Текст книги "Пёстрые истории о школе и не только…"

Коварные вишенки

В шестом классе я начала новый учебный год не с Первого сентября, а с двадцать пятого. Дело в том, что мы переехали в другой район. Родители оформляли прописку на новом месте, устраивали нас с братом в школы. Брат пошёл в мужскую школу, я – в женскую (тогда ещё было раздельное обучение: девочки и мальчики учились в разных школах). К счастью, у меня не было троек за пятый класс, иначе меня не взяли бы в эту школу. И вот я в шестом классе в новой школе.

– Новенькая? – обступили меня одноклассники.

– Садись со мной, – предложила высокая девочка с чёрными вьющимися волосами. – Меня зовут Марьян.

«Армянка», подумала я.

– Если бы я жила за границей, меня бы звали Анна Мария, – добавила она.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что моё имя состоит из двух имён: Марианна.

Я впервые услышала это имя.

Первый урок был математика, алгебра. Я попала с корабля на бал. Писали контрольную работу по алгебре (я представления не имела, что это такое). Буквы складывались, вычитались, я не знала, что с ними надо делать, в результате я, оказывается, вывела новую формулу: а + b = аb. Я думала, раз к одному предмету прибавить другой, будут два предмета, за что получила двойку за контрольную.

Когда учительница по прозвищу Семядоля смеялась по поводу моей формулы, я сказала, что ещё не проходила алгебру, но мои объяснения не тронули её. На перемене девчонки заступились за меня, требуя зачеркнуть двойку. Они толпой двинули на Семядолю, загнали её в угол, а она, загородившись от них журналом, пропищала, что раз я пропустила целый месяц, то пусть они позанимаются со мной. Марианна вызвалась помочь мне. Двойку зачеркнули – это была победа класса над злой, вредной, несправедливой (по словам девчонок) Семядолей.

И начались мои муки. Дважды в неделю я должна приходить к Марианне заниматься алгеброй. Я волновалась, когда вошла в подъезд. Надо было подняться на лифте на седьмой этаж. До этого я никогда не ездила на лифте. Справилась. Позвонила в дверь, оказывается, меня ждали. Её мама и бабушка усадили нас за стол пить чай с ещё тёплым печеньем с орешками. Расспрашивали, кто я, откуда, кто родители, где живу.

– Весёленький ситчик, – похвалили они, пощупав моё платье. Марианна, с трудом оторвав меня от мамы и бабушки, повела в свою комнату. Я не поверила – своя комната! А у нас на четверых – всего восемнадцать метров! На стене большой портрет двух детских головок.

– Бабушка прятала этот портрет от немцев во время войны, – сказала Марианна, увидев, что я заинтересовалась портретом. – Это старший брат и я, – пояснила она.

Мы сели за письменный стол с маленькой красной настольной лампой. Смотрю в окно – Киевский вокзал с часами на башне. Я не сводила глаз с этих часов, следила за стрелкой, слушая объяснения и не понимая ничего. Отвратительный запах краски на металлическом абажуре сводил меня с ума. В голове одна мысль – скорее бы домой!

Чтобы муки мои быстрее закончились, я попросила соседа Мишу (или Мишеля, как его называл его папаша) объяснить мне то, о чём будет рассказывать Марианна. Мне было стыдно, что меня, как двоечницу, «взяли на буксир». Я старалась как можно быстрее отделаться от занятий, расспросов, угощений, несмотря на то, что мне были рады, меня даже ждали бабушка и мама Марианны.

А Семядоля, наша математичка, как ни странно, оказалась доброй и заботливой, я испытала это на себе. Как-то к нам приехала бабушка. Сколько вкусных вещей она привезла! Две сырые курицы с луковицами внутри, чтобы не испортились в дороге, самодельную ветчину, яблоки, груши, сливы, варенье и вишнёвку для родителей (бабушка делала её сама). Мы долго сидели вечером. Меня не гнали спать, так как первый урок должен быть физкультура, а я была освобождена после болезни. Мне ко второму уроку, наконец-то дослушаю до конца радиопередачу «Пионерская зорька»! Утром позавтракала не спеша. Бабушка сварила вкусную кашу. На столе стояла миска с вишнями, я съела целое блюдечко очень вкусных сладких вишен и пошла в школу.

