Текст книги "Мост для императора"

Глава 5. Поездки в прошлое

И понеслось: универ – дорога в Шаликово, кое-какие дела в Москве – и опять Шаликово. Майка сначала обижалась, потом привыкла и успокоилась на его редких звонках. Она так и начинала свой разговор: «А не соблаговолите ли, Иван Петрович, дать нам интервью?»

А Ивана полностью захватила эта новая страсть. Тут, конечно, всплыли и поиски сокровищ: память детства, и война, в которую он и без того был включен по своей курсовой работе, и семейные корни: дед и дядя были профессиональными военными, оба воевали. Дед – в Великую Отечественную, дядя – в Афгане.

В поисках военных карт юноша перерыл все книги в библиотеке и даже получил доступ в военный архив. Все выяснил: где какая дивизия стояла, где были склады, где велись ожесточенные бои и были массовые захоронения…

А бои тут и в самом деле были не шуточные.

Однажды дядя Лёня пригласил Ивана и Глеба зайти к нему домой. В этот раз ребята копали одни, ибо у Леонида был «хозяйственный день».

– Пойдемте, пойдемте ко мне. – суетился дядя Лёня. – У меня и мангал у сарая стоит. Погреемся, поедим горяченького.

– Да сегодня батя должен приехать, – замялся Иван. Он знал, что отец не в восторге от его затей.

– И отца позовем. Как же. Отец, небось, тоже голодный, а у нас столько еды.

А еда, надо сказать, была знатная: копченые крылышки, курица, домашняя колбаса, горячий чай из самовара. Старинного, тульского, с медалями, который дядя Лёня не понятно где раздобыл. Да еще тетя Настя, жена дяди Лёни, симпатичная смуглая женщина с натруженными руками, расстаралась на грибочки да соления всякие. А какой компот из вишни!

Ребята, однако, не сразу прошли на кухню, а с таинственным видом предложили дяде Лёне «что-то показать, но не здесь».

– Хорошо, – быстро согласился Тавлов, – пойдем в «холодную» комнату».

– Это куда? – спросил Глеб Ивана.

– Эта комната без обогрева. – шепнул Иван.

– Почему? – шепнул Глеб.

– Вы чего шепчетесь, проходите. – пригласил дядя Лёня друзей в отдельную комнатушку. – Здесь не топим, дрова копим, – не замерзнете. Что там у вас, выкладывайте на стол.

Глеб, выйдя вперед, небрежно выложил из рюкзака, точнее, с грохотом бросил на стол, тяжелый металлический диск. Дядя Лёня склонился над ржавым предметом, а потом медленно поднял на ребят прищуренные глаза.

– Это вы знаете что принесли? – тихо спросил он и медленно распрямился.

– На полтос баксов потянет? – нарочито громко спроси Глеб.

– Потянет, если отсюда живыми выйдем, – Леонид опять склонился над ржавым диском.

– Что? Живыми? Почему? – Глеб побледнел и медленно попятился к двери.

– Потому. Мина-то с детонатором…

* * *

Петр Федорович, Ванин отец, не заставил себя долго ждать и ужин у старого сарая Тавловых удался на славу.

Да и порадоваться было чему: выкопали в старых воронках возле Бородино несколько интересных предметов: каску, котелок и проржавевший, наполовину съеденный землёю, штык. Глеба было не узнать: куда делась его игра. Теперь на Леонида Анатольевича он смотрел с нескрываемым восхищением. А дядя Лёня долго вертел штык, и так, и сяк, а потом вздохнул:

– Знаете, ребята, Бородинское поле – это ведь мемориал двух отечественных войн сразу.

– Так этот штык… – Ваня повертел в руках неожиданную находку.

– Я не исключаю того, что земля вам отдала трофей восемьсот двенадцатого года. Очень уж похоже…

– Вот это находка!

– Да. Вам просто повезло. Наполеоновские игрушки давным-давно, лет сто назад, все были выкопаны, и не такими любителями, как вы, а профессионалами.

– Леонид Анатольевич, но здесь, под Можайском, в сорок первом мы ведь сильно потрепали немца? – Значит, найдём ещё не то! Вместе с Вами, – Глеб впился в жареную курицу, как в личного врага.

