Текст книги "Звездное ожерелье"

Ей снился ее давний враг, мучивший ее многие годы, изводивший слухами и сплетнями, домыслами и завистью. Он не оставлял ее ни на минуту своими кознями и интригами на протяжении длительного времени. Это была вражда до гробовой доски – пока кто-нибудь из них не умрет. При встрече Завадская мило ему улыбалась, и только, но чувство сильной ненависти преследовало и ее.

Во сне этот враг был ее другом, пришедшим склонить меч вражды к ее ногам. Он долго клялся ей в любви, давней и преданной, и прикосновения его были ласковы и нежны. Изредка Галина Сергеевна просыпалась, чтобы сбросить с себя наваждение, но снова засыпала и видела продолжение все того же сна. Враг любил ее и оберегал от опасностей жизни.

Утром она долго отмывалась от наваждения в ванной комнате, стоя под горячим душем, и, сплевывая изредка воду, цедила вслух:

– Приснится же такое! К чему бы это?

На работе все было по-двадцатилетнему привычно и потому тоскливо. Утреннее совещание у генерала, разносы и поручения, требования и задания.

«Надо уходить на пенсию – столько лет мечтала об этом, и вот пришел долгожданный срок: пора выходить в отставку!

 
«Чего-то нет, чего-то жаль,
Куда-то сердце мчится вдаль…»
 

«Почему человек так странно устроен? Столько лет ждала и страдала, жила мечтой о долгожданной свободе, а сейчас мучаюсь, будто расстаюсь с любимым делом. Дело давно перестало быть любимым. Пусть придут новые люди и устроят все по-новому, а ты всегда была странной и непонятной для своих коллег. Все двадцать лет ты была чужой среди своих! – Завадская принялась за работу, докладные записки, рапорта и еще много чиновничьих записок, глухой стеной обложивших ее кабинет.

Если заниматься этим делом еще лет десять, можно без малейших сожалений идти в мир иной. А где же другая жизнь, о которой ты мечтала, – о театрах и выставках, о дефиле и демонстрациях мод, премьерах и других интересных событиях, тех, что много лет проходили мимо тебя? Будто ты из другой страны или, еще хуже, из другого измерения.

Господь Бог милостив к тебе, он дает (в который раз) тебе возможность прикоснуться к другой, яркой и интересной, жизни».

Завадская вспомнила, как однажды на совещании в приемнике-распределителе долго говорила воспитанникам и сотрудникам о создании новой жизни, расцвеченной палитрой разнообразия. Долго говорила, пока не прозвучал голос с места:

– Не надо нас уговаривать жить другой жизнью. У нас и без того жизнь интересная! Наша жизнь нам нравится! – с издевкой проговорила пухленькая девушка в форме лейтенанта милиции. Голос прозвучал настолько цинично и грубо, что в зале притихли присутствующие, сочувствуя Завадской. Галина Сергеевна стушевалась и замолчала, ей стало стыдно: действительно, этих людей устраивает их жизнь. Им не нужна другая, яркая и необычная. Они и в этой счастливы.

Тоже мне, новатор! Реформатор в юбке!

С тех пор она избегала выступлений на совещаниях, словно не хотела привносить нотку разногласия в устоявшуюся жизнь мертвоукладных сотрудников.

Да, ты не прижилась в Системе даже за двадцать лет!

А где же выход? Где искать выход из тупика? Погрузиться в чужую жизнь, понять, по каким законам и по каким течениям протекала чужая жизнь, приведшая, в конце концов, к Успеху.

Пальцы мелькали по клавишам компьютера, словно играли на фортепиано. Завадская размышляла о Вашутиной, излагая в докладной записке сухие казенные слова. Работа не поглощала ее целиком, она позволяла ей размышлять совершенно о посторонних материях. В этом и заключалась ее личная трагедия!

Завадская не могла долго предаваться мировой скорби. На протяжении всей своей трудной жизни она усвоила одну железную заповедь – только терпение и работа, терпение и работа помогут перенести все тяготы существования на – этой бренной земле.

