Текст книги "Черный амулет"

На губах Юрия наконец-то промелькнула усмешка.

– Тогда можете меня сдавать… Успеете… – Он поднялся и взял сумку со сканером. Добавил уже с откровенной насмешкой: – Получите орден и пятьдесят минимальных окладов премии…

И быстро ушел, даже не попрощавшись. Ну это уж совсем наглость!.. А, собственно, чего еще ожидал от этого типа Дмитрий Сергеевич? Что тот бросится ему на шею и станет горячо благодарить?… Чушь какая… Ушел… а мог бы, между прочим, и шашлык оплатить, который сам же и заказывал! Экономист хренов!.. Ладно, пусть только деньги переведет и – баста!

Снова почувствовав себя неуютно, Дмитрий Сергеевич наконец поднялся, полез за бумажником, кинул на стол три сотенные купюры – так обычно платил этот Юрий, и, вытирая рот бумажной салфеткой, пошел на улицу.

Глава восьмая
По душам…

Узнав от Ирины о том, что ей передал какой-то неизвестный тип посылку с бомбой внутри, Меркулов почувствовал, что у него земля уходит из-под ног…

Он кинулся немедленно звонить Голованову, чтобы высказать все, что он думает по поводу этого вопиющего факта. Словно бы забыв при этом, что именно благодаря вмешательству «Глории» и была вовремя обнаружена и обезврежена бомба. В смысле, благодаря предусмотрительности Щербака.

– Как это могло случиться?! – загремел Константин Дмитриевич, когда Сева отозвался на его звонок.

– Вас интересует, почему этого не случилось? – спокойно поправил заместителя генпрокурора Голованов. – Отвечаю. Потому что, как всегда, оказался на своем месте бдительный Щербак. Извините, Константин Дмитриевич, я сейчас очень занят, идет допрос свидетеля. А по вопросу о бомбе адресуйтесь прямо к Николаю. Кстати, встречная просьба к вам, поскольку у вас это получится гораздо лучше, чем у нас. Посоветуйте, пожалуйста, Ирине Генриховне хотя бы в ближайшие два-три дня не мельтешить по городу с сынишкой Плетнева. Процесс воспитания вполне может быть временно отложен на короткое время в связи с чрезвычайными обстоятельствами.

– Что вы имеете в виду, Всеволод Михайлович? – сразу насторожился Меркулов.

– Только то, о чем имеется информация. О том, что теракт, например, может быть совершен сегодня.

– То есть как? – похоже, Меркулов совершенно опешил. – Откуда у вас такая информация?

– А что, разве Яковлев вам ничего не сказал?

– В первый раз слышу… – растерянно произнес Константин Дмитриевич.

– Перезвоните ему, он в курсе. И хорошо бы, если бы они там у себя, в МУРе, побыстрее «кололи» этого чеченца Датиева! Вы ж поймите, каждая минута дорога! Вот поэтому и бесконечные перемещения Ирины Генриховны с этим мальцом именно сейчас абсолютно неуместны! Ну пусть они посидят дома, черт возьми! Есть же охрана! Извините, я позже перезвоню…

Не очень ловко это получилось с Константином Дмитриевичем: будто это Сева ему звонил, а не наоборот. Не совсем уважительно. Но, в конце концов, сейчас не до церемоний…

А допрос Гринштейна оказался вовсе не безрезультатным. Хоть отчасти и спонтанно, но тем не менее хорошо разыгранная Головановым и Гордеевым импровизация на тему связи клиентов адвоката с криминальными авторитетами из северокавказских преступных группировок неожиданно сработала. Нет, конечно, Борис Аркадьевич не мог утверждать, что был свидетелем конкретных договоренностей между, скажем, Арбузовым и кем-то из паханов, но, например, имя Мурад он не раз слышал в разговорах Сергея Ананьевича с Игорем Моисеевичем Гребенкиным. Когда? Это надо вспоминать, специально ведь не заострял внимания. Но где-то даже и совсем недавно, а вот в какой связи, адвокат твердо сказать не мог. Впрочем, он не акцентировал своего внимания тех лицах, с которыми имел иногда контакты его клиент. Но имя Мурад – на слуху. Или Марат? Что-то в этом духе.

