Текст книги "Пёстрые истории о школе и не только…"

Улыбка

Подойдите к зеркалу и улыбнитесь. Что вы увидите в зеркале? Улыбку. А теперь улыбнитесь незнакомому человеку. Вряд ли вы увидите агрессию с его стороны, в худшем случае вы увидите удивление или недоумение, но не агрессию. Меня улыбка выручала, когда я попадала в трудные ситуации.

Это было, когда я училась в девятом классе. Я возвращалась со дня рождения подруги очень поздно. Был промозглый ноябрьский вечер, и я решила сократить дорогу домой, пройдя через проходные дворы. Благополучно пролезла в дырку в заборе первого двора, вошла во второй двор и увидела человек восемь ребят. Местная шпана. Оживились, увидев меня. Что делать? Древнейший человеческий инстинкт – охотничий. Побегу от них, буду лёгкой добычей. Нет, не буду ланью. Надо разоружить их. Бодро шагаю прямо к ним.

– Добрый вечер, ребята, – с улыбкой говорю. – Заблудилась. Где-то здесь есть проход в соседний двор.

– Ну, есть дырка в заборе, – отвечает главарь. – Серый, – обращается он к дружку, – покажи ей дырку.

Мы с Серым идём к знакомой мне дыре в заборе. Сколько раз пользовалась ею.

– Вон она, – кивает он в сторону дыры.

– Спасибо большое, – говорю с улыбкой, – сама ни за что не нашла бы! И ныряю в дырку в заборе. Вернее, не сразу ныряю: ноги дрожат так, что не сразу попадаю в неё. Пронесло! А что помогло? Улыбка и то, что дала им почувствовать их благородство, попросив помощи.

Этот год был у меня урожайным на путешествия, причём впервые я путешествовала одна! Летом ехала к бабушке в Умань, городок в двухстах километрах от Киева. Поездом доехала до Киева, а оттуда надо было ехать автобусом. Маршрут был очень неудобным: в Киев приехала ночью, так как автобус отходил в шесть утра. Посидела в зале ожидания. Нет, чувствую, что засыпаю, надо выйти на свежий воздух. Выхожу на улицу, ставлю чемодан у вокзальной стены, сажусь на него, дышу ночной прохладой. Подходит ко мне парень с повязкой на рукаве рубашки. Дружинник.

– Здесь нельзя находиться, пройди вовнутрь вокзала, – говорит.

– Почему нельзя? – спрашиваю.

– Мало ли почему? Обокрадут, обидят, – отвечает.

– Я боюсь проспать, мне надо быть на автовокзале в шесть часов. Но раз нельзя, так нельзя, – вздыхаю я, вставая, и берусь за ручку чемодана.

Парень берёт у меня чемодан.

– Знаешь, что? – говорит мне с улыбкой. – Давай сдадим чемодан и подежурим вместе. Смотри, вот мой студенческий билет.

Раскрывает билет. Вижу фотографию, фамилию: Ломонос Николай Васильевич. Чуть-чуть «не дотянул» до великого учёного.

Идём в камеру хранения, сдаём чемодан, ходим по вокзалу, вокруг вокзала, разговариваем. Николай расспрашивает меня о Москве (он никогда не был в нашей столице), рассказывает мне о своей учёбе на журфаке Киевского университета, о летней практике здесь, на вокзале. Наверное, хороший рассказик получился у него о практике, о нашей встрече, о необычном дежурстве, о прогулке по Киеву (мы дошли до здания университета), о рассвете.

Вернулись с прогулки, выпили в буфете по стакану кофе с булочкой, забрали чемодан из камеры хранения и пришли к трамвайной остановке. Подошёл первый трамвай. Обменялись адресами, я почему-то дала Николаю адрес бабушки, где буду всё лето, потом жалела о том, что не дала ему свой московский адрес. Может быть, Николай Ломонос обиделся, что я не оставила московский адрес, был бы шанс увидеть Москву.

А ведь мама предупреждала меня, отпуская в самостоятельное путешествие, быть осторожной, не быть чрезмерно доверчивой, думала, предупреждена – значит, вооружена. А вот и нет. Поддалась на авантюру. Почему? Да потому, что пятнадцать лет, жажда приключений, любопытство, участие и улыбка!

