Текст книги "Мастерская сновидений"

Вера Раева, Светлана Байдакова и Ольга Фармер

Это не просто имена психологов, это имена друзей – оберегов. С Верочкой Раевой я познакомилась, когда у нас родились первые дети, и мы пришли на первый приём к врачу. Нашим детям Дианке и Сэму было по месяцу. Тогда я ещё не знала, что она – психолог, а она даже не догадывалась, что я – писатель… Но все наши двадцать восемь лет дружбы мы идём уже даже не как подруги, а как родные сёстры. У нас в жизни с ней случались удивительные рифмы. Даже дети рождались почти в один день… И вот рифма последняя: мужа Веры зовут Павел Федорович. Моего мужа, главу моей новой семьи, зовут так же…

Со Светой Байдаковой мы познакомились у нашей общей подруги – феноменального доктора Риты Куправы. О Рите будет особый разговор и новая книга, а вот Света…

Света посвятила меня в опыт психодрамы, и вместе с Ольгой Фармер они повели меня по перелескам и тупикам моего подсознания.

Все встречи, которые случаются на пути человека, – это его ресурс. Его возможности. И когда я впервые лично поучаствовала в сессиях моих дорогих психологов, то поняла, что где – то мы с ними коллеги, я пишу психологическую прозу, а они работают по принципу сюжетной психологии. И вот встала реальность публикации книг, и как – то сам по себе созрел замысел «Психологии в лицах», где в перекрёстном труде автора и психолога рождался бы замысел художественной книги.

Светлана Мурзина

Замысел иллюстрированных книг возник мгновенно, как только я увидела рисунки Светы Мурзиной. Твёрдая и вместе с тем мягкая линия. ТОЧНОЕ ПОПАДАНИЕ В ОБРАЗ. Я думаю, что как для драматурга найти свой театр, так и для писателя найти своего художника… И зовётся эта удача – судьба.

Валерий Иванович Лактионов

Не могу не сказать о человеке, который за руку привел меня в Российскую Академию Естественных Наук и познакомил с Сергем Эрликом – теперь добрым моим другом. Последнее, что Валерий Иванович сделал – это принял меня в академики РАЕН. А до этого были долгие обсуждения книг, жизненных ситуаций, философские диспуты… Его тоже с нами сейчас нет. Но мы же знаем, что на нашем общем небосводе свет идет от далеких звезд, и не редко так случается, что звезды нет, а свет от неё все продолжает идти… долгие годы и столетия. И с людьми бывает так же. Их уже нет, а их свет все продолжает и продолжает согревать наши души. Сейчас я дружу уже с его женой – Наташей Кузнецовой, которую упрямо продолжаю звать Наташей Лактионовой.

Сербия – Черногория

У человека может быть не только своя собственная звезда, планета, но и Галактика. Такой вот галактикой для меня стала Сербия. Я всё называю Сербией: и Черногорию, и Косово с Метохией, и Боснию с Герцеговиной, для меня всё это – историческая и духовная Сербия. Сначала я одна, а потом и вместе со своим мужем Павлом Фёдоровичем Барышниковым написала пять книг о Сербии. Это и романы, и повести, и сборник новелл, и сказки и повести для детей. Мы хотим, чтобы земля, которая дала нам столько любви, получила бы через наши книги хоть каплю любви обратно. Он нас и от наших читателей. Мы с сыном жили в монастыре в Сербии, в мужском монастыре – это главная шутка судьбы, и монахи называли меня «Моя Камчатка!» и «Брат наш Галина», и это тоже улыбка судьбы. Муж мой думал, что всё это писательский вымысел, и мне не верил до тех пор, пока сам не услышал эти слова от строгих сербских монахов, которые после многочасовой службы могли весело трудиться, задорно распевать песни и даже играть в футбол с моим малолетним сыном. А отец Бенедикт, настоятель нашего монастыря, на вопрос, можно ли нам приехать на будущий год, всегда отвечал с неизменной улыбкой: «Конечно! Ты же – гражданин Подмайне!»

