Текст книги "Лечь на амбразуру"

– Вот когда доиграем партию. Не раньше, – сказал руководитель агентства «Глория», опуская свой длинный нос к шахматной доске.

Алексей Минаев оказался худощавым, среднего роста, относительно молодым человеком, узколицым и в очках, которые делали его похожим на великовозрастного «ботаника». Есть такой термин у нынешней молодежи, определяющий «задвинутого» на ученых делах и интересах юношу. Вообще-то он как все, но – со своим бзиком. «Ботан», одним словом.

Но самое любопытное, что с ходу не смог не отметить для себя Гордеев, этот Минаев, находясь в узилище, да ко всему прочему далеко не самому лучшему из существующих в России, похоже, как-то не очень трагически, что ли, отреагировал на столь резкое и неожиданное изменение в собственной судьбе. Если он и думал о чем-то, то, похоже, о проблемах, весьма далеких от Бутырок. И эта заметная внутренняя сосредоточенность, особое спокойствие, которые отличают людей серьезных и вдумчивых, также понравились Юрию Петровичу.

Алексей Евдокимович в сопровождении контролера вошел в комнату для свиданий, как и положено, с руками за спиной. Но во всей фигуре его, посадке головы, в выражении глаз не было той униженности или испуга, которые накладывает сам факт пребывания человека в тюрьме. Вошел, как показалось, самоуглубленный, занятой человек. Внимательно оглядел Гордеева и поздоровался кивком головы.

– Вы свободны, – сказал Юрий Петрович конвоиру и, когда тот вышел, повернулся к Минаеву: – Садитесь, Алексей Евдокимович. Я ваш адвокат, меня зовут...

– Я, кажется, вас знаю, – кивнул Минаев. – Мне о вас как-то говорил Женя Елисеев, вы вместе учились, верно?

– Верно. А что, разговор этот был с чем-то связан или случайный?

– Вы знаете, Юрий Петрович... Я правильно вас называю?

– Абсолютно.

– У меня практически не бывает времени для разговоров вообще. Разве что сейчас вот, когда... – Он с непонятной усмешкой окинул стены. – Когда оно так неожиданно и некстати появилось. Дело в том, что я некоторым образом предвидел – разумеется, не этот вариант, но нечто, возможно, похожее. И попросил Евгения, на всякий случай, присмотреть здесь у вас, в столице, приличного адвоката. Не записного оратора, больше работающего на публику, вроде... а, да вы и сами их знаете! Нет, я хотел бы иметь своим адвокатом человека, который захочет действительно разобраться во всех хитросплетениях нашей экономической политики, насквозь пронизанной метастазами криминала. Извините, может быть...

– Ради бога, я прекрасно вас понимаю. Но парадокс сложившейся вокруг вашей личности ситуации, на мой взгляд, заключается в том, что, как бы значительны ни были причины, по которым вас упрятали сюда, сами действия в отношении вас являются незаконными. Я исхожу из того немногого пока, что мне удалось выяснить на протяжении сегодняшнего утра. И потому мы не будем вдаваться в подробности, скажем так, высокой экономической политики, а займемся конкретикой, спустимся на землю.

– Согласен. И еще вопрос, Юрий Петрович. Елисеев все сделал верно? Договор там, или как это у вас называется? Аванс и прочее?

– Не волнуйтесь, все сделано по закону. Он имеет доверенность, выданную ему вами, и все эти проблемы мы решили у нас в консультации сегодня же утром. Поэтому, если у вас нет ко мне дополнительных вопросов и пожеланий, давайте не будем терять времени. Кстати, извините за... – Гордеев приложил ладонь к груди. – Как вы тут... чуть не сказал – устроены?

Минаев усмехнулся:

– Я где-то читал, что обычно люди, попадающие в ситуации, подобные моей, могут сломаться. Возможно. Но я понял уже, что ко мне это не относится. Когда есть о чем думать и какие проблемы решать – для себя, – пока внутренне, так сказать, – никакой трагедии я вокруг не наблюдаю. Люди разные, а если к обстоятельствам относиться спокойно и без претензий, жить можно везде.