«Мешок с овсом»

Я ненавидела уроки физкультуры! И не потому, что я была «мешком с овсом», как называл всех девчонок нашего класса учитель по физкультуре. Вернее, не всех девчонок. Одна из нас была тоненькая, стройная, спортивная. На занятия приходила в белой мужской майке и коротких трусах. Физрук ставил её нам, «мешкам с овсом», в пример, и даже велел нам приходить на уроки не в тренировочных штанах, а в коротких трусах, чем вызвал у нас бурю негодования.

Учителя по физкультуре менялись каждый год. Последний физрук любил выпить, и часто приходил на уроки после застолья. В то время не было жевательных резинок, и он маскировался чесноком. Можете себе представить: висишь на кольцах, а он поддерживает тебя, дыша тебе в лицо смесью перегара с чесноком. А когда он приказал нам заниматься в коротких трусах, мы пошли к завучу потребовать отмены его распоряжения. Завуч молча выслушала нас, обвела всех взглядом, улыбнулась и отменила приказ. Мы даже не ожидали, что всё решится так быстро и легко.

Я не была «мешком с овсом»! Зимой мы прыгали в снег с крыши сарая, стоя съезжали по ледяной горе, иногда паровозиком. А однажды я сделала такое, что даже от мамы попало.

Жильцы нашего дома сушили бельё на чердаке на протянутых верёвках. Там было очень чисто и тепло. Бельё быстро сохло. Однажды мама попросила меня повесить бельё. Я взяла ключ от замка, отомкнула замок и оставила его висеть на скобе. И в этом была моя ошибка. Как только я зашла на чердак, кто-то запер меня там. И этот «кто-то» были Юрка и Колюшка! Они думали, я буду кричать, просить выпустить меня, но я, развесив бельё, вылезла на крышу через слуховое окно, спрыгнула на козырёк парадного и по трубе спустилась со второго этажа. Я так ободралась! Не показав вида, что мне больно, поднялась на свой этаж, увидела мальчишек, уткнувшихся носами в щели двери, и спокойно сказала:

– Ключик верните!

Надо было видеть их удивлённые лица! Как будто увидели привидение.

– Ты, ты как…? – только и промямлили они.

Класс у нас был дружный, мы компанией ходили в кино, собирались потанцевать у Нади, у неё была огромная квартира. А зимой ходили на каток. Кроме меня – я не каталась на коньках. Меня уговаривали, но я отказывалась. Лёшка Румянцев сказал:

– Поехали, я тебя быстро научу.

И я согласилась пойти в Лужники. Неля, соседка дала мне свои коньки – «норвеги» (она занималась в секции, была даже чемпионкой Москвы по бегу на коньках на какую-то дистанцию).

Приехали на каток, нас было человек двенадцать, переобулись и покатили. Атмосфера праздничная, огни, музыка, точно как в кинофильме «Покровские ворота». Мы с Лёшкой переплели руки и поехали в паре. Чирк-чирк, шаг в шаг, так здорово! Сделали два огромных круга, и мне стало жалко Лёшку.

– Лёш, – говорю, – ты покатайся один, что ты с грузом всё время, а я на лавочке посижу.

Лёша согласился, оставил меня на лавочке, а сам полетел, да так красиво, мощно! Только улетел Лёшка, подъезжает ко мне солдатик.

– Прокатимся? – спрашивает.

– Я парня жду, – отвечаю.

– Я знаю, – говорит. – Только один кружок.

Если бы это был просто парень, я бы отказалась наотрез, но это был солдат, в кои веки ему удалось вырваться в нашу гражданскую вольную жизнь. Мне просто неудобно было отказаться, и я согласилась прокатиться. Пять метров не отъехали, как откуда ни возьмись – Лёшка! Да с таким лицом, что солдат сразу выпустил меня и передал Лёшке.

– На минуту нельзя оставить, – зло сказал Лёшка. – Вот почему уговаривала меня одному покататься. Это подло.

– Не злись, Лёша, – попыталась я наладить отношения. – Я не виновата.

«Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть. Напраслина страшнее осужденья» (я в это время увлекалась сонетами Вильяма Шекспира).

– К чёрту твоего Шекспира, – бушевал Лёшка.