Господь дает нам испытания, чтобы проверить нас, выдержим ли мы, не сломаемся ли мы, – так воспитала ее мать, вдалбливая в детскую головку эти свинцовые слова. Через много лет свинцовые слова пригодились. Все, кто называл Завадскую «Железной леди», не ошибались, она действительно была создана из железа. Этакий японский самурай в миниатюре.

«Не надо „заморачиваться“ излишне, – решила она, переворачивая страницу очередной докладной записки. – Цивилизация нам сделала чудный подарок в виде телефона. Вот этим подарком я и воспользуюсь. Я позвоню Вашутиной и задам ей вопрос: в чем она видит секрет своего Успеха?»

Глава 2

Скупое солнце холодного мая 2001 года выползло из-за облаков и неожиданно пригрело затылок Тамаре Львовне. Она склонилась над грядкой с прошлогодней клубникой, вытаскивая из холодной земли лишние корни аккуратно складывая их рядками, чтобы было удобнее убирать Федору Ивановичу в заранее заготовленные бумажные мешки.

В их семье было разделение труда – труд женский (к нему Федор Иванович категорически и принципиально не прикасался) и труд мужско! Тамара Львовна все-таки ухитрялась иногда делать мужскую работу, и привлекая внимания своего капризного мужа-домостроевца.

В салоне работа шла своим чередом, как в хорошо налаженном механизме, а вот быт и семью еще никто не отменял. Муж любил порядок, считая главной заповедью семьи – жена должна всегда быть «при деле»! Не важно, что делает по дому, но всегда что-нибудь должна делать.

Старый уклад Федор Иванович вывез из Казахстана, откуда приехал в Ленинград пробиваться «в люди». «В люди» он пробился, но уклад остался в нем, засев твердым цементом в голове. Жена прежде всего – мать, затем – хозяйка, а уже по-о-отом – деловой партнер по бизнесу.

Деньги не играют главенствующей роли в семье, есть деньги – хорошо, нет денег, значит, нужно их зарабатывать.

Вашутина копошилась на грядке, не замечая припекавшего солнца. У нее был насморк, и она хлюпала носом, стараясь быстрее привести грядки в порядок. Работа с землей приводила ее в умиление и настраивала на творческий лад.

Именно в такие моменты ее посещали гениальные идеи. К пример копаясь в огороде, она как-то придумала серию украшений «а ля Распутин». Она была уверена, что в Европе ее идея приживется и всем понравится. Идея прирослась и имела успех.

Когда на подиуме в Париже, на одном из многочисленных показов увидели красоток с аляповатыми крестами и цепями, якобы медным и бронзовыми, с затемненными и мрачными обрамлениями, успех был ошеломляющий.

Тамара Львовна сидела, скромно притулившись к стене зрительного зала как обычно, пряча взгляд за широкополой шляпой с бриллиантовой букве «А» в середине. Прятать глаза было удобно: шляпа была мягкая и клонилась туда, куда хотела хозяйка.

Собеседник, пытавшийся взглянуть в глаза Ватутиной, слегка сердился, увидев, что шляпа опять скрыла и без того ускользающий взгляд Тамары Львовны. Шляпа была вторым «Я» Вашутиной, без шляпы ее невозможно было представить.

Склонившись над грядкой, сидела женщина в скромном платочке (чтобы не застудить ухо), и если бы кто-либо из европейских собеседников увидел ее сейчас, несказанно бы удивился. Никто не смог бы узнать экстравагантную женщину в этой стильной крестьянке. Тамара Львовна была органична в своем неожиданном наряде, она также знала, что Федор Иванович больше всего ее любит именно в этом обличье, а не в эпатажных костюмах «от кутюр», тем более что и платочек, и курточка – все было стильным, лишь отдаленно напоминало крестьянскую одежду.

Самое главное, она, Тамара Львовна, не играла роль скромной матери патриархального семейства, она была самой собой в этом предназначенье, самом важном в ее жизни. Без семьи Тамара Львовна не видела себя. Она никогда бы не сумела прожить жизнь в одиночестве, каким бы успешным и ярким это одиночество ни обернулось для нее в итоге.