Начался урок. Настроение хорошее: алгебры уже не боюсь, так как благодаря Мишелю и Марианне соображаю, что к чему. И вдруг чувствую, нет, не соображаю. Голова кружится, руки не слушаются, хочу сказать Марианне, что мне плохо, тоже не могу – губы не слушаются. Вижу, подбегает ко мне Семядоля, щупает лоб, о чём-то спрашивает меня, пытается приподнять, а я как тряпичная кукла: голова на шейке мотается. Упала головой на парту и уснула. В конце урока открываю глаза – чувствую себя нормально. Но Семядоля отпускает меня домой, спрашивает, кто отведёт меня. Лес рук. Марианна и Вера повели меня домой, а со мной уже всё в порядке, идём, радуемся.

Бабушка поблагодарила девочек, угостила их грушами и сливами. Прибежала с работы встревоженная мама (ей позвонила Семядоля), стала расспрашивать, что со мной, что я ела. Оказалось, что утром я съела не вишнёвое варенье, а вишню из вишнёвки – «пьяную вишню»! Целое блюдце! Вечером, когда взрослые выпили бабушкину вишнёвку, бабушка высыпала вишни в миску – пьяные вишенки! Меня и развезло на уроке!

Бабушке попало, куда делись вишенки – не знаю. Папа улыбался.

Интересно, Семядоля догадалась, что со мной было? Как же тяжело пьяным! По опыту знаю.

Котлеты

Я ещё раз прочитала условие задачи. «Как бабушке поджарить шесть котлет за 15 минут, если на сковородку помещаются только четыре котлеты? На то, чтобы поджарить котлеты с одной стороны, уходит пять минут».

Я мысленно укладывала на сковородку четыре котлеты, жарила их пять минут, потом переворачивала на другую сторону и дожаривала ещё пять минут. Вот уже десять минут ушло, а мне ещё две котлеты жарить. Кладу две котлеты на сковородку. Пять минут жарю, переворачиваю на другую сторону, дожариваю ещё пять минут. Итого, как ни крути, надо двадцать минут, чтобы поджарить все котлеты. Начинаю злиться на бабку, пусть недожаренные котлеты ест, если не хочет поджарить их как следует.

Пришёл дядя Юра, мамин племянник. Он майор-артиллерист. По пути в отпуск гостит у нас.

– Ты что, Галчонок, нос повесила? – спрашивает меня.

– Не могу задачу решить, – вздохнула я.

– Ну, давай решать вместе. Читай условие задачи.

Я прочитала про бабушку и котлеты, которые нужно поджарить за пятнадцать минут. И куда так торопится бабуся? Дядя Юра хитро улыбнулся.

– У вас карты игральные есть?

– Есть.

– Неси.

Я принесла колоду карт и дала их дяде Юре. Дядя Юра взял из колоды шесть карт: четыре туза и две шестёрки. Разложил их на столе.

– Смотри, я беру четыре котлеты и кладу их на сковородку. Дядя Юра положил четыре туза «рубашкой» кверху. – Так, пять минут прошло. Переворачиваю две котлеты.

Он перевернул две карты тузами кверху.

– Две другие котлеты снимаю недожаренными, а на их место кладу две сырые котлеты (шестёрки).

Дядя Юра положил две карты «рубашкой» кверху рядом с тузами.

– Ещё жарим пять минут. Что у нас получается? Эти два туза уже готовы, мы их снимаем. Две другие котлеты переворачиваем, видишь, уже шестёрки жарятся. Добавляем к ним те две недожаренные котлеты и ещё пять минут жарим. Всё. Пять плюс пять, плюс пять – пятнадцать минут прошло. Котлеты готовы, что и требовалось доказать.

Было так интересно!

– А можно я поджарю котлеты? Так, беру четыре туза, через пять минут двух переворачиваю, а двух снимаю. Добавляю вместо них две шестёрочки. Ещё через пять минут снимаю готовенькие тузы, переворачиваю шестёрочки и добавляю два недожаренных туза. Ещё пять минут и можно есть котлеты. Ну, дядя Юра, как Вы бабушке помогли! Спасибо!

– На здоровье! – улыбнулся дядя Юра.

Тут и мама пришла с работы. Я ей показала, как надо жарить котлеты за пятнадцать минут.

– Не на картах бы показывал, – шепнула мама дяде Юре.

И папа тоже увидел мой фокус. Когда я ложилась спать, я увидела, как папа с дядей Юрой играли в карты.

Вы бы видели, что было в школе на следующий день! Я сижу за партой с колодой карт. Вокруг меня весь наш третий класс. Я жарю котлеты, раскладывая карты.

– Давай валеты поджарим! – кричат одни. – Нет, лучше дамочек! – визжат другие.

Мама как в воду глядела, когда про карты сказала. Учительница отобрала колоду. К директору не водили, но замечание в дневнике я получила: «На перемене играла в карты».

