Текст книги "Лечь на амбразуру"

– Итак, мы подумали и пришли к выводу, что в Белоярск сейчас надо сделать звонок. Побеседовать с Журавлевым. Но звонить должен Юрий Петрович, а не вы, Галочка. Вы ввели адвоката в курс дела и пока на этом свою миссию завершили. А дальше – уже его проблемы. Понимаете?

– Не очень. Во-первых, если с моим багажом произошла не случайность, а опять-таки хитро подстроенная провокация... Я все время думаю об этом, – добавила, словно извиняясь, и, дождавшись поощрительного кивка Дениса, продолжила: – Если все это сделано нарочно, то мой чемоданчик уже давно в руках у Журавлева. Или у водителя Миши. Но тогда они его уже открыли и убедились, что никаких бумаг там нет. Зачем же было ругаться? Не понимаю.

– Хорошо, учтем. А что во-вторых? – спросил Денис.

– Во-вторых, я совершенно не понимаю своей роли. Зачем послали-то? Если вовсе не собирались отправлять бумаги?

– Логично, – подтвердил Гордеев. – Разрешите мне. Начну со второго. Послали, чтобы успокоить возмущение трудящихся. И все. Отчитаться, так сказать, перед общественным мнением: сделали все, что было в силах. Но! Возвращаясь к первому, они не ожидали, что вы, Галочка, окажетесь предусмотрительнее. Они теперь просто обязаны делать вид, будто не знают, куда девался ваш багаж. Они будут настаивать, что вместе с ним пропали и бумаги. И, не торопясь, уже с оглядкой, готовить новые экземпляры. Возможно, даже что-то уточнять, исправлять и так далее. И отправят их уже не с нарочным, а прямо в адрес своего депутата, где обращения трудового коллектива и губернатора проваляются еще бог весть сколько времени, которое им необходимо позарез. Для каких целей – другой вопрос. Это уже ваша тамошняя внутренняя политика. Ее я пока не касаюсь.

– Все бы хорошо, – сказал Денис, – но ведь они знают, что наша Галочка, – легкий поклон в ее сторону, – попросту говоря, натянула им нос. И какова реакция? Может быть, стоит их уверить, что бумаги действительно потеряны? Ну, скажем, положила она их отдельно, в целлофановую сумочку, которую забыла! Ну да, забыла в волнении все там же, в Белоярском аэропорту, в буфете, где пила кофе с пирожными, так? Думала, что в чемодане, была уверена, потому и оказалась столь беспечной.

– В принципе неплохо, – подумав, согласился Гордеев.

– Скажите, – вмешалась вдруг Галочка, причем выражение лица ее сделалось сердитым, – а зачем нам нужны все эти странные сложности? Не проще ли позвонить тому же Игорю Платоновичу и сообщить ему, что бумаги у меня? Что я нарочно, подозревая кое-кого в нечестности, приняла сама такое решение. И черт с ним, с чемоданом, в конце-то концов. Не на нем же свет клином сошелся! А бумаги я честно передала по назначению. Что же касается нашего депутата, которому лично я не верю, как не верит и половина Белоярска, то он как-нибудь перебьется. Или пусть сам Игорь Платонович информирует его лично. Не проще ли поступить именно так, господа?

Воинственный тон и это «господа» вызвали улыбки.

– А ведь она права, Денис, – заметил Гордеев. – Кажется, мы с тобой маленько перемудрили. Ну да, не хотелось раньше времени раскрывать свои карты. Елисеев-то уже нервничает, это однозначно. Не найдя бумаг в чемодане Галины Федоровны, запаниковал и Журавлев-младший. Наверняка в курсе дела и дядя-депутат и теперь тоже волнуется: куда это девался гонец? А что касается губернатора, то он, пожалуй, единственный, кого ничто не тревожит. Он сделал главное для себя: перетянул на свою сторону общественное мнение города, а дальше хоть и трава не расти.

– Но тогда тем более следует абсолютно точно продумать линию поведения Галочки и выверить ее текст. Вот пример. Кто сказал, что бумаги исчезли вместе с чемоданом? Об этом в Белоярск сообщил Елисеев? А откуда он это узнал? От нее – от Галочки? А разве она это говорила? Вот же свидетель рядом – речь шла исключительно о чемодане.

