Текст книги "Звездное ожерелье"

Завадская утвердительно покачала головой:

– Да, я пойду в «Олимпию», на ваше мероприятие!

Казино «Олимпия» находилось по соседству с Большим домом, на Литейном проспекте. Соседство интригующее и захватывающее…

«Эх, при Сталине бы…» – зло качали головами прохожие, уныло бредя мимо сверкающего огнями дьявольского места, сплошь окруженного дорогими иномарками. Из автомобилей выпархивали разряженные и хорошо пахнущие женщины, девушки, дамы. Их можно было различить – дамы выходили спокойно, неся в себе всю важность положения своего или мужа.

Женщины без спутников торопились, скрывая истинное положение вещей. Они знали, что казино не посещают без мужчины. Так было принято в дореволюционной России. Девушки никого не боялись, ничего не скрывали – они спешили жить…

Им хотелось всего много и сразу! Здесь и сейчас! В казино «Олимпия»! Завтра будет поздно!

Завадская долго стояла у входа, рассматривая прохожих и гостей казино. Ей было интересно. Она в первый раз пришла в «Олимпию».

В ее мире в такие заведения не ходят и не любят о них говорить. Не принято!

Как будто нет в городе казино и других игорных мест, ночных клубов, релаксирующих, усталых новоявленных капиталистов. Интересно, на кого она похожа? На одинокую женщину, ищущую развлечений? Или на видного общественного деятеля в женском движении Санкт-Петербурга?

Вот на милиционера она уж точно не похожа!

А между прочим, Завадская Галина Сергеевна – подполковник милиции, заслуженный в своих рядах сотрудник, да и специалист неплохой, как говорят люди.

Галина Сергеевна относилась к себе критически в хорошем расположении духа. И скептически – в плохом.

Она вдруг вспомнила, как выводила женщин «легкого поведения» из ресторана гостиницы «Москва» в восьмидесятые годы.

Это был период, когда издыхающее коммунистическое государство вдруг решило бороться с таким позорным явлением страны, как проституция. Целые отряды набрасывались в те годы на несчастный ресторан и выбрасывали прямо из-за столиков валютных проституток, потом их доставляли в местное отделение милиции, допрашивали, расспрашивали.

«Лет пять твоей жизни ушло на борьбу с этими девушками, – Завадская усмехнулась. – Чтобы через много лет стоять у дверей казино и размышлять, идти туда или нет?»

– Галина Сергеевна! Идемте! – Тамара Львовна, «дыша духами и туманами», медленно плывет ко входу казино. Конечно же, белый длинный шарф…

«Да, ты, Завадская, не ошиблась. Это блоковская женщина… „И каждый вечер в час назначенный, иль это только снится мне…“ Ну, уже не девичий стан, но стройна, бела лицом и взором загадочна.

Надо идти, а то еще смешной покажешься чужим людям со своими милицейскими мыслями», – Галина Сергеевна вошла в казино, подхваченная вихрем ощущений праздника и предстоящей новизны впечатлений.

– Тамара Львовна, я ощущаю себя семнадцатилетней, будто на вечеринку в первый раз иду, – смеясь, обратилась она к Вашутиной.

– С хорошим настроением вас! – обрадовалась Тамара Львовна.

Больше они не разговаривали в этот вечер. Завадская пила свою минеральную воду и наблюдала, как танцуют дамы. Особенно выделялась одна, с развевающимся длинным белым шарфом, стелющимся вслед за ней легкой тенью блоковских стихотворений.

«Какая у нее была жизнь? Трудная? Или как сыр в масле каталась всю жизнь?» – Завадская не отдыхала, она старалась разгадать чужую жизнь.

– Ты знаешь, кто этот мужчина? – Смирнова подошла незаметно к столику Завадской.

– Нет, разумеется, не знаю. Откуда я могу его знать? – удивилась Галина Сергеевна.

– Это муж Тамары Львовны, – Надежда Павловна показывала на сумрачного мужчину с длинными волосами и огромными руками.

– Да? Как интересно! Она замужем? – зачем-то спросила Завадская.

