Текст книги "Мост для императора"

Глава 18. Корни Наполеона

Пётр Федорович неторопливо отпил вина:

– Может, ты, Иван, поможешь разобраться в этом вопросе: откуда «ноги растут» у этого «гения»?

– Пап, если ты серьезно, то могу кое-что рассказать. Наполеон – самородок. Он – гений и всего добился в жизни сам.

– Ты это серьезно? Он что, круглый сирота что ли, перекати-поле что ли?

– Нет, почему же. У него семья…

– Во-от! – Пётр поднял указательный палец вверх, – А поведай-ка нам, сынок, о семье Буанапартов. Могёшь?

– Могу, батя, могу.

– И кем же они были?

– Бонапарты были советниками, офицерами, адъютантами и аббатами…

– А ты говоришь – самородок.

– И самородку залежи нужны и грибу – грибница. – Важно вставил слово гость. Пётр одобрительно посмотрел на друга.

– И что его предки? – Продолжал гнуть свою линию хозяин.

– Бонапарты принимали участие в общественном управлении Генуи и Корсики. Но до рождения Карло Мария Бонапарта, эта фамилия не дала ни одной выдающейся личности.

– А чем знаменит этот Карло Бонапарт? – Отец внимательно вглядывался в лицо Ивана, давно он не видел сына таким вдохновлённым.

– Это отец Наполеона, пап.

– А-а.

– Карл еще в семнадцать лет стал себе подыскивать богатую невесту.

– Рачительный мужчина. – Заметил друг Петра.

– Да нет, дядя Сережа, скорее расточительный. В общем, дядя его познакомил с Марией Летицией Рамолино. Она была богата, красива и молода.

– Лучшее сочетание. И что?

– И всё. Жениху было восемнадцать, а невесте – четырнадцать лет.

– Нормальненько. – Тряхнул седыми волосами Сергей Ильин и мечтательно посмотрел на Петра. – Семнадцать лет. Это ж надо. Мы-то с тобой что делали в эти годы? Наливай. – с этими словами он протянул другу пустой бокал.

– Мы с тобой в университет поступили.

– И, кстати, познакомились друг с другом.

– Точно. Ну, а девушки, а девушки… потом, – пропел захмелевший Пётр. – А что там наш Бонапарт?

– А Карл Бонапарт в это время как почтенный отец семейства был избран членом Национального собрания…

– Молодец какой.

– Да, все бы хорошо, но через четыре года на Корсике вспыхнула война.

– Нет в мире совершенства.

– Есть. Карл во время войны проявил свои лучшие качества и даже написал прокламацию к корсиканской молодежи.

– Конечно же, у такого оратора, как Наполеон, должны были быть корневые предпосылки… – гнул свою линию Петр.

Иван вдруг встал и молча пошел в свою комнату.

– Эй, ты куда? – вопрос Петра ударился о грудь уже возвратившегося Ивана.

– Вот, о матери Наполеона. – В руках студента белела толстая пачка листов.

– Ничего себе накропал.

– Так полгода, не разгибая спины…

Иван порылся в листах:

– А, вот… «Жена Карло Бонапарта, Летиция, которой было суждено подарить жизнь целому поколению князей и монархов и которая во все моменты своей жизни, даже на вершине блеска и славы, оставалась все тою же скромной женщиной, значительно превосходила своего супруга силою характера…»

– Как по маслу…

– «…Здесь мы видим много общего с ее любимым знаменитым сыном. Цельность характера Наполеон, несомненно, перенял от матери…»

– Ну и кем же была его матушка? – Сергей с удовольствием растягивал пьяные слова.

– «…Летиция происходила из патрицианского рода Рамолино, который переселился на Корсику из Северной Италии. Она в раннем детстве потеряла отца. Ее мать в 1757 году вышла замуж во второй раз – за Франсуа Феша, капитана швейцарского полка. От этого брака родился Жозеф Феш, ставший впоследствии кардиналом».

Ваня вскинул на отца свои серые глаза. Ему очень хотелось, чтобы тот услышал: оказывается, среди близких людей Наполеона, которого в России воспринимали как антихриста, были представители католического духовенства.

– Вот как описывают Летицию современники, – продолжал он. – «…Среднего роста, с изумительной грацией и нежной кожей». Рост и кожа, кстати, передались по наследству Наполеону…

– Не лучший комплимент для генерала и полководца – нежная кожа. Ха! – сипел Сергей.