Ну что ж, и это было немало. А если теперь «доблестные муровцы» установят хоть какую-то ниточку, тянущуюся от Датиева к Грозову, или как там его, то в результате будет установлена связь между компанией Арбузова – Гребенкина и разыскиваемым террористом. И уж от этого господа рейдеры никак не отвертятся. А рейдеры – это на сегодня епархия Владимира Дмитриевича Поремского, который фактически заменил в расследовании Александра Борисовича, и он же фактически «брошен» Меркуловым на терроризм. Другими словами, выявление этих связей – подарок в первую очередь ему, Володе. И в дальнейшем они обязательно пригодятся. Но пока, к сожалению, эти знания никак не приближают сыщиков «Глории» к самому террористу…

А самое обидное то, что он ведь был почти в руках. Мог быть, если выражаться точнее… Кстати, не это ли обстоятельство и поторопило его ускорить подготовку и проведение очередной террористической акции? Может, зря так нахально сели на «хвост»? Аккуратнее надо было? Но это уже, к сожалению, ни от кого не зависело – наложение случайностей одна на другую и дало вот такой минусовый результат. А теперь уже и времени нет.

Но самое скверное, чего не мог, да и не хотел понимать Голованов, заключалось в странной, плохо объяснимой позиции Генеральной прокуратуры, и в первую очередь конкретно Меркулова. Ведь поначалу и они, и «Глория», каждая «контора» сама по себе вела собственное расследование. У сыщиков появились серьезные наработки, Алексей Петрович Кротов по своим каналам вышел фактически на исполнителя – на Грозова-Грушева, как тот значился в особых списках. Прознав про это, Меркулов уговорил объединить усилия. Ну и на это пошли. А где теперь результат? Чем занимается прокуратура? И почему, например, Антон Плетнев, который действует от имени «Глории», «приютившей» его у себя, опять же по убедительной просьбе Константина Дмитриевича, отчитывается теперь только перед ним? Где его наработки? И где он сам вообще? Чем он занят? Где бегает? И почему его сына теперь тоже должна охранять «Глория»? Ну, в конце концов, об Ирине Генриховне – какой разговор! Это уж нынче больше, чем долг и обязанность, с этим делом понятно… хотя все равно ни в чем невозможно разобраться…

Во время паузы, которую они вынуждены были сделать по той причине, что Гринштейн почувствовал себя скверно: слишком много на него навалилось, и дали маленько передохнуть, кофе сварили, валидольчику дали пососать, а потом и рюмку коньяка – для пущей бодрости налили, позвонил Володя Демидов – Демидыч. Он сумел связаться кое с кем из окружения премьер-министра Чечни. И там ему сообщили, что человек по имени Ахмед, но по фамилии не Датиев, а Датоев, давно объявлен в федеральный розыск как участник незаконных вооруженных формирований. Ему также инкриминируется участие в подготовке и проведении террористических актов в Буйнакске и Каспийске.

Фотографию его Голованов попросил Демидыча выслать немедленно в адрес МУРа, прямо на имя начальника. Вот так, поди, и не ждал, не гадал Владимир Михайлович, что крупно отличился, поймав, оказывается, крупного террориста.

Время подходило к середине дня, МУР по-прежнему «не телился», генерал отделывался неопределенным «работают», даже сообщение из Грозного относительно задержанного не заставило Яковлева прибавить прыти. Теперь им предстояло идентифицировать преступника. Будто этот процесс должен занимать бог знает сколько времени…

А с Гринштейном как раз было все предельно ясно. Рассказанное им – зафиксировано и им же подписано, правда, на щадящих условиях предания этих материалов гласности. Ну, боялся, конечно, своих клиентов адвокат, а куда денешься? Естественно, без особой нужды никто его и не собирался немедленно подставлять, поскольку в конечном счете решать вопрос будет сам Александр Борисович либо Поремский, но опять же – с подачи Турецкого. Да и Гордеев, как обещал, не требовал «крови» и без серьезного повода дезавуировать действия Гринштейна не предлагал.

