Текст книги "Нажать на клавишу delete"

Девушка помолчала, вздохнула глубоко, справляясь с подступившими слезами.

– В последнее время, как только переступаю порог лаборатории, смотрю на облупившийся потолок с голой дранкой, старые гигантских размеров ванны, заваленные пробирками с кровью и реактивами и думаю: «Зачем я здесь?» Промывать пробирки от щелочей, а потом каждую – еще и под дистиллированной водой. И складывать в сушильный шкаф, и вынимать, и раскладывать по местам… Какой же творческий, интересный труд! И всё на мне – и животные, и исследуемые сыворотки, и посуда. А самое важное – мои научные труды: всё описать, все движения, изменения внести в мою ценную тетрадь. И так ежедневно. Входя утром в лабораторию, внушаю себе, что живу и работаю ради науки. Должна всем угодить, уметь вовремя сориентироваться и не дай бог – кому-нибудь дорогу перейти! А через энное количество лет суметь в конце концов защититься… Непременно через взятку, иначе, мамочка, и не надейся получить своё место под солнцем, свой маленький сот в этом огромном, гудящем, наполненном человеческими страстями улье. И если повезёт – дожить до пенсии и спокойно умереть.

Вера Сергеевна растерянно молчала, а Марина судорожно вздохнула и продолжила, отвернувшись к окну:

– Каждый день – одно и то же. Сначала – традиционное лабораторное утреннее чаепитие, затем «любимая работа»… К вечеру вся одежда, кожа, волосы – словом, всё! – пропитывается ЛАБОРАТОРИЕЙ. И ощущение, что я – неотделимая часть этой лаборатории навсегда, до конца дней своих. Такая же маленькая заложница, как мышь в виварии. И однажды, делаю открытие, что близкий человек, коллега, с кем я делилась домашним пирогом, с любовью испечённым тобою, мама, в случае моего успеха готов за утренним чаепитием подсыпать в мою чашку яд, предназначенный для крыс. С этим знанием живу дальше, прихожу утром на работу, улыбаюсь коллеге и снова пью с ним ритуальный чай. А сегодня моя будущая свекровь, мама Славика…

Девушка осеклась. Слёзы уже невозможно было сдерживать, – она разрыдалась.

Мать смотрела на дочь испуганно:

– Неужели и правда всё так ужасно, как ты говоришь? Доченька, это предсвадебный невроз. Что произошло? Что мама Славика?

Вера Сергеевна обняла дочь. Марина не отвечала, захлёбываясь в рыданиях.

– Всё будет хорошо, девочка моя. Ты просто устала.

Вера Сергеевна гладила дочь по голове, дрожащими руками поправляла пряди волос, выбившиеся из её тяжёлой косы цвета спелой пшеницы.

– Действительно, у тебя непростая работа, ты почти не отдыхаешь, скоро свадьба… Это нервы. Но ты же не передумала выходить замуж за Славу? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Вера Сергеевна.

В её голосе сквозила нескрываемая тревога:

– Мы уже кучу денег потратили, за ресторан заплатили. Алла Евгеньевна столько гостей пригласила! Доченька, если ты сейчас откажешься от свадьбы, ты же знаешь, под угрозой окажется вся твоя карьера! Как ты выражаешься, Алла Евгеньевна нажмёт на клавишу delete – и ты окажешься за бортом. Потом не докажешь никому, что ты одна из лучших и перспективных сотрудниц. А твоя репутация? Для девушки репутация должна быть не менее важна, чем работа, – мать с тревогой смотрела на дочь. – У тебя всё хорошо со Славой? Если ты сейчас всё отменишь, никто не поверит, что это ты передумала, а не он. И это очень плохое начало. Ты навсегда останешься в памяти всех невестой, от которой из-под венца сбежал жених.

– Мама, ну что за бред? Какой венец? Я же не в церковь с ним иду и вообще не знаю, почему сказала «да», когда он сделал мне предложение. Наверное, чтобы не обидеть. Вообще, мне всю жизнь тяжело говорить людям «нет». Почему, мама? Ты можешь мне объяснить?

– Мне тоже тяжело. Я не задумывалась, почему, но мне легче сделать самой, чем просить кого-то, легче сказать «да» в ответ на просьбу, чем отказать. Думаю, это нормально.

– Я раньше тоже так думала. А сейчас не уверена, что это нормально. Сейчас я склоняюсь к тому, что человек должен говорить «да», когда сам хочет сказать именно это слово, а не когда кто-то хочет услышать от него это «да».