Обидно. Я разве играла? Я же учила всех, как надо поджарить шесть котлет за пятнадцать минут. И научила! А задачку в классе никто не решил. Спасибо майору дяде Юре!

Спектакль

Прошли «Грозу» Александра Островского, а Ирина Михайловна, наша учительница по русскому языку и литературе, не хочет прощаться с его творчеством. Решила устроить вечер, посвящённый драматургу. Я тоже участвую. Мы ставим отрывок из пьесы «Доходное место». Я играю Полину, девушку из бедной семьи. Вера Бабкина играет мою сестру Юлиньку.

Первая мысль – костюмы: платья, шляпки, перчатки. Дома оказался отрез ситца на платье, целых пять метров! Мама разрешила взять его для роли. Шляпку дала соседка, Мария Яковлевна, бывшая дворянка. Какая шляпка! Я часами кручусь перед зеркалом, примеряя шляпку. Мария Яковлевна учит меня, как ходить в длинном платье. Учу роль.

Вера тоже готовится. Мы знаем роли за двоих: первое и второе явление четвёртого действия! Всё! Назубок! Ирина Михайловна довольна, что у нас всё получается отлично. Я даже пою в пьесе. Как меня долго уговаривали петь! Странное дело, когда я выступала на английском языке, я совсем не волновалась, наверное, чужой язык служил преградой между мной и зрителями, не так было страшно, а тут ещё петь надо. «А ты не громко пой, просто мурлычь себе под носом, не все же умеют красиво петь», – уговаривали меня.

И вот наступил этот страшный день, который я до сих пор вспоминаю со стыдом. Надеваем сценические костюмы. Ирина Михайловна решила не портить отрез ситца, просто обернуть им меня, сделать подобие платья. Получилось пышное, красивое платье, закололи всё булавками, стянули поясом, наложили грим. Вера тоже готова. Зрители в зале: учителя, родители, дети. У меня зуб на зуб не попадает, а ведь мне петь!

Открывается занавес. Я в комнате. Нарисовано окно. У окна стол, рядом висит зеркало. Я смотрю в окно и говорю: «Как скучно, просто смерть!». Пою: «Матушка, голубушка, солнышко моё! Пожалей, родимая, дитятко твоё». Смеюсь, потом задумываюсь. Жалею, что и поговорить не с кем (это всё идёт монолог). Достаю карты, гадаю, будет ли у меня новая шляпка. «Будет, будет, будет!», радостно хлопаю в ладоши, и тут входит Верка – Юлинька.

Начинается наш диалог. Я жалуюсь на скуку, завидую её красивой жизни, богатым нарядам. Юлинька учит меня, как надо из мужа тянуть деньги на наряды и подарки, хвалится, что в хозяйстве ничем не занимается. И тут Вера пропускает несколько реплик и о, ужас, говорит мои слова!

Что остаётся делать мне? Я говорю её реплику, и разговор продолжается! Краем глаза вижу удивлённое лицо Ирины Михайловны за кулисой. Глаза мои наполняются слезами. Теперь по нашему разговору получается, что это не я, а она несчастная и переедет от мужа к маменьке. А когда я осознаю, что мне сейчас нужно сказать её фразу: «А я тебе шляпку привезла!», я подбираю подол своего пятиметрового платья (хорошо ещё, что ничего не размоталось) и с размазанными по щекам слезами убегаю со сцены. Раздаются аплодисменты. Занавес закрывается.

– Какая же ты актриса! – обступают меня одноклассники.

– Даже слёзы настоящие! – восхищаются.

А слёзы у меня действительно настоящие. Ручьём!

Как оказалось потом, в зале никто даже не понял, что произошло. Все думали, что так и надо по пьесе. Простите нас, дорогой Александр Николаевич! Запороли мы Вашу пьесу!

Ирина Михайловна обняла нас с Верой за плечи и тихонечко так сказала:

– Между нами, девочками, пусть это будет наша маленькая тайна!

Теперь, когда я слышу, как актёры рассказывают о разных курьёзных случаях во время спектаклей, я вспоминаю наше выступление. А Ирина Михайловна – молодец, правда?

Портрет

Каждое лето мама уезжала со студентами на практику, а папа – в экспедицию. Нас с братом отправляли к бабушке. Перед отъездом папа подводил меня к окну и, показывая на крышу соседнего дома, говорил: «Как только на крыше появится снег, я приеду». И я ждала снега, хотя впереди были всё лето и осень.