В этом вопросе Сева прекрасно понимал Юрия: иметь в «загашнике» такого шикарного «казачка» в чужом войске – это иной раз половина победы. А то, что уголовное дело, возбужденное против гендиректора НИИ «Прибор», которое фактически застыло на месте, может резко сдвинуться в сторону полного оправдания обвиняемого, – это уже Юрий Петрович видел своим опытным глазом. Да и прокурорское прошлое, когда он «пахал» в Генеральной прокуратуре под рукой того же Турецкого, тоже давало о себе знать. Так почему же не выиграть дело? Да с присущим уже Гордееву блеском? Тем более что нынешний адвокат гендиректора, по мнению того же Бориса Аркадьевича, во-первых, сам ни рыба ни мясо, а во-вторых, что важнее, на корню куплен противниками.

Но это уже вторично, для решения этих проблем впереди масса времени, а сейчас у Голованова его совсем уже не осталось. Надежда лишь на то, что оперативники генерала Яковлева и их коллеги из территориальных отделов уголовного розыска успеют сориентироваться и вычислят, где может взорваться очередная бомба. Где появится светловолосая, невысокая, с хорошей спортивной фигуркой девушка, которую зовут Аней Русаковой, чтобы объявить перепуганным детишкам злую волю своего мерзавца-наставника?

Понимая, что с Меркуловым в данной ситуации обсуждать эту тему по меньшей мере бессмысленно, Голованов решил вдруг посоветоваться с Александром Борисовичем. А что, в конце концов? Он уже, по словам того же Меркулова, чувствует себя гораздо лучше. Не встает, но и это дело времени. А голова-то варит? Вот и обменяться. Может, ему сподручнее как-нибудь на собственную супругу-то повлиять? Да и сведения Гринштейна ему тоже не помешают.

Из собственной боевой практики Всеволод Михайлович знал, что бесконечное вынужденное лежание в постели, особенно когда тебя обволакивает и словно засасывает в себя «щадящая атмосфера», может привести человека, испытывающего физические боли, еще и к полнейшему отупению. Мозгам нужна работа, тогда и боли забываются!

С этой целью Сева позвонил Щербаку, который находился в прихожей квартиры Турецких и слушал, как Ирина Генриховна торопливо, словно опаздывала куда-то, безуспешно втолковывала слишком смышленому подростку какие-то правила, а тот, искусно находя массу поводов, уводил ее к слонам и тиграм, которые, оказывается, произвели на него куда более серьезное впечатление, нежели механическое запоминание урока. Язвительный Николай на этот раз сочувствовал женщине, поскольку лично он поступил бы на ее месте гораздо круче и уж, во всяком случае, без уговоров и обещаний завтра сводить на аттракционы в парк культуры имени писателя Горького. Вот только на это и хватило иронии Щербака, и Голованов понял, как тяжела миссия его товарища. Надежда оставалась только на Турецкого, поскольку, судя по тону Меркулова, тот не собирался мешать методическим и психологическим установкам музыкантши, переквалифицировавшейся в психолога-криминалиста.

– Ну ладно, Коля, все это – эмоции, я понимаю, но терпи, друг, и тебе зачтется. А скажи-ка мне, они никуда снова бежать не собираются?

– Раньше говорилось, что после обеда они собираются зачем-то навестить дядю Шуру, тебе это что-то говорит? Я имею в виду «дядю»?

– Удержи, сколько можешь, я попытаюсь хоть на него как-то воздействовать.

– Ну да, конечно, раз на мадам уже никакие аргументы не влияют. Желаю успеха. И привет передай… А от Фили что-нибудь слышно?

– Он работает по старым адресам нашего «бомбиста»-террориста. Кстати, как ты считаешь, эта посылка – не его рук дело?

– Нет, примитив, Сева. Вспомни, мы даже в наше время такими не пользовались. Слишком примитивная штука. От случая зависит. Хотя я уже подумывал, возможно, именно на этом подлый расчет и строился. Получатель подумает: какая-то дурацкая детская шутка, а тут – бах! – и сработало. Не без дьявольщины, понимаешь? Подобную хреновину любой школьник сможет соорудить, если ему дать в руки компоненты и минимум школьных знаний. А этот тип, Алексей Петрович говорил, прошел ведь ту еще школу, дай бог каждому!