– Ага, – живо подхватил Гордеев, – Галочка мало знакома с этим типом, а я давно его знаю. И что он наркотой балуется – тоже. И мне, как и Галочке, показалось, что Женька был немного не в себе. Мог что-то не понять и перепутать. Я – тому живой свидетель... Скверно это, конечно, грязно, но, рассуждая логично, он первый начал. А чтоб не сильно залупался, я ведь могу ему и про «пальчик» намекнуть. Про тот, который обязательно выплывет в суде. И что он станет делать дальше? На меня бочку катить? И что после этого поимеет? Не уверен, что он полный болван.

– Однако, ребята, – сказал Денис, – все это можно пустить, как говорится, в производство лишь после того, как ваши бумаги лягут на столы адресатам. Я имею в виду Кремль и Белый дом. С Думой, полагаю, будет все гораздо проще. Кинем в Комитет по законности и правопорядку либо еще кому-нибудь, минуя сознательно господина Журавлева-старшего, чем лишний раз подчеркнем народное к нему недоверие. Как?

– Я согласна, – первой отреагировала Галочка. – Но ведь мы должны быть уверены, что документы действительно лягут на указанные столы. А что касается нашего депутата, то у меня имеется твердый аргумент: меня народ, в смысле – общее собрание уполномочило передать письмо руководству страны, а о депутате речь шла только вообще. Кстати, в его адрес было высказано немало претензий. Вот тут я действительно могла что-то и перепутать. Виновата!

Она склонила прелестную свою голову, и было видно, что на самом деле ни в чем виноватой себя не считает. И умница.

Александр Борисович не заставил себя ждать.

Пока обсуждали более мелкие вопросы, раздался звонок городского телефона. Денис взял трубку.

– Привет, Дениска! Турецкий. Юра с э-э... еще не уехал от тебя?

– С Галочкой?

– Да-а? Уже Галочка? Ну вы, ребятки, смотрю, быстрые на ногу! Эй, Денис, только не ври, у тебя громкая связь?

– Как скажете, дядь Сань, – ухмыльнулся Денис, глядя на своих гостей. – Могу и выключить.

– Да ладно, негодяи, я ж не собираюсь... Извини! – Из динамика раздался пронзительный телефонный звонок, затем он стал тише, как если бы Турецкий прикрыл ладонью свою трубку. – Послушай, подруга моя дорогая, – донеслось до них, – я тебе уже объяснил, что этот Самойлов – помощник, и всего лишь. Не больше. А зовут его Федором Михайловичем. Как писателя Достоевского, сечешь? Читала «Записки из мертвого дома»? Как, не читала?! Клавдия, душа моя! На чем же ты воспитывалась? Боже, какой просчет! Все! Успокойся, это дело мы с тобой быстро поправим... Вот когда скажу, тогда и поправим! Повторяю, если бы мне нужно было самому звонить Самойлову и сообщать о своем желании сегодня же встретиться с его шефом, то я бы так и сделал. Понимаешь, радость моя ненаглядная? Но мне до самого разрезу необходимо, чтобы его поставила об этом в известность верный страж самого Меркулова! Осознаешь высокую честь?.. Да с Костей я договорился... Вот именно! Главное – безапелляционный тон и абсолютная уверенность в правоте нашего общего, святого и законного дела... Что – когда? А-а, теперь и я усек! Как только дам команду, так и готовься. Нет, книгу доставать не надо, у меня есть в домашней библиотеке, я захвачу... Аут, Клавдия! – Пауза, звук стал сильнее – видимо, Александр Борисович убрал руку с микрофона. – Извини, Дениска! Так о чем я?

– Про громкую связь, – спокойно ответил Денис. – Выключить, а, дядь Сань? Или пускай ее?..

– Ну-у-у... – непонятно было, изумился Турецкий или оказался поверженным навзничь.

Галочка, глядя на лица Дениса и Юры, отчаянно зажимала рот рукой, чтобы не разрыдаться от смеха – такое у них было выражение лиц. Пока шел монолог Турецкого, не рассчитанный, естественно, на посторонние уши, Гордеев шепотом успел объяснить ей, что это Сан Борисыч так воспитывает секретаршу самого Меркулова. Ну манера у человека такая, куда денешься!