– Да, потрепали… Но силы были не равны. А 18 октября наши сдали Можайск.

– 18 октября? – дернулся Иван. Это был день рождения отца.

– Точно так. Прости, но именно 18 октября мы были вынуждены оставить позиции и выходить из окружения, потеряв три четверти состава.

– Три четверти! Это ж какая там была «мясорубка»!

Петр Федорович вдруг вскинул голову:

– Ребят, а посмотрите, как интересно: мы всегда, даже об очень далеких военных событиях, говорим «мы». «Мы выиграли», «мы отступили»… Генная память. Понимаете?

– Па, я смотрю, в тебе твой биолог не дремлет.

– Нет, это наша «корневая система». Понимаешь? Люди, как деревья, живут корнями: родами, семьями, кланами. И пока у нас есть корни, у нас будет будущее.

– Так вот, философ, – Леонид посмотрел на друга так, словно бы не на пеньке восседал, а вещал с кафедры. – Главным итогом этих боев было то, что наши сумели продержаться почти неделю. А это дало возможность организовать линию нового рубежа обороны.

– А когда мы их погнали? – Глеб протянул Петру Федоровичу стакан горячего чая. Дядя Лёня ткнул пальцем в свою пустую чашку.

– Добавь малёк. Ты что думаешь, раз я рассказчик, то забываю о насущном? Солдат всухую клювом не щелкает.

Глеб щедро налил до краев и пододвинул бутерброды.

– Так вот… окончательно остановить врага удалось на 75 километре Минского шоссе. А 20 января 1942 года освободили Можайск. А на следующий день – Бородинское поле.

– Как мы их сделали! – Глеб сгоряча расплескал свой чай.

– Йошкин кот! – подскочил дядя Лёня. – Обваришь мне на радостях это дело, а оно, глядишь, еще пригодится. Сделали мы их, конечно, здорово. Если по плану «Барбаросса» для наступления на Москву предназначались четыре армии, то через три месяца для «решающего» удара по Москве задействовали уже шесть армий.

– Вот это да! – не унимался Глеб.

– Если в Западной кампании против пяти стран Европы участвовало также пять армий, то чуешь силу?

– Чую-чую.

– Ну, Лёнь, не зря тебя мой старший брат прозвал Сократычем: энциклопедию наизусть чешешь, – покачал головой Пёт Федорович.

– Не-е. Я – танкист. Я танки по звуку мотора отличаю.

– Да, а самолеты по росчерку в небе угадываешь, – улыбнулся Пётр Федорович, поддаваясь общему настроению.

– А ты знаешь, дядь Лёнь, что руководство операцией было возложено на командующего группой армий «Центр» фон Бока? – Поддал жару Иван.

– Хвастаешь хорошей памятью? – принял вызов тот, – Немцы в ходе декабрьских боев потеряли почти все свои танки. И в ходе зимнего контрнаступления нами было разгромлено пятьдесят вражеских дивизий! Но… – Дядя Лёня даже встал во весь рост, – Против СССР воевали: Германия, Австрия, Испания, Италия, Франция, Финляндия, Румыния, Болгария, Словакия, Хорватия, Дания, Норвегия.

– Что-то мне это напоминает… Армия двунадесяти языков, как в 1812-ом. – Пётр Федорович подбросил дров в костер, и пламя осветило его лицо. Бородатый, с прямым носом и покатым лбом – уж не с Куликова ли поля блеснул отсвет в его серых глазах?

– В общем, в первый год войны потери Германии в личном составе достигли двух миллионов, а в Европе за два года – менее ста тысяч. И всю Европу Гитлер завоевал за сколько? Правильно, всего за пять с половиной месяцев.

– Да. И, уж конечно, мороз или неустроенные дороги, как пишет об этом Гудериан, тут ни при чем. – Подытожил Иван.

– Как ни при чем? Наша природа с нами заодно. – возразил Пётр Федорович.

– И наши ландшафты, да, пап?

– И ландшафты, и размеры территории, мир – он живой. И камни могут говорить, и земля откликается на доброе к ней отношение. И небо. Разве не так?