– Мариночка, тебе надо успокоиться, отдохнуть. Давай приготовлю тебе отвар для ванны. Ты полежишь – и сразу спать. Сон – лучший лекарь. А утром пойдём к косметологу. У тебя ещё три дня есть – всё заживёт. Ты, моя девочка, будешь самой красивой невестой. Хочешь ещё раз примерить платье? Ты в нём настоящая принцесса!

– Нет, мама, не сейчас. Я пойду спать.

Свадьбу сыграли в модном ресторане города. Хотя со стороны невесты приглашённых было немного, раскошелиться Вере Сергеевне пришлось по полной программе: у Славика, как ни странно, оказалась куча друзей детства, бывших однокурсников, и, конечно, – сотрудники коллектива, в котором Алла Евгеньевна отлабораторила три десятка лет. Будущая тёща не осмелилась корректировать список гостей и молча отстегнула озвученную сумму на свадебное застолье. «Рассчитаюсь. Лишь бы девочка была счастлива», – подумала Вера Сергеевна перед торжеством. Гуляли шумно и весело. Заказной тамада из фирмы не давал гостям скучать, поздравления звучали без перерыва, шампанское лилось рекой. Правда, некоторые из присутствующих решили, что невеста была взята прямо из детского дома, так как микрофон предоставлялся исключительно гостям со стороны жениха. Вернее подругам матери жениха. Вере Сергеевне так и не пришлось сказать напутственные слова дочери и зятю. А затейливые ритуальные шишки, испеченные ею ночью накануне свадьбы, так и остались черстветь на русском подносе под Хохлому.

Мама Славика говорила красиво и долго, но как-то само собой вышло, что в её речи была единственная тема – свекровь и её роль в молодой семье. «Сверхкровь» – так величала она себя и так растолковала несведущим происхождение давно и незаслуженно забытого слова. По её версии, сверхкровь значит «главная в семье», «сверх всех кровей», словом, «королева-мать». Со старта Алла Евгеньевна дала всем понять, кто здесь был, есть и всегда будет главным. Собственно говоря, большая часть гостей и так знала об этом. Представление разыгрывалось для двоих – невестки и свахи.

Под занавес Алла Евгеньевна не выдержала и красиво всплакнула – единственный сынок, кровинушка уходил в примаки. Кто знает, что ему предстоит пережить под чужой крышей? Но под своей оставить тоже не решилась, хотя их со Славой крыша по габаритам была значительно больше. Но Славику будет проще вернуться с чемоданом к маме под крылышко, нежели выставлять не пришедшуюся ко двору невестку, решила Алла Евгеньевна. Про другой, благоприятный, сценарий их жизни ей и думать не хотелось. Алла Евгеньевна была уверена: Марина в жизни её одарённого, выдающегося сына – небольшой досадный эпизод, и не более. Этот брак – ненадолго. Пусть мальчик наберётся опыта, поживёт, глядишь, и прыщи пройдут, мужчиной станет. А найти более подходящую кандидатуру для сына – не вопрос: такие, как её Славик, один на миллион рождаются. А какой красавец! Весь в маму. И к тому же – с тонкой душевной организацией, чувствительный, ранимый. Правда, если обидится или не получит желаемого, может на месяц замкнуться в себе и молчать.

Так и со свадьбой вышло. Пришёл Славик к маме на работу за денежкой, а тут – ЭТА. Глаза как блюдца, пшеничная коса до пояса, голосок бархатный, завораживающий. Мужским особям такие голоса – что пчёлам мёд. Ну, мальчик и попался на крючок. Ходил как невменяемый в ожидании конца рабочего дня, встречал у дверей лаборатории. Её, Аллу Евгеньевну, только в дни зарплаты регулярно встречал, а ЭТУ… Уже через три месяца решил мальчик жениться. Конечно, Алла Евгеньевна сразу поняла, чья это инициатива: «Заарканили, захомутали моего сыночка, ну ладно, надеюсь, ненадолго», – так позитивно мыслила сверхкровь.

