Текст книги "Ангелы в белом"

Вскоре Малыши засекли меня с гитарой, когда после работы я уходил на репетицию. Мне уважительно «повесили погоняло» – Музыкант. Я не возражал. В то время музыкантов очень уважали! Длинноволосые парни в джинсах и кроссовках, умеющие играть на гитаре, считались представителями высшей касты! Отношение ко мне резко поменялось.

– Музыканта не трогать! – говорили Малыши, когда кто-то из ветеранов пытался нагрузить меня лишней работай. – Гарик – пацан правильный, играет в ансамбле пивзавода!

Ветераны станции поведали мне знаменитую на пятерке байку, основанную на реальных событиях, но, предполагаю, с некоторыми доработками народного творчества.

Обычным весенним днем четвертая бригада прибыла для проведения госпитализации хронического больного. Весна и осень – период рецидивов у шизофреников. Двадцативосьмилетнего мужчину, страдающего психическим расстройством, необходимо доставить в психбольницу на улице Кульпарковской.

– Сын ведет себя агрессивно, угрожает! Срочно забирайте, пока не случилась беда! – тревожно сообщил отец больного.

Бригада в полном составе: врач, фельдшер и два санитара – Малыши – поднялись на третий этаж сталинки. Дверь открыл аккуратный ветеран с орденскими планками на пиджаке.

– Он у себя в комнате, грозится убить! – взволнованно поведал ветеран. – Забирайте, бога ради, пока не случилась беда!

Бригада прошла по узкому коридору в просторную столовую, обставленную советской мебелью пятидесятых. Ветеран, замешкавшись, остался у дверей. В комнате никого не было, не считая серого кота, лениво расположившегося на подоконнике.

– Где сынок, дедуля?! – пробасил один из Малышей. Вместо ответа ветеран резко выхватил пистолет Токарева и направил ствол на бригаду.

– Лежать! – скомандовал ветеран. – Пристрелю, как бешеных собак!

– Ты чего, дядя? – удивился Андрей. – Дуло опусти! Шо за шутки?!

Бригада напряженно замерла…

– Заткни пасть! Всем лежать, бляди! – кричал ветеран.

– Не волнуйтесь вы так, мы приехали не за вами! – успокаивала ветерана опытный психиатр Ирина Александровна. – Мы за вашим сыном, где он?

– А… А… сына вам подай! Никакого сына нет! Это я вас, тупых, так выманил! Будете лежать мордами вниз, сколько захочу!

В момент, когда один из Малышей пытался извлечь «седуксен», ветеран выстрелил. Пуля угодила в стекло серванта. Осколки неестественно рухнули, как сталактиты в научно-популярном мультике.

– Одно движение – и я пристрелю тебя, жирная свинья! – жестко предупредил ветеран.

Бригада покорно легла на елочный узор паркета.

– Кто пошевелится – пуля в затылок! Я больше предупреждать не буду! – пригрозил ветеран.

Ситуация полностью вышла из-под контроля. В напряженной тишине прошло минут пятнадцать…

– Как вас зовут, товарищ? – спросила доктор Ирина Александровна, стараясь не шевелиться.

– Тебе, шлюха, зачем мое имя? Думаешь, уйдешь отсюда живой? Не выйдет!

– Вы очень похожи на моего отца… Он тоже воевал, – не обращая внимания на угрозы, продолжала доктор, пытаясь наладить хоть какую-то коммуникацию с обезумевшим человеком.

– Вот видишь! – тон ветерана смягчился. – Отец за Родину кровь проливал, а она нацепила белый халат и людей пытает! А мы вас выучили, блядей!

– Я никого не пытаю! – Ирина Александровна слегка повернула голову в сторону ветерана. – Мы приехали помочь вашему сыну, вы же сами нас вызвали…

– Мой сын живет в Казахстане… Вам, суки, до него не добраться! – ветеран показал дулю.

– Зачем вы так? Мы же обычные медики, отпустите нас, пожалуйста! – Ирина Александровна мужественно попыталась приподняться. Раздался выстрел! В этот раз пуля угодила в потолок. Несколько белоснежных «ломтиков» побелки рухнули на спины медиков.