– Запечатлеть бы всё это…

– Да, хотя бы на фотоаппарат!

Глава 6. Охота пуще фазана

Давний приятель Петра Федоровича, Валера, неожиданно для всех стал охотником. Всю жизнь был просто инженером, а тут вдруг раз – и охотник. А случилось это так: однажды зашел случайный разговор о том, как одиноко на свете обычному человеку средних лет. И тут Пётр сказал ему:

– Да, кстати, а мой брат – известный кинолог.

– Кинолог?

– Это тот, кто занимается собаками.

– А что за собаки?

– Русский охотничий спаниель.

– Русский? Охотничий?

– Да. И даже во Всероссийскую комиссию по спаниэлям входит.

– Кто, спаниель?

– Нет, брат.

– А-а-а-а-а. И охота ему? – протянул задумчиво Валера, но разговора этого не забыл. И через неделю – новый звонок.

– Привет. Это я. Так что там с твоим братом?

– А что с моим братом? – немало удивился Пётр Федорович.

– Ну, собаки, говоришь…

Казалось, Валерий на что-то решался. И тут произошло то, что принято называть судьбой. Пётр вдруг вспомнил, что недавно звонил брат Сергей и рассказывал, что от его кобеля, пятикратного чемпиона Руслана III, родились очередные щенки. Обсуждение этого радостного события не уложилось в полтора часа междугородних переговоров. Пётр все это выложил Валерке. Тот думал стремительно и всего через пару дней сформулировал новое кредо своей жизни:

– Понимаешь, Петь, собаку я завести хочу. А то, что я все один да один…

– Да не вопрос, поезжай к брату.

– Куда?

– В Тамбов.

И Валерий поехал. Понятное дело, что в первый же день бравый полковник Сергей Федорович Купцов за кружкой чая посвятил его в племенные дела тамбовской секции спаниелистов, потом всей области, ну а затем и страны. А на следующий день, с похмелья, закинув за плечи ружье, взял новоиспеченного собачатника «в поля». И у вечернего костра, под звездным небом, прозвучала его сакраментальная фраза:

– Билет тебе надо оформлять, Валер. Стрелять-то умеешь?

Вот с тех пор и стал наш Валерий охотником. Оформил охотничий билет, купил себе итальянское ружье за сотенку тысяч, и стал мотаться по три-четыре раза в год в Тамбов, куда Сергей Федорович распределился после военной академии и где проживал уже более двадцати лет.

Весь курьез был в том, что, вернувшись из второй своей поездки, где произошло боевое крещение охотой, Валерий радостно, почти по-детски, стал рассказывать Петру о своих успехах, показал ему свое ружье и новенький билет, привез своею собаку, красавицу Берту – похвастаться, и тут… Пётр встал, молча вышел из комнаты и вернулся со своим старым потрепанным охотничьим билетом.

– А вот мой.

– Как? Ты, оказывается, охотник уже аж тридцать лет? – Валеркиному удивлению не было конца. – И ты столько лет скрывал? Обвинение было почти в государственной измене.

– А что такого? Еще после распределения, в Магадане. – только и сказал Петр.

– Как что такого? Я, может, всю жизнь мечтал стать охотником. – разгорячился обычно уравновешенный Валерий.

– Ну, как только ты определился, я дал тебе телефон брата.

– Ну да, конечно…

Разговор был окончен.

Валерий стал вывозить свою Берту на охоту, на выставки, но поохотиться с другом вместе все никак не удавалось: то график работы не совпадал, то погоды не было, то желания. Так и стал он связным между братьями: из Москвы – конфеты и «Столичная», из Тамбова – медок отборный, да «Тамбовский волк». А в последнее время Сергей все чаще стал зазывать поохотиться на куропаток. Как же хорошо: вдохнуть волнительный воздух бескрайних просторов, выпустить собак по осеннему полю, вздрогнуть от треска крыльев взметнувшийся вверх радужной птицы, вскинуть ружья… Эх!