Вашутина разогнула уставшую спину и взглянула на солнце. Вроде распогодилось. Какой холодный май в этом году! Можно простудиться даже в квартире, да что там в квартире, в автомобиле можно простудиться насмерть. Какой все-таки суровый климат в наших краях!

Она вспомнила свое детство в Семрино, есть такой небольшой поселок в Ленинградской области. Вспомнила, как играла разноцветными стекляшками, собирая их по всему поселку, складывая из них разноцветные калейдоскопы. Ей нравилось копаться часами с осколками от бутылок, с утерянными кем-то бусинками и пуговицами, и о каждой стекляшке она придумывала свою историю.

… Вот этот осколочек приплыл из-за моря: один моряк, страстно влюбленный в красавицу, стоя на тонущем корабле, написал записку в надежде, что записка достигнет сердца девушки, спрятал ее в бутылку и бросил в море. Корабль затонул, бутылка разбилась, красавица состарилась, не дождавшись своего возлюбленного, а осколок добрался до поселка Семрино, чтобы оказаться в руках у Тамары.

А вот эта пуговица, нарядная и красочная, была пришита на камзоле одного из мушкетеров (маленькая Тамара недавно посмотрела кино про мушкетеров), в неравном бою за честь своей дамы он обронил пуговицу. Мушкетер погиб, дама вышла замуж за другого кавалера, а несчастная пуговица каким-то образом добралась до Тамары в Семрино, чтобы рассказать ей эту любовную историю.

И еще много историй придумывала маленькая Тамара, чтобы создать ожерелье из этих кусочков и обломков когда-то прекрасной жизни.

Маленькая Тамара не верила, что жизнь обрывается. Оторвалась пуговица, разбилась бутылка, но жизнь не кончается от этого. Значит, эти кусочки можно склеить, раскрасить, нанизать на леску или нитку, и начнется новая жизнь у этих предметов. И жизнь эта не будет простая, это будет яркая и красивая жизнь, она украсит любого человека, даже здесь, в маленьком поселке Семрино.

Семрино Тамара считала своей Родиной, огромной и безмерной. Она даже не подозревала, что рядом есть прекрасный город – Ленинград.

Однажды об этом красивом и огромном городе (гораздо большем, чем поселок Семрино) рассказал соседский мальчишка Колька. Он долго хвастался, рассказывая о том, как ходил в Петропавловскую крепость и даже залезал на пушку. Потом он схватил одно из ожерелий Тамары и закинул его в кусты, громко хохоча над этой самоделкой.

– В Ленинграде, знаешь, сколько бусы стоят? В каждом магазине продаются, настоящие, всамделишные! Не то что твои, самодельные! – Колька презрительно скривился и надменно поглядел на притихшую Тамару.

Соседский Колька не знал, как долго плакала Тамара, оплакивая свои фантазии и истории. Она было думала, что поедет с мамой в Ленинград и купит настоящих, всамделишных, бус, но, вернувшись во двор, долго рассматривала свое немудреное хозяйство.

Ей стало жаль эти украшения, сделанные ее руками. Ведь в каждой бусинке и пуговице жила своя история, а все вместе создавало иллюзию драгоценности.

Для Тамары ее украшения были самыми ценными, а потому не подлежали критике: даже такой авторитетный критик, как соседский Колька, померк и потерял все свое значение.

С той минуты Тамара поняла, что ее поделки важны для нее больше всего на свете. Она не учла пожеланий Кольки и продолжала собирать стекляшки и осколки по всему Семрино.

Учиться Тамара не любила, она использовала любой повод, чтобы остаться дома и не ходить в скучную школу. Дома ее ждали любимые существа – ее самодельные украшения, – она всем давала имена и называла всех ласково, гладила и разговаривала со всеми. Это были ее маленькие друзья.

Пройдет еще много лет, прежде чем Тамара научится дарить свои произведения подружкам и друзьям. Красота не должна находиться только в одном месте, красота должна быть везде, – решила она и подарила на день рождения своей однокласснице самое лучшее ожерелье, собранное из разноцветных бусинок и пуговиц.