Вторая семья

Это не факт биографии – это милость Божия. Когда люди в молодости обретают друг друга – это нормально. Это привычно. Так у всех бывает. А вот когда люди, обожжённые жизнью, ещё находят силы поверить другому человеку и вложить ему в руки свою… нет, не жизнь, а старость, последние годы и, хочется верить, десятилетия – вот это настоящее чудо. И то, что мы стали вместе творить наши миры – создавать наши книги и пьесы – чудо не меньшее. Марк мне говорил, когда был маленький: «Мамочка, а теперь расскажи мне как честный человек, а не как писатель!» – вот теперь мы, как два честных писателя рассказываем наши сказки и притчи, исторические романы и баллады нашим детям, нашим внукам, и вам, наши дорогие читатели!

Да, самое главное:

Я забыла вам представить мою планету, нет, мою Вселенную. Имя ей – Витамин Радости! Добро пожаловать! Будем знакомы…

Галина Барышникова

Пятикнижие

Мастерская сновидений

Алхимический роман

Я выбираю жизнь!

Авторская сцена

Сны

Сборник рассказов

Книга странствий

Венок новелл

Твоя ладошка на стекле

Детские рассказы для взрослых

Мастерская сновидений
Алхимический роман

Вы, наверное, думаете, что вся эта история началась с необычайного происшествия? – как бы не так! Поводом для необыкновенного действа послужили самые тривиальные и даже скучные события, и если вы наберётесь хотя бы немного терпения, то скоро обо всём узнаете – я вам расскажу. А пока…

Предисловие

Однажды в кабинет к одному маститому учёному вошёл молодой человек – его аспирант – и выложил на стол несколько листов бумаги. Учёный надел очки, быстро пролистал текст и произнёс:

– Гоша, дорогой, я вас очень прошу, даже близко ко мне с этим не подходите! Рассказ об алхимиках! Ужас какой-то! Во-первых, кто его, этот ваш рассказ, читал? А во-вторых, кто вам разрешит опубликовать на него отзыв?

– Это не отзыв, а стилистический разбор. Вы же знаете, мне нужны публикации по теме.

– Ваша тема что – алхимия и оккультизм?

– Нет, моя тема – стилистика и анализ текста.

– Так возьмите живой читаемый текст, а не эту… эту… – Профессор покрутил пальцами карандаш, а затем резко опустил руку на стол. – А не эту калабурду, – наконец выдал он сигматическую интенцию. (Карандаш чудом остался цел).

– Хорошо, Петр Александрович, но, быть может, тогда вы просто посмотрите мой материал? – Молодой человек хитро улыбался. Рука его была в кармане – как буддистские колокольчики позвякивали ключи. – Мне почему-то кажется, что это вам будет интересно.

– Ну хорошо, хорошо, – согласился профессор. – Я позвоню вам. – Это, по всей видимости, означало «до свидания».

– Всего доброго.

Профессор рассматривал текст, на аспиранта он уже не поднимал своих чёрных усталых глаз.

Оставшись один, Пётр Александрович приступил к чтению:

«Примеры межтекстовых связей в рассказе Георгия Майрикова „Духовной жаждою томим…“»

(– Чёрти что! Где только он выкопал этого Майрикова! – буркнул про себя профессор и продолжил чтение.)

«Поскольку выбранное произведение является алхимическим рассказом, то нам придётся наряду с межтекстовыми связями вспомнить и о герменевтике – искусстве толкования текстов, необходимом для расшифровки древних манускриптов с многозначным смысловым объёмом.

Может сразу возникнуть вопрос – что такое, собственно, межтекстовые связи?

Необходимый и яркий атрибут стилистики, межтекстовые связи – это отсылка к другому конкретному тексту, выраженная с помощью определенных словесных приёмов (это почти то же самое, что и „интертекстуальность“ – термин, введённый французской постструктуралисткой Юлией Кристевой).

Итак, начнём разбор:

Приёмы межтекстовых связей – это цитата, автоцитата, эпиграф, цитатное заглавие, аллюзия, реминисценция…

(…Профессор, зевая, перевернул несколько страниц.)