– Вы мне сколько раз в душу плевали?! – сорвался на крик ветеран. – Сколько раз издевались, суки проклятые?! А?.. Сколько, я спрашиваю?!

– Мы тебя впервые видим! – не выдержал Малыш Олег. – Отпусти нас по-хорошему… Пока не поздно!

– Заткни пасть, жирная свинья! – приказал ветеран. – Она спрашивает: «За что?» Вот такие ублюдки меня по два раза в год закрывают в психушку!

Ветеран кивнул в сторону Малышей.

– Меня, ветерана войны, командира разведроты, привязывают к кровати и пытают! Такого даже фашисты не творили! Будете лежать, пока я решу, что с вами, блядями, делать!

Ветеран плюнул на паркет и рукавом пиджака вытер с лица проступившие капли пота.

Приблизительно через час ветеран подошел вплотную к лежащим медикам.

– Поднимайся! – приказал он, ткнув носком ботинка фельдшера. Фельдшер, худощавый мужчина средних лет, поднялся с пола, растерянно оглядываясь. Ветеран бросил к его ногам веревку и ножницы.

– Только не дури, если жить хочешь! Свяжи этим руки… крепко вяжи! Если что не так сделаешь, я тебя первого в расход пущу!

Фельдшер покорно связал Малышей. Санитары недовольно кряхтели.

Прошло больше часа. Бригада лежала на полу… Ветеран почти неподвижно сидел на стуле, иногда поглядывая на часы.

Молчание прервал Андрей:

– Послушай, дед! Спина болит, в туалет охота… Пусти в туалет?

– Ссы под себя, свинья, как это делал я, когда ваши привязывали меня к кровати!

– А мы тут при чем? Мы-то тебя впервые видим!

– Ничего! Скоро вас хватятся и пришлют за вами другую бригаду… Я и их положу! Чем больше я вашего брата кончу, тем легче будет жить честным людям!

Бригада окончательно приуныла. Вся надежда оставалась на водителя Федю, скучающего в «рафике», но, очевидно, Федя, как обычно, беззаботно кемарил.

Только через два часа «смекалистый» водитель заподозрил неладное и самостоятельно принял решение выяснить, куда делась бригада. К сожалению, как многие шоферы пятой станции, Федя был полудегенератом. Вместо того чтобы сообщить о проблеме по рации диспетчерам на станцию, Федя самостоятельно отправился на поиск бригады.

Дверь оказалась подозрительно приоткрытой, но «смышленый» Федя беззаботно вошел в комнату, где на полу, лицами вниз, лежала четвертая бригада.

– Шо тут у вас происходит? – как ни в чем не бывало спросил Федя пожилого человека с пистолетом в руках.

– Ну вот, еще одна птичка прилетела – лежать! – приказал ветеран, направляя на водителя ствол.

Когда Федя покорно лег рядом с Малышами, Андрей шепотом произнес:

– Я всегда знал, шо ты придурок, но шо такой!

Часа через три на станции спохватились – исчезла четверка! По адресу выслали двадцатую бригаду. Двадцатка также специализировалась на психиатрии. Прибыв на место, бригада обнаружила пустой «рафик» четверки, одиноко дрейфующий на вечерней улице.

Врач, фельдшер, два санитара и водитель поднялись в злополучную квартиру. Предсказуемо, двадцатая бригада повторила судьбу четверки. Ветеран уложил медиков рядом с коллегами.

– Я же обещал, соберу всю вашу банду недобитую! – злорадствовал ветеран.

Когда через час двадцатка не вышла на связь, диспетчеры забили тревогу! Всем свободным бригадам было приказано срочно ехать по указанному адресу. Туда же вызвали милицию. Вскоре возле двух брошенных карет «Скорой помощи» собралось около десяти машин «Скорой». Явился участковый, несколько оперов и отделение курсантов школы милиции. Правоохранители дерзко вломились в злополучную квартиру. К всеобщему удивлению, увидав людей в форме, ветеран заулыбался, как будто на него сошла божья благодать.

– Наконец-то, родненькие! – радостно закричал ветеран. – Посмотрите, сколько фашистов я вам припас! – размахивая пистолетом, хвастал ветеран, лучезарно улыбаясь.

– Отдайте, пожалуйста, оружие! – вежливо предложил участковый, отдаленно напоминающий певца Богатикова.

