Текст книги "Пёстрые истории о школе и не только…"

8-е марта

Моё детство прошло во дворах переулков на Плющихе. У каждого двора была своя особенность: в одном дворе каждую зиму заливали маленький каток и делали из снега горку, в другом мы играли в разные игры с мячом, в прятки, просто бегали, а в нашем дворе, самом уютном, мы сидели на нашей лавочке, играли в тихие игры, разговаривали. Иногда тихие игры превращались в такие шумные, что сосед с первого этажа несколько раз ломал лавочку, но мы восстанавливали её. Родители были за нашу лавочку, так как, выглянув в окно, могли увидеть и услышать своё чадо.

У дома в палисаднике росли астры и золотые шары, встречавшие нас после долгих летних каникул. Напротив дома стоял длинный сарай, разделённый на секции, принадлежавшие каждой квартире. В сарае хранились дрова и уголь, так как в доме было печное отопление. На каждой двери сарая висели замки: огромные амбарные, средние и совсем маленькие. Зимой мы нагребали снег под сарай и прыгали с крыши в сугроб!

Но рассказ будет про весенний праздник – 8-е Марта. После обеда раздался звонок в дверь. Открываю. Перед дверью стоит Викуся, пятилетняя двоюродная сестра нашего друга Колюшки из соседнего дома. Викуся часто бывала в нашей компании: Колюшке приходилось присматривать за ней. Однажды я увидела Викусю и соседку-первоклассницу в подъезде. Первоклассница читала книжку Викусе. Я спросила:

– Что же ты, Мариночка, в темноте читаешь?

– Она не боится! – гордо сказала о Марине Викуся.

И вот Викуся стоит перед нашей дверью. Рядом с девочкой огромная коробка, почти с неё ростом.

– Это – вам! – сказала Викуся и побежала вниз по лестнице. На коробке красным карандашом надпись – «С 8 Марта!».

Мои дворовые подружки, Люба и Люся, жили в квартире напротив. Я позвонила в дверь, открыла старшая, Люся. Узнав о Викусе и коробке, предложила перетащить коробку в её комнату (её мама работала во вторую смену, и Люся была одна), позвали Любу. Сгорая от нетерпения, открываем коробку, а там… огромный торт с розами! Посредине торта – шоколадная бутылка шампанского! Люба кинулась на кухню поставить чайник, я расставляю чашки, Люся нагревает нож, чтобы разрезать шоколадную бутылку (я бы не догадалась!) Осторожно отрезаем горлышко бутылки, а внутри… разные виды печенья! Маленькие и большие, цветочки, сердечки, звёздочки, кружочки, с глазурью и шоколадные, с орешками!

Вот это был пир! Попробовав торт и печенье, выпив по две чашки чая, мы стали делить остатки на три части. В каждой получилась полная с горкой суповая тарелка! Приношу свою долю домой, показываю маме, а мама говорит:

– Как же вам не стыдно? Почему не пригласили ребят вместе попить чаю? Что же вы, как крысы, притащили свои куски в норы?

– Там никого не было, – оправдывалась я, но, по правде говоря, нам это даже в голову не пришло!

– Как же не было, – продолжала мама, – не Викуся же тащила коробку на второй этаж? Эх вы, а ещё друзьями называетесь.

Настроение было испорчено, на торт и печенье даже смотреть не хотелось.

На следующий день мы узнали, что пропал Колюшка. После обеда убежал из дома, вечером не пришёл, не было его и ночью. Викуся под секретом сказала, что он стащил сто рублей у её мамы и исчез! «Так вот откуда торт!», испугались мы.

Мы бегали по дворам, расспрашивали ребят, когда они видели Колюшку в последний раз, заглядывали в самые потаённые уголки дворов – нет Колюшки! Решили сложиться и вернуть Колюшке сто рублей, если он найдётся. Мама дала мне сорок рублей, Любе и Люсе дали деньги с большим скандалом (сумма немалая для их бюджетов). Но где искать Колюшку? Сели на нашу скамеечку, обсуждаем и вдруг слышим громкий шёпот:

– Девчонки, я здесь!

Мы так и подскочили. Колюшкин голос раздался рядом, но нигде никого нет. Почудилось что ли?