Большего страдания не было у Тамары, она думала, что умрет от собственных рыданий в тот момент, когда увидела свой подарок валявшимся в грязи, прямо в канаве у дома, где жила одноклассница.

Это было настоящее горе! Взрослый человек легче переживает трагедию, чем ребенок. Конечно, если это трагедия, а не фарс и не выдуманное страдание.

Тамара не знала, что переживает настоящую трагедию художника, непонятого и не принятого обществом.

Беда не приходит одна – вскоре погиб любимый отец. Он помчался на мотоцикле догонять свою жену, изводясь ревностью, мучаясь от неизъяснимой муки, и где-то на повороте машина не выдержала напора чувств и свернула на обочину.

Так маленькая Тамара познала сиротство.

Потом сгорел дом. На пожарище маленькая Тамара упорно отыскивала свои сокровища, безуспешно роясь в углях и головешках. Так в первый раз она познала чудо: ее сокровища не исчезли, они остались живы, ну, слегка обуглились и оплавились, но все также ярко и призрачно поблескивали сквозь чумазую пелерину.

Маленькая Тамара, такая же чумазая и обуглившаяся, как и ее украшения, счастливо копалась в обломках родного дома. Малочисленные соседи и родственники утешали обезумевшую от горя мать, они боялись, что придется поделиться углом с несчастной вдовой.

Делиться углом им не пришлось. Мать Тамары подалась в Питер, на железную дорогу, авось прокормит: скольких обездоленных прокормила та самая железная дорога, может, и на семринских погорельцев что останется.

После долгих хлопот и хождений по инстанциям мать Тамары выхлопотала комнату в огромной, многонаселенной коммунальной квартире на канале Грибоедова. Комната была крохотной и узкой, как все комнаты для обездоленных, всего девять метров (метр восемьдесят в ширину).

Соседей было столько в квартире, что они даже не были знакомы друг с другом. Многие не здоровались по утрам, не зная имени друг друга. Новых соседей приняли как лишнюю нагрузку, если бы комнату отдали в общее пользование – было бы лучше!

Мать Тамары пропадала на своей «железке», работа была ночная, и дочь подолгу не видела ее. В свою школу она попала по прописке. Школа была солидная и богатая, в ней учились дети со всего города.

Чтобы попасть в эту школу, родители годами стояли в очереди, задаривая дорогими подарками чиновников от народного просвещения. Дети приезжали в школу на «Волгах» и «Жигулях», других автомобилей в то время не было в Питере. Самой «крутой» машиной считалась, конечно же, «Волга».

В классе маленькая Тамара оказалась самой бедной и ничтожной. В школу она ходила пешком (рядом канал Грибоедова с коммуналкой), завтраки приносила самые захудалые.

Одноклассницы презрительно косились на девочку: как же, из бедной семьи. Спасло Тамару одно качество – ее склонность видеть мир через призму юмора. Все одноклассники носили почти что одинаковые фамилии: Тальберг, Гринберг, Фишберг, словно из одной большой коммунальной квартиры.

Несколько родителей были важными ювелирами, маленькая Тамара видела, как они забирали своих чад из школы.

Девочка усвоила много полезного, она поняла, что в этой жизни необходимо стать ювелиром, чтобы жить важно и богато, и, главное, нельзя никому завидовать. Тогда все будет хорошо!

С одноклассницами она подружилась, она им дарила немыслимые бантики и заколки, которые мастерила дома, в гордом одиночестве.

Ей никто не мешал: мать пропадала на своей железной дороге, соседи были счастливы, что брошенный ребенок не вертится под ногами и не ворует продукты на общей кухне.

Если бы Тамару Львовну спросили, как она научилась мастерить заколки и бантики, она не смогла бы ответить. Взяла какие-то штучки, ножницы клей, прищепочки – и получился яркий и необычный наряд для шляпки барышни. Такое украшение нестыдно надеть и богатой девочке из семьи питерского ювелира.

Вашутина усмехнулась. Она так и ответила на вопрос настырной женщины Завадской Галины Сергеевны: все от Бога!