И даже горячий чай в картонных стаканчиках не помог Лёшкиному сердцу оттаять. Домой возвращались молча. Больше на каток я не ходила. Интересно, научилась я кататься на коньках? Но ведь не «мешок с овсом»! Видел бы меня физкультурник, как я с Лёшкой в паре, под музыку, катила на «норвегах», не на «гагах» и не на «снегурках»!

А школьные брусья, канаты, спортивные кони и козлы пугали меня. Особенно последние, с чесночным запахом.

Макулатура, пузырьки и неожиданное открытие

В далёкое советское время жизнь в школе кипела и бурлила. То объявят сбор макулатуры, то сбор металлолома, то сбор детских книг и канцелярских товаров для детей, живущих в отдалённых уголках нашей страны. Когда я училась в шестом классе, нам даже приходилось ходить по домам и собирать аптечные пузырьки, бутылочки и флаконы.

Горы макулатуры лежали на школьном дворе и ждали, чтобы их поскорее увезли на грузовой машине. А школьники тем временем развязывали стопки газет, выискивая интересные журналы: «Юный натуралист», «Пионер», «Мурзилку», «Юный техник», «Огонёк», и журналы разбегались по новым адресам. И так до следующего сбора макулатуры, когда вновь откроется очередная «изба-читальня».

Однажды нам дали необычное задание: обойти жильцов по указанным адресам и записать, в каком ремонте они нуждаются. Это было самое трудное задание: во-первых, ходить по квартирам надо было после шести часов вечера, когда люди приходили с работы. Во-вторых, выслушивать и записывать все жалобы жильцов, показывавших ржавые трубы, протёкшие потолки, трещины в стенах, проваливающиеся полы и другие несчастья, было невыносимо больно, особенно, когда тебе двенадцать – тринадцать лет, и ты ничем не можешь помочь.

И вот три подружки-шестиклассницы, вооружённые блокнотами и карандашами, вздохнули перед очередной дверью и нажали на звонок. Дверь открылась сразу, как будто нас ждали. На пороге стоял седой старик в вязанной кофте.

– А, записуны, – радостно воскликнул он, улыбаясь. – Милости прошу в наши хоромы.

С театральным поклоном широким жестом он пригласил нас зайти. Мы робко вошли в длинный коридор, вдоль которого стояли какие-то сундуки, над которыми висели тазики. На одном сундуке стоял женский манекен, которым пользуются портнихи, на другом – бюст Аполлона (у нас такой бюст стоял в кабинете рисования).

– Меня зовут Аверченко Аркадий Тимофеевич, – торжественным голосом представился старик и посмотрел на нас так, как будто ждал от нас бурю аплодисментов.

Не дождавшись от нас никакой реакции, он продолжал:

– Не родственник тому Аверченко, – он выделил голосом слово «тому», – а просто его однофамилец.

И опять уставился на нас, ожидая расспросов. Но мы стояли в ступоре, забыв даже о цели нашего прихода.

– Вы знаете, о ком я говорю? – я почувствовала раздражение в голосе старика и вдруг испугалась.

Открылась дверь одной из комнат, и пожилая женщина с вежливой улыбкой подошла к нам.

– Что ты шумишь, Аркаша, откуда им знать, о ком ты говоришь.

– Я говорю о русском писателе-юмористе, о лучшем юмористе России, о Короле смеха! – громко заявил старик. – Вы читали его книги? – грозно спросил он, глядя на нас, готовых расплакаться.

– Нет, – прошептали мы. Мне стало так стыдно, что я, любящая читать, не только не читала, но даже не слышала о таком писателе.

– Ай, я умоляю тебя, Аркадий, – махнула рукой женщина. – Как они могли читать Аверченко? – примирительно проговорила она, подтолкнув нас пройти по коридору на кухню.

Не помню, как мы расспрашивали женщину, что писали в наших блокнотах. Помню только, что нам хотелось побыстрее покинуть квартиру, чтобы не видеть этого однофамильца великого писателя.

На следующий день я пошла в школьную библиотеку и попросила библиотекаря дать мне какую-нибудь книгу писателя Аверченко.

– Аверченко? – удивилась Кира Петровна. – Подрасти, детка, тогда и почитаешь, сейчас всё равно ничего не поймёшь. – Да и нет его книг в нашей библиотеке. Попробуй в районной библиотеке взять его рассказы о детях.