• Рассказ Георгия Майрикова построен полностью на основе межтекстовых связей, и это видно уже по названию произведения «Духовной жаждою томим…» – этот приём межтекстовых связей получил название цитатного заглавия. Цитата дана по стихотворению А. С. Пушкина «Пророк» и отражает содержание всего произведения – о поиске духовной истины. Более того, один из главных героев – Ангел, что опять-таки даёт свою ассоциацию с Шестикрылым Серафимом Александра Сергеевича Пушкина и, в свою очередь, готовит читателя к непосредственному появлению этого персонажа, я имею в виду Ангела.

• Ко всему произведению дан эпиграф:

Если хочешь прийти ко мне – сначала вернись к себе.

Шата Гри

(– А это ещё что за фрукт – никогда не слышал, – подумал профессор.)

Эпиграф – это ещё один приём межтекстовых связей. Слова известного восточного мыслителя прозвучали в этом контексте как скрытый призыв; герой услышит его только на последних страницах и поймёт, что найти истинный смысл Бытия можно, только обретя свою женскую половину. Таким образом, алхимическому браку всегда предшествует обретение себя. Вот как заканчивается этот рассказ, и мы видим, как органично сливается цитата Майнринка со словами самого автора, являя нам новое литературное пространство: «И вот… меня словно обжигает дыхание космоса… вхожу в гравитационное поле моей королевы… она передо мной… Близко… совсем близко… Кажется, мы вот – вот коснемся друг друга глазами… И, наконец, ближе её нет для меня никого во Вселенной… Поля наши свиваются в кокон… (автоцитата) И она становится невидимой для моих глаз, Ангел её тоже больше не видит… Каждым нервом, каждой клеткой своего сознания я понимаю, что кометы встретились, и свадьба состоялась. Больше мне нечего искать, больше мне нечего находить. Королева во мне – моя дочь, моя жена, моя мать… Я в королеве – её сын, её муж, её отец. „Нет больше женщины! И нет больше мужчины, – гремел во мне величественный хор неземного блаженства, – Если хочешь прийти ко мне, сначала вернись к себе…“»

Таким образом, вся композиция романа закольцевалась на начальные слова эпиграфа. И в этом кольце оказалась вся смысловая и художественная красота текста, подобно цветку. Символ розы – символ алхимиков – проходит по всему произведению, но кто бы мог подумать, что и сама композиция нам нарисует этот цветок?

(– А что? Может и оставить его „стилистику“? Дать в номер, в раздел отзывов… Текст вполне адаптирован. – Профессор почесал за ухом и сделал пометку в своём блокноте.)

• На страницах произведения рассыпаны многочисленные намёки на исторические факты и события, называемые аллюзией.

(– Так, с этим всё понятно, аллюзия, реминисценция… Пущу-ка я в следующий номер – пусть студенты вспомнят, что это такое, – он отложил рукопись в сторону, в этот момент зазвонил телефон.

– Да, Кудрявцев слушает. Какая конференция? Да, буду обязательно. Всего доброго. – Он повесил трубку, неловким движением задел стопку бумаг, и вся она рассыпалась по полу.

– Час от часу не легче, – профессор наклонился и стал собирать бумаги. Взгляд его упал на недочитанный текст.)

• И последнее, о чём мы поговорим – это приём под названием «текст в тексте»:

«Пьер взволнованно распечатал письмо, читать начал не с начала, а с первой открывшейся страницы:

„Во мне присутствует то, что некоторые психологи именуют ‚Комплексом Атлантиды‘. Вполне возможно, что я унаследовал его от родителей, хотя они умерли слишком рано, чтобы поведать мне о чём-то подобном, слишком рано, чтобы я сам мог что-то такое от них узнать. От меня же, полагаю, этот комплекс унаследовал лишь один сын. До недавнего времени я об этом и не подозревал, а он до сих пор не знает, что мы с ним видим одинаковые сны. Я имею в виду сон, в котором Гигантская Волна поднимается в море и накатывает на берег, сметая деревья, заливая поля…“»

(– Волна? Зелёная волна? – профессор сжал лоб своей большой рукой, словно силился вспомнить что-то.)