А Петр тем временем был в замешательстве. Ему совершенно не нравилось последнее Ванькино увлечение. Он-то не понаслышке знал, как опасны подобные развлечения. Когда в школьные годы они ходили организованными отрядами следопытов на раскопки, даже под присмотром военных сапёров, и то случались всякие непредвиденные ситуации. Конечно, от его юности до юности его сына прошло изрядное количество лет, но мины и сейчас взрываются… Кто его знает, что может произойти. Отговаривать Ваньку бесполезно, оставалось только быть рядом и молиться.

Короче, на охоту он в очередной раз не поехал. А тут вдруг звонит ему Валера и буквально оглушает в трубку:

– Петь, я фазана купил.

– Чего? – не понял Петр.

– Фазана. Мы сами Федорыча пригласим к нам на охоту. Какова мысль?

– Грандиозна. И когда?

– Как можно скорее. Мне фазана хранить негде. Он у друзей в сарае живет.

Через пару дней стало понятно, что никакой Сергей никуда не поедет: ни гора к Магомету, ни Магомет к горе не передвигались никак. А тут и друзья попросили из сарая птицу забрать. Валерий принес к себе домой шипящее и клюющееся животное и поселил его в коробке на подоконнике. И вот тебе раз – новое несчастье: собака, натасканная долгими усилиями на дичь, вдруг за несколько дней такого близкого соседства с потенциальной жертвой «перегорела» и перестала обращать на фазана внимание. Валерий запаниковал:

– Разучилась! Растренировалась! Испортилась! Подумать только, еще пару дней – и она мурлыкать возле фазана будет, а то и облизывать этого петуха. Сначала, как я его в дом принес и ей не отдал, она со мной разговаривать перестала. Я к ней и так, и сяк, а она морду в сторону и под кровать. А потом вылезла, села возле коробки, как перед телевизором. Не лает, не возбуждается по-охотничьи, а так… Медитирует на фазана, зараза.

– Да ладно ты, не боись, у них это так быстро не проходит.

– Тогда скажи, что делать? – взмолился Валерий.

– Стрелять.

– Собаку? – обмер Валерка.

– Почему собаку? Фазана.

– Но Федорыч не приедет…

– А мы на что?

– Да?.. А где?

– У меня на даче. Там знаешь какие поля. Есть где разгуляться. И знакомый егерь есть, хоть и на пенсии. Но бывших егерей не бывает.

– Я подумаю… – Валерий, казалось, опять впал в непроходящую задумчивость.

Но в пятницу прозвенел решительный звонок.

– Я подумал. Ты готов?

Глава 7. Один из рода Демидовых

Петр Федорович вынул из тайника ключи и открыл оружейный сейф. Итак, на выбор: своя тозовка-пятизарядка, еще с Магадана, или двустволка отца, купленная им после командировки на Кубу полвека назад. Тогда, в 1961 году, во время Карибского кризиса, его отец, Федор Павлович Купцов, с «группой товарищей» был отправлен на лесовозах на Кубу, поближе к берегам США. Нашим воинам пришлось плыть в трюмах восемнадцать суток, вместе с ядерными ракетами, при 50-ти градусной жаре. Отца забрали прямо со службы, и мама полгода не знала, в какую командировку он уехал, и одна растила двух детей в доме с удобствами на улице и без горячей воды.

Папа рано ушел из жизни. Помнится, мама говорила, что «кубинцы» быстро убрались на тот свет, многие не дожили и до 60-ти. Остались на память пожелтевшие фотографии: вместе с Фиделем Кастро, с друзьями, в окружении финиковых пальм; кубинский карнавал, летучая рыба, залетевшая к ним на палубу корабля. А на командировочные чеки (давали тогда вместо валюты) папа купил фотоаппарат «ФЭД» и охотничье ружье «Иж-54» в экспортном исполнении. Сколько лет охотился отец, потом двустволка хранилась у старшего брата Сергея, а пару лет назад он передал это ружье Петру – для Ивана. Мол, дальше его очередь владеть этой реликвией. Правда, пока у Ивана в голове все, что угодно, кроме желания стать настоящим охотником. А ведь порох уже нюхал: Пётр брал его на охоту, когда Ивану было четырнадцать лет. Как раз в Тамбов, к брату. Как раз с этим ружьем. Эх, молодо-зелено. Ладно, подождет ружье нового хозяина. А пока… Пётр вытащил из сейфа «Ижовку». Классное ружье, элегантное, надежное, до сих пор нигде ни шата, ни люфта. А бой какой резкий. А стволы внутри – ни единой каверны: зеркало. Любо – дорого, что смотреть, что стрелять. Прихватив пачку патронов, Пётр закрыл сейф.