– Наградной! – уточнил ветеран. – Мне его лично вручил генерал Романенко! – ветеран охотно протянул пистолет участковому.

– Вы, товарищи, этих арестуйте в первую очередь! – ветеран указал на Малышей. – Фашисты недобитые!

– Арестуем, арестуем, не волнуйтесь, уважаемый! – успокаивали оперы ветерана.

Курсанты отвели ветерана на кухню, усадили на видавший виды табурет. Ветеран продолжал блаженно улыбаться, как ребенок в цирке.

Тем временем из диспетчерской пришла информация. Горе-террористом оказался хорошо известный психиатрам шизофреник Павел Петрович Кольцов. Фронтовик, кавалер ордена Красного Знамени, он давно слетел с катушек и регулярно, по два раза в год, проходил лечение в психиатрической больнице.

– Вы с этих тварей в белых халатах не спускайте глаз! – предупреждал ветеран курсантов. – Они опасные! Особенно эти жирные!

– Не волнуйтесь, товарищ! Все под контролем! – успокаивали курсанты Павла Петровича.

Настоящая драма развернулась, когда милиция ретировалась, оставив ветерана бригадам для госпитализации. Павел Петрович Кольцов мирно сидел на табурете, продолжая улыбаться. На кухню вошли Малыши и двое угрюмых санитаров из двадцатой бригады. В руках мстителей зловеще подрагивали «седуксены»…

– Ну шо, дядя, без ствола ты уже не такой грозный?! – по-отечески спросил один из Малышей. – Будем тебя лечить! Так кто, говоришь, тут фашисты?..

Что было дальше, доподлинно неизвестно. Каждый рассказчик продвигал свою версию. Чаще других звучала такая: измученные почти четырехчасовым пленом, Малыши отвязались по полной. Минут двадцать они обрабатывали ветерана «седуксенами». В «рафик» больного заносили – идти он не мог! По дороге в больницу Павла Петровича продолжали «учить» уважению к белым халатам. В приемное отделение ветерана занесли в полубессознательном состоянии.

Ветеран неразборчиво лепетал: «Разведка не сдается!». Поначалу персоналу приемного отделения показалось, что привезли пострадавшего после дтп. Малыши лихо «поработали» над террористом…

На вопрос дежурного врача: «Как вы себя чувствуете?» – ветеран простонал:

– Жопу фашисты отбили! Сидеть сложно! Надо было их сразу кончать!

Доктор Чергашвили

Врачи на пятой станции являли собой пестрый калейдоскоп довольно экзотических персонажей.

Одни только прозвища эскулапов говорили о многом: Божий Одуванчик, Змей, Грузин…

Надо признать, врачи относились к младшему персоналу уважительно – социальное неравенство отсутствовало. Если пациенты «благодарили» медиков, калым делили поровну между всеми членами бригады. Мне казалось это несправедливым. По логике вещей, доля врача должна быть больше, но, по неписаному закону «Скорой», врач получал столько же, сколько водитель и санитар.

Вскоре я обнаружил, что работа на «Скорой» – дело довольно прибыльное. Основным заработком оказались не копеечные чаевые, а «бомбежка». Поймать такси в то время было довольно сложно. «Скорые» охотно компенсировали недостатки отечественного Минтранса. Как правило, «бомбежка» начиналась ближе к ночи, когда интенсивность вызовов падала и появлялись подвыпившие клиенты.

Иногда только за одну ночную смену я зарабатывал свою месячную зарплату.

Но не успел я толком поработать, как судьба подарила мне историю, которая могла закончиться весьма печально!

На нашу станцию поступил доктор Чергашвили.

Зураб Лашанович Чергашвили (имя и фамилия изменены) работал на «Скорой» в Тбилиси. Будучи человеком дерзким, вспыльчивым и неуемным, любителем острых ощущений, Чергашвили попал в криминальную историю. Зурабу Лашановичу светило от двух до пяти за нанесение тяжелых телесных повреждений. Каким-то образом дело замяли, и вместо суда доктора в срочном порядке перевели из родного Тбилиси в Киев. Помог Зурабу могущественный родственник – крупная шишка в Минздраве. Однако в Киеве доктор Чергашвили в очередной раз отличился! Что там произошло, доподлинно неизвестно… Чтобы не сесть уже в столице Украины, доктора поспешно перевели во Львов, на пятую станцию «Скорой помощи». Надо полагать, не без помощи могущественного родственника.