– Ну и последнее, Коля. Твой Амир-Ахмед действительно оказался хищной птицей, состоит в федеральном розыске, в Грозном обрадовались. Наверняка потребуют этапировать его домой. Демидыч намекнул, что якобы нынешний премьер за что-то там на него сильно сердит, так что пощады не будет. А что касается связки вкусных бубликов, то их, естественно, повесят на шею яковлевскому папаше, если еще и из госбезопасности никто не успеет примазаться.

– Обычные дела, – засмеялся Щербак, – города сдают солдаты, генералы их берут! Разве открытие?

– Давно нет, – ухмыльнулся Голованов и пожелал Николаю «держать оборону».

…Турецкий обрадовался появлению Севы Голованова. И просто по-человечески, поскольку он относился с большой симпатией к этому человеку, и по той причине, что тот принес «в клюве», как говорится, интересные новости по рейдерам.

Долгих объяснений не требовалось: Александр Борисович быстро усек суть удачи и сказал, что немедленно предложит Володе Поремскому уговорить адвоката оформить его показания как явку с повинной. Это и с Гринштейна снимет часть опасений за свою жизнь, ибо слово сказанное уже не имеет обратной силы. В определенном смысле, разумеется. Но защиту свидетелю обеспечить все равно придется.

Рассказал Голованов и о том нелепом проколе в Измайлове, который у них случился по совершенно непредвиденным обстоятельствам. Ну чего оставалось? Только посетовать, пораскинуть мозгами, куда бы мог скрыться этот негодяй. Но конкретных решений не просматривалось, а грузить больного последними сведениями о возможном сегодняшнем теракте Сева не стал. Александр Борисович выглядел все-таки еще недостаточно окрепшим: сильная контузия тем и опасна, что всегда чревата неожиданными и часто непредвиденными последствиями. Уж об этом Голованов, прошедший действительно, а не на словах, «горячие точки», знал не понаслышке.

Но в то же время он не мог не отметить, что Турецкий морально хорошо готовит себя к возвращению, если позволительно именно сейчас так думать, в строй. Его руки находились все время в движении, выполняя несложные силовые упражнения, пальцы разминали теннисный мячик, перебрасывая из одной руки в другую, когда уставали. Это, конечно, славно, но вот ноги… Хотя Турецкий, видя конкретный интерес Севы, сознался, что уже пробовал вставать. Правда, получалось хреновато, но полминуты уже научился сохранять, что называется, относительное равновесие. А еще он научился ловко перебрасывать тело из кровати в коляску и кататься по палате. Только вот в коридор пока не выпускают, врачи считают – рано. А чего там рано? Чем скорее, тем лучше, тем более что и опасности практически никакой, в коридоре дежурит охранник.

Последнее Севу озадачило: подходя к палате Турецкого, он не увидел никакой охраны. Более того, даже и не знал, что она тут существует. Очень странно… Озаботило и то обстоятельство, что Севу вообще пустили к Александру Борисовичу без всякой волокиты – он предъявил удостоверение, данные записал в «амбарную» книгу седой охранник в вестибюле, назвал этаж и номер палаты. Добавил, чтоб халат получил. Но не в этой легкости было дело, а в том, что Голованов здесь сегодня появился впервые, его никто не знал ни из охраны, ни медсестры и нянечки, которые мелькали на лестнице и в коридорах, ни дежурные на этаже. Проходи, раз ты в халате! А ведь Меркулов, помнится, что-то говорил по поводу ужесточения режима, или Севе показалось? Нет, это странно. Но пугать Турецкого он не стал, решил, когда станет уходить, сам уточнить. Это не дело, конечно.

И в этой связи он тут же вспомнил, что чувствовал себя не совсем удобно, собираясь просить Александра Борисовича хоть как-то повлиять на свою слишком своенравную и беспечную супругу, которая своей неуправляемостью создает ненужные проблемы. Нет, насчет неуправляемости можно опустить, но, в принципе, вмешательство не помешает. И он, стараясь быть предельно тактичным, намекнул – не потребовал, а именно намекнул, – что неплохо бы Ирине Генриховне вместе с опекаемым ею мальчиком проявлять меньше активности, хотя бы в ближайшие несколько дней. Он и захват Датиева, или Датоева, объяснил не как результат того, что они взяли «хвост» мадам Турецкой, а как отдельно проведенную операцию. Не вдаваясь в детали операции. Нужды в этом не было, да Александр Борисович и сам не расспрашивал.

