Текст книги "Азъ есмь Софья. Крылья Руси"

В повороте головы, в движениях рук, в улыбках – эти двое одной крови. И иначе тут не скажешь.

– Мы обдумали предложение Святого престола. И склонны пойти на некоторые уступки.

Алексей Алексеевич скромно умолчал, что сначала хотел гнать кардинала чуть ли не палкой – много таких умных!

Кардинал насторожился. После развернувшегося скандала в Венгрии он ничего хорошего не ожидал. Миссия, которая могла стать для него ступенькой вверх, грозила обернуться хорошим таким ледяным катком, по которому он и скатился бы вниз. А не хотелось… Зря он, что ли, ехал к этим варварам? Но если…

Итог оказался куда как лучше, чем рассчитывал кардинал.

Католическим храмам на Руси – быть. Правда, их будет не так много, они откроются в строго определенных местах, и, конечно, в них будут служить только благонадежные люди. Малейшее подстрекательство, крохотный намек на рознь… Ну, вы же помните, как закончил свою жизнь Симеон Полоцкий?

Кардинал помнил. И бросил осторожный взгляд на царевну – не обидится ли? А то по Европе такие слухи о ней ходят после того случая – чуть ли она не кровь несчастного пила или проклятие насылала…

Царевна безмятежно улыбалась. Неожиданно для кардинала, она оказалась очаровательной собеседницей. В меру ироничной, умной, образованной…

Чудовище? Если кто-то боится умных женщин – безусловно! Страшные существа! А слух о том, что страной управляет царевна, и вовсе к концу визита показался кардиналу нелепым. Как и любой священник, достигший определенных высот, он неплохо разбирался в людях. И мог определить, что главный в этой паре – государь. Царевна же покорно следовала за братом, исполняя его волю. Безусловно, она могла советовать, подсказывать, но решение оставалось за Алексеем Алексеевичем.

А условие было простым.

Хотите? Открывайте миссии на Руси. И мы обещаем, что их не тронут, не станут громить, будут относиться уважительно… Пока вы будете обеспечивать то же самое для наших миссий.

Вы хотите проповедовать католичество в Москве? Тогда разрешите и православным появляться в Риме. Ну, не обязательно Рим. Мадрид, Париж, Вена…

Нельзя сказать, что это порадовало кардинала, но определенно было лучше, чем ничего. Хоть так-то…

* * *

Когда за визитером закрылась дверь, Алексей и Софья переглянулись.

– Как ты думаешь – согласятся?

– Уверена. Поломаются, но придут. Они к нам, мы к ним. Только вот от нас всяко пользы больше будет. Потому что наши люди будут лечить, учить, помогать…

– А безопасность им гарантирует Святой престол.

– Именно.

– Да и ты…

– Перестану выглядеть в глазах католиков чудовищем? Это вряд ли. Но хотя бы убедятся, что я не ведьма.

– Слухи распускать не перестанут?

– Уверена. Но верхушка будет знать «правду», а больше нам и не нужно. Может, до отъезда я еще пару раз побеседую с кардиналом – пусть уверится в своих предположениях.

Алексей одарил сестру улыбкой.

– Делай как знаешь.

Софья кивнула.

Она вообще собиралась создать нечто вроде Святейшего синода. Не совсем то, что создал Петр, не нужно им такое под боком, но некий церковный орган, который будет ведать храмами, – запросто! Пусть решают, где можно ставить храмы, где нельзя, сколько за это взять, с кого взять… С иноземцев, например! Брать, брать и еще раз брать! И кстати, финансировать на эти деньги строительство православных храмов за рубежом. Не на свои ж строиться?

Дорого это.

А тут как удачно. Хочешь костел? Плати, гад! И местечко мы тебе хорошее выберем, в болотистой низинке, чтобы у тебя по ночам в кровати лягушки с карасями плавали, а музыка сопровождалась комариным аккомпанементом. А захочешь перенести костел или новый построить – опять плати! Втрое! И взятки, взятки не забудь! А то Ваня плачется, что в казне на войну не хватает… Надо драть с иноземцев, надо!