Чергашвили обладал весьма экстравагантной внешностью. В прошлом – боксер, доктор Чергашвили носил гангстерскую шляпу и макинтош. Переломанный нос, крупные скулы с глубоко посаженными глазами делали доктора чем-то похожим на Аль Капоне.

Поначалу казалось, что работать с Чергашвили не только интересно, но и «полезно». Зураб Лашанович называл меня не иначе как доктор Георгий и поручал работу, на которую я не имел права в силу отсутствия нужной квалификации. Я делал инъекции (включая внутривенные), ставил капельницы, в некоторых случаях сам назначал лекарственные препараты, в то время как доктор заигрывал с молодыми дамами или нагло усаживался смотреть телевизор.

Чтобы не вызвать подозрения, Чергашвили говорил, еще больше усиливая и без того ярко выраженный кавказский акцент:

– Сегодня вам будЭт помогать Георгий – очень талантливый и подающий надЭжды специалист!

Напоминаю: было мне восемнадцать лет от роду…

Если на вызове в «приличном доме» нам не давали чаевые, Чергашвили нагло делал недвусмысленные намеки.

– Красивая у вас квартира! – ехидно говорил он. – А культурА поведЭния нет!

– Что не так, доктор? – удивлялись граждане, смущенно переглядываясь.

– Ну, как что не так? Ви же взрослые люди! – негодовал Чергашвили. – В парикмахерскАЯ ходитЭ, дЭньги платитЭ?

– Платим! – отвечали граждане.

– Ну вот! – возмущался доктор. – Так чем врач хуже парикмахера? Ми к вам в четыре утра неслись через весь город, уставшие и голодные, применили все навыки, которые приобретали шесть лет в медицинском институтЭ, а ви нам за это – спасибо большое! У нас в Тбилиси такого не бивает!

Смущенные граждане тут же накрывали на стол, а в некоторых случаях опускали в карман халата «скромный гонорар».

Временами от стыда мне хотелось провалиться сквозь землю! Наглость доктора Чергашвили не имела предела. Особенно это касалось пациенток женского пола. Здесь Чергашвили изощрялся особым образом!

Получаем вызов: женщина, 38 лет, высокое артериальное давление, сильная головная боль. Дверь открыла пышная брюнетка в довольно сексуальном, по советским меркам, халатике.

– Кто больной? – с порога спросил Чергашвили бархатным баритоном. Впервые в голосе доктора подозрительно доминировали сексуальные обертоны.

– Собственно, я! – смущенно ответила женщина. – Очень голова болит… Соседка измерила давление – говорит: «Срочно вызывай “Скорую”»!

– Понятно… занимайся, Георгий!

Чергашвили без приглашения уселся в массивное викторианское кресло, явно демонстрируя пренебрежение к общепринятым нормам поведения.

Я измерил женщине артериальное давление, ввел фирменный коктейль «тройчатку» (папаверин, димедрол, анальгин), больная почувствовала себя значительно лучше. Чергашвили демонстративно зевал, разглядывая чешский хрусталь в темно-вишневой витрине импортного гарнитура «Будапешт».

– Ви довольны, мадам? – спросил Чергашвили, откровенно зевая…

– Спасибо, доктор! Голову отпустило… В висках не стучит…

Чергашвили вплотную подошел к кровати. В походке доктора появилось что-то кошачье…

– Не должно у такой молодой, красивой женщины рЭзко подыматься давлЭние! – страстно произнес Чергашвили. – Нужно срочно с вами разобраться! Вы замужем? – пристально глядя в глаза женщины, спросил Чергашвили.

На лице пациентки появилась нервная улыбка.

– Полтора года назад развелась… – потупив взор, ответила пациентка. – После девяти лет брака…

Я предчувствовал катастрофу, но никак не мог повлиять на ход событий! По всему было видно: Чергашвили нашел жертву!

– А когда вы в последний раз занимались любовью? – доктор невзначай положил ладонь на бедро женщины. Мельком глянув в мою сторону, пациентка тихо произнесла:

– Семь-восемь месяцев назад… кажется…

– Я так и знал! – констатировал Чергашвили, извлекая из кармана халата латексные перчатки.

