Текст книги "Собачья работа"

– Вам плохо? Может быть, позвать кого-нибудь?

– Нет! – Он сорвался на крик. – Никого! Ни за что! Дайна, уходи… Прошу тебя! Пожалуйста!

За дверью что-то происходило. Можно было услышать, как, шаркая ногами и то и дело на что-то натыкаясь, по комнате с трудом передвигается человек. Прижавшись ухом к двери, можно было разобрать его тяжелое дыхание. Иногда он постанывал или начинал тихо подвывать от страха или боли. Оборотень! – дошло до меня. Сегодня полнолуние. Без зелий покойного алхимика и охраняющего артефакта князь оказался практически беззащитным перед этой тварью, и сейчас его так корежит от страха, что он потерял способность рассуждать. Вчера чудовище проникло в замок и убило молодую женщину. За кем оно придет сегодня? Не за самим ли Витолдом Пустополем? А если нет, то кто станет следующей жертвой? Княжна Ярослава? Маленькая Агнешка или ее мать? Или (от этой мысли пробрало холодом) пан Матиуш, который слишком много знает, но молчит?

За дверью что-то упало. Послышался треск рвущейся материи и болезненный стон.

– Дай… Дай-на? – Голос изменился так, что можно было лишь догадаться, что говорит князь. Он же там один?

– Да…

– Беги.

Этого голоса я послушалась. И сорвалась с места, стараясь не обращать внимания на звуки, которые раздались из-за запертой двери.

Ворвавшись в зал, заметила, что все собрались и ждут только князя. Зная, что я постоянно сопровождаю Витолда, люди тут же обратились в мою сторону. Даже княжна Ярослава сделала движение, будто собиралась о чем-то спросить. Не тратя времени, кинулась к брату Домагощу:

– Вы должны немедленно пойти со мной. Там…

– Оба-ра-тии-и-иинь!

Отчаянный визг служанки заставил всех подпрыгнуть от неожиданности. Агнешка завизжала. Некоторые женщины тут же принялись причитать. Княжна побледнела и со стоном упала в обморок на руки отца.

К чести «подорлика», тот среагировал мгновенно. Пусть к столу он вышел без доспехов, но меч оставался при нем, как и серый с белой каймой плащ. Сейчас рыцарь молниеносно намотал его на руку, превратив в щит, обнажил оружие и устремился за мной. К нам присоединились пан Матиуш, Тодор Хаш и еще несколько шляхтичей. Милсдарь Генрих остался в зале – было слышно, как он призывает всех сохранять спокойствие и отдает приказ слугам запереть двери, дабы обезопасить собравшихся тут женщин.

Белая, как мел, дрожащая в истерике служанка попалась нам на повороте. Выпучив глаза и вереща во всю глотку, она летела, не разбирая дороги. Пришлось как следует отхлестать женщину по щекам, чтобы она хоть ненадолго перестала орать и дергаться и сообразила, что больше ей ничего не грозит.

Ее рассказ был короток и малопонятен. Она шла с каким-то поручением на половину князя, как вдруг ей показалось, что впереди мелькнуло какое-то странное существо. Вроде человека, который смеха ради натянул на себя старую собачью шкуру с вытертым мехом. Она помнила, что когда-то в замке уже жил пес, старый Кусай, любимец князя. Но его отравили некоторое время назад. И служанка почему-то подумала, что это его облезшую шкуру натянул на себя шутник – раскопал, дескать, собачью могилу под стеной, вырыл труп, освежевал, провялил и выделал шкуру, чтобы не гнила и не воняла, и вот теперь развлекается. Она даже крикнула что-то вдогонку – мол, вот я все князю скажу, что ты творишь!

– А он что?

Служанку опять затрясло.

Услышав ее голос, «шутник» не стал убегать и прятаться. Он просто развернулся ей навстречу, оскалив клыки. И до бедной женщины наконец дошло, что это не человек нацепил на себя сверху волчью голову – это и есть волчья голова. Чучело не может скалить зубы и так сверкать глазами. У чучела не морщится нос, оно не прижимает уши, готовясь к прыжку.