– Да, у нее ребенку всего два годика, – Надежда Павловна радовалась, что вызвала интерес у этой замкнутой женщины.

«Как скучно! Вот тебе и стихи, и шарфы, и украшения! Все оказалось прозаично и обыденно! Муж, чадо с домочадцами, вероятно, и свекровь имеется в наличии, карга с клюкой. Все, как у всех! А где страдания, паранджа и загадочный образ незнакомки? Лучше бы ты, Галина Сергеевна, дома бы посидела, на диване с книжкой очень хорошо! Куда лучше, чем по казино болтаться!»

У Завадской окончательно испортилось настроение:

«Как быстро я впадаю в фрустрацию! Стоило исчезнуть романтическому образу, и ты невменяема. А что ты предполагала? Что Вашутина одинока и печальна? Романтический образ всегда навеян одиночеством, женским, разумеется. Ну и что, есть у нее муж, ребенок и все остальные члены семейства. Это не суть! Романтический образ с кастрюлей в руках или с жирной сковородой и «Фэрри». Как там в анекдоте: «В Виларибо выпили водки, а в Вилабаджо „Фэрри“…» Тоска… Неужели в казино можно заболеть тоской? Естественно, только в казино тоской и болеют! Это известно со времен Достоевского. Красивые дамы, в белых развевающихся шарфах, которых ждут дома сопливые дети и сковороды. Так, все, хватит! Можно домысливать чужую судьбу как угодно. Надо пойти самым легким путем, подойти и, глядя прямо в глаза, попросить: «Тамара Львовна, расскажите свою жизнь!».

И ничего хорошего и путного из этой затеи не выйдет. Она ответит, что жизнь у нее самая лучшая и нечего ей лезть в душу.

«Петух нашел в навозе жемчужное зерно…» Это ты нашла жемчужное зерно в навозе. Почему бы и нет?! Вся наша жизнь, в принципе, – навоз!

Попробуй вытащи жемчужину истины из этого случайного знакомства. Посмотрим, как у тебя получится. Итак, для начала нужно познакомиться с мужем Вашутиной. Уж он-то скажет о ней всю правду, а если и не скажет, мы домыслим за него недосказанное.»

Завадская встала из-за стола и подивилась происходящему: – И почему ко мне мужчины не подходят? Они же не знают, что я из милиции, могли бы и пригласить на танец! – Оглядев зал, Завадская поняла, что желающих пригласить ее танцевать не имеется в наличии.

– Ну что же, расстраиваться не буду! Значит, на моем лице написано, что я сразу стрелять начну! – Постояла в нерешительности и отправилась искать Смирнову, все-таки она – организатор мероприятия, вот и пусть развлекает заскучавшую Пинкертоншу. Или Пинкертона?

Женщина, лишенная пола…

Даже должность ее называется по-мужски! Надо было изначально карьеру делать в соответствии с женской природой, нечего было лезть в мужские игры.

А как хотелось играть в эти самые мужские игры!

С такими мыслями Завадская подошла к Надежде Павловне. И, начав разговор, вдруг спохватилась мысленно: «А как же она попросит познакомить с мужем Вашутиной? Вдруг вызовет ревность? Недоумение? Непонимание? Как объяснишь, что тебя волнует романтический образ этой экстравагантной женщины-ожерелья – Вашутиной Тамары Львовны?

Не только Смирнова, но и любая из собравшихся в „Олимпии“ дам не поймет этих экзерсисов с твоей стороны. Тем не менее нужно же чем-то заняться на этом сборище красоты, духов и обаяния. В таком зале забываешь, что город состоит из простолюдинок, посещающих рынки и ларьки, стоящих в очередях, старающихся выгадать хоть два рубля в долгом стоянии за каким-нибудь маргарином. Или еще чем-нибудь… И им не нужен никакой романтический образ – любая красавица для них всего лишь досужий повод для грязных сплетен и слухов. Повод поговорить и позлословить, намазывая хлеб маргарином. В казино им было бы скучно и неинтересно! Какая уж тут столица красоты…»

– Надежда Павловна, познакомьте меня с мужем Тамары Львовны, пожалуйста! – Странно, но Смирнова не удивлена.