Я прочитала рассказы Аркадия Аверченко «Дети». Они мне очень понравились. Из этой книги я узнала тайну, что надо сделать, чтобы иметь успех у детей, чтобы их душа раскрылась, «как чашечка цветка перед лучом солнца».

Оказывается, не нужно показывать ребёнку, что вы умнее его, потому что он почувствует ваше превосходство и уйдёт в себя. А в нашем случае и напугает его на всю оставшуюся жизнь. А вот если вы прикинетесь наивным, то ребёнок возьмёт вас под свою защиту и раскроет перед вами свою душу.

Не знал, видно, этого секрета тот Аркадий Тимофеевич, однофамилец писателя, а может быть, не очень внимательно читал книги писателя-юмориста. И хотя он не имел успеха у трёх перепуганных девчонок, выполняющих работу взрослых людей, но доброе дело он сделал: познакомил меня с творчеством замечательного, талантливого писателя Аркадия Тимофеевича Аверченко.

«Три встречи»

В детстве я думала, что наша квартира – гостиница. Не было месяца, чтобы к нам кто-нибудь не приезжал, не гостил неделю и даже больше. Бедная мама! Приходилось стелить постели, потом стирать бельё, кормить-поить, помогать купить товары, водить на экскурсии.

Правда, на экскурсии гостей водил папа. Были обязательные экскурсии: Кремль, Красная площадь, ВДНХ, Третьяковская галерея, МГУ на Воробьёвых (тогда – Ленинских) горах. Поскольку папа работал в университете, он мог провести гостей внутрь и показать актовый зал, аудитории, Музей землеведения, бассейн, студенческое общежитие. Показать Москву с расположенной на двадцать восьмом этаже смотровой площадки и даже покормить их в огромных столовых. Папа не расставался со своим фотоаппаратом ФЭД, делал многочисленные фотографии, которые потом проявлял, печатал, рассылал.

Приезжали из разных концов страны. Папа, будучи в экспедициях, сам приглашал людей повидать Москву. А кому же не захочется побывать в столице, если есть, где остановиться? И каждый думал, что он – единственный гость. Помню, из Сибири нам привезли огромные шишки с кедровыми орешками, я носила их в школу, показывала друзьям, угощала.

Поэтому мы не удивились, когда тётя, папина сестра, написала, что к нам едет её соседка Франя (Евфросинья). Тётя просила нас обязательно встретить её, потому что та дальше районного центра никуда не выезжала, даже поезд никогда не видела. А то, что поезд приходит в шесть утра, никого не волновало: в селе встают рано, они-то привыкли.

Первое, что поразило соседку Франю, так это обилие в Москве собак. Она, не отрываясь, смотрела в окно, наблюдая, как собачники выводили своих разнообразных и в основном крупных питомцев на прогулку.

– Гляди, гляди. Мы свиней выращиваем, а они тут собак, – удивлённо говорила Франя, качая головой.

А ещё её поразил негр, которого она повстречала на улице. В те годы негры и в Москве были редкостью, а уж приехавшая из села Франя видела их живьём впервые.

– Смотри ты, какой чёрный, – хихикала она, провожая взглядом чернокожего гостя столицы, – как чугунок!

После завтрака папа спросил Франю:

– Ну, какие планы? Куда пойдём?

– ГУМ, ЦУМ, «Детский мир», – не задумываясь, ответила та.

– О, нет, – взмолился папа, – это не по моей части, терпеть не могу походы по магазинам. – Выручай, дочка, сходи с тётей Франей, покажи ей торговую сторону нашей столицы, – обратился папа ко мне. – Угости её в ГУМе и «Детском мире» фирменным мороженым.

Что мне оставалось делать? Собралась, а тётя набрала сумок и – к двери.

– Вы забыли переобуться, – напомнила я тёте.

– А я в тапках пойду, они у меня на резиновой подошве, – ответила Франя. – Ходить много придётся, а у меня ноги больные.

Мы вышли из дома и сели в троллейбус. И тут Франя опять удивилась. Как только мы вошли в троллейбус, мужчина встал со своего сидения и уступил ей своё место. Франя важно уселась на сидение, через остановку встала, прошла дальше по салону и остановилась. И опять ей уступили место. Проверила. Уважают.