Автор использует письмо Дж. Р.  Р. Толкина к У.  Х. Одену. В данном случае этот приём даёт новый сюжетный виток всему роману и объясняет психологическую подоплёку поведения героя…»

(Учёный отложил рукопись, не дочитав её до конца, достал бледной рукой платок, вытер лоб. Зелёная волна спала, оставив несколько солёных брызг на его лбу. «Наваждение какое-то, – подумал он и положил материал в редакционную папку. – Нужно будет самому почитать этот роман, – решил для себя он. – Или это все-таки рассказ?»)

Глава первая
О пользе задавать вопросы и иногда выслушивать ответы

Если хочешь вернуться ко мне – сначала вернись к себе.

Шата Гри

Георгий вышел из кабинета своего научного руководителя, посвистывая – он отдал свою рукопись, и это было ещё не всё, что он ему уготовил.

Более трёх лет Гоша, а для всех – Георгий Эдуардович Мейер, был аспирантом, хотя уже давно преподавал в институте. Защищаться не торопился, несмотря на то, что диссертация фактически была готова, и он считался одним из самых интересных преподавателей: студенты к нему шли валом, и даже заочники приходили на его дневные лекции.

– Ну, как дела, Гошенька? – спросила Людмила Сергеевна Болдырева. Она была его коллегой по кафедре, и должна была стать его оппонентом на защите.

Гоша ей весело подмигнул, он был таинственным молодым человеком. Людмила Сергеевна, дама пятидесяти лет, доктор филологических наук, поняла, что дела идут как надо. И, проходя мимо, только протянула ему тонкий буклет «Дольмены. Поиски себя». И улыбнулась. Она была маленькой худенькой женщиной и всегда улыбалась; казалось, её скуластое лицо просто светится радостью. «Людмила Сергеевна, – говорили ей в институте, – вам перед началом рабочего дня нужно оббежать все кафедры и аудитории, чтобы зарядить всех на новый день, вы – генератор бодрости и счастья». Да так оно, наверное, и было. Уже несколько лет на общественных началах она возглавляла Российское Общество ЗАщиты МИРА, и была не только президентом, но и активным лектором. И хотя книг по этой теме не писала, но писала их по своему предмету – древнерусскому и старославянскому языкам, и все свои выступления вела удивительно вдохновенно. Гоша был её последователем и единоверцем. Людмилу Сергеевну он называл своей крёстной мамой. Уже несколько раз в экспедицию они ездили вместе, к ним присоединялись и студенты, и всё это грозило изменением профиля института, как шутил ректор. Да, кстати, институт назывался ИФИР (Институт Философии и Русского Языка), а в народе попросту «эфир», студенты так и говорили: «Сегодня буду поздно, вышел в эфир».

В тот день, когда, собственно, и началась эта история, Людмила Сергеевна благополучно отчитала лекции и вернулась на кафедру. Её коллега Кудрявцев Пётр Александрович сидел за своим рабочим столом и читал, а, вернее, делал вид, что читает, на самом же деле находился в странном состоянии сознания. Статья аспиранта неведомым образом задела в нём какие-то струны, и в душе профессора звучала взъерошенная, нервная мелодия. Но она была ему как будто знакома.

– Скажите мне, дорогая, – обратился он к Болдыревой, – вам часто снятся одни и те же сны?

– Постоянно. – Она слегка улыбнулась.

Дело в том, что профессор Кудрявцев считался в институте неисправимым материалистом и противником «всяческих астральных завихрений», как он любил говорить. Ему было шестьдесят лет, он был учёным и желал понимать только язык фактов и логических аргументов.

– А что случилось? – Спросила Людмила Сергеевна.

– Мне с детства снится один и тот же сон. А сегодня я у Гоши прочитал…

– А-а. Зелёная волна.

– Вы уже прочитали?

– Уже, – улыбнулась она.