А по поводу Севиной просьбы пообещал сегодня же, когда Ирина явится к нему в госпиталь – это будет во второй половине дня, – провести с ней соответствующую «профилактическую» беседу. Мол, тут Сева абсолютно прав, мало им своих забот, так еще нате вам со стороны!

Потом заговорили о Славке Грязнове. Голованов рассказал о его телефонном звонке – откуда-то из-под Новосибирска. Вячеслав Иванович поинтересовался здоровьем Сани, о расследовании не спросил ни слова, о себе сказал, что устраивается, условия… приемлемые. Что это такое, он не стал объяснять, но, наверное, чуть лучше плохих. Ну да, Славка никогда не любил жаловаться на свои проблемы. Добавил, что ему ничего не надо, но голос при этом был словно и не его, не привычный, не генеральский, а какой-то тусклый. Видно, еще не совсем отошел после похорон Дениса. А ведь уезжал – бодрился. Или делал вид. Наверное, этот переход от бурной деятельности в МВД, с ее вечной беготней и нервотрепкой, к спокойной егерской службе в какой-нибудь лесной глуши и к одинокому житию на заброшенном кордоне не лег на раненую душу успокоительным компрессом. Не усидит, не его характер. Хотя, с другой стороны… все однажды окажемся в его положении, и тогда посмотрим, что сами почувствуем…

На такой вот, смиренной и печальной ноте они и закончили разговор.

Турецкий, увидев, что Голованов собирается уходить, понял, что он бы, может, и дольше посидел, да ребята без дела не сидят. И он решил обратиться к нему, впервые в жизни, с дружеской просьбой, на положительный результат, честно говоря, не очень и рассчитывая.

– Всеволод Михайлович, – начал он торжественно, отчего Сева несколько удивился, – у меня к тебе личная просьба. Ты можешь заехать к Косте и попросить его выполнить то, что он мне обещал?

– А что именно, Сан Борисыч?

– Я просил его принести сюда мой пистолет. Он обещал, но… как всегда…

– Зачем? – Сева уже изумился, но вдруг поймал себя на мысли, что Турецкий не так уж и не прав. – То есть, извини, у тебя есть опасения? – Он вспомнил, что не видел охранника в коридоре, хотя знал, что тот должен быть на месте.

– Я еще не знаю. Но… интуиция, понимаешь? – извиняющимся тоном объяснил Турецкий.

– Ну, про интуицию ты мне можешь не рассказывать. Я знаю, что это такое. Слушай, Сан Борисыч, а такой вариант тебя не устроит? Я тебе сейчас свой ствол оставлю, а твой потом заберу. Ну а совсем уже потом – обменяемся? – Он улыбнулся.

– Буду признателен…

Сева вытащил из наплечной кобуры свой «макаров» и протянул Александру Борисовичу. Тот взял, посмотрел, улыбнулся и… сунул под матрац. И оба рассмеялись, как настоящие заговорщики. А Голованов при этом подумал, что ни о каком порядке все равно говорить не приходится. Ну вот, прошел он совершенно спокойно через проходную, так его даже и не проверили на наличие оружия. А если это сделает преступник? Где гарантия безопасности? Да никакой, треп один пустой.

Уходя, Сева сказал, вернувшись к вопросу о Датоеве, что он завтра же, когда Поремский доставит к нему, как они сегодня уже договорились, материалы следствия по рейдерскому делу, передаст чеченца Яковлеву, в МУР и, пока этого сукиного сына не отправили туда, где его ждут не дождутся, то есть на родину, попросит ребят хорошенько с ним поработать. Для Володи, сказал Сева, это очень важно, так как открывает новую страницу в деле рейдеров. Уж кому, как не Турецкому, и знать-то было об этом…