В метро я еле затащила её на эскалатор. Франя боялась спускаться, стояла, крепко вцепившись в поручень, а когда нужно было сходить с эскалатора, так скакнула вперёд, что шедший впереди мужчина взвыл, когда она наступила ему на ноги.

– А вот и Красная площадь, – показала я рукой, когда мы входили в ГУМ.

Но тёте было не до Красной площади. Сбылась её мечта: вот он, главный магазин страны! И начались мои муки. Вот если вам нужно купить туфли, куда вы идёте? В отдел обуви. Как бы не так! Тётя осматривала всё, что попадалось на пути: щупала платки, нюхала духи, рассматривала колечки, перебирала сумки, заглядывая во все кармашки.

Наконец добрались до отдела обуви.

– Мальчиковые ботинки есть у вас? Куда? В «Детский мир»? А, мы туда ещё пойдём, – она уже тянула меня в отдел, где продают пальто.

Я боялась, что тётя Франя потеряется в огромном универмаге, поэтому показала ей фонтан, где можно встретиться, если потеряешься. Тётя захотела получше рассмотреть его, пришлось подойти к фонтану. Тут я вспомнила папин наказ угостить тётю фирменным пломбиром с кремовой розочкой. Пока ели мороженое тётя ахала, как тут красиво, сколько товара, целый бы день ходила по отделам, но надо торопиться, ещё ЦУМ и «Детский мир» впереди.

В отделе пальто Франя спросила продавца:

– У вас есть демисезонное пальто «Три встречи»?

Расстроившись, что такого пальто нет, пошли в другую секцию. Исходили весь универмаг, но пальто «Три встречи» так и не нашли.

В одном отделе продавщица посоветовала:

– Посмотрите другие модели, может быть, подберёте что-нибудь.

– Вот же оно: «Три встречи»! – вдруг обрадовалась Франя. – Видите, три складки на спине: три встречи, как у нас говорят.

– А я думала, вы имели в виду фирму «Три встречи», – улыбалась продавщица, заворачивая покупку.

Мне было не до улыбок. Из вежливости я взялась нести громоздкий свёрток, и мы потащились в «Детский мир». Первое, что мы увидели там, была длинная очередь через весь зал и вверх по лестнице. Люди стояли за детскими шубками. Я с ужасом подумала, что Франя пристроится в очередь и – пропал день!

Но Франя купила-таки мальчиковые ботинки: сорокового и сорок первого размера. То же мне, мальчиковые, мы их и в ГУМе могли купить. И остановилась у прилавка с вязаными шапками невиданной красоты. Шапка продавалась вместе с шарфом, на концах которого были большие пушистые помпоны. Франя не могла выбрать цвет: голубой, красный, белый?

– Какой набор взять? Шапка какого цвета тебе больше нравится? – спросила она меня.

– Белого, – ответила я, с ужасом думая, что впереди ещё ЦУМ.

Франя взяла три разных набора.

От похода в ЦУМ она отказалась: деньги закончились, жаль, но надо возвращаться домой. Съели фирменное мороженое – вкусный рожок, и обвешанные коробками и свёртками, поехали домой. Хорошо тёте, она в тапках, я с завистью смотрела на её ноги.

Дома Франя разложила на диване свои покупки. Затем она развернула свёрток с шапками и протянула мне белую шапку с шарфом.

– Это тебе, за твои муки, подарок от меня. Примерь, сама выбрала.

Весь вечер Франя рассказывала о товарах в двух центральных универмагах, о приветливых продавцах, о поездке в метро и троллейбусе, хвастаясь, что ей дважды уступали место, о вкусном мороженом.

Франя уехала на следующий день, а через две недели мы получили от неё письмо, в котором она ещё раз благодарила нас за то, что приняли её и показали Москву. Теперь она всему селу рассказывает о своих впечатлениях. Я подумала, что теперь надо ждать новых гостей, а папа жалел, что не запечатлел пребывание Франи в Москве на фотоплёнку. Зато я носила шапку с шарфом, подаренными мне за «экскурсию».

Чаепитие под старой черешней

Зашла соседка, с которой дружим с момента заселения дома. Пыхтя от натуги, внесла огромный узел, в котором что-то звякнуло, когда она опустила его на пол в прихожей.

– Самовар не нужен? – спросила соседка вместо приветствия. – Старинный медный самовар. Дарю!

– Где ты его откопала? – удивилась я, заглядывая в узел.

