Текст книги "Пёстрые истории о школе и не только…"

Долго на даче юность витала…

 
Три старых друга на даче сидели.
Старые песни про детство пропели.
Старые вина они смаковали,
Как за карьерой гнались, вспоминали.
 
 
В джипы уселись, уехали в главки…
Детство в клубочек свернулось на лавке,
Запело тихонько про синие ночи:
«Мы – пионеры, дети рабочих!».
 
 
… Долго на даче юность витала,
Старое время она вспоминала.
 

Ностальгия по одноклассникам

После окончания школы мы не торопились обрывать школьные узы. Какое-то время мы всё ещё созванивались, встречались, выясняли, кто куда поступил. Узнавали, кто кого видел, просили передать приветы. Мечтали о новой встрече, о том, чтобы снова собраться всем классом у кого-нибудь на квартире.

И только через десять лет наша мечта наконец-то сбылась. Благодаря упорству и стараниям Нади мы собрались у неё на квартире, на знакомой квартире, где мы иногда танцевали, когда учились в старших классах. Это был такой тёплый и светлый вечер! Мы забыли про свои семьи, про мужей, жён и детей, про имена-отчества, и снова превратились в Лёшек, Вовок, Галок, Наташек.

С высоты взрослой жизни такими мелкими показались школьные трагедии. Вспомнили, какой удар получила Надя, когда мы провожали Вовку в армию. Первый раз мне разрешили не ночевать дома, так как проводы начались вечером, длились всю ночь, а рано утром мы были на призывном пункте.

Надя тогда дружила с Вовкой, и мы думали, что она была его девушкой, но там оказалась какая-то другая девушка, которая буквально висела у Вовки на шее, целовала его, и нам было очень жаль Надю. Вовка виновато смотрел на нас, а мы на его стриженую под ноль голову, грустные глаза. Пошёл дождь. Попрощались с Вовкой. Домой ехали молча, переживая первое мужское предательство.

Многие ребята служили в армии, мы переписывались с ними, я до сих пор храню их фотографии. Жаль, на встречу не пришёл Валентин. Когда-то, будучи в армии, он мне даже позвонил. Мы долго болтали, вспоминая школьные приключения.

Валентин презирал тройки. Если он чувствовал, что не сможет хорошо ответить, он предпочитал получить двойку, а не выкручиваться, юлить, ждать подсказки. «Не знаю», опустив длинные ресницы басил он, получал двойку и исправлял её на пятёрку на следующий день. «Тройка – это серость», считал Валентин. Одно время я, переняв его манеру, даже нахватала двоек, не желая получить удовлетворительную оценку, а потом доказывала себе и другим, что я не серость, что могу учиться на пятёрки.

Как мы удивились, что Женька, мечтавший стать разведчиком, женился на нашей же ученице! У него была большая библиотека книг о шпионах, разведчиках, милиции. Он давал их нам читать. Я вспомнила, как Женька в десятом классе пригласил меня в кино на «Карнавальную ночь». Был страшный мороз, а я, дурочка, в капроновых чулках. Пока дошли домой, чулки примёрзли к ногам. Я буквально отдирала их от коленок. Теперь Женька подполковник милиции, а его жена – капитан.

А вот и Толя. Однажды он пришёл ко мне на день рождения. Поздравил, протягивает коробочку. Открываю, а там…. В вате лежит высушенная голова человека! Я чуть не упала в обморок, а он довольно улыбался.

– Это знакомый привёз из Африки. Головы врагов сушат в песке, – пояснил Толька.

Я даже боялась дотронуться до коробочки, мама отнесла её на кафедру (она тогда работала на Географическом факультете МГУ), там все сбежались посмотреть. Доцент Эрик успокоил всех, пояснив, что это голова обезьяны, а не человека.

– Ну и забирай её себе, – сказала мама, отделавшись от такого подарка (прости, Толя!).