Эта женщина позвонила ей по телефону и спросила:

– В чем вы видите секрет вашего успеха?

– От Бога! Взяла в руки ножницы, нитки, клей – и все получилось. Потом уже не могла жить без этого. Если я в день не мастерила какой-нибудь бабочки или стрекозы в виде заколки, я уснуть не могла спокойно.

– В этом весь секрет? – Да.

– Я хочу написать об этом.

– Зачем?

– Я думаю, многим не дает покоя ваш успех. Почему бы не удовлетворить любопытство окружающих. И потом, вам тоже будет интересно, вед книжка останется жить. Я надеюсь на это…

– Не знаю… я подумаю, – попыталась отделаться от назойливой Завадской Тамара Львовна.

– А я уже думаю! Мне нравится представлять вас в романтическом обличье этакой дамы с длинным белым шарфом и в шляпке, украшенной стрекозой. Это необычно, по крайней мере, для нашего супермилитаристского века. Вед сейчас все воюют! Сами с собой, с соседями, с сопредельными республиками еще Бог знает с кем. Мне вы интересны по одной лишь причине – я всю свою жизнь провела на войне. Эту войну я придумывала сама для себя, так мне было легче жить. В итоге все дамские штучки и прибамбасы мне претят. Мне не понятна женщина, украсившая себя бабочками и стрекозами, бусами и ожерельями. Для чего? Зачем? Бессмыслица полная эти ваши украшения… Но я их не отвергаю, я просто хочу понять. Ведь в нашей стране все изгонялось и истреблялось, я имею в виду все аляповато-красивое, – это считалось мещанство, уделом обывателей. Украшения – лишь для женщин, не работающих на строительстве социализма. Нас украшали галстуки и комсомольские значки. Потом самым лучшим украшением для современной женщины был партийный билет. Ведь мы с вами почти одного поколения. Меня мучает вопрос: откуда у вас стремление к этой роскоши? И роскошь ли это или безвкусица?

– Галина Сергеевна, – голос Ватутиной звучал глухо, словно нехотя, – это не безвкусица, это – красота! «Красота спасет мир», – так сказал великий писатель. Женщина должна быть красивой, я в это верю! В остальном я не разбираюсь и стараюсь не задумываться. Я придумываю украшения, я их создаю в своей голове. Примеряю на женщин, сначала на себя, потом на знакомых, потом на любую случайную женщину. Хотите, я расскажу вам эпизод из моей жизни?

– Очень хочу! – обрадовалась Завадская.

– Когда рухнул коммунизм и началась «перестройка», в моей семье нечего было есть. Дома я мастерила всякие безделушки, заколки, шпильки, клипсы и ходила продавать на рынок. Рынок в то время был грязный и ужасный. Там продавали всё, начиная от наркотиков и заканчивая щенками и змеями. Все было грязно и ужасно. Я стояла на отдельном пятачке, долго его выбирала перед тем, как занять, чистенькая, причесанная и модная. Ко мне сразу подходили и все раскупали мгновенно. Те женщины, которые приходили торговать на рынок немытые и нечесаные, в надежде на жалость и сочувствие, так ничего и не смогли продать. Вот вам и пример. Красота везде спасает. Даже от голода!

– То есть уже в те времена вы занимались маркетингом? – засмеялась Завадская.

– Да, как хотите, это называйте. Я поняла, что внешний вид имеет огромное значение для продавца украшениями. Ведь торговала-то я бижутерией, в переводе – красотой, – в свою очередь, засмеялась Вашутина.

– Значит, и у вас были «злые» времена? – вздохнула Завадская.

– А как же! Все как у всех! – радостно ответила Вашутина, словно она не хотела выделяться из толпы обреченных.

Рядом ждала вторая грядка с клубникой. Если ее почистить, то летом будет хороший урожай. Маленькая Соня будет счастлива. Девочка любит клубнику со сливками. Хороший вкус! Тамара Львовна не жалела, что решилась на позднего ребенка.