Особенно в преддверии решительного штурма Швеции. Настоящая вялотекущая война, наполовину из партизан, наполовину из пограничных стычек, плюс куча мелких пакостей надоела Руси хуже зубной боли. Надо было договариваться с Кристианом и решительно рвать Швецию на запчасти. Да так, чтобы Карл потом сидел где-нибудь – и чихнуть боялся.

Фиг вам, а не Полтава! Найдет Пушкин про что написать, если родится в этом мире!

Алексею придется уехать, чтобы окончательно додавить Карла, это минимум полгода. Минимум! С ним поедет, кстати, и Иван Морозов. Все это время страной будет править его «группа поддержки». Регентом при царевиче станет Ульрика, это естественно. Но реальная власть останется у Софьи, Ромодановского, Аввакума, Ордина-Нащокина, который, хоть и постарел, но ни остроты ума, ни хватки не потерял.

Понравится ли это Папе? Понравится. Ему вообще понравятся любые гадости для лютеран, как-никак, на его монополию покушаются. А тут как хорошо: два некатолика рвут друг друга на радость Престолу. Но куда больше ему бы понравилось, если бы Русь оказала поддержку Леопольду и пошла гонять турок. Без прибыли и толка для себя.

Нет уж.

От турок они что могли оторвали, на ближайшие лет десять хватит. Пусть Разин и Мельин поддерживают равновесие в Крыму, чтобы мусульмане там не разгулялись, а Алексею надо разобраться с севером. Присоединить еще земли, сколько удастся, закрепиться на море. И вообще – зачем Карлу флот? Перебьется без флота!

Кристиан это очень одобрял, прусский курфюрст тоже готов был помочь, чем может… Втроем они порвут Карла на тряпки.

А вот чтобы в столице было тихо…

Нет, Софья не боялась. Но и рисковать не хотела. Сейчас она выводила из-под удара свою семью. Она – просто сестра. Нет смысла угрожать ее близким.

– Уля опять беременна.

– Алешка, это же замечательно!

– Вы-то с Ваней не думаете? Еще парочку?

– Троих – мало?

– Нас у матери побольше было.

– И умерла она родами, – помрачнела Софья. – Нет, Алеша. Мне троих хватит. Ребята умные, Аленка за мной тянется – что еще надо?

– Ну… Ваня бы порадовался?

Софья махнула рукой. Рожать ей больше не хотелось. Главное ж не нарожать, главное – воспитать! И почему она в той жизни не понимала этой истины?

* * *

Какой может быть реакция родителей, потерявших ребенка? Да разной. Можно плакать, молиться, пребывать в депрессии и даже биться головой об стену, если последней не жалко – на выбор. Еще как можно. Но это когда родители – обычные люди.

А когда они – правители? Да еще из семьи Зриньи и Текели?

А вот тут – простите. Титул обязывает, и еще как обязывает. Там, где обычный человек может пойти на поводу у своих чувств, правитель обязан держать лицо и просчитывать каждый шаг, потому как малейшая неосторожность дорого обойдется его стране.

Илона это понимала.

Сквозь горе, боль, тоску… Да и Прокопий Аввакумович тут тоже добавил свои пять копеек, убеждая сначала связаться с русским государем. А уж потом решать, как мстить и когда.

Венгрия взбурлила, словно котел с ведьминым варевом. И как ни хотелось Имре броситься вперед в порыве мести и горя, пришлось успокаивать народ.

Илона потемнела от горя. Она держалась, она по-прежнему была ласкова и милостива, она даже улыбалась на виду у людей, но в черных волосах проскользнули первые ниточки седины. А чего ей стоило удержать мужа и детей… Да, и детей тоже.

Фереку не понравилось, что его хотели отравить. А характером сын пошел в отца. Да и в нее саму.

Каково это – терять дочь? Илона пережила это трижды. Она умирала тогда, с каждым из своих детей умирала, и то, что два раза этого не произошло… а легче ли?! Есть ли разница – руки ты лишишься, ноги… Ты все равно уже не целый. Тебе все равно больно, и ты истекаешь кровью. А приходится держать голову повыше и никому ни словом, ни жестом не дать понять, что за ад у тебя внутри.