Упомянув о связи с «живым миром», Александр Борисович подмигнул Севе и показал место, где вынужден прятать от Ирины мобильник, который не без ухищрений доставил к нему Володька Поремский, – все под тем же матрацем. Снова посмеялись, а Сева, зная уже, что пройти сюда труда не составляет, предложил хоть завтра же прислать еще пару трубок – из тех, чьи номера «не читаются». Турецкий не возражал, хотя попытался уверить, что и сам здесь долго не задержится. Сева ободряюще кивал, однако прекрасно видел, что Турецкий, конечно, бодрится, выдает желаемое за действительное, желая услышать подтверждение от постороннего человека. Опять же и интуицию напрочь отбрасывать тоже нельзя. Но, в общем, и это неплохо, главное, что у Сан Борисыча самого имеется твердая уверенность…

Выйдя в коридор, Сева не составил себе труда, дошел до середины его, где за столиком, возле открытой двери в бокс, заставленный стеклянными шкафами и всякими медицинскими приборами, сидела дежурная медсестра – женщина средних лет, не обратившая на посетителя ни малейшего внимания. То ли она размышляла, как говорится, о своем, о девичьем, то ли просто подремывала над раскрытой книжкой – наверняка про страстную любовь, если судить по ее растрепанным, зачитанным страницам. Голованов осторожно кашлянул, чтобы не испугать «сторожиху», но та все равно вздрогнула и уставилась на Севу непонимающим взглядом.

– Охранник-то все-таки есть? – негромко и мягко спросил он.

– А? Ах, этот?… Ага… поесть, наверно, пошел… А чего?

– Да вот уже больше получаса – не долго ли? Кто за этим следит?

– А чего?… А ты – кто? – В голосе появились стандартные, «рабочие» нотки.

Сева, как чекисты в кино, резко сунул ей под нос свои ярко-красные корочки с выбитым золотом распластанным двуглавым орлом. Движением пальцев раскрыл и показал бледный трехцветный фон российского флага, на котором самым заметным пятном была его фотография в форме с погонами майора и огромная гербовая печать. А текст после этого кто ж станет читать?

Тетка часто заморгала. Открыла рот. Потом закрыла и уставилась преданными глазами в ожидании указаний.

И Сева велел ей немедленно восстановить должный порядок, а также предупредить охранника, что в случае повторного нарушения несения службы он может быть строго наказан. Тон Голованова, его внушительная внешность, вкупе с фотографией, а главное, печатью убедили дежурную, что он имеет право приказывать. Пусть теперь благодарит Бога, что он не приказал ей еще и доложить об исполнении.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Голованов размышлял на тему о том, как прав был выдающийся отечественный писатель и историк Карамзин, сетовавший на то, что строгость законов российских компенсируется, кажется так, их неисполнением. Давно банальная истина, а как свежа всякий раз, когда с ней сталкиваешься! Но это, к сожалению, не его, Севино, дело, не он устанавливал пост, не ему и глотку рвать. Пусть Меркулов сам порядок наводит, раз уж взялся, черт побери! А то слишком много в последнее время болтовни. И советчиков, которые готовы с легкостью переложить свои дела на чужие плечи и потом обижаться, что, оказывается, их не так поняли.

Наверняка Константину Дмитриевичу в этот момент икалось…

Вот так, словно бы и нечаянно «заводя» себя, Голованов сошел на первый этаж и… носом к носу столкнулся с Антоном Плетневым, стоящим в ожидании лифта. Вот уж кого предполагал меньше всего здесь увидеть!

– Привет! К Александру Борисовичу?

– Ага. А ты что, от него?… Ну как он? В смысле, контактен?

– Странный вопрос, – удивился Голованов. – Вполне нормальный вид… А ты чего у нас не появляешься? Или проблем нет?

– Нет, ну почему, проблем хватает… – Плетнев мялся, чувствуя себя словно бы не в своей тарелке. – Просто я до сих пор ни разу еще не был у Александра Борисовича, вот теперь иду… – Он усмехнулся. – Извиняться… Вот так…

– А с какого, извини, хрена? Чего еще натворил? И вообще, где ты обретаешься?