А вот как мы пострадали с Толькой, случайно встретившись в Марьиной роще. Еду я в трамвае, сижу и смотрю в окно. Вдруг вижу Тольку, сидящего на лавочке у входа в дом. Трамвай останавливается на остановке. Толька увидел меня в окне, сорвался с лавочки и прыгнул в вагон. Поехали вместе, радостно болтаем, он провожает меня домой. Заходим в наш маленький уютный дворик, садимся на лавочку. Вдруг откуда ни возьмись – мой муж! Посреди дня! Я представила ему Тольку.

– Ну и что твой одноклассник Анатолий забыл в нашем дворе? – спрашивает муж.

Толька ушёл. А я с мужем несколько дней не разговаривала. Потом я узнала, что и Тольке попало. Оказывается, он тогда ждал жену, забывшую дома кошелёк. Она возвращается, а мужа нет. Тоже поругались.

Всё-таки, школьная дружба – это нечто большее, чем просто дружба. Это как двоюродные сёстры и братья, с которыми жили много лет, а потом расстались.

Вижу гиацинты – вспоминаю Валерку, подарившего мне букет этих нежных цветов на моё шестнадцатилетие. Плыву на кораблике – вспоминаю Кольку в матросской тельняшке. Случайно увидев меня на теплоходе, он растерялся и скрылся в трюме, и не показывался весь день.

И самая необычная встреча – с Лёшкой Румянцевым, с которым когда-то катили на коньках в Лужниках. К сожалению, заочная, по телефону. Но какая! Я прочитала три книги, написанные Алёшей, теперь Алексеем Фёдоровичем, доктором технических наук, почётным авиастроителем, моим одноклассником. Вся его жизнь прошла перед моими глазами. В одной из книг увидела свою фотографию и целую страницу, посвящённую мне, моим глазам, голосу, запавшим в душу Алексея.

Книгу передали мне. В дарственной надписи сказано о «его юношеской влюблённости, которая была, есть и будет, ибо такие первые чувства не пропадают».

Ну вот, Лёша, а я и не догадывалась. Спасибо тебе за память!

А вот и фотография нашего выпускного класса на школьном дворе, с улыбающимися учителями. Всех помню!

Школьные зарисовки

На запятках

Не знаю, как у вас, а у меня всегда так происходит: если я с самого начала не хочу что-нибудь делать, ехать куда-нибудь, например, то потом это оказывается самым лучшим делом, самой интересной поездкой, от воспоминания о которой сразу появляется улыбка.

Вот и сейчас слышу, как мама уговаривает меня поехать в подмосковный дом отдыха, а я всеми четырьмя лапами сопротивляюсь, находя тысячи причин не ехать: зима, холодина, распорядок дня, который нужно будет соблюдать, чужие люди, казённая еда. Это не мой вид отдыха. Хотите знать, что для меня настоящий отдых? Это – дом, диван, плед, книга, орешки в сахаре, бумага, краски, кисти, холсты.

И всё-таки мама уговорила меня поехать на две недели (в студенческие каникулы) в дом отдыха под Каширу.

– Покатаешься на лыжах, нагуляешься в зимнем лесу, надышишься запахом хвои, а книги и там можно читать, – уговаривала мама.

Только я согласилась ехать, как простыла и заболела. По путёвке-то я уже катаюсь на лыжах, а на самом деле шмыгаю носом в постели. Но решение принято, поеду хоть на неделю.

Добралась до дома отдыха, заселилась. Пошла на базу, чтобы взять лыжи, а лыж-то и нет: все уже разобрали отдыхающие. «Что же вы так поздно приехали?», сочувствуют мне.

Нет – так нет, думаю, так погуляю. А день выдался замечательный! Настоящий зимний день, морозный и солнечный, как описывал Александр Сергеевич Пушкин. Иду по лесу, заботливо укутанному чистейшим пушистым снегом, искрящимся на солнышке. Снегири роняют веточки с рябиной в снег. Эх, фотографию бы сделать! Это сейчас можно на телефон сфотографировать, а тогда мобильных телефонов не было.