– Не понял, дядь Сань, Юру, что ль, позвать?

– Давай, – слабым голосом ответил Турецкий.

И когда Гордеев взял у Дениса трубку и сказал: «Привет еще раз», в кабинете раздался совершенно спокойный и деловой голос Турецкого:

– Петрович, имеешь еще что-нибудь добавить?

– Важная деталь, только открылась, – и Юрий Петрович рассказал об отпечатке пальца журналиста, спутника Минаева, оставленном им на одном из пакетиков с наркотиком.

– Кто дактилоскопию делал? – спросил Турецкий.

– Это у Дениса.

– А, понятно, тогда сомнений быть не может. Ладно, обсудим. Значит, Юра, как ты слышал, проблема с Белым домом на мази. Теперь касаемо Кости. Он может принять вас в районе четырех. Но сперва зайдете ко мне. С Галочкой, ты понял? Без десяти будьте у меня. Пропуска закажу, диктуй, как ее зовут.

– Галина Федоровна Сергейченко.

– Хохлушка, что ли? Пышечка?

– Наоборот, стройная и изящная. Брюнетка, не в твоем вкусе.

– Гляди-ка... Ох, кругом знатоки! Клуб веселых, понимаешь, и шибко находчивых... – Он еще что-то невнятное пробурчал и закончил: – Так что жду. Привет ребяткам.

Глава восьмая
АДВОКАТ И КОМПАНИЯ

Без четверти четыре Гордеев припарковал свой «форд» возле проходной Генеральной прокуратуры, а через пять минут, бережно поддерживая женщину под локоток, поднялся на нужный этаж и, пройдя по длинному и извилистому коридору, вежливо постучал в дверь кабинета «важняка» Турецкого.

Стол следователя по особо важным делам был завален толстыми папками с делами. Что, как помнил Юрий Петрович, не было характерным для Александра Борисовича. Или, может, он таким вот образом хотел пустить пыль в глаза красивой гостье? Нет, похоже, Турецкий был и в самом деле озабочен чем-то, туфтой вроде не пахло.

Он вышел из-за стола, пожал руку Юрию Петровичу, посмотрел внимательно на Галочку, отчего та немного смутилась. Он взял Галочкину руку и изысканно коснулся губами ее пальцев.

– Прошу. У нас с вами еще десять минут. Нам позвонят... Значит, вот вы какая, лягушка-путешественница? – И, заметив недоуменный взгляд женщины, добавил, точнее, пояснил: – Ведь та, если память мне не изменяет, тоже летала этак... налегке. Без вещей.

– Ах, в этом смысле. – Галочка улыбнулась.

– Смысл у нас всегда один, – слегка подмигнул ей Турецкий. Потом взглянул на Гордеева и ловко изобразил свое восхищение. Снова стал серьезным. – Мы тут с Костей немного обменялись мнениями. Ну, в общих чертах, сам понимаешь. Возникли, соответственно, кое-какие мыслишки, так, предварительно. У нас будет еще время обсудить. Возможно, даже и сегодня. Да, кстати, совсем забыл спросить: как у вас, есть где остановиться? – Он явно задавал вопрос Галочке, но смотрел при этом на Гордеева.

– Я думаю, самое надежное – у меня, – сказал Юрий и посмотрел на женщину.

– Девушка не возражает? – улыбнулся ей Турецкий.

– Нисколечко! – весело ответила Галя.

– Заметано. А планы на вечер имеются уже?

– Все будет зависеть от разговора с Константином Дмитриевичем. Ну и еще от твоего контакта. Документы с нами.

– Это отлично. Когда пойдем, я попрошу Клавдию сделать хорошие копии. Чтоб ничем не отличались от оригинала. Она умеет.

– Клавдия Сергеевна – настоящая богиня, – хмыкнул Гордеев.

– Да уж... чего есть, того, как говорится, и силком не отнимешь. А к чему это я? Ах да! Если планы ваши несколько... э... неопределенны, мы можем с удовольствием пригласить девушку в нашу компанию. Сегодня Славка обещал славный грязновский шашлычок. Который делать будет, разумеется, не он сам, а, как обычно, любимый племянник. И поэтому, если девушка не против, рады будем вас видеть...