В субботу, в восемь утра, Валерий со своей замученной собакой и не менее замученным фазаном подъехал к дому Петра. А в десять часов охотники уже были в Шаликово.

Ну и, конечно же, какая охота без бывшего егеря, неунывающего Леонида Анатольевича Тавлова.

Дядя Лёня долго не думал – он знал, куда вести затейливых охотников. Неподалеку, на Захарьинском поле, около карьера, и решено было выпустить птицу. А поле-то в утренней росе… Низкое осеннее солнце подрумянило сухую траву и повисло оранжевой сковородкой на голых ветвях деревьев. Воздух чист, пахнет жухлой листвой и ожиданием снега.

– Значит так, – скомандовал Леонид. – Выпускаем фазана, пусть он побродит немного в травке.

– Так ведь убежит. – У Валерия ёкнуло сердце, столько он настрадался от этого петуха.

– А собака на что? – У Лени на всё был ответ. – Выпускаем собаку, она находит фазана, тот поднимается в небо и…

– Улетает… – обреченно закончил Валера.

– Да не улетает! – Лёня перешел на ультразвук. – Не улетит! Понимаешь, не улетит! У тебя ружье на что? Охотнички. Все понятно? Главное: не спеши отпускать собаку, фазан должен набродов оставить, пусть собачка поработает. Понял?

– Да, понял, – сказал Валера и прищурился вдаль.

Так и порешили. И только Лёня выпустил из тесной коробки фазана и тот чуток почуял свободу, распрямил шею… как все вздрогнули от истошного вопля дяди Лёни: «Собаку держи, так твою разэтак!» Куда там. Берта на всех парах неслась к добыче. Фазан свечой взмыл в небо, тут же грянуло ба-бах! И битая птица камнем упала прямо на голову собаке. Та еле успела отскочить, развернулась и дернула обратно. Молчаливый Пётр повесил ружье на плечо, почесал бороду и виновато развел руками.

– Как-то вот… – смущенно пробормотал он.

Охота была окончена.

– И всё? – Валера и Берта переводили одинаково растерянный взгляд от распростертого на траве фазана к охотникам. – Вся охота?

– Ну, было бы у нас с пяток фазанов, тогда бы… – утешал Петр, укладывая в коробку отстрелянную птицу.

– Эх, охотнички хреновы! Вся охота – полторы минуты. Я же говорил: держи собаку. Ай! – Леонид в сердцах махнул рукой, сел на сырой пенек и закурил. – Вот бывало, по двое суток ходишь за лосем, найдешь его, выследишь, измокнешь весь, исстрадаешься, истомишься, вот тогда и вскинешь ружьецо, и так радостно тебе от этого выстрела. Это же тебе, победителю, салют. А тут – живая мишень… Я ж тебе говорил, подожди пока. А ты… – Дядя Лёня вздохнул, глубоко затянулся и исчез в табачном облаке.

– Лёнь, да ты не расстраивайся. В следующий раз мы купим фазана, двое суток по болоту пошлепаем, потом подползем к этому полю, ты выпустишь фазана, и мы… ба-бах. Этот самый салют.

– Ты чего это, Федорыч, спятил?

– Ладно тебе, смотри, на парне и так лица нет, – кивнул Пётр в сторону Валеры.

– А вот у меня случай на охоте был… – Лёня с пенька пересел на любимого конька.

– С кем?

– С тем, кого в природе здешней нет. Как вашего фазана.

– Всё у тебя загадки… – отмахнулся Петр.

– Пойдем в карьер, хоть по банкам постреляем что ли. А по дороге расскажу.

Встали с сырого бревна и побрели с коробкой по сырой раскисшей земле к карьеру на краю поля.