– Снимите лифчик и трусики! – приказал Чергашвили. – Не стЭсняетЭсь, мадам… мИ врачи!

Чергашвили игриво подмигнул. Я пытался ответить тем же, но, кажется, вместо улыбки по лицу пробежал нервный тик. Озадаченная пациентка суетливо разделась. Щеки ее пылали, как у школьницы на первом свидании.

Надев перчатки, доктор принялся пальпировать грудь женщины. Пальпация сопровождалась поглаживанием напряженных сосков. Какое отношение имеет грудь к артериальной гипертензии, очевидно, знал только Чергашвили. После детального обследования груди доктор предложил женщине расслабиться и раздвинуть ноги. Пациентка нервно встрепенулась и икнула…

– Доктор, можно я пойду в машину? – взмолился я.

Чергашвили проигнорировал мою просьбу. С проворностью опытного гинеколога Чергашвили ввел во влагалище женщины указательный и средний пальцы.

– Коньюгата верра! – как заклинание произнес он.

Через пару лет, уже в институте, я узнал, что загадочное conjugata vera – это всего лишь 11-сантиметровое расстояние между мысом и некой точкой малого таза…

На протяжении минуты Чергашвили осуществлял вращательные движения с усердием сексуального маньяка. Женщина тихо стонала… Я пытался представить возможные последствия; вырисовывалась нерадостная картина уголовно наказуемого деяния.

– Доктор, что вы делаете? – шептала пациентка. Женщина не на шутку возбудилась. Ее грудь вздымалась, как «мешок Амбу».

– Что я дЭлаю?! – рычал Чергашвили. – Я, моя дорогая, обследую ваш органЫзм! И вот какой я вИношу вердикт! – Чергашвили снял перчатки и резко швырнул их на журнальный столик. – Вам необходима регулярная половая жизнь! Срочно найдите мужчину, способного к совокуплению! Иначе артериальная гипертензия, мигрень и прочие проблемы вас доконают раньше времени! Вы же молодая женщина, вам всего лишь тридцать восемь лет!

– Доктор, но это невозможно! Я разведена… и вообще… – Тяжело дыша, брюнетка застегнула халат.

– Предлагаю данный аспект обсудить позже! – отрезал Чергашвили.

– Скажите, милочка, как вы занимаетесь этим с мужчинами? Допустим, в какой поза вИ это дЭлали с мужем?

– А может, паренек выйдет? – женщина кивнула в мою сторону.

– Это не парЭнек! – строго возразил Чергашвили! – Это будущий доктор Георгий! Так в какой позе, мадам, вИ это дЭлаЭтЭ?

Женщина нервно теребила поясок халата.

– Ну… обычно, я снизу… мужчина сверху. Иногда я, как это сказать, на четвереньках…

– То есть раком?! – уточнил Чергашвили.

– А какое это имеет значение, доктор? – в голосе женщины появились истерические нотки. – Это же личное!

– Самое прямое! – Чергашвили снял бежевые мокасины-«плетенки» работы батумских мастеров. Я чувствовал, как по моей спине стремительно катятся струйки пота.

– Я обслЭдовал ваше влагалище и пришел к вИводу! – монотонно продолжал Чергашвили. – Вам необходимо вступать в половую связь в позе ИМБРИОН!

Пациентка громко икнула.

– Сейчас я вам покажу! – деловито произнес Чергашвили. – Ложитесь на бок, подожмите ноги, спиной ко мнЭ – лицом к стЭнЭ!

Женщина покорно исполнила приказ. Чергашвили проворно прыгнул в постель, прилег на бок, плотно прижавшись к пухлой заднице женщины.

– Вот ваша базовая поза для полового сношения! – вкрадчиво басил Чергашвили. – Такое проникновЭние более убедительно для организма!

Я твердо решил: если Чергашвили начнет «проникновЭние», нужно бежать! Отсижусь в машине, возможно, это зачтется следствием…

К счастью, кавказский Казанова покинул ложе бЭз проникновЭния!

– Ви завтра вечером дома? – Задав вопрос, доктор довольно громко выпустил газы. У пациентки нервно задергался левый глаз.