– Вполне философский вывод, – слегка улыбнулся Гордеев.

– Вот именно. Так что вас интересует в первую очередь?

– Хорошо. Ваши отношения с Игорем Платоновичем Журавлевым?

– Вполне доверительные. Дружеские – говорю это без сомнения. Работаем рука об руку. Но поскольку вопрос поставлен именно в такой плоскости, полагаю, у вас есть основания думать иначе? Вероятно, вы связываете его с дядей, Владимиром Яковлевичем? Я размышлял на эту тему. Нет, вряд ли. Да и зачем бы Игорю ставить под большой вопрос, рисковать собственными, прямо скажу, блистательными перспективами?

– Что вы имеете в виду?

– Ну... Я всерьез намерен занять губернаторский пост. У меня есть к этому все основания и большое желание применить силы на новом поприще. А Игорь? Он же становится в этом случае гендиректором уникальнейшего в стране предприятия! На нас же, по существу, целая отрасль держится.

– А встреча с депутатом не вызвала у вас никаких сомнений? Не возникло неожиданных вопросов по части некоторых нестыковок? Простите, я исхожу всего лишь из того, что мне рассказал Женя. Вероятно, имеются и какие-то иные нюансы, о которых мне неизвестно, тем не менее Женин эмоциональный рассказ...

– Евгений, в общем, в курсе наших проблем. Правда, его иной раз заносит. И крепко. Но... Однажды мы с ним уже имели беседу на данную тему, и он поклялся мне, что его пристрастие, назовем это так, ни в коей мере не отразится на его деятельности. И до сих пор у меня не было повода усомниться в нем.

– А что вы имеете в виду? Простите, я не в курсе.

– Ну, раз так, тогда это, очень прошу вас, сугубо между нами, да? – Минаев строго посмотрел на Гордеева и опять стал похож на заносчивого «ботаника». Юрий Петрович утвердительно качнул головой. – У Жени в прошлом случались срывы. Он неравнодушен... к наркотикам. Нет, это не та стадия болезни, которая уже не лечится, однако я пару раз замечал... И сделал серьезное внушение. Даже помог с хорошим специалистом в этой области. Евгений прошел курс терапии, но... Хотя пока, как говорится, Бог миловал, однако мы-то знаем, что ничего нет на свете абсолютно излечимого. Сменись обстоятельства, явись стрессовая ситуация – и нате вам!

– Скажите-е! – протянул Гордеев. – А я, честное слово, не знал об этом. Да, впрочем, и откуда? В нашей молодости это дело было как-то даже не принято, а потом... Может быть. Хотя мне показалось, что его возбуждение, когда он среди ночи примчался ко мне, было вполне искренним. Мы даже выпили с ним. Давно не виделись.

– И очень хорошо. Тогда будем считать, что нашего разговора на эту тему и не было.

– Напротив, Алексей Евдокимович. Откуда же тогда в вашем кармане появились чеки с наркотой? Поверьте, я еще никого не подозреваю, просто хочу разобраться. При каких обстоятельствах их достал милиционер из вашего кармана? Где они были? Брали ли вы их в руки?

– Ну что в руки брал – это точно. Когда меня совершенно неожиданно начали обыскивать в ресторане, выворачивать наружу карманы – пиджака, брюк... Унизительная процедура, доложу вам. Так вот, что там у меня было? Носовой платок, ключи, документы, авторучка «паркер» с золотым пером – дань прошлому... Теперь же все больше компьютерные распечатки. Ну еще какая-то мелочь. Да, портмоне. И тут совершенно неожиданно, между прочим, среди этих предметов, вываленных на стол, оказались такие маленькие целлофановые пакетики с чем-то белым. Три или четыре, не помню. Он, тот милиционер, хотя он и был в камуфляжной форме, но явный милиционер по манере вести разговор... Такой, знаете ли, самодовольный, безапелляционный, небрежный и... неуважительный, – так он сразу уперся в эти пакетики пальцем и буквально заорал: «Это что?» Ну я, естественно, взял со стола очки – он их тоже велел положить рядом со всеми остальными предметами, – надел, а милиционер снова: «Достаньте! Что это?» Я взял, посмотрел и положил обратно. Ответил, что не знаю.