– Так вот, – продолжил Лёня. – Было это лет десять назад. Я тогда заядлым охотником был. Сообщили мне, что где-то под Коломной бродит чернобурка. Но хитрая такая, зараза, все ее видят, а взять никто не может.

– Под Коломной, говоришь? Редкость для чернобурки…

– Да в том-то и дело, что нет ее в этих краях. Я вскинулся. Отпуск взял, жена меня не пускает, я уж на рожон пошел. Кровь загудела… Поехал. Три недели я за этой пройдохой ходил. Вижу, целюсь – и нет никого. И так всякий раз. Измотала она меня. Отпуск кончился, а я не у дел. Звоню на работу и беру еще две недели за свой счет. И вот уже в последние дни моего шатания по лесам и полям я выследил зверюгу эту и уложил-таки. Подхожу к ней и…

– Что? – Валерка не дышал.

Петр, который слышал эту историю раз, десять, лишь улыбался в бороду.

– Подхожу, а она – такая красавица на снегу белом лежит вся в черно-серебристом своем меху. Всё, думаю, Настьке, жене своей, шапку сделаю…

Подхожу ближе и не пойму: чего-то снег вокруг моей красавицы тоже черный. Беру в руки и…

– Что? – Седобородый Валера вдруг стал мальчишкой с горящими в нетерпении глазами.

– Чего дальше-то?

– Беру в руки, а это… оказалась обычная рыжая лиса.

– Как?

– Вся в саже перемазанная. Нашли мы потом с охотниками ее логово. Она, зараза такая, в старом разрушенном доме, в печном дымоходе себе нору сделала. Дымоход, печка – много ли надо, чтобы из рыжей лисы чернобуркой стать.

– И что ты сделал?

– Да злой я, как шайтан, был. Пять недель потратить на эту бестию. Взял ее, проволокой к арматуре, что из бетона торчала, привязал, и стояла она так до весны. Представь, выходишь из чащи – а там чернобурка стоит. Так охотники всю бетонную плиту изрешетили.

– Да, Лёня, месть твоя страшна.

– И танки наши быстры. Но не важно. Лиса меня, конечно, здорово обманула, но я все же ее взял.

– Да, потешил ты свое ретивое, охотничье, это правда. – Пётр тем временем установил банки, поставил щит и начертил на нем угольком мишень.

– Стреляем по очереди, – скомандовал Лёня.

И полетели пули по мишеням, только грохот стоял да банки звенели.

К вечеру, голодные да усталые, мужики вернулись домой. Настасья, жена Леонида, уже наготовила им всякую закуску: грибочки, огурчики, картошечку с лучком. И пока охотники медленно одомашнивались, уже и суп из фазана был готов. Праздник бравого охотника был в самом разгаре, как вдруг Петр, убрав в сторону приветливость улыбки, нахмурил брови.

– Я давно хотел поговорить с тобой, Лёнь.

– Я слушаю Вас, сударь. – Леонид любил витиеватый слог и манерность голубой крови.

– Не водил бы ты парней на эти раскопки.

– Так ты бы сразу сказал.

– Я и говорил тебе.

– Уж видно, как всегда, сударь, за Вашей деликатностью не уследишь.

Настя привстала, поцеловала мужа в курчавую макушку

– С Вашей-то Демидовской кровью, да за чужим целомудрием наблюдать.

Она отодвинула от Лёни стакан с красным вином.

– С какой кровью? – Пётр отставил в сторону свой стакан.

– С Демидовской. Я разве не рассказывал тебе, что мы из рода Демидовых?

– Настя, мужу больше не подавать. У него красная горячка. Да и гостей пожалей. – Пётр встал, чтобы попрощаться.

– Так он правду говорит, байстрюк он. Внук… праправнук байстрюка.

– Я знаю тебя уже лет двадцать, Лёнь, и что-то впервые ты байстрюком стал. Завтра будешь внуком Петра Первого, да?

– Петра не буду, а вот Демидова – да. Знаешь такой Ямало-Ненецкий округ?