Иван его не слышал:

– «…Роскошные каштановые косы украшали аккуратную головку. Карие глаза с длинными ресницами, тонкая черта носа. И такое неожиданное для юной девушки строгое очертание губ. Ее нисколько не портил выдававшийся подбородок, он лишь указывал на неуемную энергию, совсем как у сына».

…В жизни Наполеона было две любимые женщины: мать и жена. Хотя Лелиция совсем была не похожа на его вечную возлюбленную – Жозефину, – как-то совсем отстраненно добавил Иван.

– О! – Пётр многозначительно задрал вверх указательный палец, – Крисс-кросс на лицо!

И обратился к Сергею:

– А теперь, что мы имеем здесь и сейчас. Насколько я знаю, у нас и у Вас, сэр, в дедах дворян не отмечено, так ведь?

– Ну, не скажи… – Сергей наморщил лоб. Видно, ему очень хотелось вспомнить ну хотя бы одного, может, какого «завалящего», графа. – Петька, я же не искал, может и есть. Фамилия-то известная.

– Угу, от крестьянского имени Илья. То есть сын Ильи – Ильин, – стараясь не обидеть друга, улыбнулся Петр.

– Так, ладно-ладно, давай дальше. – Сергей знал Петьку и не убоялся пуститься с ним в неизвестное плавание.

– Вот и выходит, что первый стимул к абсолютизму у нас, Серега, отсюйствует. – Пётр уже не сдерживал смеха. – Давай, Ванюша, дальше.

Иван увлеченно листал страницы.

– «Несмотря на слабости и расточительство Карло, они жили очень счастливо, любимый муж, дети…

– Какие дети, ей четырнадцать. Она сама – ребенок. Я тебе как биолог говорю… – Сергей привстал и тут же плюхнулся на стул, удержанный мягкой рукой Петра.

Ваня продолжал, как ни в чем не бывало:

– «Конечно же, брак Летиции и Карла был слишком ранним. Первые трое детей умерли в детском возрасте. Из тринадцати детей за ее двадцатилетний брак в живых осталось только восемь…»

– Ну, а я о чем…

– «Летиция была очень требовательной матерью, она следила даже за первыми впечатлениями детей.

– Воще… – восторженно проговорил Ильин, словно бы любовался появившимся в воздухе фантомом молодой корсиканки.

Иван с Петром рассмеялись.

– При этом, дядя Сережа, как и многие корсиканки, Летиция не получила образования и не знала ничего кроме своих обязанностей по дому и молитв Деве Марии, покровительству которой поручала всех детей и чье имя носили все ее дочери.

– Да ты что? Все дочери – Марии? Такое вообще бывает?

– Да. Совершенно точно. У них же были двойные – тройные имена…

– Ну вот, неграмотная женщина, а гляди… – причитал Ильин.

– Первые дети – Жозеф и Наполеон – были, по существу, погодками. Однажды, пап, Летиция, беременная Наполеоном, участвовала в перестрелках и отряду пришлось переправляться через горный поток. Лошадь поскользнулась и была унесена течением. Ей кричали, чтобы она бросила поводья и пустилась вплавь, но она храбро продолжала сидеть в седле с маленьким Жозефом на руках. Наконец ей удалось добраться до берега.

Петр остановил сына торжественным поднятием руки:

– Вот оно. Понимаете, если говорить о глубинных переживаниях ребенка, то, можно представить, какое военное воспитание он получил в перинатальный период.

– Да, пап. И еще… Само вхождение Наполеона в жизнь было ознаменовано удивительным событиями: мать была в церкви и вдруг почувствовала приближение родов. Она едва успела вбежать в свой дом и тут же разродилась маленьким, не вполне доношенным ребенком, которого приняли не ладони повивальной бабки, а персидские ковры с изображением доблестных подвигов античных героев.

– Надо же так шлепнуться… На поднос Афины Паллады. – Сергей поднял свой корявый палец вверх. Лохматый, кряжистый, он походил на лешего или реликтовое живое дерево из произведений Толкина. – Это ли не знаки судьбы?

– Так, теперь ты еще скажешь, что нашим матерям не хватило баррикад, а нам тумаков при рождении? – Пётр улыбался в свою густую бороду.