От страха служанка завопила так, что оборотень предпочел ретироваться. Напоследок он рявкнул на незадачливую свидетельницу, и под той с перепуга образовалась лужа. Подобрав мокрый подол, служанка с дикими воплями кинулась бежать в противоположную сторону, почему-то уверенная, что теперь чудовище догонит ее и съест.

– Где это было? – «Подорлик» тряхнул ее за грудки и чувствительно приложил лопатками о стену.

Заскулив от страха и боли, женщина указала – дальше по коридору. И мы, оставив ее тихо сползать на пол по стене, бросились бежать.

Я чувствовала страх. Не за себя – с этим так давно научилась бороться, что даже ничего и не замечала. Страх за князя Витолда. За маленькую Агнешку. За ее маму. За эту княжну Ярославу, которая меня не считает за человека. За Тодора Хаша, бегущего рядом. За пана Матиуша, незаконного дальнего родственника князей Пустопольских. Даже за ту глупую бабу, брошенную нами в полутемном коридоре, и за ведущего наш небольшой отряд брата Домагоща. Любой из них мог стать следующей жертвой оборотня. А я… война научила меня бояться не смерти, а предательства, позора и плена. Видели бы вы, что делали наши враги с женщинами, которые попали к ним в плен с оружием в руках! А ведь я знала некоторых из них, были даже подругами… После такого поймешь и поверишь, что собственная смерть – ничто. А еще я почему-то была уверена, что оберег, врученный мне Коршуном, может помочь. Эх, дура! Надо было отдать его князю Витолду – ему нужнее. Встречу – так и сделаю. Главное – не опоздать!

Прыгая через три ступеньки, одолели лестницу.

– Здесь что? – «Подорлик» водил мечом из стороны в сторону, словно нащупывал что-то невидимое в воздухе.

– Покои князя…

Я поднырнула под его локоть и кинулась к спальне Витолда:

– Ваше сиятельство, откройте! Это очень важно! Мы…

Рука замерла в воздухе. Второго удара не понадобилось. Дверь оказалась не заперта, она дрогнула отворяясь.

– Ваше сиятельство?

Дверь качнулась. За спиной застыли мужчины. Сквозь приоткрывшуюся щель мы, онемев, созерцали пустую комнату.

В ней царил жуткий беспорядок. Мебель опрокинута. Шпалеры ободраны. Портьеры сорваны. На ковре разрывы, словно его кромсали ножом. Обрывки одежды валялись тут и там.

Еще больший погром был в спальне. Постель оказалась просто уничтожена. Одеяло – порвано в клочья. Повсюду пух и перья, вылезшие из подушек и перины. Полог сорван и превращен в лоскуты.

Понадобилась, наверное, целая минута, чтобы мы стряхнули оцепенение и решили переступить порог.

– Не затопчите следы! – распорядился брат Домагощ, проходя вперед. Припал на колено, озираясь по сторонам. Наклонился, провел кончиками пальцев по исцарапанному полу. – Он здесь был.

– Кто?

– Оборотень, – в пальцах рыцаря болтался жесткий волос. – Как я и думал – молодой самец светлой масти.

Мне захотелось завыть. Не смогла. Не уберегла. Эта тварь напала на Витолда. Эх, и зачем я только ушла с поста? Осталась бы у порога с мечом в руках. Тварь атаковала бы меня, ну и что? Оберег защитил бы. А если нет – что ж, можно было бы сказать, что я до последнего исполняла свой долг. А что теперь?

Комната бешено закружилась перед глазами. Колено стало ватным, и я рухнула бы на пол, если бы сзади не подвернулось упавшее набок кресло. Присела на спинку, переводя дух и скорее чувствуя, чем замечая мужчин, окруживших слабую женщину. Не сразу до меня дошло, что «подорлик» что-то говорит.