– Ну…

– Я там родился. Мой прапрадед был байстрюком, от помещика и местной. У этого помещика при родах умерла жена, и он женился на Ефросинье Тавловой, крестьянке, очень красивой женщине. Вот так-то явился в мир Иван Тавлов. Через пять лет Ефросинья умерла. Видно, тогда женщинам трудно было на свете белом жить. И помещик дал сыну вольную, выучил его, отдал в Калужское Бергерское училище, и тот стал маркшейдером, горным инженером. Но уж очень охоч был Ванька до женщин. Выяснилось это, когда он связался со своей родной сестрой по отцу – Ольгой. Отец всё узнал, велел связать сына и выпороть его на конюшне. Но сыночек-то был не промах, развязал веревки, сбежал, потом вернулся, съездил батюшке по кумполу…

– Убил? – вскрикнул Валерий.

– Да нет, постращал малость, неблагодарный, забрал свои документы, деньги и пустился в бега. В Туле, на постоялом дворе, как того и следовало ожидать, его ограбили, и он оказался без документов и без денег. Ивана поймали как беглого крестьянина, а Демидовы тогда всех собирали. И он из Тулы попадает в Туру. И тут выясняется, что Иван – то, оказывается, грамотный человек, и притом горный инженер. Вот Демидов его и приблизил к себе. А у Осипа Демидова была племянница – сиротка Наталья Демидова. Представляешь, поворот какой? Он – красавец голубоглазый, говорят, я на него похож…

– И что, есть свидетели? – Заглянула ему в голубые очи жена Настасья. Тавлов отмахнулся и продолжил.

– Вот и случилась у них любовь. Осипу это не понравилось, и молодым пришлось бежать. По реке Тура до Оби дошли, а это, извините, более восьмисот километров. Демидовы тогда цари были, свою армию имели. Погоня за ними пошла, и как вы думаете, господа охотники, что Иван сделал?

Петр и Валерий пожали плечами.

– Наталья в санях оставалась, а он прыгал, в снег закапывался. Сани подъезжают, Иван вскакивает на сани – а он здоровый мужик был, под два метра росту – скидывает всех в снег и дальше едет. Потом опять спрыгивает, закапывается и новых валит в снег. Так и ушел от погони, и никого не убил. Оторвались они от преследователей и устроили свое займище. Так и называлось, Тавловское займище.

– Почему Тавловское?

– По отцу-то он Красавцев должен быть, но взял материнскую фамилию и стал называться Тавлов.

– А где его займище?

– Если показать по карте… – Лёня в воздухе начертал что-то на невидимой карте. – Вот село Кандинское, от него 62 километра ровно по прямой, мимо речушки такой мелкой без названия… вот тут.

Лёня поставил в воздухе жирную точку.

– А где это?

– Под Тюменью. Северо – Тюменский край. Там он построил дом, там семеро детей у него родились. Он грабил караваны купеческие. Брал спички, провиант, порох, соль, инструменты – все то, что не мог сделать своими руками. И даже, как говорят, не столько грабил, сколько оплачивал, выкупал – у него охотничья пушнина там была всякая… Совершал торговый обмен, в общем. А задетые за живое купцы сказали Демидовым, что, мол, Наташка Демидова со своим мужем на дорогах промышляют. И всё. Хоть и прошло 14 лет, и семеро деток народилось, а их нашли и хотели расстрелять. И тогда Наталья встала впереди мужа со всеми детками: «Стреляйте!»

– Собой закрыла?

– Да. Осип Демидов махнул рукой: «А-а. Живите.». И отправил их в ссылку, в Салехард, соль варить. Его пять раз секли на площади купцы… Небось, родственнички твои, Пётр Купцов. – Лёня ткнул друга локтем в бок.

– За что? – отмахнулся невозмутимый Петр.

– Водку продавал ненцам. А это было строжайше запрещено, потому что ненец моментально спивался. За неделю. У них иммунитета нет к этому делу.

– Как полное имя твоего прадеда?

– Иван Исаевич Тавлов. Его могила вон, у меня в саду.

– Подожди, демидовские времена, а ты говоришь, что в саду у тебя…

– А Иван Исаевич был в третьем поколении от того Тавлова, о котором я тебе рассказываю.

– То есть ты от Натальи Демидовой и Ивана Тавлова через семь поколений стоишь?