Вера Сергеевна была женщиной образованной, однако такого значения слова «свекровь» до сегодняшнего дня не слышала. После свадьбы, закрывшись в своей спальне, достала с полки Толковый словарь Владимира Даля и прочла: «Свекровь, свекра, свекрова, свекровка, свекровья, свекруха – жена свекра, мужнина мать. Свекор – гроза, а свекровь выест глаза». И про старый обычай свекрови слегка ударять плетью невестку на другое утро брака, приговаривая: «Это свекрова гроза, это свекровина гроза, это мужнина гроза». Вера Сергеевна отложила словарь и задумалась: «Да, эта ударит – и рука не дрогнет. Хорошо, что молодые у меня решили жить. Уж я их не обижу». Так образовалась ещё одна новая семья – ячейка общества. Все сказки на этом месте заканчиваются. В жизни всё только начинается с этого момента.

Прошло несколько месяцев, и Марина поняла, что попала в ситуацию, выхода из которой не видела. Молодой муж проводил всё свободное время в развлечении компьютерными играми, навещал маму или зависал с друзьями в саунах и барах, по очереди выгребая наличность из кошельков жены и матери. На работу в течение этого времени он устраивался несколько раз, но нигде не мог продержаться и недели. Слава считал себя непризнанным гением, а во всех окружающих видел завистников и врагов.

Он окончил экономический факультет института, но так и не знал, что такое прибавочная стоимость, и на вопрос дилетанта: «Что лучше – плановая или рыночная экономика?» – ответить затруднялся. После института вдруг решил прослушать несколько модных курсов по психологии. Разобравшись с призванием и объявив себя парапсихологом, он предлагал свои услуги предприятиям: выявление скрытых мотивировок, определение уровня профессиональной пригодности работников. Слава предлагал и очную, и заочную формы тестирования с применением только одному ему известных новаторских технологий. Но успешные предприятия не нуждались в помощи парапсихолога, а у неуспешных не было денег заплатить немотивированно высокий гонорар Славику. Ради малых денег Слава, как Емеля с печи, вставать не торопился. Не очень общительный от природы, иногда он и вовсе замыкался, уходя в свой внутренний мир, демонстрируя Марине свою загадочную личность.

Первое время после свадьбы они встречались иногда с друзьями. Обычно это происходило в недавно открывшихся модных барах. В примитивных местах, как выражался Слава, ему бывать было скучно. Для себя он всегда заказывал экзотические крепкие напитки. С некоторых пор Слава не курил сигареты, дабы иметь возможность отличаться от других, в присутствии публики непременно выкуривал гаванскую сигару ручной работы из цельного высококачественного табака. Совершенно непостижимо, но этот маленький коричневый предмет придавал Славе в собственных глазах ореол элитарности и позволял посматривать на окружающих свысока и не без снисхождения. Покручивая маленькой изящной гильотинкой для сигар, Слава, выбрав удачный момент, небрежно ронял фразу о том, что накануне испытал интеллектуальное наслаждение сродни экстазу, в который раз перечитывая роман Умберто Эко «Маятник Фуко». Всё бы ничего, но это повторялось в разных компаниях и в разное время, однако рассказать о сути произведения Слава наотрез отказывался, ограничиваясь репликой: «Это философская интеллектуальная проза». Ответ звучал с такой интонацией и сопровождался таким взглядом, что задавший вопрос, как минимум, чувствовал себя размером с инфузорию. Марине было стыдно и почему-то вспоминалось из этого же произведения: «Бесплодность его была безграничной».

К семейной жизни и к каким-либо мелким домашним обязанностям Слава был совершенно не готов. Он вёл себя так, словно готовился к высокому посту и уверенно шёл к намеченной цели. Правда, что это за цель и каковы планы Славы, никто из окружающих не знал. Он часто повторял чужие фразы и афоризмы, но никогда не говорил Марине о том, что собирается делать не только в отдалённом будущем, но и в ближайшее время. А на прямые вопросы жены отвечал невпопад, иногда вопросом на вопрос, ставя её в тупик, например: «А тебе известно о единственном бессмертном существе на Земле – медузе Turritortis nutricula? Она умеет возвращаться из взрослой стадии медузы к детской стадии полипа, что делает данное существо потенциально бессмертным». И это звучало так, словно он сам открыл пресловутую медузу и лично проследил за всеми стадиями её развития в тёплых тропических водах, а не прочёл об этом сегодня утром, скучая и убивая время в Интернете. Марина заморачивалась на весь день: «Что он хотел этим сказать? На что намекал?» Когда же пыталась вернуться к разговору, Слава выдавал заготовленный афоризм, совершенно не имеющий отношения к теме. На замечание отчаявшейся жены: «Иногда мне кажется, что ты ненормальный», – с удовольствием отвечал: «Только серые людишки нормальные. Все гении – ненормальны».