Если бы все ее дети умерли, она бы умерла тоже. Смерть стала бы для нее милосердием. Но и так… Малышка Жужанна, такая добрая, ласковая, чистая…

Илона страстно желала мести! И так же страстно молилась за Леопольда… чтоб он сдох, скотина! В мучениях! Или чтоб дети его так же… Нехорошо такое желать? А делать такое? Чужих детей травить можно?! Вот и не надо тогда говорить. Пусть тот, кто пережил подобное горе, говорит про подставленную вторую щеку. А лучше, чтобы никто такого не переживал.

Илона ждала весточки от русского государя.

* * *

Английский адмирал Эдвард Рассел без особой приязни смотрел на сидящего перед ним человека. Бастард, да… Ублюдок его величества Карла, упокой господь светлую душу короля несчастной Англии. Чарлз Леннокс, первый герцог Ричмонд. Неглуп, опасен, мечтает занять место своего отца.

И все же это лучше, чем Монмут. Или нет?

Эдварду предстояло решить… или решиться? Пять минут назад ему сделали предложение, от которого было сложно отказаться. Только вот и согласиться не проще. Предложение поддержать Чарлза Леннокса в его притязаниях на трон. Зачем Англии Монмут, когда есть такой умный и замечательный Чарли? Кстати – старший, более высокородный и вообще лапочка и душка? И главное, готовый платить за оказанную ему услугу?

Эдвард был неглуп, талантлив и добивался в жизни всего сам. И в адмиралы его произвели не за красивые глаза – последних-то ему и не досталось. Внешность у мужчины была самой обычной, а вот талант флотоводца – незаурядным. Но когда это можно было оставаться на высокой должности, не будучи политиком?

Когда к власти пришел Монмут, Эдвард объявил сразу, что дело флота – море. Не ввязываться в то, что творится на суше, а охранять берега Англии. Не нравится? Не смотри! Но финансирование советую из казны выделять, а то ведь флот… он такой. Раз не дашь денег, два, а потом он на самообеспечение перейдет. Корабль захватит и забудет отчитаться. Или чисто случайно груз до места не довезет…

Монмут внял предупреждению. Нельзя сказать, что выделялось много и регулярно, но деньги шли. Сейчас же Эдварду предлагали ввязаться в авантюру. Шансы на успех? Ну, если он ее поддержит – шансов будет куда как больше. А если нет… Честно говоря – не хотелось. Капитально.

Сейчас одного поддержишь, потом второй явится. у Карла внебрачных детей, что тех поганок, и в глазах Эдварда все они были примерно равны. Флот вам не шлюха, под каждого, кто заплатит, ложиться.

Но и отказать? От выстрела в спину никто еще не уберегся. Или ножа. А что будет с флотом? Что будет с Англией?

За себя Эдвард был спокоен, а вот кто может стать его преемником? Киллигрю? Делаваль? Шовелл? Те еще твари, честно говоря. Никому из них он бы и старых подштанников не доверил. Но что же делать, что делать…

И тут Эдварда осенило.

– Ваше высочество, я был бы счастлив поддержать вас, но есть одно препятствие.

– Какое же, адмирал?

Чарлз чуть расслабился. Препятствие? Так на то они и существуют, чтобы их преодолевать!

– Его высочество Карл Третий. Сын его величества Якова.

Лицо Чарлза было неописуемым. Просто иллюстрация к картине «съешь лимон». Причем кусанули оный фрукт всей пастью и больными зубами.

– Еще неизвестно, сын ли он моему дяде…

– Он был зачат в законном браке, рожден через несколько месяцев после его смерти, и ни у кого нет сомнений относительно его происхождения. К тому же Людовик Четырнадцатый подал прошение Папе, чтобы признать малыша королем Англии, Шотландии и Ирландии. Как мы будем выглядеть, когда Папа его одобрит?

– Может и не одобрить…

Судя по тону, в такую возможность Чарлзу не верилось. «Король-солнце» своего добивался всегда, и намерения прослеживались четко. Сначала объявить мальчишку королем, потом воспитать под себя, а потом и… Нет, с Францией ему не потягаться. Но…

– Мало ли в мире происходит несчастных случаев…

– Ваше высочество, если Богу будет угодно оборвать ниточку жизни бедного малыша – на то Его воля. А я… Как это будет выглядеть, если его признают законным королем? Мы станем мятежниками.