– Всё, ребята, я понял. Вы решили меня развести, и это у вас почти что получилось. Всё, хорош! Петруччио, давай что ли еще по одной, да спать пойдем. Уболтали вусмерть своим Бонапартом!

Хозяин разлил по последней:

– Вздрогнули.

– В общем, ты оценил действенность моей теории? А? – Пётр поднялся из-за стола. От долгого сидения тело скрипело, как несмазанная телега. Он сладко потянулся и случайно задел лежащие на столе листы. Иван еле успел подхватить свою драгоценную дипломную.

– Пап, осторожней, помнёшь.

– Прости, не хотел. А ты, конечно, молодец, диплом тянет на диссер, как я посмотрю. Ладно, пойдем спать. Ванька, посуда сегодня твоя…

– А разве моя очередь?

Петр строго глянул на Ивана.

– Сергей, я тебе в зале постелил. Иди, мойся, полотенце твоё – с кубиками.

Вскоре дом затих. Пётр ворочался, ворочался, а потом тихонько встал и прошел в комнату сына. Иван как всегда, спал без задних ног. Диплом лежал на столе. Аккуратно собрав рукопись, Пётр Федорович вернулся к себе. Забравшись в постель, включил лампу.

«Спустя короткое время после родов Летиция последовала за мужем, который сражался за свободу Отечества. Ее величайшей добродетелью было сознание долга, любовь к порядку и расчетливость. Император говорил впоследствии: «У нее голова мужчины на теле женщины».

*

Петр так увлекся чтением, что не заметил, как сам очутился на острове Святой Елены. И почему-то совсем не удивился, когда услышал обращенное к нему: «Месье Наполеон, завтрак уже подан».

Ха-ха, у него же нет в родословной графа Ильина! А, впрочем, в интересах Родины он будет молчать. Но гильотина? Ведь тогда он не соберет новую армию. Нет, он будет тверд.

Пока Пётр размышлял, к нему подошел французский офицер.

– Мой генерал. Мы хотим предложить Вам охоту на фазанов.

– На фазанов? А что, здесь есть фазаны?

– И очень много. Сейчас привезут пушку.

– Пушку? – Пётр остолбенел.

– Да, мы охотимся на них из пушки.

– Разве это охота, просто стрельба по живым мишеням. – Раздался за спиной знакомый голос.

Обернувшись, он увидел Леню Тавлова во французском мундире.

– Лёня? А ты что тут делаешь?

– Тише, Петя, я послан тебе на помощь для поиска твоих сокровищ.

– Что? – прокричал Петр.

И вдруг за спиной грянула пушка…

* * *

Будильник не подвел: восемь часов. Пётр заставил себя сесть на кровати. В голове плескалась хмельная сумятица и обрывки сна. «Фу, ну и бред… Наполеон, охота, сокровища, Лёня.»

– Привет, па… Ты как, живой? – В дверях появилась голова Ивана.

Увидев разбросанные вокруг кровати листы, он улыбнулся.

– Ты что, ночью читал мой диплом? Ну и как?

– Очень интересно, – усмехнулся Петр – Особенно фазаны…

Часть вторая. Сим победиши

Глава 19. Тихими можаискими тропами

На последней паре Майка прислала Ивану СМС: «Нужно срочно встретиться!!!» С тремя восклицательными знаками – значит, очень срочно. Но как? Сегодня она занималась в здании журфака, а это означало, что встретиться они смогут только через час. Раньше ему с «Университета» до Моховой не добраться. Но только Ваня вошел в метро, как пришло новое сообщение: «На Парке Победы при выходе у эскалатора». Что за тайны, подумал Иван, и тут же вспомнил первый приход в ее дом и белые листки на полу с указанием маршрута. Вот ведь выдумщица, рассмеялся он своим воспоминаниям. Да, забавно тогда Майка обнимала за «талию» свою огромную китайскую вазу, а потом они с мамой вышли из-за бамбуковой портьеры – две такие одинаковые японские статуэтки…

Иван только улетел в воспоминания, как громкий голос вернул его к действительности: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Парк Победы».

Ну, вот, наконец, нетерпеливо вздохнул юноша вместе с дверьми. Долгий подъем на бесконечном эскалаторе и…

На широкой деревянной скамейке сидела Майка. Вся в белом: и пальто, и сапоги, и даже беретка на ее рыжих волосах – как снежинка в языках пламени. Рядом лежали такие же белые лилии и белая коробка с тортом.