Грязное, тусклое пузатое чудо с краником робко выглядывало из клетчатого пледа, в котором стыдливо пряталось от глаз людских.

– Балкон разбирала, вот в шкафу и нашла. Это самовар ещё родителей мужа. Мы им никогда и не пользовались. Почистишь его, на даче пригодится чаи гонять.

– Спасибо, Тома, но я не возьму его, забирай обратно. Сама почисти, а то на него жалко смотреть: гляди, он даже стесняется своего запущенного вида, – прикрыла я пледом позеленевшие бока самовара.

Когда подруга ушла, вспомнились мне наши посиделки за самоваром у бабушки во время летних каникул.

Как же мы любили помогать бабушке, когда она затевала пироги! Особенно удавался бабушке штрудель, вкуснее которого был только её торт «Наполеон». Мы с двоюродной сестрой были на подхвате всё субботнее утро, а потом ждали воскресенья, потому что торт должен был хорошенько пропитаться.

А штрудель для нас был особенно трудоёмким. Мы чистили и нарезали яблоки. Горы яблок, так как бабушка пекла несколько штруделей, чтобы хватило и нам, и нашим гостям, и нашим соседям! Но нам нравился весь процесс подготовки. Чтобы веселее работалось, бабушка вспоминала случаи из своего детства и молодости, которые начинались словом «бывалоча».

– Бывалоча, соберёмся мы на краю деревни, песни поём, шутим, смеёмся. Девки все нарядные, у парней полные карманы семечек, орехов, конфет. Угощают нас, а мы стесняемся, возьмём по конфетке, это же так дорого, понимаем, а они уговаривают, – мечтательно говорит бабушка.

А у самой глаза светятся, щёки разрумянятся то ли от жара печки, то ли от воспоминаний. А мы так заслушаемся, что вместе с кожурой и половина яблока уходит в очистки! Так бы и слушали всё время, но бабушка поторапливает, начинает с нами вместе резать яблоки, а то жар уйдёт, печь остынет. Сейчас я думаю, какими наивными и чистыми были те истории, порой даже мелкими и глупыми по сравнению с теперешней жизнью, но из песни слова не выкинешь!

Вот пироги и готовы. Начинается возня с самоваром. Самовар у бабушки большой, дровяной. И надо так начистить его, чтобы сиял, как новый. Чистим его кирпичной пудрой. Я тру большой кирпич кусочком кирпича. Вот уже большая горка порошка на блюдце. Сестра макает влажную тряпочку в эту горку, захватывает ею порошок и чистит им самовар.

А я уже готовлю щепочки для растопки и волоку целую корзину шишек, которые мы приносим из леса для такого события. Наливаем в самовар воду, принесённую из родника, разжигаем огонь и следим, когда вода закипит. Время от времени дуем в дырочки поддувала, тогда угольки ярко сверкают. Это они злятся, что мы их торопим, искры в разные стороны разлетаются. У самовара спешки не должно быть!

На этом наша работа с самоваром заканчивается. Бабушка заваривает чай в большом заварном чайнике и сажает на него пышную куклу – красавицу, хранительницу тепла.

Накрываем скатертью стол под черешней, расставляем пироги. На запах пирогов выползают не только наши домашние, но и соседский мальчишка Колька. Он делает вид, что в саду ему что-то понадобилось сделать, крутится у забора. Бабушка через забор передаёт ему штрудель – для всей их семьи. Счастливый Колька осторожно несёт блюдо, наклоняется к пирогу, то ли нюхает, то ли откусывает от ароматного штруделя.

Чаепитие

А мы садимся за стол и чаепитие начинается. Нас хвалят за вкусные пироги и чай. За разговорами чаепитие плавно перетекает в ужин. Темнеет. Пахнет резедой, маттиолами, душистым табаком и другими ночными цветами, а мы всё сидим, наслаждаясь летним вечером, и никакого телевизора!

Сколько интересных историй услышим под уютное пение самовара, под треск шишек. Уже совсем темно, только сонный уголёк вдруг сверкнёт сквозь окошки поддувала. Всё! Команда спать. Каждый захватывает что-нибудь со стола и несёт в дом. До следующего чаепития!

…Пожалуй, к лету надо купить дровяной самовар на дачу. С трубой. А сапог найдётся!