Галочка посмотрела на скромно потупившегося Турецкого и сказала – на этот раз Юре:

– Вообще-то девушка не против. Если вы считаете, что это удобно. С ходу – и новая компания.

– Это удобно, – деловым тоном остановил ее Турецкий. – Заодно и обменяемся рядом соображений. Приятное, так сказать, с полезным. Между прочим, не исключаю, что и Константин Дмитриевмч подъедет, попозже.

– А что, разве событие какое? – насторожился Гордеев.

Турецкий окинул его уничижительным взглядом:

– Не ожидал, юноша, подобной вампуки! Особенно от вас! Фи! Примите мое презрение! На прошлой же неделе у Славки был день рождения! Как ты мог забыть?!

– Да погоди! Не надо ля-ля! У него день рождения летом. Это я точно знаю.

– Значит, это был день ангела! – без смущения настаивал Турецкий. – День тезоименитства, в конце концов! Почему я должен объяснять молодому поколению, черт возьми, правила светского тона? Юра – ай-я-яй! Праздник у человека. А как он называется, тебе-то какое дело? На прошлой неделе у нас ничего не получилось, заняты были очень, а сегодня – пятница, значит, самое время вспомнить об упущенном.

– Это – другое дело. А то я уж испугался – подарок же надо бы!

– Между прочим, присутствие красивой женщины на торжестве – уже само по себе подарок. А очень красивой – это выше, это – дар! Который от Бога. Но... хватит балагурить, чего это Клавдия заснула?..

И в этот момент раздался звонок внутреннего телефона. Турецкий поднял трубку и, не слушая, сразу ответил:

– Уже в пути!

...– Что-то я начинаю опасаться, – шепнула Галочка Гордееву, когда они вслед за Турецким пошли по коридорам в приемную Меркулова.

– Причина? – взглянул на нее Юрий Петрович.

– А вы что, в самом деле по-настоящему красивых баб не видели? Ну чего вы на мне зациклились?

– Это хорошо, – кивнул Гордеев. – Скромность всегда должна украшать героев. Героинь – тем более... Нет, это просто от свойств характера зависит. В нашей компании, если так можно выразиться, суки и зануды не уживаются. А подлецы – тем более. Но ты... простите, Галочка, вы сами это увидите.

– Пора бы уже и на «ты», – поправила она его.

– Позже. С удовольствием. Ну вот и пришли.

– О чем это вы? – обернулся к ним Турецкий.

– Девушка в восхищении, – ответил Гордеев.

– А-а, ну-ну... Прошу, – и пропустил вперед себя в открытую дверь.

Галочка сразу поняла, что главная в этой обширной приемной именно Клавдия, кажется, Сергеевна. И она склонила перед ней голову.

– Здравствуйте, Клавдия Сергеевна.

– Милости просим, – улыбнулась та в ответ и окинула гостью ревнивым взглядом. – Проходите, Юрочка, Константин Дмитриевич ждет. Александр Борисович, на минуточку задержитесь!

Меркулов понравился Галочке с первого взгляда. Крупный, седой, в отлично сшитом мундире с тремя большими звездами на погонах, он излучал явную мощь, спокойствие, порядок, которых так не хватало ей в последнее время.

Жестом пригласил садиться, приподнялся и пожал руки сперва Галочке, затем Гордееву. А тут и Турецкий появился с лукаво сверкнувшими глазами. Взял от стены стул и подвинул к приставному столику, где уже сидели Гордеев с Галочкой. Но сел-то рядом с ней. И хитро взглянул на Юрия Петровича: вот, мол, тебе, съел?!

– Времени, дорогие мои, у нас немного, поэтому давайте о том, чего мы еще не знаем. Александр Борисович немного ввел меня в курс дела, Юра. Я позвонил Прохорову... московскому прокурору, – пояснил он отдельно для Галочки, – и попросил его посмотреть, что там случилось. И если все именно так, как мне стало известно, в чем я, в общем-то, не сильно сомневаюсь... к сожалению, то придется принять определенные меры. Кто ведет дело?

– Наш друг Черногоров, – подсказал Турецкий.

– Ах Эдуард? Ну и что? С ним что-то случилось?

– Разрешите я, Константин Дмитриевич, – вмешался Гордеев. – Эд, насколько я его понял, сам завис. «Вот тебе бесспорные улики – и давай оформляй». А у него душа, извините, не лежит.