– А?

– Крови, говорю, нет, – повторил он презрительно. – Жив ваш князь.

Тодор полез за пазуху за ладанкой, поцеловал:

– Хвала Богине-Матери!

– Но князя надо найти как можно скорее, пока оборотень не добрался до него.

Я встала, пошире расставив ноги, чтобы не упасть, собирая в кулак разум и чувства. Витолд, находясь во власти страха, не смог усидеть на месте, и это спасло ему жизнь. Оборотень, как любое животное, идет по следу. Здесь все пропитано запахами князя, и чудовище явилось по нюху. Но в «логове» оказалось пусто, и тогда зверь рассвирепел и устроил тут погром. А потом все-таки опомнился (или же мы его спугнули) и предпочел удрать.

– Он был тут совсем недавно, – определил брат Домагощ. – Несколько минут назад. И наверняка затаился в одной из соседних комнат.

– Мы проверим их все, – воскликнул Тодор. – Если надо, прочешем весь замок. Будем искать с утра до ночи, но отыщем эту тварь и князя, где бы он ни был!

– Каждую комнату обыщем, – подтвердил пан Матиуш.

С этим никто не спорил. Я же поняла и приняла как данность, что за Витолдом готова пойти хоть на край света. Только бы он был жив… Он же мне восемьдесят злотых должен!

Дверей на этаже в общей сложности имелось около дюжины, не считая ложных – когда дверной проем был, но его заложили камнями и лишь снаружи замаскировали дверью, или когда две двери открывались в одну и ту же комнату, но вторая почему-то не использовалась и была заперта раз и навсегда. Предстояло проверить все, а также выяснить, куда дальше ведут следы оборотня. Кто знает, может быть, он не стал прятаться на этаже, а успел удрать?

– Вон та лестница куда ведет? – «подорлик» подумал о том же самом.

– В башню, – ответил Тодор. – Но там тупик. Крутая лестница и пара небольших комнаток наверху. Там никто не живет, в комнатках всякий хлам…

– Все равно надо проверить. И нашу лестницу тоже!

«Нашу» – ту, по которой мы сюда поднялись. Трое шляхтичей сразу направились в ту сторону. Тодор сам пошел проверять башню. Остальных увел пан Матиуш, рассредоточив на этаже.

Я шагнула к ближайшей двери, протягивая руку. Сердце гулко стучало в горле. Рядом «подорлик» ударом ноги распахнул двери в соседнюю комнату, заставив всех содрогнуться от грохота. Нельзя так шуметь. Оборотень где-то здесь. Может быть, даже…

Пусто.

В комнате сумрак, по углам сгустились тени, но здесь никого не было. На всякий случай огляделась по сторонам, водя мечом из стороны в сторону. Ну хоть какой-нибудь звук! Хоть скрип, хоть шорох, хоть мышиный писк… Ничего. Только мое дыхание. Пусто.

Следующая комната. Опять за порогом темнота. Вздрогнула от грохота – это «подорлик» пнул еще одну дверь прежде, чем войти. Послышались шаги и голоса остальных шляхтичей. Они ворвались в комнаты, начали шарить по углам, тыкать мечами под кровати. Только пугают зверя, не понимая, что от злости и страха он может атаковать без предупреждения. Будут жертвы… Нет, надо осторожнее.

Здесь тоже пусто. Пусто и на душе – странная смесь облегчения и разочарования: «Я знала, что это будет. Но не знала, что все будет – так!» Странное чувство – ты одновременно охотник и добыча. Ты следишь – и за тобой следят. Ты это чувствуешь, ощущаешь чужой взгляд на затылке, но даже придумать не можешь, откуда исходит опасность. Предугадать, успеть защититься, укрыться в надежном месте… в…

Я – ду-у-у-ра!

Воспоминание озарило разум и одновременно обожгло душу. Смятая постель. Два тела на мокрых от пота простынях. Горячие объятия. Слезы из-под век. Прикушенная – чтобы не кричать – губа.