По-прежнему приветливо улыбаясь, она тащит Завадскую к «одноруким бандитам», где одиноко притулился муж Ватутиной.

«Приклеенная у нее улыбка, что ли?» – не знает, к чему придраться, Завадская, разумеется, мысленно.

– Познакомьтесь – Федор Иванович, – Смирнова представляет Ватутина Завадской таким образом, что становится понятным: Ватутин уже знает, кто такая Завадская.

– Галина Сергеевна, – Завадская сует руку для пожатия, сжав ладонь в лодочку. Неожиданно крепко жмет руку Ватутину. Он морщится.

– Мне говорила о вас Тамара Львовна, – он незаметно отдергивает руку назад.

– Ну, поговорите, я пошла к Прохорову, он тушуется без меня, просил, чтобы я его не бросала, – Смирнова убегает к ведущему «Блеф-клуба». Мелькают кружевные брюки, вихрем мотнулся золотистый кошелечек на груди, вильнули и вернулись на место длинные клипсы на ушах. Казалось, Смирнова уже далеко, рядом с «Блеф-клубом», а ее украшения еще рядом с Завадской и Ватутиным. Оставили после себя колебания магнитных волн…

– Ну надо же, до сих пор воздух сотрясается от взмахов клипсов! – Завадская засмеялась. – И что же вам говорила обо мне Тамара Львовна?

– Ничего интересного. Мы говорили о списке приглашенных, и я увидел вашу фамилию, вот и пришлось спросить, кто вы, – Ватутину до смерти хотелось вернуться к «однорукому бандиту». Тот ждал его, разинув пасть для поглощения денег.

– Меня пригласили как «свадебного генерала», не более того. Всегда хотелось быть интересным человеком прежде всего. И вдруг я оказываюсь в роли того самого чеховского персонажа. Странно, не правда ли?

– Ничего странного! Вы подходите для этой роли более чем! – Ватутин оценивающе оглядел Завадскую.

– Спасибо за комплимент. Я посещаю спортивный клуб, три раза в неделю. Чрезвычайно утомительно, но что поделаешь…

– Вы очень хорошо выглядите, – равнодушно констатировал Ватутин.

«Так говорят мужчины, чтобы быстрее отвязаться от назойливых дамочек», – подумалось Завадской.

– Спасибо, но у меня к вам вопросы есть. Мне бы хотелось поговорить о вашей жене, – Галина Сергеевна поняла, что огорошила своей просьбой Федора Ивановича.

– Зачем? – изумился он.

– Она мне интересна. Я ее вижу во второй раз. И она кажется мне загадочной. А я не люблю загадки. Работа у меня была такая – разгадывать загадки.

Много лет разгадывала. В привычку вошло, – Завадская старалась говорить шутливо.

– Чем же она вам интересна? – Ватутин изумился искренне. Интерес к его жене этой странной женщины был неожиданным. Видно, что его ни разу в жизни не спрашивали в подобном тоне о собственной жене.

– Видите ли, я категорически не приемлю всякого рода висюльки и бирюльки, макияжи и яркие краски на лице женщины. Для меня женщина – прежде всего олицетворение страдания. А ваша жена либо скрывает за всем этим, – Завадская обвела рукой вокруг лица, – глубокое страдание, либо это какое-то отклонение. Извините, у нее не отклонение, а клоунада, что ли? Не знаю, как выразить свое отношение к этому эпатажу, – Завадская беспомощно оперлась на высокий стул возле застывшего «однорукого бандита».

– Почему вы так пристрастны к моей жене? Вокруг много эпатирующих женщин, – Вашутин показал на зал.

Там, внизу, веселились и танцевали дамы, нарядные и не очень, красивые и симпатичные, ухоженные и хорошо пахнущие.

Странно было видеть в одном месте так много красивых женщин, словно их собрали для демонстрации и они неожиданно потеряли индивидуальность. Красивая женщина должна быть в окружении обычных женщин, чтобы оттенять собой всю убогость окружающего мира.

– Мне бы хотелось написать о ней: любая загадочная женщина будет интересна для современниц, не только для вас и меня.