– Ишь какие мы! – словно ежик, фыркнул Меркулов. – А кто ж его заставляет?

– Указание свыше, – объяснил Юрий.

– А чего донесла разведка? – поинтересовался Меркулов.

– Житная, Константин Дмитриевич. И опять же ГУБОП.

– Господи, опять!

– Если вы позволите, Константин Дмитриевич, – словно в классе подняла руку Галочка, вызвав у мужчин усмешки.

– Ну конечно, иначе зачем собрались? – развел руками Меркулов.

– Я хотела сказать, что совсем недавно, буквально два дня назад, к нам в Белоярск прилетал заместитель начальника ГУБОПа генерал Толубеев. Был личным гостем губернатора, потом быстренько, скорее даже формально, пошерстил нашу криминальную милицию, пару ночей переночевал и отбыл в Москву. Зачем прилетал – никто так толком и не знает.

Мужчины переглянулись.

– М-да, – сказал Меркулов и откинул голову на спинку кресла.

– Отчет или расчет? – задал самому себе вопрос Турецкий,

– А если и то и другое? – хмыкнул Меркулов. – Вы не в курсе, Галина Федоровна, там у вас что-нибудь сдвинулось относительно убийства Смирнова?

Она пожала плечами.

– По-моему, все спускается на тормозах. И поводом к тому – арест нашего гендиректора.

– Красиво получается, – заметил Турецкий, – клин, так сказать, клином... А потом еще кого-нибудь замочат – и по новой!

– А у нас больше нет кандидатов на губернаторский стул, – сказала Галочка. И все внимательно посмотрели на нее, будто именно она открыла им суть происходящего. Тайну, понимаешь, открыла!

Вообще, Галина вдруг отметила про себя, что в ее присутствии мужчины чего-то явно недоговаривают, словно знают нечто такое, о чем ей знать, может быть, даже и не следует вовсе. Они переглядывались, многозначительно похмыкивали, но совсем не спешили делиться с нею своими соображениями.

Наконец вошла Клавдия Сергеевна и принесла две красивые папки тисненой кожи, внутри которых были привезенные из Белоярска письма. И сделаны они были так классно, что, глядя на них, Галочка, честное слово, не могла бы ответить себе – где тут копии, а где оригиналы.

Меркулов немедленно углубился в чтение. А Турецкий аккуратно и как-то по-чудному – не по горизонтали, а по вертикали – сложил две странички и сунул их в плотный конверт с темной бумагой внутри. Специальный, догадалась Галя. Сам конверт небрежно сунул во внешний карман пиджака.

Ознакомившись с текстами, Меркулов оглядел мужчин и спросил:

– Внимательно читали?

Оба кивнули.

– Заметили, да?

– А то! – вскинул голову Турецкий. И добавил: – Я думаю, Костя, все в конечном счете закономерно.

– Ты имеешь в виду этого? – Меркулов ткнул пальцем в письмо губернатора. – Да-а... Ну ладно, подумаем. Завтра у нас что? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– А завтра у нас суббота! – каким-то цирковым голосом ответил Турецкий. – А нынче у нас...

– Помню, не отшибло память еще, – пробурчал Меркулов. – Ты там скажи Вячеславу... Не могу обещать, но...

– Мы рассчитываем именно на это самое «но», Костя, – сказал Турецкий и поднялся, делая знак остальным.

– Спасибо вам огромное, Константин Дмитриевич, – поднялась и Галочка.

– Нэма защо, – почему-то по-украински ответил Костя.

– Вы угадали, – засмеялась Галочка, – у меня есть и хохлацкие корни.

– Я ж вижу, – довольно пробасил Меркулов.

Время подбиралось к пяти. Турецкий, проводив Гордеева с дамой до лестницы, напомнил, что время встречи изменить никак нельзя, поэтому прибыть следует по известному адресу не позже восьми. И, еще раз чмокнув кончики пальцев у Галочки, повторил:

– Будем особо рады вас видеть. А его, – он ткнул пальцем в грудь Гордеева, – попросите не опаздывать. Есть у него, видите ли, такая неприятная манера.

И ушел к своему кабинету.