Мимо по лыжне мчатся лыжники. Наши, наверное, из дома отдыха. С завистью смотрю им вслед. Выхожу к замёрзшей Оке. Красота неописуемая! Впереди – высокий холм и на нём одинокий лыжник в ярко-красной куртке, как снегирь. Увидел меня, мастерски съехал с горы и подкатил прямо ко мне.

– Вы из дома отдыха? – спрашивает, улыбаясь.

Вязаная шапка надвинута на глаза, белоснежная улыбка на румяном лице, спортивная фигура.

– Да, только что приехала, – отвечаю.

– А где ваши лыжи?

– Не достались, – говорю с печалью в голосе.

– А давайте вместе кататься, – предлагает мужчина.

– Как? – удивляюсь я.

– На моих лыжах, на запятках, – поясняет он. – Давайте поднимемся на гору и попробуем.

Говорят, охота пуще неволи. Решаюсь. Поднимаемся в гору. Лыжник – лесенкой, я, держась за лыжную палку, пыхчу рядом. Забрались на вершину. Кругом – белый простор, сливающийся с серебряной рекой. Сказка!

– Вставайте на лыжи, обхватите меня и держитесь крепче, – инструктирует спортсмен.

– А если упадём? – со страхом спрашиваю.

– А снег мягкий и пушистый, – успокаивает он меня, – но мы не упадём, вот увидите.

Становлюсь на лыжи, крепко обхватываю лыжника за талию, прижимаюсь к его тёплой спине, зажмуриваю глаза и… мы летим вниз на бешеной скорости! Я даже не успела испугаться, как мы уже скользили вдоль берега.

– Ну, понравилось? – спрашивает он. – Ещё разок съедем?

– Да, – говорю, снова карабкаясь на гору.

Три раза съезжали мы с горы. Ни разу не упали.

Время подходило к обеду, надо было возвращаться в дом отдыха. По дороге познакомились. Он – аспирант, с Физфака МГУ. Перед защитой диссертации решил отдохнуть. Оказалось, что мы живём в одном корпусе. Решили встретиться внизу у лестницы и идти в столовую вместе.

Быстро переоделась – и к лестнице. Стою. Жду. По ступенькам спускается лысый мужчина в костюме. Смотрю, улыбается мне, улыбка знакомая. Да это же мой лыжник! Я же его только в шапке видела. Как в рассказе Михаила Зощенко, когда жених не мог узнать невесту, которую видел только в верхней одежде. Так и я почувствовала лёгкую растерянность, увидев перед собой совсем другой образ. Это сейчас все привыкли к брутальным мужчинам с бритыми головами. Даже красиво смотрятся, а в те времена лысины прикрывали волосами, зачёсывали слева – направо или сзади – наперёд, маскируя их.

Увидев лысую голову с бордюрчиком из волос, я слегка опешила: на горке я видела спортивного красивого молодого мужчину в шапочке, а тут передо мной – старый (на фоне моих восемнадцати лет) лысый мужик!

Прогулка. Из архива Г. К. Марчуковой

Но мужик – умница, как я узнала потом. Говорили о книгах, о музыке, об осциллографах (меня даже само это слово пугало), катались на одной паре лыж, гуляли по лесу, фотографировались, ходили на экскурсию в Каширу.

Я же говорила, что если начинаешь делать что-то с неохотой, то потом получается замечательно! Вот и сейчас вспомнила и улыбнулась.

Экспедиция

Во время моих первых институтских каникул мама предложила мне поехать со студентами Географического факультета МГУ на летнюю практику. И не просто поехать, а поработать там лаборантом. Я с радостью согласилась. Во-первых, я буду среди молодёжи, во-вторых, получу денежку за свою работу и, в-третьих, целый день на открытом воздухе, на берегу реки Остёр – прекрасный летний отдых!

Практика была под городом Рославль, Смоленской области, одним из самых древних городов России. Туда мы будем добираться на грузовой экспедиционной машине, под студенческие песни, будем ужинать у костра и ночевать в спальных мешках под открытым небом. Романтика!