– У вас какое зрение, Алексей Евдокимович? Я смотрю, линзы вроде бы сильные. И как вы вообще с очками? Снимаете? Что-то видите без них? Извините за несколько необычные вопросы.

– Да что вы! Все нормально. У меня никогда не было комплексов на этот счет. Близорукость, минус пять. А в очках, бывает, даже засыпаю, – улыбнулся он.

– Понятно. Итак, вы были уже без очков, когда обнаружили на столе, среди вынутых из ваших карманов вещей, эти пакетики?

– Совершенно точно. И удивился. Посмотрел, положил обратно на стол.

– А понятые когда появились? До вашего обыска или после?

– Понятые? Ах эти?.. Да, кажется, появились откуда-то двое – пожилая женщина и какой-то алкоголик. От него несло за версту. Но я не помню подробностей, потому что сам факт обвинения в хранении чего-то противозаконного был для меня полнейшим нонсенсом!

– А что именно было в пакетиках, вам сообщили?

– Да ну что вы! Это я уж в милиции узнал. Перед тем, как меня повезли сюда.

– Так когда появились понятые?

– Ко мне подошел другой милиционер, тоже в камуфляжной форме, приказал руки завести за спину и идти на улицу. А они там остались.

– Очки были на вас?

– Нет, у меня их забрали и вернули только в милиции.

– Прекрасно! – заявил Гордеев.

– Вы так считаете? – с иронией спросил Минаев.

– Сплошные нарушения закона, – объяснил Гордеев. – Я уверен, что на такой доказательной базе никаких обвинений против вас они выдвинуть не смогут. А я постараюсь им помочь... В смысле сесть в лужу.

Гордеев теперь понимал суть скептической мины на лице следователя окружной прокуратуры Черногорова и готов был признать, что и тот не строил иллюзий относительно дела на Минаева, которое пришлось ему завести, возможно, даже и помимо его воли. Действительно, сплошные нарушения закона. Однако же, дело-то все-таки завели? Значит, кому-то оно было необходимо позарез. Кому? Депутату, который таким образом решил не возвращать данных ему в долг денег? Губернатору, избавляющемуся от соперников? Каким-то иным структурам, давно уже положившим глаз на «Сибцветмет» и рвущимся к немедленному переделу собственности? Ох, мама родная, опять эта проклятая политика!

– Еще вопрос, Алексей Евдокимович. Причина вашей встречи с депутатом. Может, вы ему выставили неприемлемые условия? Или он уже знал о них заранее? Вам не кажется, что нападение на вас милиции, подброшенные улики – в последнем у меня сомнений нет – и ваш арест связаны уже заранее с реакцией господина депутата, не сомневавшегося, что речь пойдет о долге?

– Я не думал об этом... – после паузы несколько растерянно ответил Минаев.

– Интересно, о чем же вы тогда думали? У вас имеются собственные объяснения?

– Нет, возможно, я недостаточно четко сформулировал ответ. Я конечно же и думал, и сопоставлял, но этот вариант как-то совсем не приходил в голову... Ну, во-первых, Владимир Яковлевич ушел, пообещав подумать и предпринять некоторые шаги в том направлении... В общем, это вам не важно да и малоинтересно. Он, повторяю, ушел, после чего и началось. Но ваш вопрос... Вы что, в самом деле так считаете?

– Я не думаю, Алексей Евдокимович, что вы наивны до такой, извините, степени. Речь, насколько мне известно, идет о больших деньгах! Полмиллиона долларов, ведь так?

– Ну... предположим. Но у нас с Журавлевым-старшим до сих пор и не возникало трений по данному поводу.

– А теперь возникли? Точнее, возникла необходимость эти средства вернуть?