И печально вздохнуть. Да, именно так. И «ваше высочество», хотя ублюдок – он и есть бастард. И «мы», и искренняя грусть в глазах…

Сейчас Эдвард ничего и не теряет. Если у Англии появится законный король, хотя и признанный католиками, – он просто будет соблюдать нейтралитет. Флот – он кому хочешь пригодится.

Если Чарлз предпримет все усилия, чтобы уничтожить мальчишку… Ну, тоже не так плохо. Пауки в банке продолжат жрать друг друга, пока не останется сильнейший. Вот и пусть жрут, а Эдвард полюбуется. Главное, оказаться с правильной стороны банки – там, где не достанут.

То, что он подставляет почти младенца… А у него мать есть. И отчим. И вообще… Что хорошего может получиться из короля, воспитанного исконными врагами?

Хотя мать Карла Второго тоже была француженкой. Ну… На все воля Божья.

Нельзя сказать, что Чарлз был доволен таким исходом разговора, но главное Эдварду донести удалось. Флот, разумеется, на его стороне. Но сначала докажи, что ты можешь править.

Детоубийство? Пфф… какое грубое и гнусное слово. Несчастный случай – и только-то. И не первый в истории, кстати. Так что… Подождем, помолимся. Главное, что теперь Эдвард может пока не опасаться за свою жизнь и флот, а остальное… На все воля Божия.

То, что беседа вельмож может стать достоянием посторонних ушей, им и в голову не пришло. Но стала. Уши… они же такие. И из стен растут, и из потолка, и слышат, что им не надо. Тут слуги, там матросы, здесь камердинер… Вот и складывается у неприметного человечка полная картинка происходящего. И ой как она ему не нравится. Или нравится?

Смотря что будет выгоднее для Руси.

Стоит ли упоминать, что весточка тут же отправилась с почтой через пролив, а оттуда с голубями и гонцами – на Русь-матушку? О таком афронте государь знать должен, иначе в жизни нерасторопных не простит!

* * *

– Ванька! Вырос-то как!

Ну да, в этом парне чуть ли не на полголовы выше старшего брата и не узнать было уезжавшего мальчишку. Крепкий, загорелый, волосы выгорели чуть ли не в белизну… И рядом – прехорошенькая девушка. Громадные черные глаза, черные косы, робкая улыбка… Изабелла была очаровательна.

– Здравь… здравстьвуйтье…

Акцент у нее тоже получался премиленьким. Алексей Алексеевич не удержался – и расцеловал красавицу в обе щеки.

– Добро пожаловать, сестренка!

– Так-так. – Иван извлек невесту из рук братика. – Ты, вообще, женат!

– И что с того? Белла – твоя невеста, значит – моя сестра. Так что не ревнуй.

– Вот еще!

– Так, иди-ка сюда! – Софья поспешно заключила младшего братца в объятия и крепко расцеловала, пока чего не ляпнул. – Эка вымахал! Каланча!

– Сонечка!

Старшую сестру Иван обнял так, что у той ребра хрустнули. От всей души.

– Полегче, медведь! Раздавишь! Лучше невестой похвастайся!

Изабелла единогласно понравилась всей семье. Милая, неглупая, обаятельная – и искренне любящая своего жениха. Что еще надо?

Свадьбу! И поскорее!

А еще детишек, штук десять!

– А мне сказали, что с тобой целый кортеж приехал? – поддразнила Софья. – Что, без свиты никуда?

Иван прищурился в ответ.

– Да пес бы с ней, со свитой! Со мной столько интересных людей! В Университете оценят! Винченцо Вивиани! Ян Сваммердам! Вильгельм Хомберг!

Софья этих имен отродясь не знала, но, надо полагать, баранов Ванька на Русь не потащил бы.

– Замечательно! Но раньше чем через десять дней ты в Университет не попадешь! Иначе мы тебя точно не увидим.

Ваня надулся, но было видно, что в синих глазах проскакивают веселые искорки.

– Вредная ты, сестренка!