Вылетела из комнаты спиной вперед, натолкнулась на Тодора Хаша, успевшего вернуться из башни.

– Ты чего? Он… – Рыцарь глазами указал на распахнутую дверь: «Он там?» Молча качнула головой в ответ: «Нет!»

– Тогда чего ты…

Он осекся, наверное, заметив выражение моего лица, когда я сделала шаг в сторону своей двери. Протянула руку. За спиной со свистом втянул в себя воздух Тодор. Догадался?

Тихо толкнула дверь. Она со скрипом – громко, слишком громко! – отползла в сторону. Внутри темнота. Только светлое пятно на полу. Теперь осторожно.

Шаг. Другой. Сердце бешено застучало в ребра. Задержать дыхание.

Еще шаг. Мир вокруг исчез. Только я и тьма.

Шорох. Взгляд.

Вот он!

На долю секунды время застыло. Мы уставились друг на друга. Я – и обладатель горящих глаз. Был какой-то миг нерешительности – бежать или драться? – но потом за спиной послышался вскрик.

– Зверь!

И темная тень сорвалась с места.

Я ничего не успела сделать. Взмах меча вспорол только воздух, а за миг до того что-то с силой толкнуло в грудь, и от удара об пол из меня вышибло дух. Только краем сознания я уловила отчаянный вопль Тодора Хаша, которым он спугнул оборотня. Как из колодца, зазвучали чужие голоса. Послышались топот ног, лязг железа. Звон высаженной рамы. Снова крики…

Впрочем, это-то я слышала четче. Несмотря на падение и ушибы, вскочить удалось легко – перекатилась на бок, опираясь на руки и уцелевшее колено, встала на четвереньки и уже потом выпрямилась. И опять обошлось. Ребра, кажется, целы. Да мне просто неприлично везет!

Окно в конце коридора было выбито вместе с рамой. Толпа мужчин, толкаясь, лезла в него, чтобы увидеть все своими глазами. Я подползла, прижимая руку к груди. Ребра-то, может, и целы, но синяков на груди теперь будет – хоть плачь. Впрочем, кому на нее смотреть?

В глазах заметившего меня Тодора Хаша сквозили разочарование и боль.

– Он ушел! Сволочь! Я ничего не успел сделать – пронесся мимо, как… как…

– Я тоже, – рискнула сделать глубокий вдох, проверяя самочувствие. Ой, нет, кажется, поспешила радоваться – маленько дышать получается, а вот если посильнее, то в груди все болит. – Ничего…

– Ты ранена? – Рыцарь поддержал меня под локоть.

– Ничего. Ушиб, наверное. Отлежусь. Князя не нашли?

– Пока нет. Никаких следов. Только этот…

Витолда так и не отыскали.

До поздней ночи замок не ложился спать. Запершись в своих комнатах, молились женщины – придворные дамы княгини Эльбеты и княжны Ярославы. Невеста плакала навзрыд – пропал без вести жених. На бледное личико Агнешки было больно смотреть. Она переживала так, словно любимый брат уже умер. То и дело вспоминала, как он сам искал ее, и жалела, что не родилась мальчиком. На старом рыцаре не было лица. Генрих Хаш еле сдерживал чувства и все твердил, что если с Витолдом что-то случилось, то ему, старику, нет прощения. И что лучше ему самому лишить себя жизни, чем пережить эту потерю.

Пока одни горевали, а другие сыпали проклятиями, остальные прочесывали замок и поместье. Дозорные на стенах вскоре прекратили поиски – они случайно заметили нашу «пропажу». По их словам, выпрыгнув из окна, оборотень какое-то время бестолково метался по двору, а потом в три прыжка взлетел на парапет крепостной стены, перепрыгнул через зубцы и был таков. По нему выпустили несколько арбалетных болтов, но, судя по тому, как резво он кинулся вниз, ни один чудовища не достиг.