– Можно сказать и так. Кстати, это была моя личная инициатива. Игорь как раз предлагал еще немного подождать. И я его тоже понимаю: идея выдвинуть его дядю в Госдуму принадлежала в свое время именно ему. И он, конечно, чувствовал ответственность. Но он вряд ли брал в расчет один нюанс. Дело в том, что после губернаторских выборов, практически сразу, кончается и срок депутатства Владимира Яковлевича. А времени остается совсем немного. И я, честно говоря, подумал, что выгодное предприятию не всегда может быть выгодно городу, краю. Все-таки парочку раз Владимиру Яковлевичу удалось достаточно удачно лоббировать интересы нашего предприятия. В отношении же края, сугубо с моей личной точки зрения, его депутатская деятельность никакой ощутимой пользы для Белоярской губернии не представляет. Не знаю, возможно, у кого-то противоположное мнение. Но ведь и я своего никогда не скрывал.

– И вы что же, – хмыкнул Гордеев, – ничего не скрывая, выдавали эту самую правду, как говорится, прямо в матку?

– Юрий Петрович, уважаемый, мне бы не хотелось дискутировать с вами на данную тему. Моя позиция по ряду губернских проблем хорошо известна, я не раз это говорил с трибуны. Народ знает мою точку зрения и, надеюсь, в чем-то ее разделяет. Не во всем, конечно, ибо так и не должно быть...

«Эва, куда тебя, братец, потянуло-о!..» – мысленно воскликнул Гордеев, слушая, как директор предприятия продолжает развивать перед ним свои мысли о прозрачности взглядов и идей, о соревновательности подходов к решению тех или иных проблем. Одним словом, перед Юрием Петровичем сидел убежденный демократ самой первой волны, еще не отягощенный ни секретными счетами в швейцарских банках, ни установками на немедленную и беспощадную приватизацию всего и вся, ни иезуитской наглостью российских нуворишей. Бедняга, задержавшийся на том честном и светлом этапе начала девяностых, когда идеалы казались легкодостижимыми, а главное – понятными всем без исключения. Неужели таковые еще остались?

Или все это было тонкой и точно рассчитанной игрой? На кого? На адвоката? А смысл? Ведь человек попал, по сути, в задницу, и ему ли устраивать непонятные игры, рассчитанные на наивных дурачков? Нет, что-то не складывалось. К тому же эта информация о Елисееве... Он, что ли, наркоту подбросил? Так где в ресторане сидел Женька, а где его шеф! Однако ведь ехали-то они в одной машине. А почему бы и нет, если тот же Евгений Елисеев, к примеру, кем-то куплен? Что, тоже из области фантазий? Понятна и причина, по которой Женька носится теперь, высунув язык: снять с себя любые подозрения. Знает ведь кошка, чье мясо съела! Но это все предположения, не больше...

А мотивы? Да сколько угодно! В Белоярске, поди, тоже не идиоты сидят, знают, кому, за что и сколько надо проплачивать, ибо без этого дела нынче и паровоз не поедет. И кирпич тот же случайно на голову не упадет.

– Хорошо, Алексей Евдокимович, – прервал наконец несколько утомительную лекцию клиента Гордеев, – вы серьезно помогли мне. Я полагаю, что наше время на исходе. Будут ли у вас какие-нибудь просьбы? Передачку мы вам, разумеется, организуем.

– Если это получится, то положите туда, пожалуйста, несколько пачек сигарет, которые разрешены к употреблению в камерах. Сам я не курю, но соседи... Иногда просто необходимо сделать людям что-нибудь приятное.

– Договорились. Со следователем, ведущим ваше дело, я разговаривал, надеюсь, он мне чинить препятствия для встреч с вами не станет. И последнее. Там, в Белоярске, у вас есть доверенное лицо, с которым я мог бы пообщаться без необходимости лукавства и недомолвок?