Уже сидя в машине, Гордеев спросил спутницу: как, по ее мнению, лучше использовать оставшееся время? Можно заскочить снова в «Глорию», чтоб потом двинуться вместе. Можно смотаться на Башиловку, к нему домой. Да хоть и душ принять. Отдохнуть, а там и ехать в гости к начальнику МУРа. У Галочки, видно, уже голова кружилась от Москвы, от всех этих высоких чинов и званий. Да и куда денешься, когда кругом сплошь генералы! Но в любом случае именно сегодня следовало бы прозвониться в Белоярск. Учитывая разницу во времени. Там ведь уже глубокий вечер, скоро народ спать начнет ложиться, А завтра – субботний день, у кого-то выходной.

Решили поехать домой. Гале действительно захотелось хоть немного отдохнуть, сбросить напряжение, да и вечерний макияж нанести. Женщина должна ведь оставаться женщиной в любых ситуациях.

Пока ехали, Гордеев продумал свой разговор с Журавлевым-младшим и пришел к окончательному выводу, что Галочкин прагматизм будет, пожалуй, наиболее правильной позицией в диалоге с этими деятелями.

Дома сказал без всяких предисловий:

– Сейчас набираем домашний, да? Ну этого вашего Игоря Платоновича. Диктуй. И, пожалуйста, побудь рядом, поконтролируй меня, а если чего, подскажи.

И она легко отреагировала на это его «ты», будто все уже было обговорено и принято.

– Только ты сам не горячись. А то я Игоря знаю, он обожает быть главным и чтоб слушали только его одного. Самонадеянный тип. Странно, что они до сих пор жили душа в душу с Минаевым. Впрочем, это они так говорили... Хотя я и не видела, чтобы они ссорились там либо орали или просто повышали голос друг на друга. Совсем разные люди, а не конфликтовали.

– Значит, кто-то из них мудрый, а кто-то умный.

– А что, есть разница?

– Сама посуди. Мудрый – тот, кто зря не перечит, не выставляется, не стремится удержаться наверху любыми силами. А умный – тут посложнее. Как правило, подлецы дураками не бывают, верно?

– Вон ты куда! – засмеялась Галя.

– Простите, это квартира Игоря Платоновича Журавлева? – начал Гордеев, когда услышал хрипловатое, но бодрое: «Алло?»

– Я слушаю.

– Здравствуйте, вас беспокоит из Москвы адвокат Юрий Петрович Гордеев. Извините, что так поздно. Я совсем забыл за беготней, что у вас давно вечер. Ну а завтра – суббота, и я не хотел бы каким-то образом ломать ваши завтрашние планы. У вас найдется для меня несколько минут?

– Здравствуйте, – несколько замедленно отозвался Журавлев. – Разумеется, временем я располагаю и готов вас выслушать. Особенно в свете весьма неприятных последних событий.

– Что вы, простите, имеете в виду?

– Ну как же? Извините, у меня просто не хватает слов от возмущения! Это черт знает что такое! – Господин Журавлев явно накалялся, точнее, сам себя заводил на праведный гнев – на что же еще иное?

– Если позволите, – вклинился в паузу Гордеев. – Мне не совсем понятно ваше раздражение. Будьте любезны, объясните, в чем дело? Может, я просто не в курсе? Или меня Галина Федоровна невольно ввела в заблуждение?

Гордеев подмигнул ей, словно заговорщик. Он держал трубку не вплотную к уху, а чтобы прислонившаяся к нему женщина могла тоже слышать ответы из Белоярска.

– Как не в курсе? – словно запнулся Журавлев. – А документы?

– Какие? Вы имеете в виду те, что мы сегодня уже положили на столы помощника президента и министра юстиции? Так за это можете не беспокоиться, там люди внимательные. Кроме того, полностью в курсе дела руководство Генеральной прокуратуры. Я после той значительной помощи, которую вы лично и господин губернатор оказали мне как адвокату, хотел бы выразить свою глубокую признательность.

– Что-то я не понимаю... – Там, в Белоярске, похоже, воцарилась полнейшая растерянность. – Разве эти документы...

– Ах вон в чем дело! – обрадованно рассмеялся Гордеев. – Вам, вероятно, доложили, что пропал багаж Галины Федоровны? Да?

– Естественно!