С тёщей он не общался вообще, обходя её при встрече, как обходят неудобно выдвинувшийся предмет мебели. Размолвка с ней тем не менее произошла неожиданно.

Однажды он услышал, как Вера Сергеевна сказала на кухне Марине, что молодой и здоровый мужчина, не осуществляющий никакой деятельности, должен хотя бы ежедневно выносить мусор. Славик остановился перед тёщей, смерил её уничтожающим взглядом, медленно раскачиваясь с пяток на носки, и, заложив руки в карманы, произнёс: «Я вам ничего не должен. И вашей дочери – тоже. Если я кому-то должен, то этот человек стоит перед вами. Каждый из нас должен только себе. От рождения и до смерти индивидууму положено совершенствоваться. В единственно таком контексте я приемлю слово „должен“. И мусор выносить – не мой удел». Вера Сергеевна от растерянности не нашлась, что ответить продвинутому зятю, или не захотела усугублять ситуацию. А слабохарактерная Марина отвесила только одно слово мужу – «неблагодарный», но Слава его не понял.

С этого момента их отношения стали резко ухудшаться. Слава принялся методично рассказывать в компаниях анекдоты про тёщу, недвусмысленно поглядывая на жену и театрально вздыхая. Марина в такие моменты думала: «Был бы актёр – получил бы народного». Их семейная жизнь, не успев встретить рассвет, стремительно покатилась к закату.

Пришла весна, а с ней и обострения. Марина готова была отнести заявление о разводе с мужем, но отлично понимала, что ей тут же придётся положить на стол и заявление об увольнении.

Вчера за вечерним «чаепитием» они поздравляли коллегу с днём рождения. Собрались и сотрудники из смежных отделов, был и шеф. И как только возникла пауза, Алла Евгеньевна села на любимого конька. О чём бы ни зашла речь, по какому бы поводу ни собралась компания, в конечном итоге все разговоры сводились к одному – к её гениальному сыну. Только сейчас Марина поняла фразу «свита делает короля». В данном случае роль свиты фанатично исполняла одна Алла Евгеньевна. Но чем дальше, тем больше Славик нуждался в подтверждении своей избранности и гениальности. Нужно было напоминать Марине и её маме, какая честь для них обеих – жить рядом с её сыном. Они должны гордиться, что имеют возможность заботиться о нём, стирать носки неординарному, талантливому, незаурядному человеку, который, придёт время, заявит о себе.

Для подтверждения его гениальности Алла Евгеньевна не пожалела своих сбережений, издала книгу стихов «раннего Святослава», проиллюстрированную его же детскими рисунками. В предисловии упоминалось, что автором этой книги является «ребёнок-индиго». Книга была в солидном твёрдом переплёте, отпечатана на отличной бумаге, сшита на века. Правда, содержание не соответствовало дорогой обложке и вложенным затратам. Алла Евгеньевна даже оформила заявку на свидетельство об интеллектуальной собственности.

«Увидеть бы этого сумасшедшего, который захотел бы присвоить себе авторство!» – думала Марина и удивлялась: сколько энергии таится в материнской любви, сколько сил тратится на бездарные и пустые идеи сына! Сам «индиго» временами искренне верил в свою гениальность, но в последнее время всё чаще напивался изысканными крепкими напитками в барах города и, придя домой, размахивал толстой тяжёлой книгой перед испуганным лицом Марины, называя своё великое поэтическое творение прозаичным словом – «дерьмо». Марина не опровергала, а Славик добивался противоположного. Он хотел услышать хоть однажды похвалу не из материнских уст. Он провоцировал жену, но она молчала, как партизан на допросе.

Ей было стыдно за Славу, что он такой инфантильный, поверхностный, никчемный и в то же время претенциозный, с сумасшедшими амбициями. Стыдно – за себя, что так скоропалительно согласилась стать его женой. Стыдно – за свою маму, которая безропотно их обслуживала, готовила, стирала и к тому же тратила на них свои деньги. И неловко – за свекровь. Марина скоро поняла, что в институте перешёптывались за спиной у Аллы Евгеньевны и крутили пальцем у виска, когда она в очередной раз рассказывала о своём сыне, мягко говоря, вещи, не соответствующие действительности. Никто не осмелился бы конфликтовать с ней в открытую из-за невинной лжи, все понимали: материнская любовь, да ещё после внезапной, безвременной потери заботливого мужа, сделала её слепой в отношении сына. Сын был её ахиллесовой пятой. В остальном она слыла жестокой целеустремлённой железной леди. Не единожды Марина слышала, как коллеги за глаза величали её свекровь не иначе, как Ильзой Кох.