Однако оставалась тревога за князя. У меня здорово болела грудь, так что даже пришлось сделать тугую повязку, но оставаться в стороне я не могла. Мне все казалось, что Витолд где-то здесь. Я была готова простить ему многое – недавнюю вспыльчивость, трусость, слабости – только бы найти его живым. Ничего не хотелось сильнее, чем просто еще раз увидеть его глаза. Я – телохранитель. Я должна быть рядом.

Но его так и не нашли. Ни живого, ни мертвого. Облазили все – от тех самых комнаток на нежилой башне, про которые вспоминал Тодор, до подземелий алхимика. Уже перед рассветом, злые, невыспавшиеся, усталые, шарили по конюшням, дровяным сараям, птичнику, кладовым. Челядь ходила понурая. Госпожа Мариша рыдала на кухне и никак не могла перестать плакать и заняться своими делами. Едва ли не впервые в замке на ночь не поставили тесто для выпечки, так что утром слуги с извинениями принесли обычные лепешки, больше похожие по толщине и форме на блины, состряпанные на скорую руку.

Княжна Ярослава горевала, запершись в своих покоях, и отказалась спуститься, чтобы позавтракать. Княгиня Эльбета все-таки появилась, печальная, задумчивая, сообщила, что Агнешке стало плохо и стоит, наверное, послать в монастырь Богини-Матери за толковой целительницей. Милсдарь Генрих тотчас же отрядил в Пустополь гайдука.

Рассвет мы все встретили в пиршественном зале. Слуги убрали вчерашнее угощение, к которому так никто и не притронулся, но столы еще стояли, и льняные скатерти с них не были убраны. Слуги молча принесли вина и тех самых блинов-лепешек. Больше ничего в рот не лезло, но я заставила себя поесть, через силу запихивая внутрь куски и давясь каждым до тошноты. Война приучила, что есть и пить надо, пока есть еда и питье. Кто знает, когда в следующий раз доведется перекусить. Точно так же и сон – никогда не знаешь, где придется отсыпаться. К слову сказать, Тодор и брат Домагощ тоже налегли на завтрак. Уважаю. Остальные больше пили, чем ели, заливая потрясение вином. Пан Матиуш вовсе напился так, что слугам пришлось волоком тащить его в постель. Радость от исчезновения соперника на пути к власти или горе от потери родственника были тому причиной – не знаю.

– Мы не можем терять ни минуты, – говорил старый рыцарь. – Князь пропал без вести. Никто не знает, что с ним случилось. А этот оборотень…

– Его надо найти, – оторвался от еды «подорлик». – И как можно скорее. У нас еще несколько часов.

– Вы о чем?

– Сами же говорили – оборотень как-то связан с родом князей Пустопольских. Его появление и исчезновение князя – две стороны одной монеты. – Рыцарь выудил из кошеля злотый, подбросил на ладони, показав поочередно профиль короля на одной стороне и цифры на другой. – Еще несколько часов, максимум – сутки, чудовище будет бегать в этом облике. Оборотень опасен, не спорю, но и уязвим. Он – зверь, животное, ведомое инстинктами. А у нас, – убрав монету, «подорлик» постучал себя по лбу, – разум. Мы должны изловить этого зверя как можно раньше. Оказавшись в нашей власти, он сможет рассказать, что случилось с вашим князем. Что-то мне подсказывает, что он – последний, кто его мог видеть…

Брат Домагощ не закончил фразу, опять взялся за лепешки и нарезанное тонкими полосками холодное мясо, но явно не мне одной послышалось недосказанное: «Мог видеть живым».

– Я его убью, – тихо прорычал Тодор, сжав кубок с такой силой, что руки затряслись. – Сам, своими руками убью. С живого шкуру спущу, если только он мне попадется!

– Он должен попасть к нам в руки живым, – не переставая жевать, напомнил «подорлик». – И не факт, что вам его так просто отдадут для расправы!