– Ну и куда мы такие красивые? – Иван поцеловал свою Белоснежку.

– К бабушке.

– Не строй из себя Красную Шапочку, сегодня тебе это не идет. – Ваня пытался еще раз поцеловать девушку, но она мягко его отстранила и вручила роскошную коробку.

– Бабушкам полагаются пирожки, а не кондитерские изделия. – проворчал Ванька, ткнувшись в этикетку. И тут же разошелся в улыбке: мой любимый, сметанный.

– Неси. Тоже мне, серый волк нашелся.

– А чем тебе не нравится мой французский френч? – наигранно возмутился Ваня. – Я помню, как Вы, сударыня, помогали мне его перешивать.

– А я помню, как Вам не хватило материи на треуголку.

– Майка! Ты сегодня…

– Ну? Кто я сегодня?

– Не бабушкинская внучка. Ты сегодня…

– Ну, кто?

– Больно зубастая.

– Профессия обязывает.

– Рановато ты что-то вошла в профессию.

– Я, может, еще уйду с журфака.

– Да ладно.

– Нет, точно. Не мое это: новости, скандалы, расследования. Нужно было маму слушаться и идти на театроведческий.

– Так еще не поздно. Подумаешь, год потеряла…

– Как это потеряла? – Майка загадочно улыбнулась. – Я кое кого здесь нашла.

Ванька закружил ее прямо посреди метро.

– Да тихо ты, ненормальный. Ты мною людей поубиваешь.

– А я думал, ты за цветы боишься.

– Цветы я держу крепко, они в меня вросли.

– Ты опять строишь из себя напольную вазу?

– Это куда лучше, чем наполе-ольный горшок.

– Ух и доиграешься ты у меня. – пригрозил Ваня.

– И что ты сделаешь?

– Да вот возьму и выпорю, как дед казак велел, чтобы много о себе не думала.

– Что-о-о-о?

– А что, разве ты не слышала историю о Демидове и его французской жене?

– Расскажи.

– Если кратко, то Демидов женился на одной француженке, и она его сильно разозлила. И тогда…

– Ну?

– И тогда Демидов прямо на балу высек плетью свою жену. Та – в слезах к императрице, а государыня немка, и говорит, значит, француженке…

– Ну?

– Пороть – это добрый русский обычай, чтобы мы, женщины, много о себе не думали.

– Мир. – Моментально сдалась неугомонная Майка и протянула белую конопатую руку. – Только это совсем неправильная история. А правильную я тебе расскажу позже.

– Когда?

– Когда приедем.

– А куда мы едем?

– Я же говорю, к бабушке.

– И далеко?

– Нет, жираф. Только ты позвони папе.

– Папе? А причем здесь папа?

– Ваня. Мы едем на три дня. Чтоб не волновался. А в понедельник – мы сразу в университет.

На три дня! Ванька был счастлив. Никогда он еще не оставался так долго с Майкой. Пару раз по осени они ездили вместе на дачу, грибы пособирать, но там маленький дом, и всем вместе разместиться было негде. Потом Майка праздновала у Вани дома Новый год, но тогда были папа, Глеб, какая-то подружка с факультета, и всего удовольствия – на полтора дня. А тут целых три. Вернее, два с половиной, но не важно. Ивану уже нарисовалась тихая избушка с бабушкой, бабушка почему-то непременно в чепце и с пирогами. А сам он себе уж точно виделся серым волком.

Из сказки его вывела оживленная Майкина трескотня:

– …и представляешь, я все детство провела в Одинцове и мне и в голову не приходило…

– Постой. В каком Одинцове?

– Ну, моя бабушка ведь живет в Одинцове, – Майка капризно сдвинула брови. – Я же говорила тебе! Ну жираф!

«О, боже. Женская логика. Если бы я все помнил, что ты мне говорила, то, наверно, уже бы давно…» Но вида не подал.

– Да. И что?

– А то, что бабуля мне вчера позвонила и рассказала, что им в музей недавно принесли старинную подкову…

– Постой. Я не понял. Какая подкова? Какой музей?