– Я здесь, в сарае, – сказал голос.

На сарае висит замок, мы подёргали замок – заперто.

– Кто тебя запер? – спрашиваем.

– Никто, – я сам залез в сарай, – отвечает Колюшка. – В задней стенке сарая отогнул доску и залез. Я замёрз, выпустите меня. Уж лучше пусть тётка убьёт.

– Не убьёт, вот деньги, сто рублей, – говорим. – Сейчас за ключом сбегаем, – помчались мы к Колюшке домой. Обратно вернулись с Колюшкиной мамой, тётей и Викусей. Раз! Замок отпёрся. Два! Дверь отворилась. Три! На пороге, весь в угольной пыли, клацая зубами, появился Колюшка! Пока обнимались, нам удалось сунуть ему в карман сто рублей, предварительно обменянных на одну бумажку.

Мы не устроили чаепитие. Никому не хотелось ворошить прошлое. Нам было стыдно, что мы, потеряв головы при виде такого роскошного подарка, пировали. А Колюшке, я думаю, было стыдно, что украл деньги у тёти. О чём он только ни думал, проведя день и ночь в ледяном сарае! Но одно я твёрдо усвоила: если дарят мне что-нибудь съедобное, я всегда делюсь этим подарком с дарителем.

Оскар Уайльд

В школе мой самый любимый предмет был английский язык. Я думаю, из-за учительницы английского языка Цилии Семёновны. Представьте себе пожилую женщину с ярко-рыжими вьющимися волосами, всю в веснушках, в ярко-зелёном трикотажном костюме и в белой блузке с бантом. Костюм плотно обнимает уютное тело, показывая все изгибы, неровности, бугорки и впадины. Мне она напоминала яичницу-глазунью с зелёным луком: шапка рыжих волос – желток, белая блузка – белок, а вокруг – зелёный лук. Вкуснота!

Все любили Цилию Семёновну, даже те, у кого были двойки по её предмету. Мы называли её ласково: наша Циличка. У меня по английскому языку была четвёрка. Вечная четвёрка! А я так мечтала о пятёрке! Но у Цилии Семёновны была не пятибалльная, а четырёхбалльная система обучения. Она считала, что на пять баллов мы не можем знать язык. Хотя, нет, одна девочка имела пятёрку, но это не в счёт. Она шла на золотую медаль.

У нас был театр на английском языке. Конечно, театр – это громко сказано, но многие оставались после уроков, разучивали стихи, песни, роли, ставили пьесы, кто-то оставался просто побыть с нашей Циличкой, умной, весёлой и острой на язычок. Мы наслаждались общением с ней. Однажды мы решили поставить пьесу по сказке Оскара Уайльда «Счастливый Принц». Я играла Ласточку, а Принцем был Юрка Байрамов. Все девчонки были тайно влюблены в Юрку, особенно в его огромные карие глаза с длинными ресницами. «Ну, зачем парню такие ресницы?», с завистью вздыхали мы. Я запомнила эту пьесу на всю жизнь и вот почему.

В воскресенье мама разбудила меня рано утром.

– Одевайся быстренько, – сказала мама. – Придётся сейчас поработать. Выйдем на лестницу.

Я, зевая, с неохотой вышла на лестницу, и от того, что я увидела, сразу пропало сонное настроение. Мы жили на втором этаже, а с первого этажа по второй во всю стену, огромными буквами было написано: “HOW WONDERFUL IS THE POWER OF LOVE!” А для тех, кто вдруг не знает английского языка, такими же огромными буквами было написано: «КАК ЧУДЕСНА ВЛАСТЬ ЛЮБВИ!». Вот это да! Оскар Уайльд – «Счастливый Принц»!

– Стирай, – говорит мама.

Сильно сказано, конечно, правильно, красиво, но… И я, взяв кусочек стекла, скребла, скребла и скребла, медленно поднимаясь с первого этажа на второй. Странное дело, сначала я хотела убить Юрку, а в том, что это написал Юрка, я нисколечко не сомневалась, потом я начала улыбаться. «Надо же, – думала я, – как ему такое в голову пришло? Вот бы девчонки увидели эту надпись, от зависти бы лопнули. А если бы Цилия Семёновна увидела это упражнение, без единой ошибки, с переводом, точно бы поставила ПЯТЁРКУ!». Увы!