Я вспомнила слова Коршуна о том, что за истинными, настоящими оборотнями идет охота. Одни пытаются их уничтожить, другие – посадить в клетки и заставить размножаться. Какой вариант имел в виду наш гость из Орлиного Гнезда?

– Я имею на это право! – взвился рыцарь. – Эта тварь прикончила моего друга! Мы с Витко выросли вместе! Я – нареченный жених его сестры!

– Убийство еще надо доказать, – заявили ему в ответ. – А для этого как минимум поймать оборотня.

– Вы знаете, как это можно устроить? – подал голос Генрих Хаш. – Вы уже ловили оборотней?

– Скажем так – я участвовал в облавах на этих тварей. Всякий раз план приходится составлять заново. Но могу посоветовать сделать вот что…

Он долго не мог собрать свое тело. На все четыре конечности встать не получалось – неудобно, да и мозг активно сопротивлялся. А ходить на двух, как раньше, тоже было трудно – мешало само новое тело. Вообще все было новое – звуки, запахи, краски. Он теперь видел мир четче, но исчезли почти все цвета, а синий и желтый, которые еще можно было различить, казались какими-то приглушенными, смазанными. Зато появилось столько оттенков серого, что он потратил несколько минут только на то, что рассматривал окружающие предметы. Изменился и угол обзора – рассматривать свои новые конечности получалось, только склонив голову набок, поочередно глядя то одним, то другим глазом и никогда – двумя. Чтобы увидеть то, что находится прямо перед ним, приходилось поворачивать голову или тыкаться в это что-то носом, восполняя восприятием запахов это странное «слепое пятно». Зато можно было не вертеть головой, чтобы увидеть то, что находится сбоку или сзади.

Первые драгоценные минуты наполнили паника, боль и страх. Приходилось приноравливаться абсолютно ко всему – к сместившемуся центру тяжести (теперь нужно было сильно наклоняться вперед), к тому, что дышать теперь удобнее стало животом, а ребра при вдохе расходятся вперед-назад, а не в стороны, как раньше. Изменилась походка, и теперь в ней принимало участие все тело – когда он делал шаг задней ногой-лапой, сам собой слегка изгибался позвоночник, плечи отзывались таким же движением, и приходилось контролировать себя и каждый раз напоминать – да, это нормально, когда передние лапы не касаются земли.

Страх тоже был. Он управлял всем его существом. Страх не столько перемен, произошедших с телом – в конце концов, он с отрочества жил с осознанием того, что «это» рано или поздно случится, да уже иногда и случалось. Это был другой страх, смешанный с гневом и ненавистью. Страх и ненависть к двуногим, чьим тяжелым, едким, отвратительным запахом было полно все вокруг. Как они воняли! И, подумать только, точно так же еще недавно вонял он сам. Уже одно это будило ненависть. А если вспомнить, как они относились к нему и ему подобным…

Разума не было. Память о том, кем он был, ушла, уснула до поры. Осталось сознание того, что то, другое, «было». Даже если бы мог говорить, он бы не сказал, как его зовут, где он находится, откуда родом. Он стал зверем. И ему стало страшно и противно находиться среди двуногих.

Когда схлынула первая волна паники, он покинул место, где «это» произошло, просто потому, что не мог больше выносить разлитого в воздухе напряжения. Он пошел бродить по странным неживым, не земляным и не каменным норам, справедливо полагая, что ни одна нора не тянется бесконечно. Он очнулся в спаленке, значит, пройдя длинным лазом, выберется наружу.

Потом была эта двуногая. От самки исходили манящие, будоражащие запахи – он был голоден, а перед ним находилось мясо. Но она заметила его первой (как охотнику, ему пока не хватало опыта) и подняла тревогу. Пришлось бежать, ибо на крик могли примчаться другие двуногие, а он не был готов драться.