– Я – что? Мы тебя еще со всеми племянниками не познакомили! А уж они…

Софья посмеивалась, отгоняя мысль, что… А хорошо бы Белла стала правительницей, а Ванька – консортом, а? А то Педру женился второй раз на Марии-Софии Пфальц-Нойбургской – и та вроде как была в тягости… ну к чему им еще наследники престола?

К чести Софьи, мысли «помочь» бедняжке с родами у нее не возникло. Воля Божья – это хорошо, но и пределы жестокости у нее тоже есть. Пусть все идет как идет. А брат с невестой побудут пока на Руси. Ведь несколько лет не виделись!

* * *

«Прими все усилия для охраны сына. Англия не оставит его в покое».

Анна знала этот почерк. Эту бумагу с тонкими сиреневыми прожилками, этот запах духов…

Хочешь что-то скрыть? Положи на видное место.

Записочка, переданная украдкой, всегда вызывает подозрения, если это не любовное письмо. Или сонет. Или мадригал.

Вот последний и был начертан на листке изящными буквами. Воспевалась красота Анны, ее глаза, приносились соболезнования Англии, которая лишилась своего главного украшения… А точки над некоторыми словами – это просто капельки чернил. Наверное, с пера стекло.

Бывает.

Анна мило запунцовела, бросила мадригал в камин и обмахнулась веером.

– Нет, это слишком плохо написано. Я не знаю, от кого это, но пусть сей милый человек оттачивает свое искусство стихосложения.

А сама Анна этой же ночью выберется из дворца, чтобы получить более подробные инструкции. Или хотя бы информацию. Что же произошло такого, что англичане зашевелились?

Что?!

* * *

Ответ Анна узнала той же ночью. И про беседу адмирала с принцем, и про итоги ее…

И выругалась. Не то чтобы она была сумасшедшей мамашей, нет. Но убивать ее ребенка?! Да вы хоть знаете, каково это?!

Сначала сделать его так, чтобы никто не заподозрил измены! Потом носить девять месяцев! Лодыжки отекают, и спина болит просто безбожно, и выспаться не всегда удается, потому что твои внутренности – это полигон для отработки пинков, да и нервы не в порядке, потому что во время беременности ни у одной женщины они не в порядке. А ей-то надо было быть не просто бабой – королевой. То есть даже истерику не закатишь!

А роды?

Между прочим, больно! Очень больно! Так, что второго в ближайшее время и рожать-то не хочется, хотя и надо бы, пока Людовик не впал в полное бессилие. И так-то раз через три удается. Эх, спасибо тебе, Ибрагим! Настоечки у тебя чудеса творят, и мази с притираниями, тут главное – подать правильно. Но это – другой вопрос.

А главное сейчас – ее ребенок! Твари, сволочи, негодяи! Их бы рожать заставить, а до того чугунное ядро привязать к пузу, и пусть ходят так цельный год! Ее ребенка!

Гр-р-р-р!!!

Вслух Анна этого не высказала, но, возвращаясь со встречи с агентом, кипела возмущением. И ведь Людовику не пожалуешься – тут же возникнет вопрос: откуда дровишки? То есть сведения? Ему-то пока ничего подобного не доносили.

Впрочем, впервые ли ей рассчитывать лишь на себя и доверенных людей? При ней двое слуг и служанка, все – ее однокашники из царевичевой школы, просто выпуском кто постарше, кто помладше, это уже само по себе грозная сила.

Она справится.

Они справятся.

А английский адмирал Рассел ей еще ответит! Шкурой ответит, тварь такая! Ее ребенка подставлять?!

Голубиной кротостью Софьины воспитанницы отродясь не страдали. И всепрощением – тоже.

Уничтожу, мразс-с-сь!

* * *

Кристиан Датский читал письмо русского государя с громадным удовольствием.

– Дорогой?

Супруге Кристиана позволялось многое. И спокойно входить в его кабинет без доклада, и отрывать мужа от любых дел, да что там! Шарлотта Амалия даже веру не поменяла! В отличие от всех остальных датских королев.

– Вы так увлечены этим письмом…

Кристиан подарил жене улыбку.

– О да.

– Я могу узнать?..

Вопрос был понятен: «Что же там такого, в этом письме?!» И Кристиан не разочаровал супругу.

– Если Бог даст, весной мы начинаем новую войну.

– Мы?