– Ну, доложу вам, Игорь Платонович, Галина Федоровна об этой пропаже не сильно и переживает. Жалко, конечно. Но все это конечно же пустяки по сравнению с мировой революцией! Помните, как мы совсем, кажется, недавно выражались на этот счет? Так что, в сущности, ничего страшного не произошло. А документы ваши сильные, я уверен, они обязательно сыграют свою положительную роль. Я снял копии и постараюсь уже завтра дать прочитать ваши письма в поддержку самому Алексею Евдокимовичу. Уверен, что ему будет очень приятна такая дружная и искренняя помощь и трудового коллектива, и руководства предприятия, и Андрея Ильича. Несомненно! Если появится возможность, передайте, пожалуйста, господину Гусаковскому благодарность и от моего имени. Я, понимаю, всего лишь какой-то адвокат, но тем не менее. Вероятно, ему тоже небезразлично мнение простых работников юриспруденции. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сообщить. Что же касается Галины Федоровны, то она обещала перезвонить мне завтра, и, если у вас появятся к ней поручения, я с удовольствием ей это передам.

– А где она? – быстро спросил Журавлев.

– Вероятно, у родственников. Так, во всяком случае, сказала мне.

– А Елисеева вы сегодня видели?

– Разумеется, в порту. А потом мы уехали по неотложным делам, а он остался искать чемодан. Но так и не нашел. О чем и сообщил. – Гордеев вызывающе рассмеялся.

– Простите, разве что-то было... не то? Вы так смеетесь? Есть причина? – насторожился, ох как насторожился вмиг господин Журавлев!

– Да... это я так, своим мыслям. Ах, Женька, Женька, непутевая головушка... Ну да ладно, это все неважно. И к нашему общему с вами делу прямого отношения не имеет.

– А косвенное? – уже не отставал Журавлев.

– Ну, разве что... косвенное, – неохотно согласился Гордеев.

– Но я должен знать! – настаивал Журавлев.

– О чем, Игорь Платонович, уважаемый? О чем знать? Женька в достаточно отдаленном теперь уже нашем прошлом был моим приятелем. С той поры много воды утекло, и когда мы встретились, вот недавно, в связи с делом Минаева, я увидел, что меняется все, кроме Женьки. Как был балбесом, так им и остался. Но я очень прошу, вы ему мое мнение о нем не выдавайте. Достаточно того, что я ему уже и сам сегодня об этом сказал. И он обиделся.

– А что с делом Минаева? Вы начали и...

– Хотите мое личное мнение? Чистая туфта. Причем безграмотная, дураковатая, как все, за что берутся тупые дилетанты. Надеюсь в самые ближайшие дни доказать это и по возможности прекратить глупый фарс. Те, с кем я уже успел побеседовать, кстати, полностью разделяют мою точку зрения. Ну хорошо, у вас поздно, а у нас тут только начинается вечерняя программа. Не буду морочить вам голову на сон грядущий. Мой телефон у вас имеется, это Елисеев мне сказал, так что если будут вопросы – милости прошу, я к вашим услугам. Спокойной ночи.

Гордеев отключил мобильник и отшвырнул его на диван.

– Вот же сволочь! Я ж по его голосу слышу, что он понимает, куда попал! Понимает, что в полной жопе, а хорохорится. Или еще не осознает?.. Ой, простите, Галочка, я, кажется, маленько сорвался. Но поверьте, мне было нелегко мягко беседовать с ним.

– Я все слышала, и ты, пожалуйста, не извиняйся, все сказано правильно. А я даже восхитилась твоей выдержкой! Ах, молодец! Так бы и поцеловала!

То ли это случайно вырвалось у нее, то ли она в самом деле «дозрела» до такого проявления чувств, но Гордеев, растерявшись только на краткий миг, так же мгновенно пришел в себя и совершил то, что было высказано как предположение.

И не пожалел. Потому что неожиданный поцелуй оказался пьяняще сладким и, главное, долгим. Это ведь мимолетные поцелуи ни к чему не обязывают, а вот такие, почти взасос, с приступом острого душевного томления, – такие запоминаются. И более того, требуют обязательного продолжения...

– Может, никуда не поедем? – вдруг, в какой-то миг, предположил Гордеев. – Ну что нам?..

– Как скажешь... – прошептала Галочка.