Но всё пошло наперекосяк с самого начала. Вернее, не с самого начала, так как утро было удачным: погрузили в машину необходимое оборудование, ящики с продуктами, спальные мешки, наши рюкзаки, гитары. Каждый сделал для себя уютное гнёздышко, чтобы ехать комфортно, уселись – и в путь! А вот дальше всё и началось.

По пути мы остановились, чтобы пообедать, и оказалось, что я забыла «кэлэмэнэ». Как я могла забыть такую важную вещь! Вспомнила свою школьную подругу Светку, как смеялась над ней, что она не знала такое нужное для туриста слово. Мы тогда собирались в поход с классом, и я позвонила Светке напомнить, чтобы она ничего не забыла.

– Ты упаковала «кэлэмэнэ»? – спрашиваю.

– Нет, – испугалась Светка, – у меня его нет, мне не купили. А что это? Что-нибудь иностранное? Можно без него обойтись?

– Нельзя, – зловещим голосом сказала я. – Без него умрёшь с голоду! Ладно, объясняю, – сжалилась я, почувствовав, что Светка действительно испугалась. – «Кэлэмэнэ» по-походному – это: К – кружка, Л – ложка, М – миска, Н – нож! КЛМН – «Кэлэмэнэ»! Ты упаковала всё это? Пакуй скорее, иначе останешься голодной.

И такой конфуз случился со мной! Сварили на костре кашу с тушёнкой, все накладывают кашу в миски, а мои кружка, ложка, миска и нож – дома! Студенты едят, хохочут надо мной: а ещё в экспедицию собралась!

Наш шофёр, Михаил Иванович, протягивает мне свою миску, ложку и кружку.

– Поешь, – говорит, – из моей миски. Мне нужно мотор посмотреть, я потом поем. А тебе купим всё необходимое в сельпо, когда будем проезжать мимо.

Я быстро поела, не глядя на девчонок, выпила чай, вымыла посуду, положила в миску кашу и понесла Михаилу Ивановичу. Я думала, он в машине ковыряется, а он лежит в тенёчке с травинкой в зубах и смотрит на небо.

– Спасибо, Михаил Иванович, – говорю, а у самой голос дрожит. Поняла, как тактично он уступил мне свои столовые приборы, а я и вправду подумала, что у него работа.

Проезжая по деревне, остановились у сельпо, и Михаил Иванович купил мне красную в белый горошек миску, кружку и нож с ложкой, вилкой, ножницами, всякими штопорами и другими штучками.

Вечером остановились на ночлег в лесочке недалеко от реки. Нас было пятнадцать человек: начальница экспедиции, шофёр, три парня и десять девчонок. Посидели у костра, поужинали, попели студенческие песни, спели факультетский гимн (на мотив замечательной песни «Глобус», написанной Михаилом Светловым и Михаилом Львовским):

 
И тогда на этаже двадцатом
Мы расскажем обо всём ребятам,
О местах, в которых мы бывали,
О друзьях, которых мы встречали.
 

Залезли в спальные мешки, зашнуровались и заснули. Проснулась я от яркого света. Кто-то светил фонариком прямо в лицо.

– Ещё одна девчонка. Три парня, десять девчонок и тётка, – слышу мужской голос.

Раздался пьяный смех, даже не смех, а гогот.

«Сколько их там?» – со страхом подумала я. – «Что делать? Мы же все в спальных мешках, как младенцы в пелёнках, беспомощные».

И вдруг, к своей радости, слышу спокойный голос Михаила Ивановича.

– Добрый вечер, ребята, – обращается он к пьяной компании. – Не будите их, это – учёные из Московского Университета. Давайте отойдём и поговорим. Я расскажу вам, зачем нас сюда прислали.

К моему удивлению, гогот стих. Ночь такая тёмная, ничего не видно, но слышно, что толпа отошла подальше и плюхнулась на траву.

И тут я была поражена тем, как складно рассказывал простой шофёр о том, как мы ищем полезные ископаемые, как возьмём образцы почвы и растений, сделаем спектральный анализ, расшифруем его и узнаем, сколько здесь меди, серебра и других полезных ископаемых, а если повезёт, может быть, найдём месторождение.