– Ха! – улыбнулся Минаев, снял очки и стал протирать их носовым платком. Несвежим, заметил Гордеев, а Минаев, словно почувствовав это, смущенно скомкал платок в кулаке и сунул обратно в карман. – Если я вам скажу, что таким человеком является для меня по-прежнему Игорь Журавлев, вы, пожалуй, уже не поверите. Есть еще один милый человечек, который, к сожалению, многого не может, хотя душа поистине кристальная. Это моя секретарша Галочка. Галина Федоровна Сергейченко. Между нами, она, кажется, даже немного влюблена в меня. – Он тихо засмеялся. – Но все это конечно же зря. Зато она может сделать буквально все, что в ее силах. Она на нашем предприятии – своя. Вы понимаете смысл? Именно своя. Ей верят. Я – тоже. Она полностью владеет информацией и может представить в ваше распоряжение любой необходимый вам документ... Ну что ж, рад был познакомиться, Юрий Петрович. Я, честно говоря, очень доволен, что характеристика, данная вам в свое время Евгением, не расходится с тем, что я увидел. Разве что один чисто дружеский совет: надо больше верить людям. Да, Юрий Петрович. Несмотря ни на что! – Минаев грустно покачал головой. – Я понимаю, ваша работа... И тем не менее...

«Вопрос, конечно, интересный, – рассуждал Гордеев, выходя на шумную Новослободскую улицу, заваленную высокими сугробами на тротуарах. – Но он вдвое интереснее и поучительнее, если вдруг выяснится, что именно верные друзья господина генерального директора и спровадили его общими усилиями в кутузку. А теперь всячески начинают отмазываться... А Женька-то каков!»

Впрочем, грешить на старого, да к тому же и бывшего приятеля Юрию пока тоже не очень хотелось. Но уж как-то все слишком складно выходило.

Гордеев достал мобильник и, подходя к своей машине, набрал телефонный номер «Глории». Трубку взял Голованов.

– Приветствую, Юрий Петрович, вторично за сегодняшний денек. Нет желания заглянуть?

– Неужто встретился? – удивился Гордеев.

– А то! – засмеялся Сева. – Да, Юрий Петрович, тут мой босс даже изволил выразиться в том смысле, что с вас причитается. Но вы же за рулем, поэтому выводы можете делать сами.

– Я понял вас! – воскликнул Гордеев, прикидывая, в какой магазин придется заскочить по дороге. «Да черт с ним! – сказал уже самому себе. – В конце концов имею я право оставить машину на попечении „Глории“ и добраться домой на частнике?» Ведь не оголодал, да и бабки завелись – худо-бедно, а взятый утром аванс подстрекательски хрустел-похрустывал в кармане.

К тому же и прошедшая напряженная ночь тоже настойчиво теперь напоминала о себе. Головка-то все же бо-бо! Пока было напряжение – как-то сходило, а теперь начало отпускать.

И тут Юрий вспомнил недолгие, но славные годы своей работы в Генеральной прокуратуре вместе с нежным другом и наставником Александром Борисовичем Турецким. Тот проблему подобного рода предпочитал решать быстро и радикально. Коньяк и раскаленные чебуреки – чтоб жир тек по пальцам, а глаза пламенели от неутоляемой жадности. Так, с коньяком – понятно. А вот чебуреки – это на Цветном бульваре, а там и до «Глории» – рукой подать, даже и остыть не успеют!

Глава шестая
ДРУЗЬЯ И ВРАГИ

Вечерок в «Глории» удался на славу! Некоторая тавтология, разумеется, но куда денешься... Одним словом, Гордеев явился домой за полночь в довольно-таки нетрезвом состоянии, но с некоторой сверхзадачей. И первое, что он сделал, – попытался по-трезвому взглянуть на неубранный стол. А увидев, что все после ночных посиделок с Елисеевым осталось так, как и было, принялся вычислять. И процесс этот был для Юрия Петровича важным, хотя и несколько затянувшимся. Суть же его сверхзадачи была связана с тем, что информация о «некотором пристрастии» Евгения Елисеева, о коей Гордеев поведал друзьям в «Глории», ни у кого не прошла мимо внимания.