– Мы, русские вместе с нами, ну и еще найдутся союзники.

– Войну? А с кем?

– Мы должны окончательно раздавить Швецию.

Вот уж кому Шарлотта Амалия не сочувствовала, так это Карлу.

– Удастся ли?

– Безусловно! Я хочу оставить Фредерику сильную страну.

– А Франция? Людовик не вмешается?

– Мой брат пишет, что Людовику будет чем заняться. И я склонен ему верить.

Супруга спорить не стала. А почему бы и нет? Пусть муж додавливает Швецию на пару с русскими, дело хорошее. Только бы никто не помешал.

* * *

– Что будем делать с Леопольдом?

– А что мы с ним сейчас можем сделать?

Софья задумчиво теребила кончик косы. Вот что тут сделаешь?

И венгров на короткий поводок не посадишь, слишком свободолюбивый народ. И спускать подобное Леопольду нельзя. И… убивать его сейчас и невыгодно, и не получится.

Месть – блюдо, которое подают холодным, но как объяснить это родителям, которые потеряли ребенка? За себя Софья в такой ситуации не отвечала бы.

– Надо подождать. Немного.

– А потом? – Иван серьезно смотрел на жену.

– Или падишах умрет, или ишак сдохнет, – пожала плечами супруга.

– Можем ускорить свадьбы, – заметил Алексей. – Да, осуществление будет потом, но на основании брака мы сможем поддержать венгров. Пусть защищают границы, пусть готовятся к вторжению…

– К ним – или их?

– Неважно. Пусть наращивают мощности, Леопольд сейчас и не пискнет. А через пару-тройку лет и правда посмотрим. Нам пока в ту заварушку лезть не с руки, шведов бы разбить…

Софья кивнула. Да, брат все решил правильно. Кроме одного. Если Леопольду спустить такое на тормозах – обнаглеет ведь. А кто бы не обнаглел?

И потому… Можно, конечно, спошлить и отравить кого-нибудь из близких Леопольда грибами. Это скучно и невыгодно. А можно…

Можно так насолить самому Леопольдику, что он заречется гадости людям делать. Венгрию мы уже оторвали? Так погоди, гад! Мы тебе и Австрию порвем на составляющие! Ты не станешь последним в роду, но ты будешь императором, при котором Австрия начала разваливаться на части, и это тебе будет больнее любого яда.

* * *

Идея с грибами оригинальностью не блистала и пришла в несколько голов одновременно. Уж больно удобно. Только кто-то эти грибочки знает или на вкус, или на запах…

Ну не пришло англичанам в голову, что при маленьком Карле состоят не просто слуги, но такие, которые могут легко определить пусть не любой яд, но большую их часть. Вот и не разорились внебрачные принцы на нечто дорогое и редкое. И – попали.

Отравителя схватить не удалось, но и затея не сложилась. Карл остался жив и здоров, а вот у приставленных к нему слуг нервы еще повибрируют. А то ж! Когда служанка пробует на вкус детское питье, морщится, сплевывает и требует немедля подать сюда повара! И выяснить, как в кубок малыша попала отрава! А потом дворец наводняется людьми ла Рейни и те принимаются всех опрашивать. Да как! Дело о ядах вспоминается очень быстро…

Когда Анне сообщили, что ее ребенка пытались отравить, она тут же пожаловалась Людовику. Его величество отреагировал немедленно (Бог бы с ним, с ребенком, но куда деть великие планы?!) и в лучшем стиле разбуженного медведя. Сначала убить, потом разобраться.

Убивать было некого. Никто рядом с Лувром не стоял с табличкой «отравитель» на шее, а поведать о своей осведомленности Анна не могла. Пришлось искать, кому выгодно. Прикинули, нашли – и Людовик сделал единственное, что мог. Направил жалобу Папе.

Получилось очень качественно.

Чарлз Леннокс был отлучен от церкви специальным указом. И плевать, что он не католик, все равно неприятно. Да и корона ему уже не светила. Править-то не одними протестантами, а лавры Генриха Пятого ему тоже не грозили. Куда уж там Ватикан воевать – бежать надо, пока из Англии не попросили с применением подручных средств.

