне терпеть не могли «запах» друг друга; у американских негров и южан были такие же трудности. В 981 г. один крещеный славянский вождь захотел, чтобы его сын, находившийся с германским войском в Италии, женился на племяннице саксонского герцога Бернгарда II. Маркграф Дитрих не одобрил это: «Нельзя отдавать женщину из своего рода собаке».

Средневековые немецкие авторы (Арнольд Любекский, Гельмонд из Босау – автор «Славянской хроники») описывают славян как «развратных по природе, прирожденных преступников», выделяя особенно поляков как жестоких грабителей и убийц. «Предательство», incerta fides, является врожденной чертой всех славян: им нельзя ни верить, ни доверять.

То, что недоверие между германцами и славянами было взаимным, иллюстрирует анекдот из собрания «Чудес императора святого Генриха», составленного представителем Хильдесхаймской кафедральной школы. Старый венд получил совет прикоснуться к мощам Генриха II, чтобы излечиться от слепоты, но он смиренно отказался на том основании, что ни один венд не может ждать помощи от германца.

Ситуация на северо-востоке Европы весной 955 г. – года битвы на реке Лех – повторилась на юге. Два саксонских магната Вихман II и Эгберт Одноглазый вступили в союз с ободритами Нако и Стойнефом – вождями средневекового союза полабских славян – и подстрекали их совершать набеги на Саксонию. В сражении на Рехнице 16 октября 955 г. Оттон завоевал вторую крупную победу, которая непосредственно проложила путь к трагедии политики Германии на востоке. Немецкие историки, изучавшие этот период в год, предшествующий Второй мировой войне, пришли к выводу, что политические, военные, экономические и человеческие ресурсы Германии ни в коей мере не соответствовали потребностям, которые выдвигала агрессивная политика Оттона на востоке. Более того, как указал Теодор Майер еще в 1931 г., саксонская знать того времени в штыки принимала любую идею колонизации германцами территорий к востоку от Эльбы: они не могли ожидать, что смогут взимать с немецких крестьян-христиан такие большие подати и барщину, как с язычников-славян.

Методы улучшения земель, необходимые для эффективного заселения (осушение болот, например), появились лишь века спустя. Методы ведения осады германскими армиями были недостаточны для преодоления фортификационных сооружений, которые они обнаружили на востоке. Пройдут три века, прежде чем германские крестьяне получат возможность отправиться на восток и заявить свои права на землю, которую так давно и тщетно оспаривал немецкий меч. В 1938 г., когда грозовые тучи, созданные Гитлером, уже нависли над Веной и Прагой, Конрад Шюнеман составил балансовый отчет по восточным кампаниям Германии: из 175 войн, которые она провела между 798 г. и первой Польской войной Фридриха I, можно сказать, что одна треть достигла своей непосредственной военной цели, одна четверть имела половинчатый успех, а остальные были провальными. Двадцать военных походов закончились полной катастрофой для немецкой армии.

Не хватало не только военных, но и интеллектуальных и духовных ресурсов. Империя Оттона не имела «излишка» церковнослужителей и религиозных орденов-реформаторов, которые могли бы посвятить себя миссии обращения Востока в христианство. Оттон уже испытал огромные трудности, пытаясь найти священника и епископа в ответ на просьбу княгини Ольги в 959 г. Его первый кандидат – монах из монастыря Святого Альбана, Майнц, умер в 961 г. Адальберт, который был послан, в конечном итоге был рукоположен епископом для русских против его воли; он вернулся спустя шесть месяцев, ничего не добившись.

Тем не менее план Оттона был грандиозным. Недавно основанное архиепископство Магдебургское стало вторым после Константинопольского. Говоря словами современного немецкого историка Р. Хольцмана, оно должно было стать «германским Римом». Новой метрополии были назначены ее викарные епархии на синоде, состоявшемся в Равенне в октябре 968 г.: Хафельберг, Бранденбург, новые епископства – Мерзебургское, Цайц и Мейсенское, а также недавно созданная епархия Познаньская. Мысли Оттона обращались даже к Праге. Магдебургу было отдано верховенство над всеми церквями на правом берегу Рейна; следуя римскому образцу, он должен был получить двенадцать кардиналов-священников, двенадцать кардиналов-дьяконов и двадцать четыре кардинала-иподьякона.

Польские, богемские и венгерские князья быстро почувствовали опасность, если у них будет германский папа или, по крайней мере, германский патриарх как церковный покровитель немецкой миссии на востоке. Но первый протест исходил от ближнего семейного круга Оттона. Планы на Магдебург Оттона, который оставил создание новых епархий всецело на свое собственное усмотрение, впервые были изложены папе в 955 г., вероятно, сразу же после победы у реки Лех. Вильгельм Майнцский – немецкий прелат первого ранга и сын короля Оттона от его наложницы-славянки – немедленно написал папе Агапету II письмо, в котором разоблачил идеологическую основу планируемого его отцом порабощения и христианизации славян: главной заботой короля, по его утверждению, было не обращение их в христиан, а власть над ними, их политическое подчинение. В конечном счете, как уже было упомянуто, папа Иоанн XIII установил восточную границу Магдебурга по реке Одер (968), тем самым взяв на себя папскую ответственность, как пишет протестантский историк Хасхаген, за защиту доселе независимых народов, которые теперь ощущали угрозу, исходившую от превосходящей их по мощи империи.

Мы уже видели, что Оттону I пришлось бороться за свой императорский трон в мире, в котором Византия была на гребне славы, и он и себя показал, и доказал свою спасительную силу в двух больших сражениях, завершившихся его победой. Теперь он стремился узаконить свою восточную политику через коронацию императором. Папа римский, который короновал его 2 февраля 962 г. – эту дату обычно считают датой основания Священной Римской империи, – представлял собой ослабевший папский престол, который, как можно было ожидать, поддержал бы имперскую политику Оттона и в отношении Италии. Через Оттона и его династию «осиротевшая» Европа могла снова обрести заслуживающих доверия отцов, обладавших спасительной силой, то есть королей-императоров, пап римских, имперских епископов и аббатов, достойных своих должностей.