Еще со следовательских своих времен Юрий Петрович приучил себя в любом деле стараться не упустить ни одной мелочи, даже, может, напрямую иной раз и не относящейся к делу. Историю же с наркотиками, извлеченными из кармана брюк, – почему именно там хранил полиэтиленовые чеки с порошком Минаев, было абсолютно непонятно и вообще не поддавалось никакой логике! – помноженную на рассказанное Минаевым, по убеждению Дениса и его коллег, нельзя было отбрасывать ни при каких обстоятельствах. У наркомана, даже бывшего, своя логика, – настаивал Голованов, которому не раз приходилось сталкиваться с людьми подобного рода.

И вот в небольшом, но приятном застолье в «Глории» возникло предложение попробовать добыть, желательно без информирования об этом самого Елисеева, отпечатки его пальцев. И тогда Гордеев вспомнил, что накануне они пропьянствовали с Женькой почти всю ночь. Причем, как помнил Юрий, разливал исключительно гость. А провести дактилоскопическую экспертизу для Дениса ни малейшего труда не представляло. Тем более что средства на это у адвоката имелись.

И вот теперь, явившись домой и с сомнением поглядывая на некоторое, мягко выражаясь, обилие пустой тары, Гордеев даже засомневался: неужели это они вдвоем с Женькой успели столько «убрать»? Впрочем, ну да, за разговором, за воспоминаниями, за спорами о политике – куда нынче без этой темы! – да еще под закуску... почему бы и нет? Но изобилие нередко усложняет задачу: какую взять бутылку, чтобы было наверняка?

Стал вспоминать, с чего начали. Кажется, с коньяка. Точно! Вот и он – «Белый аист» – удлиненная посуда. Как учили когда-то на лекциях по криминалистике, осторожно взял бутылку за донышко и горлышко, поставил на стол. Начал искать ножницы. Потом долго вырезал из крышки обувной коробки квадраты с отверстиями, надел их на бутылку и уже в таком виде уложил в коробку. Завернул в несколько газет. Еще подумал и выбрал ту рюмку, из которой, по его мнению, пил Женька. Ее – для верности – тоже аккуратно упаковал в ту же коробку. Ну вот, главное дело и сделано. Теперь можно себе позволить наконец выспаться...

Но едва улегся, затрезвонил телефон.

К сожалению, по роду своей деятельности адвокат Гордеев не мог допустить, чтобы крик нуждающегося в его помощи – в любое время суток – оставался безответным. И Юрий Петрович, громко чертыхаясь, тем не менее поднялся и пошел к телефону.

– Привет, я не поздно? – Ну конечно, какой дурак стал бы звонить во втором часу ночи! Разумеется, Елисеев. Он, кажется, уже твердо для себя решил, что если адвокат принял на себя защиту его шефа, то никаких препятствий для бесед с ним теперь не имеется уже воистину в любое время. – Между прочим, – даже с какой-то обидой произнес, вовсе и не собираясь оправдываться, Евгений, – я звонил три или четыре раза. Сегодня. И в последний – как раз когда стали передавать ночные вести, это было в...

– Слушай, друг, а ты можешь короче? – раздраженно спросил Гордеев.

– Чего – короче? – с недоумением ответил Елисеев.

– Ты на часы иногда смотри! Я давно сплю! Кстати, вы с твоим боссом – далеко не единственные мои клиенты. И у меня могут быть, как ты понимаешь, и другие дела!

– Ну извини, – безо всякого, однако извинения, в голосе сказал Елисеев. – В самом деле, почти два. Гляди-ка, я и не заметил. Нет, правда, извини. Я просто хотел поделиться известиями из Белоярска. Или, может, отложить на завтра? Но дело в том, что уже с утра...

– Женя, давай без подробностей! Если возможно отложить, то давай отложим, а если что-то сверхсрочное – давай, в двух словах...

Юрий сделал тактическую ошибку: для Елисеева, видно, сверх и супер в настоящий момент было все, связанное с Минаевым.

– Ну, хорошо, давай в двух словах... – И стал рассказывать – подробно и занудливо, как только он один и умел.