– Но дело не только в этом. Как раз сегодня ночью мне снился странный сон. Будто я сижу, словно йог, и вижу, как внутри меня словно воздух по трубам поднимается сила. Ощущение странное. Я вижу, что внутри меня образуется стебель, а на уровне сердца возникает бутон…

Людмила Сергеевна посмотрела на него каким-то пронзительным материнским взглядом, как на сына, который очнулся от своего заблуждения. Она совсем близко подошла к нему, положила руки ему на грудь и продолжила:

– А потом этот бутон раскрылся, и из него вверх поднялась огненная сфера, словно солнце. Возникло ощущение, что лотос родил солнце. – Голос её дрожал. – И это солнце поднималось всё выше, и над головой возникло сияние, словно нимб. Так ведь? – Пётр Александрович только молча кивнул, казалось, он утратил дар речи, за него только говорили глаза – раскрытые в удивлении. А Людмила Сергеевна продолжала. – Нимб всё рос за спиной, и вам показалось, что это выросли крылья, но сияние всё продолжало расти, продолжало расти, – повторила она, и глаза её заблестели, – свет за плечами поднялся выше головы, отделился от тела и стал отдельной тонкой структурой. Так ведь?

– Так.

– Это родилось ваше новое тело. Это просто вы вернулись обратно, мой милый. Человек – это всегда свет.

– Да, так и было сказано: человек – это всегда только свет. Но вы-то откуда всё это знаете?

– Я тоже видела этот сон.

– Вы? Когда?

– Этой ночью.

– Ничего не понимаю, я, наверное, с ума схожу.

– А вот этого вам никто не позволит сделать. Уж я-то точно. – И она обняла его. Дотянуться она могла только до его плеч. Он стоял под её ладонями: притихший большой ребёнок. Сколько раз, слыша её восторженное щебетание после очередной поездки, он сам хотел обнять её, как девочку посадить к себе на колени, но всякий раз гасил это желание. А сейчас смиренно стоял и чувствовал, как растёт в его душе покой. «Покой – часть мудрости. Мудрость – часть покоя» вспомнил он слова одного умного человека.

– И все-таки я бы хотел понять, что происходит, – произнёс он.

Людмила Сергеевна села за стол, достала из сумочки очки.

– Ну, хорошо. Вы слышали когда-нибудь об опытах алхимиков?

– Слышал, но никогда не вдавался в подробности.

– Совершенно напрасно. Вам была бы очень полезна эта информация. Именно вам.

– Я занимаюсь другой наукой.

– Это здесь и сейчас.

– А что есть кроме этого «здесь и сейчас»?

– А вы как учёный, как академик действительно считаете, что время линейно, и всё происходит в одной плоскости?

– Считаю. А всё остальное – сказки. Где доказательства?

– Ваш сон. Который я видела.

– А может это ваш сон, который видел я? – засмеялся профессор.

– Вы правы – вы видели мой сон. И это ещё удивительнее.

– Почему?

– Потому что ЭТО видеть могла только Часть Меня. Алхимики много работали над вопросом трансмутации человека. Они это называли поиском философского камня. И пришли к интересному заключению.

– Какому же?

– Всему своё время. Я не имею права вам ничего рассказывать, пока вы сами не начнёте искать ответы. Но мы получили интересный знак. – Людмила Сергеевна почему-то грустно улыбнулась. – Вы даже представить себе не можете, насколько вы много знаете. Насколько много умеете.

Она встала, подошла к профессору, протянула ему руку.

– Мне уже пора, до завтра. Я позвоню вам.

Он пожал её руку, потом наклонился и коснулся губами – маленькая ладонь вздрогнула в его руке, словно пойманная птица.

Было бы очень банально сейчас говорить о том, как дорог ему этот человек. Он просто знал, что самые сильные и значительные мысли всегда умещаются в паузу между слов.

– Я буду очень ждать, – тихо произнёс он.