Ситуация

Когда я училась в седьмом классе, у нас был предмет – Конституция СССР, раз в неделю. Учительница по конституции была очень красивая женщина: высокая, статная, с короткими чёрными волосами. Я почему-то представляла её в кожаной куртке и в красной косынке, впряжённой в тачанку.

Как-то раз на уроке объясняет она статью о достоинстве личности. Класс слушает, а я смотрю на свой учебник на парте. Раньше не было специальных обложек, и мы оборачивали учебники в бумагу. Мой учебник был обёрнут в пергаментную бумагу. В одном углу бумага отошла от книги, и я решила натянуть её на обложку. Раздался хруст.

– Не шурши! – прикрикнула учительница и продолжила рассказывать о том, что ничто не может быть основанием для умаления достоинства личности.

Я притихла, но развёрнутая книга не давала мне покоя. «Одно движение и всё будет в порядке», – подумала я и примяла непослушную обёртку. Бумага опять издала хруст.

– Я кому сказала! – рявкнула учительница. Щёки её пылали. Громким голосом продолжала она рассказывать о том, что никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Говорит, а сама косится на мой учебник. Я тоже жду, когда она замолчит, и я последним усилием верну непослушную бумагу на место. Дождалась. Раз!

– Два! – и я вижу её, возвышающуюся над собой.

«Да у неё усы! – мелькнуло в голове. – Как у тигра, когда дрессировщик резко тычет ему в морду хлыстом, а тот, оскалившись, рычит».

Теперь я понимаю. Ну, подойди учительница, возьми мой учебник и положи его на свой стол. Всё. Или прерви объяснение и скажи с улыбкой: «Давайте подождём, когда она обернёт учебник». Мне было бы стыдно, и я бы не притронулась к обложке. Но нет.

– Два! В журнал!

Через неделю на уроке конституции учительница (вот убей, не могу вспомнить, как её звали) вызывает меня. Я встаю и молчу. Не знаю, что со мной, просто не хочу отвечать.

– Два! – не криком, а таким тихим зловещим голосом сказала она, что её усы застыли как придорожные столбики.

Ещё неделя прошла. Две двойки. Кошмар! А за это время прошли другую статью о том, что каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Я учу уроки.

Последний урок по Конституции. Через неделю конец четверти. Вызывает. Молчу. Ещё двойка. Три двойки! За четверть будет двойка. Как пережить это?

Теперь-то я уверена, что не я одна не сплю ночами, не спит и учительница. Кто на педсовете разрешит ей поставить два в четверти по Конституции? Не по математике, не по физике, а по Конституции? Вызвали в школу маму.

У нас красивая школа. Широкий коридор, на подоконниках горшки с цветами. Так заведено, что на переменах ученики прогуливаются по коридору. Идут по двое, по трое, разговаривают, повторяют уроки. Дежурные учителя не разрешают сидеть на банкетках, сгоняют двигаться, двигаться.

Мы стоим у подоконника: учительница, мама и я. На нас все смотрят, кто с любопытством, кто с сочувствием. На маме белый шарф с длинными кистями. Мама нервно заплетает кисти в косички, учительница говорит, говорит, говорит. Поток прогуливающихся замедляет шаг, проходя мимо нас, прислушивается. Когда я увидела третью косичку на мамином шарфе, меня как ошпарило! «Что я делаю? – пронеслось в голове. – Чем я лучше “усатого тигра”? Маме это за что?».

– Я знаю все параграфы, – быстро сказала я. И начала рассказывать и о достоинстве личности, и о праве на свободу и личную неприкосновенность, и о праве на защиту своей чести и доброго имени. Усы покорно улеглись и поплыли в улыбке вместе с губами. «Сейчас замурлычет», с отвращением подумала я.

В журнале появились две пятёрки: одна задним числом перед двойками, другая – после двоек. Инцидент исчерпан. В четверти вышла тройка. Единственная.

А самое интересное – это то, что мама меня не ругала, мы даже не вспоминали об этой ситуации. Почему же она так врезалась в мою память?