– Какой же ты непонятливый. – Майка вдруг заговорила, не спеша и терпеливо, как будто бы выговаривала несмышленышу. – Краеведческий музей в городе Одинцове, где живет моя бабушка… Которая в этом музее работает… Теперь понял?

– А подкова при чем?

– Да французская это подкова. Французская! Там дорогу в лесу строят, вот и роют землю. И все, что находят, в музей приносят. Понял теперь?

– Понял.

– Вот вчера, например, принесли эту подкову, а недели три назад мальчишки приволокли ядро и картечь.

– Ничего себе. Я тут по болотам прыгаю, а они…

– Конечно же. Догнал? Там же проходит Старая Смоленская дорога. Я бабуле про твои поиски рассказала, вот она и позвала нас в гости.

– У нее день рождения?

– Почему день рождения?

– Ну, – Иван покосился на торт и цветы. – Тут всякое…

Майка расхохоталась.

– Чудной ты. Ты что, в гости что ли никогда не ходил?

– Ходил, конечно.

– И что, без цветов и шампанского, гусар?

– А у нас еще и шампанское?

– Не радуйся сильно, бабушка детям не наливает.

– Так мне уже можно, я совершеннолетний.

– Не прокатит. Для нее мы – дети. В лучшем случае, она тебе наливку свою нальет. А мне и рассчитывать не на что.

– Я согласен на «лучший случай».

– Да ты же не пьешь, насколько я помню.

– Хорошо, что напомнила, а то…

– Бежим! Скорей!

И Майка, схватив свободной рукой Ивана, полетела наперерез автобусу.

– Тебе что, жить надоело?!

– Прыгай, пока он остановился.

И только в мягких креслах автобуса Иван узнал всю правду: бабушка оказалась старинным музейным работником и пригласила «внучку с ухажером» на персональную экскурсию. А бабушка была маминой мамой, это именно она воспитала ее, как театрального критика. Да и с Майкой тоже, с раннего детства, извечно моталась по театрам и всевозможным музеям. За час езды до Одинцово Иван многое узнал об этой удивительной женщине. Он уже не ожидал увидеть бабушку из сказки, ему скорее мнилась герцогиня преклонных лет на канапе под массивными картинами.

И вот они приехали. Город оказался чистым и уютным, с тихими тенистыми улочками и розарием перед городской управой. Майка радостно бежала впереди. Они вошли в дом: махонькая светлая квартирка на четвертом этаже, окна на обе стороны, оттого и залита солнцем эта уютная гавань покоя и тишины. Седенькая женщина протянула ему руку:

– Вера Иосифовна, очень приятно…

И среди этой задушевной простоты Ивану стало так хорошо. Он припомнил свою бабушку, ее теплую щеку, к которой прижимался по вечерам, ее смешливые губы и то, как она рассказывала ему сказки перед сном. Бабушка, казалось, начала экскурсию прямо от порога, она неторопливо расставляла посуду на крохотном круглом столе на кухне и говорила о прошедших временах так просто, словно бы вспоминала своих родственников. Да оно и понятно, за 50 лет музейной жизни все эти исторические личности давно стали членами ее большой семьи.

– Ребятки, мойте руки, я вас кормить буду.

– А мы не против. – Майка чмокнула бабушку, и когда их лица сомкнулись, Иван увидел явное сходство этих двух женщин: бабушка в юности, видно, тоже была рыжей, а на порозовевших щеках до сих пор играли забавные ямочки, как у ее внучки.

– А на столе-то что творилось… Прямо как из скатерти-самобранки выпрыгивали: то борщец знатный с укропчиком в горку, то солянка с грибочками и копченостями, то пирожки с мясом и луком. Когда очередь дошла до привезенного торта, на него уже никто и смотреть не мог.

– Отдыхаем. – скомандовала бабуля.

– Мы поможем… – Подскочила Майя.

– Еще чего. Никогда мои гости не будут мыть посуду.

– Я не гость.

– Посмотрите фотографии, и прогуляемся до Одинцовского краеведческого музея, хорошо?

– Замечательно. А не поздно?

– Для вас – эксклюзивная вечерняя экскурсия.

– Ночной Петербург? – весело подхватила Майка.

– И разводные мосты над автострадой? – озорно добавил Иван.

Как же удивился Ваня, когда через пятнадцать минут из своей комнаты вышла бабушка, одетая в элегантный костюм, поверх седых волос был накинут газовый платок с узорчатыми длинными краями, как шлейф, спускающийся на длинную юбку. «Точно, графиня», – подумал Иван.