Обоняние и смутные обрывки воспоминаний привели его в другое, запасное логово, куда, как помнил, он уже несколько раз прятался в минуту опасности. Там царили тишина и покой. Там была «она» – самка. Он затаился в ее логове и на какое-то время почувствовал себя в безопасности, но его спугнули. Спугнули, когда «она» была рядом, в пределах досягаемости – мягкая, теплая, родная. Там были другие самцы, возможно, даже его конкуренты. Но это были двуногие, и он предпочел сбежать.

Ему удалось выбраться из этой странной бесконечной норы, проделав новый выход прямо сквозь странную стену, которой как бы не было. Напрягая тело, он как-то сумел вырваться на свободу, одолел еще несколько преград и помчался прочь. Инстинкт гнал его подальше от людского жилья с его вонью, шумом, грязью и ощущением страха. Прочь, в чащу леса. Под защиту деревьев и трав.

Сначала он бежал на двух ногах, как когда-то в прошлой жизни, но потом звериные инстинкты взяли верх, и дальше его тело вспомнило все само. Он понесся на четырех ногах длинными скачками, сначала сжимая тело наподобие пружины, а потом резко толкая его вперед. Это было великолепно. Свобода движений опьяняла, давала радость, о которой прежде не имелось понятия.

До леса, как смутно помнил, было всего около двух десятков верст по собранной в складки, состоящей из возвышений и впадин равнине. Мелочь для дикого животного! Но все-таки, когда добрался до опушки, он так устал и запыхался, так болели с непривычки передние лапы, что на несколько минут просто повалился на траву, тяжело дыша и силясь унять дрожь в напряженных членах. Справившись наконец со слабостью, он кое-как выпрямился, по одной подтягивая все конечности, и присел, озираясь по сторонам.

Нос чуял запахи – десятки, сотни запахов и их мельчайших оттенков. Каждое дерево, каждая травинка пахли по-особенному. Нужно было время, чтобы разобраться где что. Работа не для одного часа и даже не для одного дня, а у него так мало времени. Немного помогали глаза и уши. Зрение ослабело, но он быстро приноровился фокусировать взгляд на отдельных предметах – быстро осматривал, запоминая внешний вид и запах, накладывая одно на другое и составляя цельную картину мира. Звуков было тоже много. Шелест веток и травы, поскрипывание старых сучьев, еле слышное потрескивание остывающих, нагретых за день камней. Вот сквозь сон встряхнула перьями птица. Сонно каркнула ворона… Метнулась в ворохе опавших листьев мышь. Заныл над ухом первый комар. Эхо донесло далекий птичий крик со стороны человечьего жилья. Все это тоже складывалось в копилку памяти.

Присев (старая привычка того, другого тела все еще брала свое, да и размер задних лап не позволял устроиться по-иному), он водил головой из стороны в сторону. Связных мыслей, как у человека, не было. Он не думал, не размышлял, не рассуждал. Он жил инстинктами, и они в полный голос твердили, что времени мало, а он должен успеть так много.

Чувство вседозволенности, власти, внезапное осознание своей силы, а также радость свободы кружили голову. Задрав морду, он разразился хриплым кличем-воем, выплескивая накопившееся раздражение, тоску, нетерпение – и вызов. Прежде всего – это его территория. Он здесь вожак. Это – его земля. И остальные должны либо подчиниться и признать его власть, либо уйти прочь.

Его голос еще звучал, горло еще дрожало и судорожно сжималось в спазмах – он помнил, что прежде не мог издавать таких звуков, и это испугало, когда издалека пришел ответ. «Волкопсы», – мелькнуло в памяти откуда-то взявшееся слово. Он не понимал их наречия, но уловил эмоции и настроение. Нет, ему не бросали вызов – стая просто отзывалась на клич вожака. Любопытство и нетерпение – вот что слышалось в их вое.

Он ответил, стараясь показать радость от встречи со своими сородичами, и потрусил навстречу. На четырех конечностях это получалось как-то нелепо, и вскоре пришлось выпрямиться. Так было не совсем правильно, зато привычно. Да и дело пошло быстрее, что немаловажно. Ведь времени имелось так мало!