Сегодня, на корпоративной вечеринке, Алла Евгеньевна в очередной раз вслух вспомнила о том счастливом дне, когда появился на свет её мальчик. Как неспроста её муж, не раздумывая, дал сыну имя князя Святослава. Свекровь говорила, бросая укоризненные взгляды в сторону невестки, наблюдая, как Марина опустила голову и прикрыла лицо рукой, словно хотела отгородиться от неё, не желая слушать.

На самом деле с выбором имени для сына всё обстояло иначе. Алла Евгеньевна после замужества долго не могла забеременеть и свою истеричность оправдывала именно этой причиной. Когда же долгожданная беременность таки наступила, её характер испортился ещё больше. Истерики стали ежедневным ритуалом, и Алла превратилась в настоящую фурию. Она изводила мужа капризами и слезами, якобы предчувствуя, что либо с ней, либо с ребёнком обязательно случится что-нибудь ужасное. Девять месяцев тянулись мучительно долго. Когда наконец наступил долгожданный день, муж Аллы Евгеньевны, кадровый военный, находился далеко за городом, на учениях. Ему сообщили, что Алла благополучно разрешилась здоровым мальчиком, и он, коммунист и атеист, повторял по дороге в роддом единственную фразу: «Слава Богу!» А пока ехал, из окна своего служебного автомобиля раз пятнадцать прочёл на стенах, заборах и домах: «Слава великому Ленину!», «Слава советскому народу – строителю коммунизма!», «Слава КПСС!», «Слава труду!» и т. д. Так что, входя в роддом, он уже знал, что у него родился сын и имя ему – Слава. Но Алле Евгеньевне была милее другая версия.

Застолье подходило к концу, когда неожиданно взял слово шеф и провозгласил тост за молодые кадры. Не скрывая симпатии, он сказал несколько слов в адрес нового поколения, глядя прямо на Марину. Выпив чарку до дна и садясь на своё место рядом с Аллой Евгеньевной, шеф продолжил доверительно, наклоняясь к ней:

– Заменили нас, везде заменили – и дома, и на рабочем месте. Пора уступать дорожку молодым, а нам – на заслуженный отдых!

До Аллы Евгеньевны не сразу дошёл смысл сказанного. Лишь спустя несколько минут она поняла, что ей только что фактически предложили уйти на пенсию! Конечно, она помнила, сколько ей лет, но и в мыслях не было уходить с работы, так как считала себя вполне молодой и полной сил. А тут… Слова шефа прозвучали как гром среди ясного неба. Некоторое время Алла Евгеньевна не могла прийти в себя.

Дома, кутаясь бессонной ночью в пуховое одеяло, трясясь от нервного озноба, Алла Евгеньевна снова и снова прокручивала в памяти фразу шефа: «Заменили нас везде». Как её, незаменимую, могли заменить? И кто? ЭТА? Она была уверена, что не расстанется с лабораторией, пока дышит. А её мальчик просто вышел на минуточку, вернётся к маме – и всё будет, как прежде. Вышло иначе… Как теперь жить? И для чего? Алла Евгеньевна до утра не сомкнула глаз, а утром, встав с кровати, пошатнулась и, почувствовав головокружение, испугалась за свою жизнь, тут же вызвала «скорую». Когда дрожащей рукой набирала номер телефона шефа, в глазах прыгали чёрные точки. Услыхав же его бодрый баритон, железная Ильзе Кох взяла себя в руки и бодрым, возбуждённым голосом прощебетала в трубку свою просьбу.

– И что же у нас случилось? – едва справляясь с одышкой, спросила пожилая, с утра уже уставшая врач «скорой помощи» и с медицинским саквояжем в руке прошла в спальню Аллы Евгеньевны. Та возлежала на высоких подушках, с печальным взором, но тщательно взбитой причёской. На ней был ярко-красный пеньюар, приобретённый любящим, а ныне покойным мужем в стране, названия которой уже давно не было на карте. Полы пеньюара тоже уже давно не сходились на располневшей фигуре Аллы Евгеньевны, и она надевала его только в случае вызова врача на дом: даже будучи больной в постели, она должна выглядеть королевой, а не прачкой.