– Все верно. А рассказал мне об этом мой прадед, Иван Исаевич, который в моём саду похоронен. Вместе с немцем.

– С каким немцем? – Пётр Федорович, с иронической улыбкой воспринимавший рассказ Лёни, посерьёзнел.

– А вот так. Во время войны это было…

– Расскажи.

– А что рассказывать? Ему было 83 года, когда умер. Стали хоронить. И солдатик тогда немецкий помер.

– От чего?

– От ран, наверное. От чего тогда умирали? Вот немцы тогда с моим отцом вместе вырыли могилу и похоронили сразу двоих.

– Вот интересно… Вместе вырыли, почти по-соседски.

– Наша семья в землянке тогда жила. Немцы скоро ушли. Бабушка рассказывала, что один наш солдатик, видимо, туберкулезный был, в госпитале лежал, а после того, как наши отошли – его оставили, так его деревенские и немцы вместе подкармливали.

– Почему? – Валерий с детской непосредственностью хлебал жиденький фазаний бульон и не сводил восторженных глаз с рассказчика.

– Да понятно было – не жилец. Жалели. Он спокойно ходил по деревне в своей советской форме. А когда он умер, то его вон под тем дубом немцы сами схоронили. – Лёня показал на старый развесистый дуб за оградой. – Не бросили, а похоронили. Это было в начале войны. Еще таких зверств не было. Еще что-то человеческое в людях оставалось. Вот бабушка рассказывала, что идут немцы по деревне: «Киндер, киндер! Ком, ком.». И детишек подкармливали. Но это в начале. А потом, мать рассказывала, в Брянске все колодцы были трупами завалены: дети, женщины… Страшное это дело – война. Хотя, когда они только к нам пришли, школы организовали, колхоз работал, госпиталь…

– Немцы организовали?

– Немцы – немцы. Школы были такие, что родителей наказывали, если детей не водили.

– А зачем им это было нужно?

– Им были нужны грамотные рабы. Может, программа какая онемечивания населения была, кто знает…

– А ты рассказывал, что какие-то приятели твои раскопали что-то и взорвались… – вернулся к больной теме Петр.

– Да, это Дроздовы такие были, пять братьев. Под Тютихой, под хутором, до сих пор огромная воронка стоит на месте их дома: они уже взрослыми накопали немецкие противотанковые мины – наши-то были деревянные квадратные, а эти металлические такие. Мы пацанами были, а эти Дроздовы – почти взрослые мужики. Накопали они штук тридцать таких мин, сложили их…

– Погодь, а разница в чем была?

– Да была. Мы делали мины с тротилом, а немцы – с гексогеном, страшное дело в соединении с медью. Взрывателей не было, они все были выкручены. Но само соединение – страшное. Я помню, это был май месяц, я в четвертый класс тогда ходил… – Лёня задумался. – Да, точно. Это был 1965 год. И такой взрыв. Подумать только, шесть с половиной килограммов гексогена в каждой, а их, этих мин было штук тридцать… Рвануло так, что окна во всех домах повылетали, а их-то, конечно, и не нашли никого.

– И вас, мальчишек, это не остановило?

– Да какое там. Мальчишек разве чем остановишь? Мы по болотам, по гатям болотным топали, на Аникинском болоте танк нашли. Как сами-то не утонули… Коровы, вон, все время тонули там.

– Так, чай, вы не коровы.

– Остряк. Помню, люк мы открыли, а там скелет – в истлевшем комбинезоне, пилотка набекрень и пистолет торчит. Мы такого деру дали. Это вечером было, а утром прибежали – кости разбросаны, пистолета нет. Кто-то из наших, видно, проболтался, и взрослые нас опередили. Вот такое опасное детство у нас было, Федорыч. – Лёня тепло потрепал Петра по плечу. – Не переживай, я отговорю парней или больше водить их не буду. Это я тебе как Демидов говорю.

– Вот и спасибо тебе за это. Пора ехать. – Пётр встал из-за стола. Дома, в Москве, его ждал сын.

– И не бойся ты так. – сказал на прощание Лёня. – Вся русская послевоенная деревня была вооружена.

«Только куда подевались эти находки?», – подумалось Петру.