– Что? – Ватутину явно не хватало воздуха. Он ожидал чего угодно, но отнюдь не такого поворота событий. Больше всего ему хотелось избавиться от назойливой и странной собеседницы. Предложение Завадской меняло ситуацию. Запахло интригой…

– Да. Женская судьба, причем любая женская судьба, так похожа и так различна во все времена. Именно женская судьба является приметой нашего времени, я имею в виду наш стремительный и растерявшийся от набранных скоростей двадцать первый век. Так сказать, новое тысячелетие, «Новая эра». В прошлом остались представления о женщине, в которых ей отводилось место лишь на кухне, в церкви и в детской. Судьба женщины требует не только описания, но и осмысления. Если рассматривать женскую судьбу в жестком требовании равноправия с мужчинами, как единственное условие прогресса, можно дойти до карикатурного образа. Если же рассматривать женскую судьбу как некую женскую долю, то есть добавив немного сентиментальности, слащавости, пошлости, можно скатиться до бульварщины. Мне бы хотелось немного раскрыть женскую суть, чтобы современницам стала понятна вековая боль женского рабства. Естественно, приоткрыть и издержки женского раскрепощения… Хотя вряд ли у меня это получится, – спохватилась Завадская, заметив недоуменный взгляд Ватутина.

– Отчего же? Думаю, что именно у вас получится, – уважительно произнес Федор Иванович.

– Может быть… Мне ваша жена интересна своей тайной, но если я ее разгадаю, мне станет скучно. А для современниц будет интересна тема достижения успеха, хорошего успеха, в делах, бизнесе, семье. Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать. Естественно, нужно прежде всего ваше согласие. Ведь мне придется коснуться ваших интимных тайн. И мне придется выносить приговор, выносить эти тайны на суд читательниц или нет. Конечно, мне хочется, чтобы эту книжку прочли не только женщины, но и мужчины. Пусть ругаются, злятся, но пусть прочтут.

– В вас чувствуется характер! Вы еще не получили согласия, ни моего, ни моей жены, у вас еще только брезжит идея, а вы уже предполагаете, что будет книжка, и видите своих читателей.

– Да, я упорный человек! Настырный! Мне это еще в детстве говорили… Пожалуй, я пойду в зал. Кушать хочется. Помните у Пушкина: «Еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет, как звон брегета им доносит…»? Правда, столы на этом мероприятии более чем скромные, но все-таки заесть червячка можно. Могли бы и картошки жареной подать, учитывая, что люди с работы придут. День-то будний, тяжелый, нервный.

– Как это у вас все уживается? От разговоров о высокой литературе легко переходите к жареной картошке, – восхищенно произнес Вашутин.

– Никто еще не отнимал у женщины права на аппетит. Мужской аппетит. Тем более если она работает наравне с мужчинами, – засмеялась Завадская. – Право, я не знаю, буду ли я реализовывать эту идею.

– Вот вам моя визитная карточка. Позвоните обязательно и скажите о вашем решении. Я буду ждать. У вас есть что-нибудь опубликованное?

– Да, рассказы. Говорят, неплохие. Я принесу вам, надеюсь, вы прочтете.

Галина Сергеевна вернулась в зал. Села за столик и пригубила шампанское.

Официант мгновенно подскочил и подлил еще. Встал за спиной, ожидая, пока Завадская не выпьет все содержимое. Но она отставила бокал и уныло поковыряла тарталетки. Есть расхотелось.

«Вот, заявила о своей идее – написать женскую судьбу, а что дальше? Как связать эту самую женскую судьбу с Городом? С Успехом? Не нарушаешь ли ты этим самым Божье предназначение, в данном случае Тамары Львовны? Зачем искать истину? Чтобы положить этот драгоценный слиток истины на журнальные столики будущих читательниц? В чем идея – как Ватутина достигла успеха в бизнесе? Так это получится пособие для начинающих бизнес-вумен! Связать ее судьбу с Великим Городом тоже не получится. Отчего? Не знаю…»

Завадская оделась и незаметно ушла. Пошла пешком. Литейный проспект, улица Пестеля, Марсово поле, Миллионная… Незаметно отмеривая километры, она добралась до своей Адмиралтейской набережной.