Бабушка любила раскладывать пасьянсы. Как только у неё появлялась свободная минутка, она садилась за стол, и увлекательная игра начиналась. Я брала книгу и усаживалась рядом, одним глазом глядя в книгу, другим следя за ходами в пасьянсах. Потом бабушка раскидывала карты – узнать, как там мама и папа поживают. Иногда, глядя на карты, раскинутые для папы, бабушка вполголоса говорила: «Опять дамы рядом крутятся. Чернявая всё время под боком», хмурилась она и собирала карты. Я, вглядываясь в чернявую даму, уже стала бояться её, особенно если она появлялась рядом с папой-королём.

Вот начался новый учебный год. По рисованию нам дали тему «Летние каникулы», и я, собираясь нарисовать лес и речку, взяла папины альбомы по рисованию. Папа очень хорошо рисовал, как настоящий художник. У него были обучающие папки с рисунками. Отдельная папка с видами деревьев, с разными цветами. Была папка с фигурами людей. В папке много портретов солдат и офицеров. Папа рисовал их на фронте. Я любила рассматривать рисунки. И вот я разложила папки на полу и открыла первую папку – с портретами.

На портрете была красивая женщина! «Вот она, чернявая!», обожгла мысль. «Это про неё бабушка говорила: всё время крутится под боком у папы». Женщина была в чёрном, под горло, платье, с шеи её свисала длинная цепочка, а тонкую талию её обхватил широкий пояс. На голове у красавицы была чёрная шляпа с широкими полями и пером. Я смотрела на портрет этой «чернявой» и сравнивала её с мамой. Если бы на портрете была обычная женщина, в обычном платье, я бы не так испугалась, но эта богатая красавица затмила бедную маму. Я дрожащими руками завязала тесёмки папки и быстро убрала их в стол.

С этого дня я со страхом стала ждать, когда выпадет снег, когда приедет папа, и приедет ли он? Вдруг он уйдёт к этой «чернявой», как бабушка её называла? Я с жалостью смотрела на маму, убиралась в комнате без напоминания, помогала брату-первокласснику с уроками и думала о предстоящей встрече с папой.

Однажды наша учительница предложила принести в класс свои коллекции, рассказать о своих увлечениях. Соседский Миша, на год старше меня, показал мне, как выпиливать лобзиком. Я выпилила красивую бабочку и принесла показать девочкам. Моя подруга Вера принесла альбом с фотографиями артистов. Тогда многие увлекались собиранием красивых открыток с фотокарточками артистов. Вера открыла альбом, мы стали рассматривать открытки, и вдруг я увидела свою «чернявую»!

– Это кто? – спросила я Веру. И услышала в ответ, что это артистка Тарасова.

«Так вот кто это!», подумала я с облегчением. Эта красавица в чёрном платье с цепочкой и в чёрной шляпе с пером никакая не «чернявая», и папа просто нарисовал её портрет с открытки. Как же я могла подумать такое о папе?

А. К. Тарасова (1898–1973)

Дома я спросила маму:

– А ты знаешь артистку Тарасову?

– Аллу Константиновну Тарасову? Конечно, знаю. Это великая актриса из Художественного театра.

– Красивая, правда? – спокойно спросила я.

– Очень! Мы недавно смотрели спектакль «Без вины виноватые» Островского. Как она там играет! Прекрасная актриса. Я сейчас покажу тебе программку.

Мама порылась в ящике и достала программку спектакля.

Так я познакомилась с великой актрисой, заставившей меня столько пережить. Неосторожно брошенное бабушкой слово вызвало в душе пятиклассницы такую бурю чувств! Я подошла к окну и посмотрела на крышу дома. «Папочка, скорее приезжай!», подумала я.

Докуковалась

Когда мне было одиннадцать лет, соседи попросили меня посидеть с малышами, двухлетними близнецами Сашей и Серёжей.

Дочь соседки, Кира, поругалась с мужем и, взяв детей, приехала к маме. Мне нравилась красавица Кира. Я любовалась её белокурыми волосами, голубыми глазами, нарядами. Она напоминала мне американскую актрису Дину Дурбин.

Муж Киры, тоже красавец, был военным, но оказался очень плохим мужем (по словам соседки). Он ничем не помогал своей жене, и она, бедняжка, крутилась с малышами, ходила по магазинам, готовила, убирала, да ещё и подрабатывала: копировала чертежи в каком-то учреждении.

А дети такие, что с ними не соскучишься. То Серёжа нашёл мамины бусы и проглотил несколько ярких бусинок, то Саша открутил крышку у бутылочки с тушью, попробовал содержимое и выплюнул на ковёр. За ними нужен был глаз да глаз.

Однажды Кире надо было срочно отвезти чертёж, а мамы дома не было, вот она и попросила меня посидеть с детьми часок – другой.

– Ой, – испугалась я, – вдруг я не справлюсь, они же такие маленькие и шустрые.