«Ребенок придаст творчеству остроту, а самой матери – обновление, – размышляла она в период беременности. – Ребенок – это обновление мира!

Старый мир отживает, отшелушивается, на смену приходит новый росток. Он привнесет в жизнь другие украшения и другие ожерелья», – так думала Тамара Львовна, когда лежала на родильном столе. Она случайно встретила взгляд старой акушерки, взгляд, полный осуждения, мол, пора бы и на покой, а ты детей плодишь…

И уже через две секунды после размышлений о новых ожерельях она родила на белый свет дочь, полностью похожую на себя, такую же орущую и удивленную.

Дочь дала ей второе дыхание, после рождения Сони Тамара Львовна сочинила серию украшений для Парижского показа мод. Серия украшала подиумы Парижа в течение сезона, украшения шли нарасхват. Парижские модницы спешили в магазины, выбирая лишь салонные украшения «Адмирал».

Тамара Львовна вздохнула – спина затекла. Но если она выдерет старые корни на второй грядке, настроение у Федора Ивановича будет отменным.

А это означает, что в семье будут царить покой и благоденствие. Она любила, когда в семье все ладилось: и Соня не капризничает, и Федор Иванович удовлетворен старообрядным укладом в их доме. В таком настроении можно придумать еще серию украшений, тем более что в Париже начинается сезон дефиле и показов высокой моды.

Но память упорно возвращала Ватутину к телефонному разговору с Завадской. Эта женщина пробудила в Тамаре Львовне воспоминания не очень лицеприятные. Не хотелось ей вспоминать тягостные моменты жизни: одиночество, развод с первым мужем, поиски себя и работы.

Не совсем так. Себя она нашла в детстве. Она еще не знала, что такое ювелирная работа, но подспудно готовила себя именно к ней.

После окончания школы она тайком забрала документы из железнодорожного техникума, куда ей велела поступить ее «железнодорожная» родительница. Забрать-то забрала, но куда пойти?

Вспомнила, что одна из одноклассниц, по фамилии Тальберг, поступила в ювелирное училище, чтобы продолжить династию по линии отца.

Так Тамара оказалась перед дверями училища от «Самоцветов». Прием документов закончился. Двери были заперты.

Тамара долго стояла на крыльце, пока мимо не прошел какой-то мужчина. Тамара уцепилась ему за пиджак и убежденно стала рассказывать о своих стекляшках и бусинках, найденных ею еще в поселке Семрино. Мужчина в первый момент, попытавшийся освободить пиджак, прислушался. Особенно его заинтересовала история о пуговице, утерянной незадачливым мушкетером.

Мужчина оказался мастером училища. Когда-то он пытался сам стать ювелиром, но все места в ленинградских ювелирных мастерских были заполнены до окончания двадцатого столетия, а может, и двадцать первого.

По крайней мере, так казалось в восьмидесятые годы. «Перестройкой» еще не запахло, диссиденты сидели по тюрьмам, а за незаконные операции с золотом приговаривали к расстрелу.

Так и стал он мастером в училище. В душе художником…

Душой он принял маленькую Тамару и помог ей.

Принял ее документы, оформил ученицей. Вел ее по трудной дороге обучения, когда у юных подмастерьев не хватало терпения шлифовать бесконечные «цыганские кольца», обтирать их часами ветошью, доводя до нужного блеска, он объяснял, что это и есть ремесло ювелира.

Терпение и внимание, скрупулезность и точность, а главное, чувствительность рук. Руки – это основной инструмент ювелира. Руки должны быть ухоженными и чистыми, тонкими и нежными.

Все это было у Тамары. В отличие от своих соучеников по училищу, она могла часами терпеливо оттачивать и без того отточенные детали. Тамара знала, что после окончания училища она будет работать на «Самоцветах», а там поток изделий. Годами надо будет сидеть над одной деталью от клипсов, одних и тех же, что и двадцать, тридцать лет назад. И так неизвестно, сколько лет впереди…

Навыки она получила отличные, главное, что ей хватало терпения и выдержки сидеть над одним изделием. Все у нее получалось быстро и красиво.