Ночной город отдавал ей свою красоту и любовь. По дороге она не услышала ни одного ругательства, не лицезрела ни одного пьяного, не столкнулась с грабителями.

Почему-то вспомнился давний эпизод, не такой уж давний, двухлетней давности, как на Марсовом поле на Завадскую напал грабитель. Дело было в январе, она медленно брела в своей тяжелой дубленке, в пятницу, и мечтала о нескончаемом уик-энде, называемом в милиции сокровенным словом – «пенсия»! В момент сладостного получения благословенной пенсии (мечты унесли на три года вперед фантазерку) она и упала от толчка в спину. Неловко поднимаясь, увидела длинные ноги убегавшего грабителя.

Что же ею руководило в тот момент? Будущий позор? Унижение? Она таки догнала грабителя, вызвала милицию из Центрального РУВД, сама доложила дежурному главка, потом они долго разговаривали по душам с немолодой и уставшей, как сама Завадская, следовательшей.

Приехала она тогда домой на патрульной машине в четыре часа утра. Грабителю чуть позже судья вкатала аж восемь лет – он уже был ранее судимым за разбой.

Но в этот день Завадская не вспомнила давний эпизод. Она любовалась городом. Вспоминала все прочитанное о нем, шептала стихи любимых поэтов и никак не могла сообразить, каким образом увязать в один узел желание питерских дам создать Столицу Красоты и романтический образ Города.

И еще один вопрос мучил ее: чтобы женщина могла писать, у нее должны быть средства и своя комната. Эту цитату она слышала где-то в спектакле, дословно не запомнила, но слова въелись в мозг.

Комната есть, а средств нет! Писать надо! Недавно Завадская прочитала мемуары колоритнейшего представителя «Серебряного века», замечательного поэта и прозаика Георгия Иванова «Петербургские зимы».

Получила безмерное удовольствие! Вымысел соседствует с воспоминаниями, документальные факты – со слухами и сплетнями тех лет, и все вместе воссоздает атмосферу блистательного города с апокалипсическими предчувствиями:

 
«Счастливых стран сияющие речи
Нам не заменят сумрачной Невы…»
 

Завадская вздохнула. Ей хотелось передать атмосферу нынешнего Петербурга, с его новыми предчувствиями, как-никак, в новое тысячелетие перешагнули.

Когда-то, в детстве, ей казалось, что она будет глубокой старухой на стыке тысячелетий. Нет, не получилось из нее глубокой старухи! В новую эру она вошла молодой и красивой, здоровой и полной творческих замыслов. Где-то внутри нее крутилась творческая лаборатория, перерабатывая идею в слова, в строчки, абзацы…

Город любит женщину, он помогает ей достичь успеха!

Если бы он не принял Тамару Львовну, он бы растоптал ее. Как там народный эпос выражается: «Кого Питер полюбит, того приголубит», «Кого Питер полюбит, тому калач купит»?

Значит, Женщина и Город! Они шли вместе по пути к Успеху! А теперь она хочет расплатиться с ним за его любовь, она хочет создать Столицу Красоты! С большой буквы! Ну, это еще разговоры…

«Посмотрим, что из этого получится. Надо вспомнить все, что ты знаешь, Галина Сергеевна, о городе, собрать в памяти все отрывки стихотворений, обязательно нужно перечитать «Невский проспект». И «Шинель».

Гоголь любил этот город, но город его и погубил! Николай Васильевич сгорел от страстной любви к городу. Потому он и великий.

Все великие сгорают в огне своих произведений. А ты, Завадская, не великая, гореть тебе не надо! Просто нужно создать небольшое эссе, этакую хрупкую вещицу, похожую на изящную драгоценность из салона «Адмирал» и преподнести питерской публике.

Публика любит легкое чтиво и с удовольствием прочтет о судьбе и нелегкой доле современной женщины, соединяющей в себе все черты и приметы нашего времени. Со всеми издержками…

Ох уж эти издержки! Публика не любит издержек, ох как не любит! Все любят молодых и здоровых, заодно и богатых. Рокфеллер сам написал когда-то книгу о своем пути к Успеху, и эта книга до сих пор мировой бестселлер.