– Вчера я пережила большой стресс, – пожаловалась больная.

– Освободите руку, я померю давление, – попросила врач, пододвигая к кровати стул. – Какое ваше рабочее давление?

– Как у космонавта – сто двадцать на восемьдесят.

Воздух с шумом начал выходить. Врач не сводила глаз с тонометра:

– Сегодня, думаю, вы никуда не полетите. Придётся остаться дома, полежать. Сердечко болит?

– Да.

– Так что же случилось? Переволновались?

– У вас есть дети? – вопросом на вопрос ответила больная.

– Да, детки довели? Знакомая история, – печально вздохнула доктор.

– У меня шикарный, просто изумительный сын! – с пафосом произнесла Алла Евгеньевна. – А вот невестка – гарпия! Украла у меня сначала сына, а теперь на моё место метит.

– Ну, что вы! Не надо так думать. У вас у каждой своё место. Вы же мать, а она – жена. Вы тоже в своё время чьего-то сына украли, как вы выразились. Разве нет? – врач мягко улыбнулась.

– Я не это имела в виду, говоря о месте. Она работает вместе со мной. Сидит в лаборатории днём и ночью – деятельность изображает. Но я-то знаю, чем эта тварь на самом деле занимается и как успешно перед шефом ноги раздвигает, что он решил её назначить на моё место– с ненавистью прошипела Алла Евгеньевна.

Лицо её стало некрасивым, и глаза сузились.

Врач отшатнулась от больной, наклонилась над своим саквояжем, разбила две ампулы, набрала в шприц:

– Сейчас сделаю вам укол. Постарайтесь уснуть. Освобождение нужно оформлять?

– Не нужно, я в отпуске.

Перед приходом врача, Алла Евгеньевна позвонила на работу и бодрым голосом попросила у шефа освобождения на недельку-другую. Якобы по семейным обстоятельствам. Шеф скорее из вежливости осведомился, всё ли с ней в порядке, не очень деликатно заметив, что семьи у Аллы Евгеньевны нет. Да, согласилась Алла Евгеньевна, но именно сегодня к ней приезжает близкий друг – и в личной жизни возможны изменения.

Всё это ей пришло в голову спонтанно, потому что уйти на больничный сейчас, в такой переломный момент, – значит, подтвердить шефу, что она действительно устала, постарела, ослабла. Пусть лучше внезапно останутся без неё, столкнутся с проблемами, которые обязательно возникнут в связи с её отсутствием, а не возникнут – их легко можно организовать. И тогда все прочувствуют, что она необходима институту как воздух. А слух о появившемся претенденте на её руку и сердце поможет хоть на время помолодеть в глазах других и выглядеть востребованной! Пройдёт неделька-другая – глядишь, и шеф забудет о своей мысли. Или вообще извинится и будет уверять, что погорячился. Так грезила Алла Евгеньевна, проваливаясь в нездоровый, тяжёлый сон после укола дибазола с платифелином.

После полудня она проснулась разбитая, распираемая противоречиями. Странное состояние неопределённости угнетало. Её темперамент требовал действия, а что делать, было непонятно. Лежать не хотелось, идти некуда… Алла Евгеньевна вдруг поняла, что на самом деле абсолютно одинока. До сегодняшнего дня она не замечала своего одиночества. Даже когда Славик после свадьбы ушёл к ЭТОЙ, она не почувствовала особых перемен. Мальчик ежедневно заходил к маме, в основном из-за нужды в деньгах, иногда оставался на день-другой, расплачиваясь даже не вниманием, а просто своим присутствием, – лежал в наушниках на диване или торчал в Интернете. Она же продолжала о нём думать и волноваться, жила его проблемами. Но теперь вдруг ясно осознала, что, умри она сейчас на этой пышной кровати в своём красном пеньюаре, её солнышко, кровиночка, сыночек зайдёт и обнаружит мамин труп лишь при условии отсутствия денежных средств в собственном кармане, и не раньше. Ей стало невыносимо горько, одиноко и холодно. Слёзы потекли по её круглым дряблым щекам. Ну уж нет, плакать – не её удел! Необходимо срочно исправлять ситуацию. И Алла Евгеньевна стала обдумывать сразу несколько вариантов своего плана, в результате которых её положение могло бы измениться. Кардинально!