Говорит, говорит, а они слушают, задают вопросы, он им отвечает. Такую нарисовал картину, что меня распирала гордость от того, что и я принимаю участие в таком важном для государства мероприятии.

Утром начальница поблагодарила Михаила Ивановича за то, что он спас нас от этой пьяной компании. Кто знает, что бы они сделали с нами, беспомощно лежащими в спальных мешках.

– Ну, Михаил Иванович, – говорила она, – да Вы можете вести практические занятия у студентов. Вы так грамотно и толково рассказали о нашей цели. Вот, что значит интересоваться делами экспедиции.

До сих пор у меня перед глазами наш шофёр Михаил Иванович: худощавый, маленького роста, с тихим голосом – и с такой сильной волей, что смог уберечь нас от подвыпивших парней, убедить их не трогать нас.

У шотландского поэта Роберта Бёрнса есть эпиграмма, посвящённая девушке маленького роста, а мне хочется переадресовать её Михаилу Ивановичу:

 
На то и меньше мой алмаз
Гранитной тёмной глыбы,
Чтобы дороже во сто раз
Его ценить могли бы!
 

Многому я научилась в этой экспедиции, разные бывали ситуации: и печальные, и забавные, и поучительные. Но пример Михаила Ивановича, его доброта, такт, мудрость, находчивость – самый важный урок, который я усвоила.

Женщина с перчинкой

Говорят, что месть, как и женщина, бывает мудрой, умной и глупой. Мне кажется, если ты мудрая или умная, то не опустишься до мести, а если ты глупая, то получишь ли радость от проделанной работы, ощутишь ли сладость мести?

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в одной из своих сказок писал, что злодейства бывают двух видов: крупные и малые. Крупные – серьёзные, именующиеся блестящими, заносятся на скрижали Истории, вторые, шуточные – срамные, не получают похвалы даже от современников.

Какая была месть, о которой я собираюсь написать, тебе решать, дорогой читатель, но похвалу эта женщина получила.

* * *

– Ай да женщина! Творческое мышление! Такое придумать! – качал головой экспедиционный шофёр Михаил Иванович.

– Да уж, – огорчённо поддакивали три парня-практиканта, а мы, двенадцать девчонок, готовы были разорвать на куски нашу повариху, будь она где-то поблизости. Я думаю, и наша начальница экспедиции, тихая, интеллигентная женщина, нашла бы, что сказать Лизавете.

Лизавета, как она представилась, была из соседней деревни. Маленького роста, быстрая, аккуратно одетая женщина сразу понравилась начальнице, поэтому она и наняла её поварихой для нашего отряда, состоящего из семнадцати человек.

– Слава Богу, закончились наши мучения! – в один голос радостно прокричали мы, узнав о решении освободить нас от приготовления еды, точнее сказать, от разбазаривания продуктов.

Попробуйте приготовить ведро первого, ведро второго и ведро третьего на костре! И кто готовит? Девятнадцатилетние девчонки, дома и яйца не сварившие. Я, семнадцатилетняя, умела варить обед, даже пирожки могла испечь. Мы жили тогда в коммунальной квартире, родители поздно приходили с работы, мне хотелось помочь им, и я под руководством соседки после уроков готовила обед. Но на костре, да на такую ораву – это целое испытание!

– Опять манная каша с комочками, – жаловались на очередную «повариху» недовольные студенты.

– А я даже люблю кашу с комочками, – с улыбкой говорила руководительница, пытаясь защитить неумёху.

Лучше бы она этого не говорила! Теперь все комочки оказывались в её тарелке.

– Ирина Сергеевна, у меня комочек! – радостно кричал кто-нибудь и, желая сделать приятное любимому преподавателю и избавиться от неприятных комочков, перекладывал их ей на тарелку.