Отбросим временно успех и богатство. Вернемся к Городу. Гоголь велик в своей любви к нему, но Достоевский создал образ Города, который до сих пор волнует писателей, режиссеров и просто читателей.

Хотя, конечно, мало кто в наше время читает Достоевского. Если спросить любого знакомого: «Ты давно перечитывал Достоевского?» Он ответит: «Лет пятнадцать назад». И это в лучшем случае. Провести вечер с Федором Михайловичем в наше время желающих мало. Вот в казино пойти, на презентацию, на премьеру – это пожалуйста! Все ходят, и все считают, что ведут культурную жизнь.

Модно нынче посещать мероприятия в дорогих ресторанах. Всегда было модно, во времена Георгия Иванова только и занимались тем, что ежевечерне переезжали из ресторана в ресторан. С цыганами, с шампанским и даже, простите, с проститутками… И во времена Достоевского, Пушкина, Вяземского… Модно это было во все времена, с тех пор, как построен этот Город. Кроме всего прочего, Город еще и порочен! Всё! Проблема решена! Ходить в казино престижно, и модно, и отвечает духу Города.

 
Город пышный, город бедный
(это Пушкин о Петербурге),
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
 

Опять великий Пушкин. Город в этих строчках похож на дьявола, подавляющего человека. Пушкин предполагал, что этот человек – мужчина! А что должна чувствовать женщина под сводом таких небес? Великий поэт явно не любил будущих бизнес-вумен и не признавал феминизм.

Для Достоевского город всегда был фантастическим городом. У Достоевского его любимый герой – Макар Девушкин, робкий и великодушный, – с тяжкого похмелья отрешенно бродит по Фонтанке и Гороховой, чтобы как-нибудь освежиться, и наблюдает сцены из столичного быта, на которых лежит печать чего-то странного и необыкновенного, при всей их будничности.

Почти все герои Достоевского есть не что иное, как исчадие горячечного и фантасмагорического Петербурга.

Ночь у Достоевского – «Ноябрьская, мокрая, туманная, дождливая, снежливая, чреватая флюсами, насморками, лихорадками, жабами, горячками всевозможных родов и сортов, одним словом, всеми дарами петербургского ноября. Ветер выл в опустелых улицах, вздымая выше колец черную воду Фонтанки и задорно потрогивая тощие фонари набережной, которые в свою очередь вторили его завываньям тоненьким пронзительным скрипом, что составляло бесконечный, пискливый, дребезжащий концерт, весьма знакомый каждому петербургскому жителю».

Источник человеческих беды и горя – Петербург! Он рушит мечты миллионов людей. Город-призрак, губящий души романтиков.»

Завадская оперлась о холодный гранит набережной. У нее с Городом отношения сложились любовно-лирические. Петербург принял ее и полюбил, всегда помогал ей выпутаться из многочисленных бед и страданий, помогал справляться с нуждой, осушал ей слезы. За неприятностью всегда следовали удача, новое знакомство – много чего ей подарил Великий Город.

Возвращаясь из командировок, измотанная дорогой и усталостью, на Московском вокзале Галина Сергеевна вдыхала питерский воздух и облегченно говорила вслух:

– Ну, наконец-то я дома!

Ощущение дома – вот что дал ей Петербург. Ощущение Родины и тепла, несмотря на скитания и страдания, слезы и разочарования.

– Многие ли могут похвастаться такими ощущениями? Нет, не многие… – ответила Завадская на свой вопрос.

Никогда она не воспринимала Город как чудовище и монстра, способного сожрать бедного, несчастного, маленького человечка, воспетого великим Николаем Васильевичем. Славно сожрать могут и в каком-нибудь абстрактном Мухосранске, и не подавятся. Главное, не поддаться на аппетиты прожорливых людишек!

Ветер был пронизывающе холодным и пробирающим до костей. Завадская воспринимала его как бодрый и морской ветер, весьма полезный для молодящихся дамочек.