Возмущение по поводу ареста гендиректора «Сибцветмета» поднималось в Белоярске по нарастающей. Сперва появилось сообщение в столичных «Вестях». Но оно вызвало, скорее, всеобщее недоумение. А когда Елисеев дозвонился до руководства предприятия, когда выложил некоторые подробности сперва Гале Сергейченко, как наиболее информированному человеку из окружения Минаева, а затем все повторил заместителю генерального Игорю Платоновичу Журавлеву, вот тут уже возмущение побежало впереди поступающей из столицы информации.

Игорь заверил Елисеева, что немедленно свяжется со своим дядей, депутатом Государственной думы, и постарается выяснить все возможное, чем можно немедленно помочь Минаеву. Но ведь государственные лица, даже имея в карманах по три мобильника и по десятку борзых помощников, находящихся на постоянной связи, нередко находятся вне досягаемости: серьезные совещания, закрытые мероприятия, на которых не рекомендуется вести посторонних разговоров, выезды за пределы зоны слышимости – есть еще и такие районы в России. Да мало ли какие причины могут случиться!

Короче, пока городские и заводские руководители выясняли или артистично делали вид, что выясняли, подробности, причины и поводы ареста Алексея Евдокимовича, народ быстро разобрался в них сам. Естественно, что нашлись и люди, которые подсказали массам верное решение. И вскоре уже бурлило все предприятие. В отделах и в цехах прошли экстренные собрания, на которых сибцветметовские старожилы и ветераны, знающие подноготную экономических баталий на родном предприятии, увидели в аресте своего руководителя явные происки местной краевой власти. И не без причины.

Стали вспоминать историю «опускания» комбината, политику его руководства, пресловутые три миллиарда, уворованные буквально на глазах, за что никто не получил даже порицания, не говоря о более серьезных наказаниях. Словом, много чего вспомнили, как говорится, к месту.

Одновременно с проведением широких собраний вырабатывались и главные требования коллектива, оформлялись в открытое письмо президенту, правительству, ну и, естественно, Государственной думе, где заседал посланец «Сибцветмета», но никакой решительно пользы от этих его «заседаний» никто в Белоярске не видел. Не ощущал на собственной шкуре.

Более того, народные массы, уже не прислушиваясь особенно к разумным доводам заместителя гендиректора Журавлева и его коллег из руководства предприятия, решали все проблемы по-своему.

К губернатору была направлена представительная делегация, понесшая требование коллектива немедленно высказать свое отношение к происходящему беспределу, что на практике говорило о необходимости высшей краевой власти сделать свой выбор. Вы с кем, господин губернатор, бывший уважаемый генерал: с проходимцами, уже неоднократно пытавшимися прибрать предприятие к своим рукам, или с огромным, многотысячным коллективом? Вот прямо так: коротко и недвусмысленно!

Сидя в Москве и пользуясь только той информацией, которая поступала из Белоярска, Евгений узнал, что поход к губернатору, кажется, закончился если еще не всеобщим примирением, о котором мечтает всякая власть – формальным, разумеется, примирением, хотя бы временным, чтобы окончательно развязать себе руки, – то, во всяком случае, выработкой единого мнения по самому на сегодняшний день животрепещущему вопросу.

Несмотря на якобы бесспорные доказательства вины Минаева, никто ни в городе, ни на предприятии даже и не сомневался, что их генеральный директор стал типичной жертвой самой откровенной провокации. Чьей? Властей ли, правоохранителей, которые за «палочку-галочку» кого угодно готовы посадить, конкурентов, недовольных тем, что доход от трудов «Сибцветмета» попадает в казну, а не в их карманы, или все той же пресловутой братвы, чьи хищные взгляды и лапы уже давно шарят вокруг уникальных производств? Народ такими вопросами не шибко задавался: перед ним стояла задача конкретная – освободить директора, и точка! Не понять это настроение мог бы разве что полный идиот.