При этом она понимала, что место в ювелирной мастерской ей «заказано», в плохом смысле этого слова. Там уже все рассчитано на других, менее талантливых и менее одаренных. Чьих-то наследников. Да, да, места ювелиров переходили по наследству.

Помогло чувство юмора. С этим тоже нужно родиться: если нет его, чувства юмора, неоткуда ему и взяться. Тамара справилась с безысходностью.

Тамара Львовна опять усмехнулась. За воспоминаниями она не заметила, как вычистила от корней вторую грядку. Красота!

Главное, Федору Ивановичу понравится. Ювелирная точность в размещении клубней, как у опытного садовника какого-нибудь английского лорда.

«Так в чем секрет моего успеха? Интересно, что он не дает покоя досужим людям. Говорить и злословить будут всегда, особенно если человек чем-нибудь выделяется. Неважно чем, но выделяется. Значит, не надо об этом думать. О досужих разговорах, разумеется».

– Секрет успеха? В целеустремленности? Не знаю, – вслух произнесла Ватутина и испугалась. Сама с собой заговорила, надо же…

«Нет, секрет в другом! Бог помогает. Мне всегда Бог помогал. Без его помощи мне бы не встретился мастер в училище. Без его помощи я бы не сделала ни одной вещи».

Все свои вещи Тамара помнила, даже те, что продавала на рынке в перестроечные годы. Они оставались в ее памяти навсегда, жили в ней, помогая создавать новые украшения. Крылышко от бабочки, повернутое немного не в ту сторону, – и уже другая вещь, другое настроение. Скольких женщин она сделала счастливыми! Скольким женщинам подарила радость! А это дело Божеское!

Тамара Львовна была набожна, вместе с тем суеверна. Все это уживалось в ней, создавая образ незащищенной и страдающей женщины. От этого ее поделки и творения носили характер легкий и изящный.

Она знала свою слабость, эту уязвимую незащищенность. Федор Иванович знал. Защищал, как мог, от житейских бурь и напастей.

Он любил ее, как редко любит мужчина свою жену. Любил, как произведение искусства, хрупкое и уязвимое.

Поэтому и требовал от нее староукладности в быту, считая, что в это спасение ее тонкой и нервной души.

Завадская взглянула на часы… Слава Богу, рабочий день закончился. Сейчас домой, на Адмиралтейскую набережную, за книгу. Ужин сегодня легкий: рыба с лимоном, сок и чай. Ах ты черт, нужно еще заехать в сало сделать маникюр.

Никогда не любила украшений, но прическа, маникюр и все остальные процедуры, что делают современную женщину женщиной, Завадская исполняла с солдатской точностью. Словно приказ выполняла внутренний.

Ощущение самой себя в полной гармонии с окружающим миром давалось ей сравнительно легко, главное, не совершать безнравственных поступков, тех, что противоречат совести.

Тогда можно спать спокойно, размышлять о роли женщины в современном обществе, о судьбах великих женщин, философствовать. Можно писать рассказы…

Тем более что их согласны публиковать. Даже гонорары обещали.

Все-таки деньги, хотя и небольшие по нынешним жестким временам. «Господи, всю жизнь на малооплачиваемой работе, всю жизнь тяну лямку на государственное пособие! Как-то само собой получилось, что никогда не давали взяток, и все свыклись с этой мыслью – не давать взяток Завадской: она же честная!

Что такое честность? Не брать взяток? Глупость! Всегда считала, что прежде всего нужно зарплату отработать. Презирала взяточников, да выявляла их и в тюрьму сажала. А теперь все перепуталось: взяточники взяли власть и смеются над ней, над белой вороной. Как же, смешно, все берут, а она нет! – Завадская улыбнулась.

Какое счастье – возвращаться домой и улыбаться, это ли не счастье. Деньги такого счастья не дают, к сожалению.

Так что Бог с ними, с взятками и взяточниками, вместе взятыми, – каламбур получился.

Ну, белая ворона, ну и что же? Белые вороны большая редкость в природе…

В принципе, ты тоже добилась успеха в своей деятельности. Денег не нажила, так это и не горе. Какие качества помогли тебе добиться успеха?