Завадская была пронзительно моложава, и многие упрекали ее за это качество. Никаких усилий она не прилагала для этого, но делала вид, что тратит много времени и денег для поддержания вечной молодости.

Когда-то она открыла секрет вечной молодости – жить в постоянном стрессе. Тогда в твоем организме вырабатываются гормоны юности и делают тебя неотразимой. Самое страшное для женщины – отсутствие эмоций и стимула, отсутствие призыва противоположного пола. Пока ты слегка влюблена, ты молода! Душой, имеется в виду.

Еще полезно ходить пешком и дышать балтийским пронизывающим ветром, а не кутаться в теплые шали и меха.

Категорически запрещено завидовать – еще один секрет вечной молодости. А голову нужно приспособить для выработки немыслимых идей – тоже омолаживает.

Пусть эти идеи зачастую невыполнимы и не в состоянии реализоваться – не в этом суть. Главное, что ты творец! Твой мозг всегда в творческом поиске, и ты продолжаешь жить и чувствовать.

Завадская попыталась систематизировать свои беспорядочно разбросанные мысли. Она любила порядок – во всем!

Сегодня же она нарушила порядок – от Георгия Иванова к идее Великого Города, от Гоголя к Пушкину, а не наоборот, от романтического образа Тамары Львовны к вселенской нужде и вековой боли женщины, страдающей до сих пор от мужского порабощения.

Нужно ли женщине равноправие? Или успешная женщина имеет право на это самое равноправие, а остальным это равноправие ни к чему?

«Ты взялась за непосильную задачу, Галина Сергеевна! – констатировала Завадская. – Тебе не вытащить эту тему. Слишком много всего встречается на пути к Успеху любому человеку, а уж женщине и подавно. Тут тебе и рабство, и равноправие, проблемы алкоголя и табака, дети и родители, партнеры и связи – много чего нужно испытать и пройти женщине для достижения этого самого Успеха. Вероятно, много унижений приходится претерпеть женщине, чтобы потом, чуть попозже, почивать на лаврах и изображать из себя драгоценную вещь, всем напоказ. Смотрите, я – женщина-ожерелье! Как в витрине ювелирного магазина.»

– Да Бог с ней, с Вашутиной! – воскликнула Завадская.

Город прекрасен в своей угрюмости, ты вспомнила великих певцов этого Города, но совсем забыла о Блоке. Он воспел Петербург с присущей ему романтической пылкой страстью. В его стихах присутствовали и женщины. Он воспринимал Город как вместилище любви, страсти и немного порока.

– Пожалуй, твоя идея разгадать загадку женщины, достигшей Успеха именно в этом Городе, ближе к творчеству Блока, – она напрягла память и рассердилась. От холода гранита, проникшего в нее, казалось, до костей, клетки памяти отказывались служить.

– Надо пойти домой и напиться горячего чая, – решила она. – Дома тепло и уютно, красиво и изящно. Мысли придут сами по себе.

В течение трех лет Завадская боролась с местными жилищными службами, коррумпированными до самых внутренностей. Местные власти перестали убирать набережную и Черноморский переулок, угрюмо отвечая страждущим жильцам: «Нет денег!»

Вопрос, куда же все-таки они дели деньги, властям никто не задавал. На четвертом году упорной битвы за чистоту и порядок переулок и набережную стали убирать. Когда Завадская утром шла на службу, дворники уже заканчивали уборку территории.

Галина Сергеевна своим зорким оком придирчиво оглядывала отвоеванное из вселенской помойки пространство, удовлетворенно хмыкала и улыбалась. Ей нравилось жить в чистоте.

Она считала, что выполняет главную заповедь Бога – содержать свое тело, душу и жилище в чистоте. Если к этим параметрам добавляется еще и кусочек улицы, переулка и набережной, значит, ты – Божий любимчик!

В парадной тоже было чисто и светло. Галина Сергеевна вспомнила, как здесь было грязно и вонюче в тот год, когда она поселилась в доме. Пахло мочой, кошками и крысами.

Уже в квартире, попив чаю, Завадская села в кресло и задумалась.