К моему удивлению, Чергашвили ничуть не смутился, продолжая пристально смотреть на женщину.

– Я возвращаюсь с работы в шесть… Могу раньше, если надо?

– Отлично! Я помогу вам! ЖдитЭ…

– В каком смысле поможете? – смутилась пациентка.

– В прямом! – Глаза Чергашвили практически вылезли из орбит, как у осьминога. – Я наглядно покажу вам некоторые упражнения…

Надев мокасины, доктор принялся заполнять карту вызова. Обычно эту процедуру он поручал мне. Возможно, в этот раз Чергашвили решил добровольно отвлечься от «грешных» мыслей.

Пациентка, накинув халат, подошла ко мне, виновато улыбаясь. Во взгляде женщины появилось что-то трогательно коровье.

– Может, будете чай, молодой человек? – неуверенно спросила она.

– Спасибо, я сыт!

– Не надо чай! – очнулся Чергашвили. – Дайте лучше десятку, студенты всегда бЭз дЭнЭг!

Женщина метнулась к серванту, где в китайской шкатулке черного дерева хранила сбережения. Через мгновение червонец очутился в кармане моего халата.

– Я заеду завтра, мне нужно вас еще раз вниматЭльно осмотреть! – пообещал Чергашвили. – Ви не возражаЭтЭ?

– Что вы, доктор, буду ждать! – томно произнесла женщина, поправляя халатик. – Большое вам спасибо, доктор… И вам, молодой человек!

– Первое, что происходит с женщиной, когда ее перестают е…ть, – рассуждал Чергашвили, спускаясь по мраморной лестнице львовского «люкса», – это головные боли и артериальная гипертензия или, наоборот, пониженный давлЭние! Запомни, Георгий, в институте этому не учат! Женщину надо е…ть! Не будешь е…ть – будЭт болЭть!

На следующем дежурстве Чергашвили рассказал, как страстно он «лечил» брюнетку с семи вечера до пяти утра! Голова у нее не болела, и давление оставалось в норме, уверял Чергашвили.

… Улица Валовая – центр города. Дома там старинные. Радует глаз разнообразие архитектурных стилей.

Мужчина 45 лет, острая боль в области груди – сообщил диспетчер.

В подъезде мрачного дома эпохи поздних Габсбургов пахло подвальной сыростью и мочой. Дом явно требовал капитального ремонта. Мы поднялись по скрипящей деревянной лестнице на второй этаж. Дверь в квартиру оказалась приоткрытой…

– Не встречают, двери не закрИвают! – недовольно ворчал Чергашвили. – Чертова работа – маму ее е…л!

Мы оказались в мрачной комнате. На старинном дубовом столе стоял гроб. В гробу покоился мужчина лет восьмидесяти. Надо признаться, я запаниковал…

– Они там в диспетчерской совсем е…нулись! – возмутился Чергашвили. В комнату вошли женщина в трауре и мужчина средних лет в модных джинсах и рубашке цвета хаки.

– Поздновато вы «Скорую» вИзИваетЭ! – Чергашвили кивнул в сторону гроба. – Ми уже не поможем в такой ситуации!

– Больной в спальне! – уточнила женщина. – Племянник покойного, сердце болит… перенервничал…

– Надо меньше пить! – недружелюбно заметил Чергашвили.

– Он непьющий… Все эти хлопоты с похоронами… – оправдывалась женщина. Неожиданно мужчина в хаки улыбнулся и что-то сказал на грузинском. Чергашвили замер, театрально раскинув руки.

– Джанико! – закричал Чергашвили. – Салами, брат! Глазам не верю!!!

Мужчины кинулись друг другу в объятия!

– Это мой друг из Тбилиси!!! – возбужденно кричал Чергашвили. – Ми у одного тренера пять лЭт занимались! – Друзья крепко обнялись, покачиваясь, как в ритуальном танце, похлопывая друг друга по плечам, рукам и спине. Сцена напоминала отрывок из сюрреалистического спектакля экспериментального театра.

Неожиданно Чергашвили запел. Джанико поддержал товарища. Друзья пели в полный голос, с фирменными грузинскими интервалами. Все бы ничего, если бы не гроб с покойником. Ошарашенная женщина застыла, как изваяние. Меня била мелкая дрожь…

– Что ты здесь делаешь? – кричал Чергашвили. Джанико отвечал ему на грузинском.