Настойчивость, настырность.

Умру, но будет по-моему! Это был твой жизненный принцип. Он сделал тебя сильной, но оставил одинокой.

Зато счастливой. Представь: ты замужем, но несчастна. Эта жизнь не для тебя! Ты всегда хотела счастья и свободы. Что же, ты получила желаемое..

С этими мыслями Завадская открыла входную дверь. Дома ее ждал компьютер – верный друг.

Итак, размышления о судьбе женщины, достигшей Успеха…

Какой должна быть книга о Ватутиной? Изящная цепочка историй, нанизанных на нить судьбы? Этакое легкое ожерелье Успеха, окутавшее загадочную женщину в белом прозрачном шарфе…

Но эта женщина окружена родственниками, подругами, друзьями мужа и партнерами. Какие у нее с ними отношения? Легкие? Сложные? Никакие?

Завадская задумалась…

Сама она жила трудно, и ее отношения с окружающим миром складывались непросто. Почему? Она не знала ответа…

Не складывались у нее отношения с окружающим миром – и все тут! Больше добавить нечего.

Очевидно, Ватутина живет в миру легко, по крайней мере, так показалось Завадской. И отношения с окружающим ее миром тоже легкие, это Божий дар. Легко жить – Божий дар! Бог отметил ее при рождении, может, пальцем коснулся, может, поцеловал.

Но то, что Тамара Львовна так легко начала конструировать свои изделия еще в детстве, говорит о ее врожденной одаренности. Такую одаренность нельзя получить терпением, усидчивостью и целеустремленностью, это факт.

Дитя, рожденное от страстной любви, бывает одаренным с рождения. Очевидно, погибший отец Тамары Львовны так страстно любил ее мать, что, породив одаренное дитя, сгорел от сжигавшей его страсти. Страсть не может долго жить в человеке: она либо исчезает, либо губит этого человека.

А может, его трагическая смерть так повлияла на одаренность Тамары Львовны? Она говорит, что до сих пор любит его.

А каково отношение самой Тамары Львовны к любви? Интересный вопрос…

Завадская набрала номер телефона:

– Тамара Львовна, это я. А как вы относитесь к любви?

– Не знаю. Я люблю своего мужа.

– А как вы с ним познакомились?

– Это было давно. Я гуляла с коляской, я только что родила ребенка от первого брака, а он меня заметил. Потом через несколько лет он нашел меня и объяснился в любви. Мы поженились.

– Это упрощенный вариант знакомства. Можно поподробнее? – Завадская ухмыльнулась.

– Ну как поподробнее?

– Он вас заметил, он вас разыскал. Так?

– Так, – согласилась Вашутина, изнывая от назойливости Галины Сергеевны.

– Вы-то его не запомнили, вы его не заметили. Так?

– Так, – опять согласилась Вашутина.

Где же любовь?

– Любовь? Любовь пришла вместе с ним, – быстро сообразила Тамара Львовна.

– Как это? – растерялась Завадская. Тяжело разговаривать «за любовь» с замужней женщиной, прожившей много лет в браке.

– Он пришел ко мне, рассказал, как меня заметил, когда я гуляла с коляской, потом он вспоминал меня несколько лет, потом решил разыскать. Вот и все.

– Но вы же были замужем? – удивилась Галина Сергеевна.

– Да, я была замужем. Но Федор Иванович убедил меня развестись с мужем.

– И вы развелись? – Завадская изумлялась все больше.

– Конечно! Это же была любовь! Настоящая! – Тамара Львовна тоже изумилась. От тупости Завадской. Почему Завадская не понимает таких простых вещей? Что здесь сложного? К замужней женщине приходит мужчина, говорит, что любит ее много лет, пора разводиться и выходить замуж за него, за благоверного, настоящего!

– Ну-у, мне это и впрямь непонятно! Я слишком зашоренная женщина. Если бы я была замужем и получила бы такое объяснение, я бы выслала этого мужчину на пятнадцать суток, не менее, если не более…