Глава вторая
Возвращение

И тогда к нему явился Ангел. Я не буду говорить, его ли это был Ангел или ещё чей-то – это не так важно. Важно лишь то, что однажды к нему явился Ангел. Это было ранним утром. Было зябко. Ангел сидел одиноко на крыше самого высокого дома города, и его фигура в капюшоне – словно крючок в небо – зацепила его, Жоржа, когда он пролетал мимо – видимо, домой возвращался. Вот тогда-то он понял, что летает. Но это ещё не всё – тогда, увидев Ангела на крыше спящего города, на фоне серого утреннего неба, он понял, как сам одинок. В эту секунду Жорж одновременно понял очень многое, например, что у него никого нет кроме себя. Поняв это, он проникся к себе щемящим чувством любви. Немного подумав, он даже себя зауважал, ведь к нему явился Ангел! И если до этого он не знал, как от себя избавиться, то теперь понял, что золото невозможно выбросить – его можно только потерять. И ему вдруг очень не захотелось себя терять.

А Ангел сидел на вентиляционной башенке и внимательно его разглядывал. Жорж посмотрел вокруг: светает. Серо-голубое небо казалось продолжением глаз Ангела… даже не так – само небо, казалось, смотрело на него, и Ангел был его продолжением. И Жоржу вдруг так захотелось домой, словно бы его поманили, словно бы он уже возвращался. Он настолько это почувствовал, что ему даже послышался нетерпеливый перезвон ключей. Домой! Скорее домой! Ангел улыбнулся.

– А у твоих ключей милый голос, – сказал он. И Жорж понял, что всё это время они не разговаривали.

Он смущённо переваливался с одной ноги на другую: всё-таки не покидало чувство, что кто-то зовёт, вот даже за ногу дёргает – он потряс ногой, не помогло. Жорж поёжился от холода – предрассветная влажность лезла за воротник. Ангела тоже передёрнуло.

– А пойдём ко мне, чайку попьём? – неожиданно произнёс Жорж.

– А пойдём, – опять улыбнулся Ангел.

– А как мне тебя называть?

– Азриэль.

– Азриэль… Азриэль – красиво. А послушай, Азриэль, ты, наверное, всё знаешь… Что такое любовь? А?

– Формула счастья. Единственная формула счастья. Я рад, что ты меня об этом спросил.

Они вдруг неожиданно, как-то сразу оказались на кухне. Жорж рассеянно оглядывался по сторонам, словно был вовсе и не в своей квартире.

– Ты там, где твоё внимание. Сам же только что сказал – на кухню.

– А-а, – по-детски потянул он.

– Запомни: ты там, где твоё внимание. И не удивляйся так долго. Иди лучше, поправь свою ногу – затекла ведь вся. – И Ангел втолкнул его в комнату.

Ну, так и есть! – Он валялся на кровати, а на нём сидел чёрный французский бульдог. Пёс зарычал, увидев их. Жорж открыл глаза и сел на кровати.

– Ты кто? – спросил он, увидев Ангела у своего ложа.

– Ну вот! Ладно. Давай всё сначала. Я – Ангел твой Азриэль.

– Мой?

– Ну не твой, а посланный к тебе, какая разница сейчас? Сам ведь предложил чайку попить. – И Ангел театрально развернулся, словно собрался уходить.

– Подожди, я всё вспомнил. – Жорж встал с постели и растёр затёкшую ногу. – Я что, каждую ночь так из себя вываливаюсь?

– Наверно, кто ж тебя знает.

– А от чего не помню?

– Я же тебе уже говорил – ты там, где твоё внимание.

– Слушай, а кто ты?

Ангел даже пошатнулся от возмущения.

– Как? Опять? Я же тебе уже говорил – Я – Ангел твой – Азриэль.

– Да нет, это я уже понял, но – кто ты?

– Я хранитель всего самого лучшего в тебе. Конгломерат твоих качеств. Точка всех твоих путей, как по ту сторону, так и по эту. Ты из меня выходишь. И в меня же возвращаешься. Как цветок, сворачиваешься и распускаешься из бутона. Из меня. Я – Ангел твой Азриель. Я – твоё верхнее отражение.

– Скажи, а каждая вещь имеет своё отражение? – растерянно спросил Жорж.

– А ты как думаешь?

– Ну… если поставить зеркало…

– Вот ты и ответил на свой вопрос. Все миры отражаются друг в друге. Что вверху – то и внизу. Ты же знаешь.