– Нет, все-таки надо, – решительно сам себе возразил Гордеев. – Ребята могут обидеться. А это нехорошо. Как считаешь?

– Я считаю лишь одно: пока нам лучше при них говорить друг другу «вы», а то я себя буду чувствовать чрезвычайно неудобно.

– Думаешь, поймут?

– Так ведь на физиономии у тебя, дорогой, все написано! И это не только моя губная помада... Но мы не будем там долго?

– Давай так: ровно столько, сколько выдержим, а?

– Я могу терпеть долго, зато потом... Все-все-все! Иди умывайся и приводи себя в порядок. Потом – я... Хорошо-то как, Госпо-ди-и!..

Был момент, когда ей показалось, что она, наверное, зря так поторопилась. Ведь хотелось думать о будущем, а не только о краткой и ярчайшей вспышке страсти. Может быть, одно и не исключает другого, но в мужской психологии есть такой пунктик, что если женщина отдается ему не сразу, то о ней можно думать в перспективе. А если сразу? Если у нее весь день зрело это жгучее желание, если этот чертов Юрий Петрович словно гипнотизировал ее своим темпераментом, если она все видела и терпела изо всех сил, тогда как? Вот и не устояла... Но жалеть ли теперь об этом? Эх, мать, сказала она себе, не бери в голову. Зато как легко!

И еще. Она поняла вдруг, что ей совершенно не интересно, что будет да хоть и с тем же Елисеевым, который оказался такой сволочью. Ну не сам же, не по своей воле сунул Минаеву пакетики с наркотиками, поди, приказали! А кто? Ну кто ему, живущему в Москве, может приказать подставить того, кто тебя в прямом смысле кормит?

Она была теперь почти уверена, что знает главных недругов Минаева, и переворот, совершившийся не без помощи Гордеева в ее сознании, вверг ее в полную растерянность. Это же значит, что никому на свете нельзя верить! Тогда как же с ними жить? Но уж если так случилось, то пусть все гады получат по заслугам!..

Вернулся Юрий, и она отправилась в ванную. Разделась, стала под душ и принялась рассматривать себя в большом зеркале, укрепленном на двери. А что, очень даже неплохо! Уже за тридцать, но фигурка как у восемнадцатилетней, и все ладно, все на своем месте, даже самой нравится... Зажмурилась, вспомнив гордеевские объятья – там, на диване, и даже вздрогнула, заново ощутив их силу и собственную стремительную покорность, будто всю жизнь трепетно ожидала она этой его яростной мощи, а лишь соприкоснувшись, мгновенно расслабилась, растворяясь куском сахара в кипятке...

И оттого сладкие мысли уж рисовали продолжение, ведь завтра – суббота, а потом еще воскресенье! Это же только подумать, сколько времени отпустил ей Бог для такого неожиданного счастья! И не надо далеко загадывать, что будет, пусть будет, как есть.

Накинув тяжеленный махровый гордеевский халат, Галя вышла в комнату за своей сумочкой, где находилась косметика. Хозяин на кухне возился с чем-то. Услышав ее шлепающие шаги, выглянул, сказал:

– Поторопись, дорогая, давай перед отъездом по чашке чая...

Договорить ему не дал телефонный звонок.

– Кого это черт? – проворчал Юрий Петрович и прошел в комнату, где на диване, в самом углу, дребезжал его мобильник. – Гордеев слушает, – сказал он противным гнусавым голосом. И тут же насторожился, сделался серьезным и даже мрачным. Долго слушал абонента, не глядя на Галю, которая уставилась на него, потом, отстранив слегка трубку, сказал, словно перебил говорящего: – Ты вот что, друг сердешный, давай-ка, во-первых, выбирай выражения, а то я попросту пошлю тебя к определенной матери, понял? А во-вторых, мне с высокой горы наплевать на твои взаимоотношения с белоярцами. И еще могу дать дельный совет, уже от себя. Если собираешься крутить поганку... Знаешь такое блатное выражение?.. Ну как же не знаешь? А еще – журналюга! Так вот, раз подписался – не подставляйся сам. Лопушок при себе имей постоянно, чтоб задницу в нужное время прикрыть, понял?

Галя слушала, широко раскрыв глаза. Гордеев увидел ее то ли испуганный, то ли ошарашенный взгляд и, улыбнувшись, подмигнул.