Лаборантка

В школе по физике у меня была четвёрка. Это было более чем странно: я физику не знала совсем, как и не знаю до сих пор, например, как ток бежит по проводам. Меня ни разу за три года (с восьмого по десятый класс!) не вызывали к доске. Откуда четвёрка, спросите? Заработала! Учительница по физике, Александра Фёдоровна, говорила: «Девчонки физику не знают. Поэтому идите, Калинин и Румянцев, к доске решать задачи». Доска делилась пополам, на ней появлялись формулы, цифры, а мы переписывали всё в тетрадки.

Бывало и так, что задачу не могли решить ни ребята, ни Александра Фёдоровна сама. «Приехали! – радостно восклицала она. – Спрошу у сына, разберём задачу на следующем уроке». Александра Фёдоровна очень гордилась своим сыном, физиком, выпускником Физфака МГУ. На следующем уроке разбиралась задача, Александра Фёдоровна объясняла, Калинин и Румянцев скрипели мелом по доске, а мы ручками по тетради.

Для лабораторных работ класс был разбит на тройки: «мозги, практика и лаборант». Мне повезло: я была лаборантом при Калинине и Румянцеве. Особенно я любила взвешивать. Я брала деревянную коробочку на крючочках, открывала её, доставала пинцет и осторожно клала на весы маленькие гирьки – разновесы. Ребята решали задачу, сдавали учительнице, и мы получали за лабораторную работу оценки: Калинину и Румянцеву – по пятёрке, а мне – четвёрку. Мне больше и не надо было. И так три года. Один раз я болела и пропустила лабораторную работу. «Мы так намучились с этими гирьками», – сказали ребята, – «то уроним, то не довесим, то перевесим, еле уложились по времени. Тебя всё время вспоминали». Было так приятно услышать это. Я почувствовала свою значимость, может не зря ставили мне четвёрку?

Нам нравилось в Александре Фёдоровне то, что она не возвышалась над нами, не стеснялась сказать, что не знает чего-то, мы ждали её очередного «Приехали!». Правда, иногда мы думали, что она нарочно так говорила, чтобы ещё раз похвастаться своим сыном, его успехами.

Раньше мы жили в переулке у Проспекта Мира, рядом с метро «Рижская». Недалеко от метро – Рижский рынок, который мама любила. Мы и потом, когда переехали на Плющиху, ездили туда покупать клюкву, морошку, бруснику и чернику. Однажды мы поехали туда за клубникой. Идём по рядам и вдруг я резко остановилась. Наша Александра Фёдоровна продаёт клубнику! Я так испугалась, растерялась, начала тащить маму в другую сторону, мама не могла понять, что со мной, а я боялась, что мама увидит нашу учительницу за прилавком. Мы же думали, что наши учителя – неземные люди! Как это смешно теперь, когда мы видим наших учителей и не в таких местах, и не в таких ситуациях, но тогда они всё-таки были на пьедестале!

Я не умею хранить тайны, но о том, что увидела Александру Фёдоровну, торгующую клубникой на рынке, среди бабок, я не рассказала никому.

Теорема

Я верю, что мечты сбываются! Если очень-очень чего-нибудь захотеть и думать об этом постоянно, представляя себе, как это может осуществиться, то обязательно всё произойдёт. Это проверено не раз.

Мы каждый год сдавали экзамены. В начале сентября нам раздавали брошюры с билетами для подготовки к экзаменам по всем предметам. Страницы были чёрканы – перечёрканы галочками, вопросами, кружками. По этим признакам можно было увидеть, как человек готовился к экзаменам.

Я боялась экзамена по геометрии. Галина Николаевна, учительница математики, из кожи вон лезла, чтобы подготовить нас к экзаменам. Она была влюблена в свою математику. Я смотрела на неё во время объяснения материала. Маленького роста, изящная, она порхала перед доской, вся выпачканная мелом, чертила треугольники, в которых я видела царский трон (прямой угол), кресло с уютно откинувшейся спинкой (тупой угол). Каждый начертанный треугольник Галина Николаевна как бы поддерживала рукой, вытаскивала из угла биссектрису, следя, чтобы угол честно делился пополам.