Но после бури, опрокинувшей ведро с киселём и оставившей нас без третьего, всё же решили нанять настоящего повара. Как сейчас вижу: резкий порыв ветра распахивает полог палатки, возле которой девочки поставили ведро с киселём, ведро падает, и гора киселя оказывается на земле. К этой кисельной горе подлетает студент и, ахнув, двумя горстями зачерпывает верхний слой колышущейся густой массы, проглатывает его, хочет ещё захватить, но гора, размытая дождём, широким потоком растекается по траве.

С приходом Лизаветы жизнь наша показалась раем. Шустрая, острая на словцо, она баловала нас вкусными обедами, даже выпечкой.

Но поползли слухи, будто Лизавета хвасталась в деревне, что запаслась тушёнкой, сгущёнкой и даже банками с колбасным фаршем с нашего стола. Правда это было, или злые, завистливые языки болтали, наша руководительница выяснять не стала, но теперь Лизавета не могла сама брать продукты в кладовке, ей выдавали всё необходимое. Наверное, Лизавета обиделась на то, что ей перестали доверять. Но она тоже промолчала, только носик её, и так маленький и остренький, как клювик птицы, ещё больше заострился, того и гляди – клюнет. Раньше, приготовив обед, она дожидалась нас, теперь же исчезала, оставив вёдра с едой в палатке. Нет ничего хуже, чем жить в атмосфере подозрения.

Но время практики подходило к концу. Начальница решила побаловать всех праздничным обедом и послала Михаила Ивановича на рынок купить мяса (мы истосковались по настоящему мясу, уже видеть тушёнку и слышать её запах не могли). А меня попросила купить для Лизаветы прощальный подарок – красивый платок.

– А вдруг ей не понравится? – переживала я.

– Купи такой, как будто себе покупаешь, – посоветовала Ирина Сергеевна, – самый красивый.

Этот день мы все, наверное, запомнили навсегда. Усталые после работы, возвращаемся с поля и чувствуем запах рассольника на мясном бульоне, такой аромат разносится, что слюнки текут! Прибавляем шаг, почти бежим к рукомойникам и к длинному столу, на котором стоит ведро с долгожданным супом. Открываем крышку. Что это? На поверхности рассольника плавает слой перца в палец толщиной. Рядом с ведром – записка и пустой пакетик от чёрного жгучего перца! В записке написано: «Чтобы не подумали, что что-то себе оставила, высыпаю весь пакетик».

– Ай да женщина! Творческое мышление! – убитым голосом говорит наш тактичный Михаил Иванович, пытаясь проглотить хоть ложку долгожданного рассольника. А вокруг стола топчутся голодные студенты, как в сказке про лису и журавля. Обиженный журавль приготовил угощение для лисы в кувшине с узким горлышком: ходит кругами лиса вокруг кувшина, а достать еду не может. Так, не солоно хлебавши, и ушла домой.

Пришлось нам вылить ведро ароматного рассольника – в рот его нельзя было взять, огнём выжигало. Ребята пытались отмачивать мясо, но радости от него не было. Семнадцать человек остались без обеда. Плюнула Лизавета не в рассольник, а всем в душу.

– Что с платком делать? – вдруг вспомнила я, передавая начальнице подарок для Лизаветы.

– Оставь себе, – сказала Ирина Сергеевна, разворачивая свёрток. – Прямо под твои глаза!

Нет, не была Лизавета ни мудрой, ни умной. Мне кажется, она проиграла. Вкусно пообедав, мы бы на всю жизнь запомнили её удивительную стряпню, а Лизавета тоже бы вспоминала нас, надевая платок, подаренный ей за хорошую работу. Я уверена, что она пожалела о содеянном: эта месть всё время напоминала ей и о слухах (если это были слухи), и о краже продуктов (если была кража). Так что жгучий чёрный перец всё время разъедал рану в её душе.

Но вот беда. Изредка у меня мелькает мысль: а если слухи были ложные, и мы обидели честную женщину своим недоверием? Почему же никто не сделал первый шаг и не прояснил ситуацию? Да, вот для этого и надо быть умным. И мудрым.