– Молодец! – темпераментно перебил его Чергашвили. – Какой ты молодец!!!

– Что стоишь, Нателла? Накрывай на стол! – обратился Джанико к женщине в трауре.

– Так не бывает! Во Львове встретить друга из Тбилисо! Дзалиан михария!

– Может, пройдем в зал? – несколько раздраженно произнесла ошарашенная женщина, открывая дверь в соседнюю комнату. Мы вошли в небольшую столовую с круглым обеденным столом и довольно потрепанным диваном, на котором лежал мужчина вполне здорового вида.

– На что жалуетесь?

– Сердце прихватило! – указав на грудь, ответил мужчина.

– На то оно и сердце, чтобы болЭть! – заметил доктор. – ЗнаЭтЭ, сколько литров крови пЭрЭкачивает за сутки ваше сердце?

Мужчина отрицательно покачал головой.

– Десять тысяч литров! – пояснил Чергашвили. – А вИ говоришь, прихватило…

– Займись человеком! – скомандовал мне «шеф».

Я принялся измерять пациенту артериальное давление. Друзья, как ни в чем не бывало, курили у открытого окна, что-то «курлыча» на грузинском…

Пока я делал инъекцию «тройчатки» худощавому мужику с внешностью плакатного передовика производства, несколько женщин разного возраста поспешно накрывали на стол.

– А, кстати, кто покойный? – опомнился Чергашвили после второго тоста.

– Это отчим первой жены Сергея Петровича, – ответил Джанико, закусывая коньяк ломтиком домашней бастурмы. Кто такой Сергей Петрович, Чергашвили не уточнял.

Трапеза продолжалась часа полтора. Вскоре я смирился с наличием в соседней комнате гроба с усопшим родственником первой жены Сергея Петровича и с удивлением обнаружил, что ем с аппетитом. После каждого тоста Чергашвили и Джанико пели грузинские песни. Родственники усопшего грустно опускали глаза.

– Не надо слез! – философски заметил Чергашвили. – Ну, умер… Все там будЭм… рано или поздно! Лючше поздно! За это и выпьем!

После «оптимистических» наставлений доктора у нашего пациента нервно задергалось ухо. Мужчина налил себе полстакана водки и выпил залпом.

– А ви говорите, непьющий! – справедливо заметил Чергашвили. – Если у человека есть рот – значит, он пьющий!

Когда через пару часов, сытые и хмельные, мы наконец покидали гостеприимный дом, Чергашвили остановился у гроба и поправил галстук усопшему.

– Люблю, когда все симметрично! – пояснил доктор. Родственники усопшего смущенно прятали глаза…

Мы не спеша катились в нашем потрепанном «рафике» по ночному городу в сторону станции; Чергашвили разоткровенничался:

– По большому счету, этот Джанико – ГАНДОН! Я его с юности не пЭрЭвариваю!

Криминал

Система советской медицины, при которой симулянты и ипохондрики могли безнаказанно вызывать «Скорую», породило огромное количество «зависимых» пациентов. Эти люди, придумывая «правильные» диагнозы для диспетчера, вызывали «Скорую» по всяким пустякам: скажем, при головной боли, при легком недомогании или просто от скуки. Зачем идти в поликлинику, если врач может приехать домой? Зачастую именно из-за таких ложных вызовов бригады не успевали к тяжелобольным, что порой стоило людям жизни, а нам – репутации…

В тот вечер доблестная седьмая кардиологическая бригада рассекала по городу, спасая климактерических женщин от головной боли, а алкоголиков от абстинентного синдрома.

Магнезия, папаверин, анальгин и димедрол – наше основное оружие. Мы ничего не заработали. Чергашвили угрюмо зевал, зло бурча себе под нос. Подозреваю, ругался…

– Жадный у вас народ! – ворчал Чергашвили, косясь на меня недобрым взглядом. – В Тбилиси я бы уже мешок дЭнЭг поднял!

Похоже, доктор предъявлял мне претензию, как коренному представителю города.