– Едем! – лихо скомандовала она. Ваня наткнулся на лукавый взгляд девушки: мол, как, не ожидал перемены?

Выйдя на улицу, «графиня» подвела молодых людей к старенькому «Пежо», припаркованному на обочине.

– Иван да Майя… – бабушка прислушалась к сказанному, – а почему бы и нет?

И, уже сев за руль, проникновенно сказала:

– Я провезу вас, мои дорогие, тихими можайскими тропами. Готовы?

Глава 20. Край родной

– Ребята, а вы знаете что такое краеведческий музей?

– Ну, конечно! – Зазвенела счастливая Майка, – Край родной! Это мы ещё в третьем классе проходили.

– История своего края, молодец. – Одобрила бабушка глубокие знания внучки. – А вообще интересное сочетание: край родной… Край, словно бы за краем ничего нет.

– Как край света, да?

– Да. Как последний рубеж, и в то же время – послушайте: краешек… Краешек. Как малость какая.

В машине встала тишина. Только гул двигателя. Майка с Иваном смотрели по сторонам: вечерний город. А ведь когда-то на этом месте только поля были да леса и птицы стаями летали, да звери бегали…

Вера Иосифовна нарушила молчание.

– А давайте я вам сейчас проведу маленькую автоэкскурсию по моему родному краю?

– А давайте! – Выдохнул Иван, его тяготило молчание.

– Начнем с того, что все центральные улицы Одинцово названы в честь полководцев и героев Второй мировой войны: маршала Говорова, героя войны Любы Новосёловой, маршала Крылова. Кутузовская улица, Гвардейская, маршала Толубко. Не удивляйтесь, недалеко – Центр управления ракетными войсками, поэтому в городе много военной и технической интеллигенции. Вот, – Вера Иосифовна кивнула головой направо – улица маршала Жукова, видите памятник Георгию Константиновичу, с пушкой? А дальше – административный центр города. Здесь, на площади перед горисполкомом, стоит памятник боярину Андрею Ивановичу Одинцу, жившему в четырнадцатом веке. Ему в свое время Дмитрий Донской пожаловал за заслуги село, которое со временем превратилось в наш прекрасный город. А теперь мы поедем по улице, названной в честь маршала артиллерии Неделина, выезжаем на Можайское шоссе и потом – на Старую Смоленскую дорогу. Да-да, ту самую, по которой Наполеон отступал из Москвы. А вот и наш новый, но уже намоленный храм Георгия Победоносца. Это самый высокий храм Подмосковья. Вы посмотрите, как горят на солнце его могучие золотые купола. Не правда ли, они похоже на шлемы русских витязей… Остановимся здесь, хороший вид.

Вера Иосифовна топнула крепенькой ножкой, и бедная легковушка, подпрыгнув на месте, с воем бросилась вперед, а потом так же резко – назад.

– Ой! – испуганно вскрикнула Майка. – Бабуля, ты что?

– Что – что? Ничего. Перепутала газ с тормозом. С кем не бывает. Все живы? – она обернулась назад.

Иван промычал нечто ободряющее, растирая шишку на голове и с опаской поглядывая на лихую наездницу. И все же они благополучно добрались до цели их маленького, но волнительного путешествия.

– Вот мы и приехали. – как ни в чём не бывало весело сообщила бабушка.

Ваня, с трудом вылезая из миниатюрной машины, непроизвольно выдохнул: «Слава Богу». Наконец-то он разогнулся. Перед ними красовалось старинное двухэтажное здание с лепниной.

– Это наш красавец – краеведческий музей города Одинцово. – В голосе бабушки послышались Майкины ноты. – Он был открыт 1 сентября 1987 года. А раньше здесь была контора кирпичного завода…

И тут во дворе музея Иван заметил какие-то ракеты, танки, даже вертолет с одной снятой лопастью. Вот это да! Ваня так увлекся, что пару раз даже пытался залезть на танк, но Майка его стащила с брони.

– Я бабушке сказала, что привезла серьезного парня, а не шпану замоскворецкую.

– Почему «замоскворецкую»? Я – Тимирязевская шпана. – Ванька нехотя слез с танка, принял серьезное выражение лица и вошел вслед за девушкой в открытые двери музея.