– Ну, во-первых, я ничего нового не натворил, тут ты, Всеволод Михайлович, можешь не сомневаться. Просто я на них на всех… на прокуроров… большой зуб имел… На Меркулова, на Александра Борисовича. За «психушку», куда с их легкой руки меня упрятали. Два года – это срок…

– Да знаю я эту твою историю, – поморщился Голованов. – Ну и что, теперь каждый день будешь прошлое ворошить? А работать кто станет? Мы, между прочим, за ни-хрена-неделанье денег обычно не платим. Или ты богатый? Тебе жрать каждый день не надо? И сына кормить? Или тут уже все в порядке?

Сева с трудом сдержал себя, чтобы не высказать того, что он думает об этом ловком нахлебнике мадам Турецкой. Пока ее муж в госпитале… Голованов имел все основания для фактического подтверждения такой своей точки зрения, ибо сам пережил почти подобную историю. Посмотрел на Антона и понял, что, кажется, достал-таки его. Вон как у него сразу крылья носа задвигались! Но ответил Плетнев сдержанно:

– Я вижу справедливость твоих слов, Всеволод Михайлович, и понимаю тебя. Но…

Открылась кабина подошедшего лифта, и из него вышли трое. Плетневу с Головановым, стоявшим у них на дороге, пришлось посторониться, извинившись при этом.

– Есть возражения? Говори, я слушаю, – сказал Голованов.

– Я и сам ощущаю свое какое-то странное положение… Вроде бы принят в «Глорию», а выполняю поручения Константина Дмитриевича… Но я не могу ему сказать «нет», поскольку он же и устроил меня к вам. И выполняю его поручения, извини, я повторяюсь…

– Антон, во-первых…

Подошла вторая кабина лифта, и оттуда вышла женщина. Голованову с Плетневым пришлось отступить обратно.

– Да черт его!.. – фыркнул Антон. – Давай отойдем в сторонку, а то у всех на дороге…

– Давай, – согласился Сева, полагая, что как раз и настал момент истины, когда надо выяснить все вопросы и все расставить по своим местам.

Они отошли к окну.

– Да, так я чего хотел тебе сказать, Антон… Ты можешь, между прочим, меня просто Севой звать, так все наши зовут… Так о чем? Я хочу сказать по поводу заданий Меркулова. Наверное, он знает, что делает. Но он – заместитель генерального прокурора и к нашему частному агентству решительно никакого отношения не имеет. Это – раз. Далее. Поскольку он определил тебе особый участок работы, это ваше с ним личное дело. И мы в него не вмешиваемся. Считаешь «Глорию» своей «крышей» – считай, из уважения к тому же Меркулову или Александру Борисовичу мы и этот вопрос не затрагиваем. Но тогда закономерен и другой вопрос: почему мы обязаны отрывать от серьезнейшего дела – розыска террориста, от рук которого погиб наш директор, наш друг, оперативного сотрудника лишь для того, чтобы осуществлять личную охрану Ирины Генриховны и твоего сына? Захватывать при этом вооруженного чеченского боевика, который следил за ними, чтобы затем передавать его в МУР? И вздрагивать при мысли, что нас вот-вот притянут за уши к ответу за несанкционированное задержание преступника, давно объявленного в федеральный розыск. И при этом поневоле вешать еще на свои шеи уголовное дело, которое расследует Генеральная прокуратура, а мы к нему не имеем ни малейшего отношения. А мы ведь не благотворительная организация. Нам это надо?… Ну ладно, охранять какое-то время жену пострадавшего нашего товарища или разминировать, как этим сегодня занимался Щербак, «бомбочки», которые ей привозят неизвестные курьеры, – это, как говорится, еще куда ни шло, мы к таким вещам, как говорится, в Афгане привыкшие, сечешь?

У Плетнева кровь от лица отхлынула, глаза округлились.

– Да ты что?! Я ж ничего не знаю, Всеволод… Сева… Я же только что из Поволжья вернулся, к одному из бывших наших мотался. Надо же в конце концов установить, кто еще жив и кто может… Задание такое от Меркулова… Неужели, гады… Тоже пластид применили?