Она чувствовала все эти предметы, видела их в объёме. Я не видела. Я видела её улыбающееся симпатичное лицо с ямочкой на правой щеке. Вот она поддерживает треугольник правой рукой, ямочка улыбается нам, вот левая рука подхватывает другой треугольник, ямочка улыбается фигурам, начертанным на доске. А я гляжу на доску, как кошка, которая «смотрит» хоккей по телевизору.

Галина Николаевна предложила нам сделать модели разных теорем, тогда на экзамене нам не надо будет чертить на доске, возьмём готовую модель и будем доказывать теорему, держа модель в руках.

Я обратилась к соседу Мише. Он уже стал студентом первого курса Авиационного института.

– Мишель, сделай мне модель теоремы для экзамена по геометрии, – попросила я.

– Какой теоремы? – уточнил Миша.

– Всё равно, какой, – не задумываясь, ответила я. – Какую тебе легче сделать.

– Ладно, – согласился Миша. – Я тебе сделаю модель «Подобие треугольников». Сможешь три теоремы доказывать: первый признак подобия треугольников, второй и третий признаки.

И Миша сделал мне такую красивую модель! Два треугольника (большой и поменьше) выпилил из фанеры лобзиком, ошкурил, покрасил морилкой, покрыл лаком. Нанизал их на круглую палочку, натянул красивые нитки так, что получились треугольники, подписал буквы и, что самое главное, рассказал мне эти теоремы, показывая на модели. Он также, как и Галина Николаевна, с любовью гладил дощечки, нитки, показывал углы… и я запомнила: «Если два угла одного треугольника соответственно равны двум углам другого треугольника, то такие треугольники подобны». И так все три теоремы!

С этой минуты я начала мечтать, как на экзамене вытаскиваю этот билет, беру Мишину модель, доказываю теоремы и получаю пятёрку! Я столько раз представляла эту картину, удивление Галины Николаевны, класса. Я молилась на Мишеля, благодаря которому я поняла эту теорему, физически ощутила её!

Накануне экзамена была консультация, на которой разбирали задачи. Впервые в жизни я видела цифры, а не завитки и чёрточки.

И вот в форме с белым фартуком, неся букет пионов, иду на экзамен. В классе красиво, много цветов, пахнет сиренью и пионами. На столах у стены наши модели ждут нас. Подхожу к столу, за которым сидят Галина Николаевна, директор, ещё две учительницы. Беру билет. «Подобие треугольников»! Подхожу к столу с моделями, выбираю свою родную модель, сажусь за стол и смотрю на задачу. Вчера на консультации мы разбирали подобную задачу.

Надо было видеть, как я доказывала теоремы! С какой любовью я держала в руке модель, гладила верёвочки, стороны треугольников, углы. Мне кажется, наш директор, историк по образованию, тоже понял эти теоремы, слушая мои доказательства, а ямочка Галины Николаевны как появилась в начале моего ответа, так и не исчезала до конца. Пятёрка! За год – четвёрка!

Мы с мамой договорились, что она не будет спрашивать меня, какую отметку я получила: не хочу, чтобы соседи слышали. Мама звонит.

– Ну как, сдала? – робко спрашивает мама.

– Сдала, – отвечаю.

– Три? – обрадовалась мама.

– Нет.

– Не сдала? – испугалась мама.

– Да сдала я, сдала, – успокаиваю.

– Ну не четыре же, – нервничает мама.

– Не четыре. Пятёрка! – ору я счастливым голосом.

Надо заставить мысль стать материальной. Попробуйте, а вдруг?

Класс на уроке. 31-я школа, середина 1950-х годов. Из архива Г. К. Марчуковой

Смех сквозь слёзы

С первого по седьмой класс я училась в женской школе, а в восьмом классе мужские и женские школы объединили, и мне пришлось ходить в новую школу, рядом с домом. Мы так ждали начала занятий, нервничали, задавались вопросами, как это будет, когда мальчишки и девчонки окажутся в одном классе. Хотя не так всё было страшно: мы проводили время во дворах, играли вместе с мальчишками во все дворовые игры: в прятки, в лапту, в казаки-разбойники, в садовника, в третьего лишнего, в чижика, просто сидели на лавочке и рассказывали о школьных событиях. А теперь события будут общими. Представлялось с трудом, но любопытство разбирало.