И Жорж действительно вспомнил, что несколько дней назад, готовя статью для Петра Александровича, читал эти строки из Гермеса Трисмегиста. Мало того, что читал, он долго размышлял над ними, а потом вставил в свою эпопею об алхимиках.

– Так что ж получается, ты входишь во все мои мысли? – возмутился он.

– Остынь, – Ангел сидел в кресле, его белые крылья в утреннем свете казались голубой джинсой за плечами, и вообще весь его вид был преувеличенно светским – нога на ногу, острый, лишённый скромности взгляд… – Миры не просто отражаются, но иногда и пересекаются, а в точке пересечения они взаимопроникают. И тогда двое становятся одним.

– И ты знаешь всё, о чём я думаю?

– И даже то, о чём ты и не думаешь.

– Если бы я был сверху, как ты сейчас, я бы тоже смеялся.

– Посмейся. В тебе тоже есть над чем посмеяться. В тебе есть твой верх, который знает то, чего и знать не хочет твой низ. Ты что думаешь, ты одноэтажный что ли?

– И как же зовётся мой верхний этаж?

– Мне кажется, что сегодня мы уже несколько раз знакомились.

– Ты?

– А тебе что-то не нравится? Интересно, а как бы ты сам себя представил?

– Жорж, Гога, наконец, Георгий… – он встал с дивана, сунул сигарету в сухие губы.

– Закуришь – уйду, я уже и так подзадержался. И, кстати, за чай спасибо.

Жорж выплюнул сигарету.

– Пойдём, – сказал он и направился к кухне. – Слушай, сумасшедший дом какой-то. Слушай, – повторил он, – а может быть, я уже умер?

– Господи! – Ангел задрал голову кверху, словно бы и вправду позвал, – Господи, до чего же всё банально. Может я рано пришёл? Может он ещё не готов? – Ангел посмотрел в глаза Жоржу.

– К чему не готов?

– Видеть себя дальше. И исправлять ошибки. Ты обманул меня своими последними мыслями. Ты так отчаянно ломился в мои двери в течение последних месяцев, что я подумал… Всё, давай свой чай, и я пошёл.

Жорж подошёл к крану, налил воды и включил чайник. Кухня сразу же наполнилась тихим шкворчанием и шумом подогреваемой воды. Ангел и Жорж молчали. Лениво к ним вышел бульдог, понюхал место, где сидел Ангел, хотел, было, зарычать, но раздумал, а только хлебнул из миски воды и пошёл обратно спать. Раздался щелчок – чайник выключился. Жорж насыпал в чашку заварку и залил кипятком.

– Ничего, что я так?

– Как тебе будет удобно. Всё равно я пить буду через тебя.

– Что ЧЕРЕЗ МЕНЯ?

– Пей. И дай мне напиться, – требовательно сказал Ангел. – Когда я смотрю на тебя – мы в контакте – и я чувствую всё, что испытываешь ты. Сейчас я хочу выпить с тобой чаю. По-другому я не могу.

Жорж сделал глоток – Ангел зажмурился: «Хорошо, – сказал он. – Горячо. Только не сладко». Жорж подсыпал сахару, размешал ложкой. Сделал глоток. «Вот теперь очень хорошо», – сказал Ангел.

– Всё, что происходит – нормально?

– Надеюсь, что нет. Надеюсь, что ты поднялся над нормой. Мне так показалось. У нас мало времени, но мы скоро ещё увидимся, мне так почему-то кажется, – Ангел хитро ему подмигнул, – а пока я быстро отвечу на твои вопросы – я знаю, они мучают тебя. Слушай:

Творчество – это поток сознания.

Жизнь человека – это поток сознания.

Литература – если она похожа на жизнь – это поток сознания.

Поэтому всё, что ты пишешь, имеет право быть. Никого не слушай – только себя. Пиши так, как хотел бы прочитать в книжке любимого писателя. А на критиков и на своего шефа – забей!

Жорж расхохотался.

– Я вижу, ты в совершенстве овладел моим языком!