Музей имел небольшую экспозицию: скульптуры, бивень мамонта, фотографии с рассказами об «отцах города». А вот и нужный ему стенд: «Война 1812 года на Можайской земле».

«Да, – подумал Ваня, глядя на картечь, ядра, подкову и фрагменты оружия, – вот и следы на земле. Никуда-то они не деваются. Интересно, кто и где их откопал?»

– А можно картечь в руках подержать? – спросил он у посерьезневшей вдруг бабушки.

Она аккуратно открыла витрину и протянула ему тяжелый чугунный шарик, размером с перепелиное яйцо.

– Пожалуйста.

Иван подкинул несколько раз на ладони то, что когда-то несло смерть и разрушение.

– Не такой ли вот картечью был ранен в ногу Багратион? – сказал задумчиво он.

– Да, возможно – бабушка погладила руку Ивана. – Князя так и не спасли. Умер от гангрены…

– А кто из Одинцовских жителей сражался на Бородино? – оживилась кареглазая внучка.

– Из наших земляков? Знаете род Голицыных? Борис Владимирович Голицын, владелец Больших Вязём. Мы туда завтра поедем.

– Так. И что он?

– Умер от ран, полученных под Бородино.

– Печально. А еще кто-нибудь известен? – не отступала Майка.

– Крестьянин Звенигородского уезда, из села Дергайское – Андрей Ионов.

– И кто он был?

– Воин Московского ополчения.

– Просто воин? – Майка озорно посмотрела на бабушку.

– Воин, это не просто, – со знанием дела отозвался Иван.

– А Вы в армии были, молодой человек? – С уважением посмотрела бабушка.

– У нас – военная кафедра.

– Бабуль, а Одинцово коснулась война?

– Сама посуди. Факты такие: 30–31 августа, уже после Бородинского сражения, Кутузов находится в доме Голицына. А с 31 августа по 1 сентября Кутузов уже находился в селе Мамоново. Сейчас это часть Одинцово, ну, знаешь… как в город въезжать с Можайского шоссе, тут и – Мамоново.

– Да, знаю, справа…

– И есть сведения, что в старой Гребневской церкви города Одинцово Михаил Илларионович Кутузов отстоял литургию. Молился перед сдачей Москвы.

– Вот это да. Как все, оказывается, близко. – Задумчиво произнёс Иван.

– Да, юноша, да. А 2 сентября в Одинцово прибыл Наполеон. Сохранилось распоряжение Бонапарта к генералу Мюрату о выходе конного корпуса из Одинцово.

– А! Так вот откуда эта подкова. Можно?

Бабушка взяла тяжелую подкову и протянула Ване:

– Пожалуйста.

– А большой тогда город был, бабуль? – Продолжала интересоваться Майя.

– Летописи сохранили такие факты: В 1810 году в Одинцово было 607 жителей, а в 1814 году осталось только 416.

– Война. – Майя вздохнула. – А ты говорила, что только два земляка в сражении участвовало…

– Да. Из тех, кто известен, а остальные – славный неизвестный герой, народ называется…

– А потом, город ведь разрастался?

– Сама посуди: мы знаем, что в 1852 году в Одинцово было 16 дворов. Это много?

– Катастрофа. Подумать только… – отозвалась Майя.

– А Гребневская церковь, – продолжала бабушка, – в своих летописях нам сохранила детали: проживало тогда в этом селе 86 мужчин и 85 женщин, не считая детей…

– Бабуль, а это что за эскизы?

Иван еще рассматривал открытую витрину, уйдя в нее с головой, а Майка уже подошла к новому стенду.

– А это?

– Это? Это забытое сражение.

Тут Ваня вылез из своего «стеклянного саркофага» и подошел поближе.

– Это интересная история произошла 29 августа 1812 года, когда после Бородинского сражения основные силы русского войска отступали к Москве. Их прикрывал арьергард генерала Милорадовича. И близ села Крымское дворище произошел решительный бой русских с авангардом армии Наполеона, возглавляемый маршалом Мюратом. Слышали о таком сражении, господа искатели?

Майка с Ваней переглянулись.

– Не-ет.

– И не могли слышать. Про него просто забыли.

– Как так?

– Да так. Мало ли у нас закрытых страниц истории.