– А вот как раз и нет. Школьный кружок «Умелые ручонки»… И, кстати, еще у нас есть информация, что очередной свой теракт этот ваш хрен недобитый наметил именно на сегодня! Сведения из телефонных переговоров. Весь МУР, сказал мне его начальник, на ноги поднят, вся «уголовка» Москвы. А вы тут катаетесь… И что нам остается? С одной стороны – Грозова этого искать, а с другой – охранять Ирину, которой, извини, на нас… ну, наплевать на все наши требования! Пока она сегодня с твоим мальцом по зоопарку три часа прогуливалась, а Щербак глаз с окружающих не сводил, к ней в дом и доставили «привет от друзей»!..

– Ну это ж вообще… – Плетнев в растерянности развел руки в стороны.

– Вот именно, «ваще»! – передразнил его Голованов. – А хочешь еще? Меркулов приказал поставить пост у палаты Турецкого. Я там больше получаса пробыл – никого. Уходя, настращал дежурную. Пойдешь – проверь, наверняка все по-прежнему. Вот и доложи об этом своему работодателю, больше пользы будет.

– Но мы установили, кто этот террорист…

– Антон! Чего там устанавливать? Мы уже по трем «психушкам»… извини, по трем больницам, где он временно работал и откуда похищал девчонок, составили его фоторобот. Сам посмотри да пальцем ткни! Ты ж его должен помнить?

– Я видел в генпрокуратуре сегодня. Да, это он, Юрка… Теперь уже точно можно сказать. Но мне Константин Дмитриевич сказал, что он ушел от вас… ну буквально из рук выскользнул… А куда, не установили?

– Бегаем кто может, а народу – раз, два и обчелся… А что касается Константина Дмитриевича, так я тебе следующее скажу, Антон. Уезжая, Вячеслав Иванович, единственный владелец частного охранного предприятия «Глория», назначил меня совершенно официально исполняющим обязанности директора. Я человек не гордый, могу и подвинуться… Но пусть, понимаешь ли, хозяин прикажет. Поэтому, если Меркулов собирается и дальше распоряжаться «Глорией», он должен лично утрясти этот вопрос с Грязновым. Телефон его имеется, если Меркулов не знает, я продиктую. А до тех пор отдавать распоряжения и принимать любые решения, касающиеся деятельности агентства, могу только я. Это не наглость с моей стороны и не ущемленное самолюбие, это, в конце концов, буква закона. Вот то, что я хотел тебе сказать. Понимай правильно. Я человек военный, дипломатиям не обучен, ты, полагаю, тоже. Вот и давай решать. А сейчас, извини, некогда.

– Извини и ты меня, Сева, но раз уж зашел такой разговор, разреши и мне два слова сказать. Не оправдываться, нет, я не вижу, чтоб перед кем-то был виноват, кроме моей Аллы… покойной… Не мог быть рядом, вот в чем виноват… Служба проклятая, да чего тебе-то говорить?…

– Ну ладно, давай, Антон, только побыстрей, ты ж видишь – ситуация!

– Да понимаю… Но я же замечал, как вы смотрели… И ты сейчас сказал, ну, насчет Ирины Генриховны… Поверь, Сева, вот как перед Богом… Когда они с Константином Дмитриевичем ко мне тогда приехали… в деревню… я был не в себе. В полном разборе, да еще зол на них на всех. Даже приложил его. И… послал!.. А потом ее увидел, и что-то мне будто глаза-то раскрыло, глянул и – ахнул! Мать честна, да это ж она, Алка моя, ко мне вернулась, чтоб… ну, понимаешь? Из говна вынуть, куда я совсем уж – во! – Плетнев чиркнул ребром ладони по своим губам. – Веришь?… И я враз отрезвел… Смотрю и не верю, и слов никаких не знаю, а несу какую-то ахинею… и в башке – один туман. Чего-то нес им. Она говорит, что она – жена Турецкого, то есть которого я, попадись он мне тогда на глаза, удавил бы, веришь? А я на нее смотрю и вижу Алку… Похожа ведь, ну как две капли воды! – Плетнев умоляюще уставился на Голованова, стуча себя кулаком по груди и видя, что Сева не верит ни одному его слову. – Э-эх! – Он отчаянно махнул рукой. – Да ладно б я один… Ну бывает, в самом деле похожи… А тут не знаешь, ни как себе самому объяснить…