Вот и наступило Первое сентября. Робко и смущённо зашли мы в класс и стали занимать парты. Я села с подружкой Наташей, но классная руководительница Ирина Михайловна, учительница русского языка и литературы, посадила меня с Вовкой Калининым, красивым пареньком не из наших дворов.

– Это будет наша литературная парта, – сказала она. – Когда будем читать по ролям, не нужно будет кричать через весь класс.

И стали мы с Вовкой литературной парой на литературной парте. Я – Софья, Вовка – Чацкий, я – Татьяна, Вовка – Онегин, я – Коробочка, Вовка – Чичиков. Сколько ролей мы перечитали! Ирина Михайловна часто давала такие задания: «Прочтите такую-то главу и выберите, какой диалог вы будете читать на уроке». Классу тоже давала задание: «Угадайте, какой отрывок нам прочтёт наша пара на уроке». Тому, кто угадывал, добавлялись баллы к отметке. И так получалось, что мы с Вовкой безошибочно выбирали одни и те же отрывки. А уж как утюжили тексты, сколько раз читали-перечитывали, почти наизусть знали произведения.

Одно только в Вовке мне не нравилось, да и не мне одной: он таскал нас за косы и щипался. Не дрался, как другие мальчишки, а так больно щипался, что почти все девчонки ходили в синяках.

– Нет, так больше терпеть нельзя, – сказала Наташа. У Наташи была коса ниже пояса, и что только Вовка не проделывал с бедной косой!

– А давайте его побьём, – предложила Надя, растирая очередной синяк на руке.

– Подкараулим, когда будет идти домой и побьём, – решительно добавила я.

Сказано – сделано. После уроков мы зашли под арку Дома архитекторов (дом полукруглый, посередине дома – арка, и попасть на другую улицу можно только пройдя через неё). Ждём. Время от времени выглядываем из арки, не идёт ли Вовка.

– Идёт! – заметила Вовку Наташа.

– Ну, держись, Вовочка, сейчас ответишь за всё! Разрисуем так, что без маски в школу не явишься! – предвкушали мы справедливый бой.

Вовка приближался к арке. Посмотреть со стороны – высокий, красивый мальчик с сумкой через плечо идёт не спеша и вдруг замедляет ход. Заметил нас, понял, что будут бить, шестым чувством понял, наверное, в глазах появилось выражение тоски, нет, не тоски, а глаза стали как у раненой лани – испугался.

– Испугался? – зловещим шёпотом сказала Наташа. – Правильно, что испугался, сейчас получишь. Узнаешь, как щипаться.

– Смотри, какой синяк, – Надя задрала рукав.

– А мне клок волос выдрал вчера, знаешь, как больно было, даже ленту порвал, – жаловалась я.

Топчемся мы вокруг Вовки, вспоминаем свои ушибы, щипки, синяки, а никто не может начать драться. Смотрю, взгляд у Вовки стал меняться (понял, что драки не будет), из пугливо-затравленного стал храбро-наглым. Обхватил меня и Надю за головы, стукнул лбами, намотал Наташину косу на руку, дёрнул изо всей силы. Развернулся, поправил сумку и пошёл. Не побежал, а пошёл, не спеша и не оглядываясь, по улице. А мы как расхохочемся! Стоим побитые, растираем лбы, в глазах слёзы, переплетаем растрёпанные косы, вспоминаем поле брани и умираем от смеха. Сейчас я думаю: «Спасибо вам, девчонки, что ни у кого не поднялась рука УДАРИТЬ».

А Вовка больше не щипался и не дёргал нас за волосы. Честно признаться, нам не хватало его внимания. Он стал каким-то другим, серьёзным, повзрослел как будто.

…На выпускном вечере, когда заиграли первый вальс, Вовка подошёл ко мне и пригласил на танец. «В чём подвох? – испугалась я. Вовка никогда не танцевал на школьных вечерах. – Что он задумал?». Но пошла с ним танцевать, и мы кружились в вальсе по всему залу. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.