– И что было в этом бою? – Ваня включился с пол-оборота.

– Граф Бенкендорф, генерал от кавалерии и военный историк, писал… – И бабушка сняла очки, чтобы прочитать текст, висевший на стенде. – Слушайте: «Главная армия весь день 29 августа шла от села Землино до деревни Крутицы за реку Нара. Вечером того же дня всего четырьмя верстами западнее Крутиц при селе Крымское дворище арьергард Милорадовича принял удар передовых частей Великой армии. Бой продолжался 9 часов и закончился за полночь».

– Девять часов!

– Да. Милорадович со своими полками сражался как лев и полностью удержал свою позицию. Мюрат был отброшен с большими потерями, напор неприятеля на главные силы русских был остановлен. И благодаря этому «незначительному» сражению русская армия отступила, сохранив себя полностью.

– Как могли забыть про этот бой? – взвился Ваня.

– Все имеет свое объяснение, молодой человек. Историки, потрясенные Бородинской битвой, посчитали эту баталию не заслуживающей особого внимания. Вспомните, тогда же и Толстой написал в своей «Войне и мире», что «после Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но и сколько-нибудь значительного сражения».

– Ага, ты слышала, Майка? Лев Толстой тоже считал, что победа была за нашими! – Торжествующе шепнул Иван на ухо Майке, но вероятно, слишком громко.

Бабушка вскинула на него серые глаза из-под седой челки.

– А что, разве юноша у нас – «француз»? Она пристально посмотрела на Майю и демонстративно закрыла стеклянную витрину. – Предупреждать надо!

– Да нет, это… – Иван смутился.

– Ничего особенного, бабуль, Просто Иван пишет диплом о войне двенадцатого года, вот и интересуется. – Майя заслонила собой юношу.

– Так с какой стороны он интересуется? – Бабушка наседала. – А, Иван?

– Ну, бабуля, у нас в России много разных исследований по этой войне. Ване дали такой диплом, в принципе какая разница!

– Действительно, какой пустяк. – Досадно вздохнула бабушка и указала на какую-то табличку. – Почитайте лучше, что ваш маршал Даву написал вашему Наполеону.

Ваня, кашлянув, прочитал вслух:

– «Должно согласиться, что отступление русских исполняется в удивительном порядке. Их позиции избираются так хорошо, так кстати, и каждая из них защищается соответственно их силе и времени, движение их, кажется, идет сообразно с планом, давно принятым и искусно начертанным».

– Так-то.

– А как узнали про это сражение?

– Можно сказать, случайно. Школьница, Ульяна Новикова, «откопала» в архивах материалы о сражении и написала свою краеведческую работу. А дальше случилось то, что называют судьбой: ее учитель добился встречи с мэром города Одинцово, и тот принял решение установить памятник героям вблизи села Крымского. Вот оно как случается…

– И установили?

– Вот макет. Планируется в ближайшее время. Так что герои бывает до поры до времени неизвестны, а потом – как с мощами.

– С какими мощами? – У Майки глаза вылезли на лоб.

– С обыкновенными, смощами праведников. Очень многие мощи сокрыты до поры до времени, а потом вдруг то находятся они случайно, то кому-то через сон приходит откровение, куда идти и где копать…

– Да. – вдруг вспомнил Иван. – Я читал в газете, что совсем недавно нашли склеп родителей Кутузова. Столько лет непонятно было, где они захоронены, – на местном погосте могил не было. А потом пришел новый священник в церковь, что Кутузов для родителей своих построил, да и оторвал половицу…

– И что? – Майка опять смотрела своё детективное кино, – Как это взял и оторвал? И что потом было?

– А ничего. Проще простого оказалось. Оторвал вторую половицу, да и запустил своего малолетнего сына с фонариком. А сын склеп нашел. Вот история какая. И было это недавно, прямо в канун 200-летия Бородино…

– А я знаю, – торжественно произнесла бабушка, подняв указующий перст, – что это произошло не в канун праздника, а давно, лет двадцать назад. И не Михаил Илларионович построил эту церковь, а сам Ларион Матвеевич, родитель его, в конце 18-го века. И никакую половицу никто не отрывал. А всегда знали, что самое почетное место для погребения основателей храма – в алтарной части. Там склеп и обнаружили. А находится храм и поныне в Псковской области, в Опоческом районе, селе Теребени.