«В казино она больше не «ходун» – это точно! Если не рассматривать казино как источник впечатлений для осмысления творческих планов, то это место довольно скучное и примитивное. В конце концов ее даже танцевать не пригласили. Никакого интереса для мужчин – посетителей казино она не представляет. Смешно!

 
«По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух…»
 

Строчки, забытые и, казалось, стертые из памяти, вдруг всплыли и зазвучали дивной музыкой:

 
«И в суете непобедимой
Душа туманам предана…
Вот красный плащ, летящий мимо,
Вот женский голос, как струна…
Кого ты в скользкой мгле заметил?
Чьи окна светят сквозь туман?
Здесь ресторан, как храмы, светел,
И храм открыт, как ресторан…
На безысходные обманы
Душа напрасно понеслась:
И взоры дев, и рестораны
Погаснут все – в урочный час».
 

Вот так! И храм открыт, как ресторан!

Великий Блок взрастил прекрасное из низменного, а ты хулишь казино «Олимпию». Ну, ты, Галина Сергеевна, не Великий Поэт, не Блок, поэтому взрастить прекрасное из вульгарного вряд ли сможешь!

У Блока из пошлости вырастает непостижимый Город, и в этом его тайна и очарование!

 
«Ее сребристо-черный мех
И что-то шепчущие губы…»
 

Итак, образ Города вместе с женщиной в красном плаще, в сребристо-черном мехе…

Господи! Сколько времени в институте мы тратили впустую, и все-таки, и все-таки…

Мы заучивали стихи Блока между лекциями и на лекциях, зачитывались ими до одури и Город любили через призму видения Александра Александровича. Иначе мы не воспринимали этот Город! Город для нас был больше блоковским, нежели пушкинским».

Завадская постояла в нерешительности перед книжным шкафом – достать томик стихов или нет? Завтра рано вставать, сейчас уже поздно…

Лучше она в постели постарается вспомнить все ранее прочитанное и заученное. Приятное занятие для постели – вспоминать стихи Блока, большего наслаждения не выдумать эстетам!

Тот же Георгий Иванов, которого при его жизни не любили его собратья по перу, описывает посещения Блоком злачных заведений Петербурга.

И даже в этих посещениях Блок оставался гордым и недоступным для окружающих. Откуда у него это женский образ Петербурга, тонкий и изящный? Почему этот образ до сих пор будоражит воображение солидного и отслужившего свой век на трудной службе подполковника милиции?

Даже если подполковник милиции – женщина и зовут его – Галина Сергеевна Завадская. Каким ветром ее занесло в дамский клуб избалованных барынек и дамочек?

– Почему ты решила, что они избалованные и капризные барыньки и дамочки? Может, они «пашут» больше, чем ты на своей милицейской службе, и устают еще больше, чем ты? – Галина Сергеевна заворочалась на шелковых простынях…

Сегодня у нее день беспорядочного мышления – картинки как в калейдоскопе сменяют одна другую, и картинки все разные как по размеру, так и по цвету.

Она не любила пустых размышлений.

– Итак, сухой осадок из химического процесса, называемого мышлением существа разумного, – Завадская считала мыслительный процесс явлением химическим: не то съела, не выспалась, уже и мысли другие, если съесть картошку на маргарине, и думать не сможешь никогда. Знаем, читали Монтеня, все в том же институте. Учиться было интересно, процесс познания захватил как Завадскую, так и ее друзей. У них в студенческие годы был свой кружок, несколько со снобистским уклоном, но он принес в дальнейшем пользу. Многое они успели передать друг другу, многому научили друг друга. Святое время – юность, время познания!

– Итак, сухой осадок. Из всего продуманного выбираем судьбу женщины, маленькой девочки изначально, и проследим ее путь к Успеху.

Как удалось маленькой девочке пробиться в генералы от ювелирного бизнеса? Пусть это будет слегка вымыслом, слегка приукрашенным, но в основу мы положим суровую правду жизни – без нее не обойтись!»

Завадская приняла решение, и ей стало легко на душе. Сомнения оставили ее, и она уснула. Ей приснился сон…