После истории с Текели такие номера вызывали возмущение у всей общественности. А уж от души оно там или просто потому, что так надо, – неважно! Агенты Софьи постарались на славу, устроив истерику по всем газетам Европы. Чуть ли не месяц муссировался вопрос, не собирается ли Леопольд, по примеру некой графини Батори, омолаживаться в крови младенцев? А что, убивать детей он уже начал, так, может, продолжит хотя бы с пользой для себя? Чего добру пропадать?

Теперь добавилась истерика и по поводу Леннокса. Газетчикам что, они и в глаза живодером назовут. Главное – от такого и королю не отмыться. А если ты даже не король… Пфф!

Малыш Карл был утвержден Папой, как законный король Англии, Шотландии и Ирландии – это порадовало уже Людовика. Теперь, на волне народной истерии, можно было попробовать и атаковать. Должны же англичане желать возвращения законного короля? Да еще такого…

Не учли одного – Чарлз запаниковал. Более того, запаниковал и Джордж Фицрой, справедливо опасаясь, что ведра помоев и на него хватит. А там уж… То ли он убил, то ли по его приказу убили, но история-то была? Деньги у него имелись, желание тоже, а потому…

В Англии вспыхнуло народное восстание, наполовину проплаченное, а наполовину спровоцированное, кстати, и агентами Софьи.

* * *

Сэр Эдвард Рассел вежливо повел рукой в сторону столика с напитками:

– Прошу вас. Вина?

Лувуа, которого Людовик Четырнадцатый, на что-то разозлившись, отправил послом к англичанину, вежливо кивнул. Он отлично знал, что от этих переговоров зависит его дальнейшее благосостояние, а то и жизнь…

– Буду вам очень признателен, сэр.

Мужчины обменивались улыбками, хотя Рассел с удовольствием утопил бы и Лувуа, и корабль с белым флагом, на котором тот прибыл. В свою очередь Лувуа искренне желал всей Англии участи Содома и Гоморры, но – дипломатия. Приходится улыбаться самым омерзительным людям!

Но вот вино было разлито по кубкам, Лувуа неискренне (ну какое может быть вино в Англии? У них и нормальных-то виноградников нет…) похвалил тонкий вкус и букет, Рассел заметил, что во Франции великолепные вина – бордо например.

Слово за слово, мужчины подбирались к своей цели. И наконец…

– Его величество Людовик Четырнадцатый хотел бы, чтобы эти смуты прекратились.

– Поверьте, маркиз, мы желаем этого не меньше. Англия страдает…

– В то время, как у нее есть законный король.

– Карл Второй умер. Яков – тоже.

– Но есть сын Якова. Законный.

– И признанный Папой Римским.

Где-то это было бы плюсом. В протестантской же Англии… Может, и признают. Но нервов потреплют…

– Карл Третий пока еще младенец.

– У него есть мать.

– Это верно, что ваш король женился на ней?

Отрицать было сложно. И женился, и влюбился, и вертит им эта стерва, которую Лувуа недолюбливал. Отравил бы, да руки коротки.

– Вы прекрасно осведомлены, сэр Рассел.

– Что вы. Мое дело – плавать по морям. Ну и защищать берега родной страны от врагов.

Намек был понят.

– Врагов – безусловно. А союзников, которые хотят возвратить на трон законного короля?

Рассел прищурился.

– Который будет жить и воспитываться здесь, в Англии?

– С определенного возраста – безусловно. Но ребенку нужна мать.

– А его матери нужен муж. А мужу…

А мужу отродясь не нужна была свободная и независимая Англия. Эдвард отлично понимал, что ему предлагают. Если сейчас он пропустит французский флот к берегам Англии – ему, конечно, перепадут определенные выгоды. Но… это ведь предательство.

Если же нет… Хотя что значит «если»?! Разумеется, нет! Даже если он тут и ляжет.

Это и было доведено до сведения Лувуа в самой изысканной форме. Правда, понимания и одобрения не получило.

– Подумайте еще, сэр Эдвард. Это ведь ничего не изменит…

– Пусть не изменит. Но моя честь останется при мне. Никто не назовет меня предателем.