– А ты почитай им что-нибудь, они любят слушать сказки, стихи, – посоветовала Кира. – А я постараюсь быстро освободиться. Пожалуйста, выручи!

Я пожалела Киру и согласилась занять малышей до её прихода.

– Что же вам почитать? – спросила я братьев, перебирая книги в шкафу.

– Вот эту, большую, – сказал младший брат Серёжа и, вцепившись двумя руками в книгу, попытался вытащить её из шкафа. Старший брат, Саша, тоже ухватился за неё, и с моей помощью они сняли с полки книгу «Государственная Третьяковская галерея» (мою любимую).

– Ну, эту, так эту, – согласилась я. – Садитесь рядышком, рассмотрим картинки и почитаем.

Два белокурых ангелочка, похожие друг на друга, как две капли воды, уселись по обе стороны от меня. Внешне похожие, а характеры разные: Саша старше Серёжи на пятнадцать минут. Он крепкий, сильный, быстрый, шумный, а Серёжа нежнее Саши, задумчивый, робкий, рассудительный.

И моя работа началась. Я открывала книгу, выбирала картину (например, «Утро в сосновом лесу» Ивана Шишкина и Константина Савицкого, «Алёнушку» Виктора Васнецова, «Тройку» Василия Перова, «Дети, бегущие от грозы» Константина Маковского) и сочиняла по ней сказку. Ребята рассматривали картины, слушали истории про медведицу с медвежатами или бегущих от грозы детей. В моих рассказах было много деталей, о которых и не догадывались экскурсоводы. Но Саше и Серёже было интересно, они расспрашивали меня, а я отвечала на все их вопросы, как мне подсказывала моя фантазия.

– Эту кальтину я знаю, – радостно встрепенулся Серёжа. – Это боялыня Молозова, её Суликов написал!

Я так и застыла. Меня поразило не только то, что двухлетний малыш знал фамилию художника, а и то, что он сказал не «нарисовал», а «написал» – по-взрослому! И тут я даже немного испугалась, вдруг когда-нибудь они вспомнят, что я им рассказывала о картинах, какую отсебятину несла!

– А давайте поиграем! – вскочила я, откладывая книгу.

– Поиглаем, поиглаем, – обрадовались мальчишки и запрыгали по комнате.

– Хотите поиграть в театр? – предложила я.

– Хотим! – хором закричали близнецы и начали помогать мне готовить сцену и зал.

Мы привязали занавес к двум стульям, бросили на ковёр диванные подушки, на которые уселись братья, и представление началось.

Я была в роли Кукушки, которая вела концерт. Кукушка, с бантиком на голове, объявляла номер и начинала стихотворение. Затем она «крылом» показывала, кому его продолжить: Саше или Серёже. Так мы обыграли несколько стихотворений Агнии Барто, Самуила Маршака и Сергея Михалкова.

– Антракт! – объявила Кукушка. – Поиграем в прятки. Вы прячьтесь, а я буду вас искать. Считаю до пяти.

Кукушка «крыльями» закрыла глаза и начала куковать: «Ку-ку! Ку-ку!». Прокуковав пять раз, она начала «летать» по комнате, заглядывая под стол, под стулья, делая вид, что не знает, где спрятались братья. Когда Кукушка их находила, раздавался смех, и игра начиналась снова.

И вот, «подлетев» к окну, Кукушка звонко крикнула «Ку-ку!» и отодвинула штору. Трах! По лбу! От удара у меня даже искры из глаз посыпались. Когда я пришла в себя, я увидела две перепуганные мордашки. В руках у Саши был половник! Пока я куковала с закрытыми глазами, он сбегал на кухню и взял половник, которым стукнул меня по лбу в ответ на моё «Ку-ку!». Очень уж захватила его игра, сработало богатое воображение, и он захотел сделать игру ещё интереснее.

… Как я дождалась Киру, одному Богу известно. Помню, что она ойкнула, увидев меня. Ещё бы не ойкнуть. На лбу у меня красовалась огромная шишка! Чтобы прочитать стих о Мишке Косолапом, которому попала в лоб большая шишка, даже гримироваться не надо было бы.

Целую неделю я не ходила в школу. Мама пожалела меня. Я честно делала все уроки, много читала и рисовала (Кира подарила мне альбом для рисования). Саша и Серёжа опять уехали к папе, наверное, рассказывают родителям мои истории.

Шишка рассосалась, а синяк краснел, синел, зеленел, желтел, бледнел, как и полагается. Но зато я сдала Сашу и Серёжу из рук в руки целыми и невредимыми! Я честно выполнила свою работу.