Губернатора, как уже сказано, таковым никто не считал. Напротив, его блистательное военное прошлое все еще высвечивало над его образом некую весьма положительную ауру. Да, в общем, и обвинить его в открытом воровстве или сотрудничестве с теми, кто мечтал разорить и приватизировать «Сибцветмет», тоже было довольно трудно. Мало ли что говорят! Говорят, что кур доят... А потом – кто говорит? Факты имеешь? Ну и то-то!..

Вот и недавнее очень громкое убийство бывшего губернатора, пожелавшего вернуть себе утерянную власть, возбудившее общественное мнение против губернатора нынешнего – в определенной степени, конечно, – быстро отошло на задний план по сравнению с нынешними событиями. Потому, скорее всего, драчка за губернаторское кресло – это дело верхов, их разборки, низов они редко касаются. В то время как арест гендиректора – событие, задевшее интересы всех и каждого в отдельности.

Примерно в этих словах описал ситуацию в городе Игорь Платонович. И добавил, что губернатор, как человек честный и достаточно умудренный нелегким жизненным опытом, принял, на его взгляд, самое верное решение. Губернатор, оказывается, охотно принял депутацию с «Сибцветмета», отложив все срочные дела, внимательно выслушал все до единого мнения и сообщил, что полностью разделяет искреннее возмущение земляков. Да, в общем, ход давно известный, однако редко применяемый политиками. Для такого хода, распинался Женька, надо быть в первую очередь умным и дальновидным человеком, настоящим политиком...

Такая оценка, надо заметить, показалась Юрию Петровичу, внимательно слушавшему Елисеева, несколько странной, если не сказать вызывающей. Лучший друг человека, идущего в бой за кресло руководителя края, мог бы в принципе и снизить свои оценки. Или все это в самом деле лишь слова, слова?..

Но вообще-то действительно лихой ход, подумал и Гордеев, но отношения своего не высказал, поскольку догадывался уже, о чем пойдет речь дальше. И ведь недаром показалась ему совсем недавно по меньшей мере странной позиция следователя Черногорова. И даже не в том дело, что знакомы они давно и хорошо относятся друг к другу – Эд и Юра. Тут было, конечно, другое! И вот оно стало наконец высовывать свой хитрый носик, словно кикиморка из-под болотной коряжки. Потому и дальнейшее не стало для него откровением, как это попробовал изобразить Женька Елисеев.

...Губернатор поблагодарил рабочих депутатов от имени руководства краем за верное понимание главных задач времени. И добавил, что сам охотно присоединяется к их петиции, куда бы ни решили они направить свои протесты. Губернатор попросил лишь задержать пересылку обращений в Москву до завтра. Он обещал также написать соответствующее обращение в Совет Федерации и Думу и даже предложил свои услуги для передачи этих документов в столицу. На что ему возразили: гонец уже имеется, это секретарь генерального директора Галина Федоровна Сергейченко, которая пользуется на предприятии всеобщим уважением и доверием. «Очень хорошо, – согласился губернатор. – Значит, до завтра?» На том и расстались, все чрезвычайно довольные друг другом.

Итак, завтра первым же рейсом из Белоярска сюда, в Москву, с петициями от рабочего класса и письмом губернатора в поддержку данной петиции вылетает Галочка. Ее надо встретить. Впрочем, все связанное с прилетом и отлетом руководства предприятия лежит на Евгении, и он никогда от своих обязанностей не отказывался.

На этом, кажется, «бобик сдох» – Женька, глубоко выдохнув, наконец замолчал. Гордеев переваривал услышанное, но трубку пока не бросал.

– Ну, чего молчишь? – спросил Женька. – Твое мнение?

– Мое твердое мнение я тебе, пожалуй, скажу завтра, после того как мы встретим эту вашу Галочку и я ознакомлюсь с документами. Надеюсь, мне это не запрещено?

– Да как ты мог подумать! – возмутился Елисеев. – Ты пойми, о ком речь идет!

– А вот этого как раз мне объяснять не стоит. Ну так до завтра? Ты на своем транспорте? Разрешаю по дороге в порт заехать за мной. Вдвоем нам, полагаю, будет сподручней.

– Да? – Женька помолчал. – Ну ладно. Если у тебя не намечено никаких других дел...