– Честь важна и в жизни, и в смерти, – вежливо то ли согласился, то ли намекнул Лувуа. – Но это и не предательство…

Не помогло. Ни уговоры, ни угрозы, ни подкуп – ничего. Эдвард собирался стоять на своем до конца и клялся потопить любой французский корабль, который подойдет к берегам Англии и попытается высадить солдат.

Увы… Лувуа был вынужден убраться несолоно хлебавши. Конечно, отрицательный результат – это тоже результат, но оценит ли это его величество?

Не оценил. Так, что в скором времени маркизу пришлось убираться из столицы в свое поместье и сидеть там, не показывая носа. Спасибо еще, что не в Бастилию.

* * *

Бунт – это всегда страшно.

Когда крики, огонь, люди бегут по улицам – и в глазах у них кровь. И лица у них совсем уже не человеческие. И на оружии кровь, и на ботинках тоже кровь.

Это озверелое бешенство, когда толпа подзаводится друг от друга, когда никто и ни в чем не виноват, когда безумие передается по воздуху, словно чума, и оно страшнее всякой чумы, потому что от болезни можно выздороветь, а как ты будешь потом жить с этим днем на совести? С кровью на руках? Кровью твоих братьев и сестер, тех, кто с тобой одной крови, одной веры, одного языка, просто оказался не в том месте и не в то время?

Англия полыхнула стогом сена. Монмут срочно (не забыв захватить все драгоценности, которые были) удрал из Хэмптон-корта, в котором пребывал со своей семьей, и даже не подумал объявляться. Выйти к народу? Успокоить? Объяснить? Шутить изволите, господа хорошие. Раздерут же на тысячу кусочков и фамилии не спросят!

Лондон в очередной раз вспыхнул. Единственный, кто мог его усмирить, обладая реальной властью, – сэр Эдвард Рассел, но выводить моряков на улицы он не спешил, предпочитая подождать. Пусть сначала появится победитель, а уж потом… Единственная реальная сила Британии – флот. А вы предлагаете его бросить в эту свару?

Обезумевшие люди вламывались в дома, вытаскивали хозяев, кого-то убивали, кого-то насиловали, выбрасывали мебель из окон, в огонь летели драгоценные картины и шторы… Никто не знал, переживет ли он этот день.

* * *

Джеймс Монмут посмотрел на жену. Анна сидела бледная, прижимая к себе детей, губы ее дрожали. На миг королю захотелось отвесить пощечину этой тупой корове. Просто потому, что руки чесались, а она еще смотрит!

Остановили испуганные детские глазенки.

– Д-дорогой? Нам еще долго ехать?

– Если все пойдет как надо – через пару часов будем в Дувре. Сядем на корабль и покинем берега Англии.

– А п-потом?

– А это не твое дело! Сиди молча, дура! – взорвался Джеймс, барабаня по крыше кареты.

На улице моросил мелкий и противный дождь, но лучше уж под дождем, чем с этой…

Джеймс вскочил в седло – и небольшой караван из трех карет и десятка всадников тронулся в путь. Мысли, обуревающие монарха, были чернее ночи. Как, ну как так получилось?! Где допущена ошибка?! Все ведь было хорошо, он выгнал Якова из страны, уселся на трон отца… и не усидел. Джеймс отчетливо понимал, что попади он сейчас в руки мятежников – и за его жизнь крысиного хвоста не дадут. Но почему?! Почему так получилось?!

Некому было объяснить Джеймсу, что на престоле в разоренной стране должна оказаться личность, а не… павлин в короне. А он, увы, не был годен ни на что серьезное. Результат не замедлил сказаться.

Недовольство, поддержанное сыновьями Карла (казнить надо было негодяев при первой же возможности, а он сплоховал!), переросло в бунт – и унять его Джеймс не мог. Боялся. И – бежал сейчас из Англии. А сможет ли он вернуться? Для себя Джеймс ответ знал. Не сможет. Единожды сбежавший – кто тебя второй раз примет?

Впрочем, в чем-то Джеймсу повезло. Он не погиб от рук разъяренной толпы, он успел добраться до Дувра и погрузиться на корабль, он даже смог приказать капитанам примерно десятка кораблей выйти в море, и те его послушались. Ночью небольшая флотилия взяла курс на остров Мэн.

Самое удивительное, что корабли не погибли и по дороге.