Зима отступила, кое-где пробивалась ярко-зеленая трава. Проскочив памятник Мицкевичу, «рафик» повернул на Академическую. Чергашвили приказал шоферу остановиться у «Интуриста». На краю тротуара голосовал офицер с майорскими звездами. Я удивился решению доктора подвезти военного. Люди в форме для нас – табу (зона риска!).

Офицер вышел из ресторана на приличном подпитии. Форменная рубашка небрежно расстёгнута, галстук болтался где-то в районе подмышки, фуражка покосилась набок, как у загульного морячка.

– На Майоровку! – командирским басом озвучил маршрут офицер. Было в этом что-то мистическое: майор хотел на Майоровку… Майоровка нам не по дороге, я собрался отказать, но Чергашвили резко развернулся ко мне.

– Скажи: двадцать! – процедил Чергашвили сквозь зубы. – За меньшее я туда не попрусь!

– Двадцать рублей! – объявил я без особого энтузиазма.

– Дорого дерете, сукины дети! – офицер кряхтя устроился на откидное кресло у изголовья носилок, подозрительно оглядываясь.

– Это что, бля, за богадельня… «Скорая»? – майор извлек ногтем мизинца остатки пищи, застрявшие между клыком и премоляром. – Ну вы, бля, даете… «Скорая помощь»! – офицер икнул и сплюнул на пол. – Понятно, х…й вас дождешься!

– Не плюйтесь в машине, пожалуйста! – предупредил я максимально вежливо.

– Ты с кем бля е…ть…

Майор не смог окончить фразу; он тяжело вздохнул и, кокетливо свернув губы в трубочку, свистнул. Чергашвили резко обернулся. Карие глаза доктора, глубокие, как озеро Паравани, искрились агрессивным огоньком.

Офицер тщетно пытался прикурить сигарету. Зажигалка скрежетала, но не давала огня.

– В машине курить нельзя!

– Хе… курить нельзя, а драть с людей двадцатку можно?

Говорят, интуиция – это когда голова чувствует задницей приближение неприятностей. Я чувствовал… Мы катились по древней брусчатке улицы Ленина. Слева промелькнул высокий забор интерната для глухонемых. В детстве мы обрывали шелковицу с двух крупных деревьев у входа в интернат. Глухонемые, недовольные таким раскладом, защищали свою шелковицу – мы часто дрались. Надо отдать должное: глухонемые были отличными бойцами!

– Слышишь, волосатый! – обратился ко мне офицер. – Дай спички… Бензин в зажигалке йок…

– Повторяю, в машине не курят, спичек у меня нет!

– Сраная «Скорая»! А что у вас есть – спирт и то, небось, выжрали?!

Я обратил внимание, как нервно ерзает на переднем сиденье Чергашвили. Офицер, как мотылек, летел на огонь!

«Рафик» остановился возле пятиэтажной хрущевки, недалеко от модного кафе «Юность».

– Приехали! – я с облегчением открыл дверь.

Офицер выбрался из машины и тут же громко высморкался.

– С вас двадцать рублей! – напомнил я.

– Х…й вам, а не двадцатка! Такси, бля, епт… Людей лечите, пидары!!!

Из кармана майор извлек мятое подобие записной книжки:

– Запишу номер, и будет вам пи…ц! – Офицера сильно качнуло, но он удержался на ногах. – Я вам, бля, устрою двадцать рублей!

– Зачем так себя ведешь? – многообещающе спросил Чергашвили, вылезая из кабины. В плаще, надетом на халат, и старомодной шляпе выглядел доктор весьма экзотично.

– Это еще что за чучело?! – офицер комично сощурился.

Чергашвили излучал зловещее спокойствие, но я заметил, как участилось дыхание доктора и на лбу проступили мелкие капли пота.

– Послушай меня… конченый петух! – прохрипел Чергашвили. – Я тебя в рот вы…бу – мамой клянусь!

Я заметил, что у доктора слегка подрагивал подбородок.

– Смотри, кацо, чтоб тебя не вые…али! – майор угрожающе сжал кулаки. Драма набирала обороты. Я не увидел «момент истины», а именно, как Чергашвили наносит удар. В какой-то момент майор, как подкошенный, упал на спину. Его руки раскинулись, как у плохого актера, игравшего поверженного гладиатора. Фуражка валялась в трех метрах от тела. Из разбитой губы сочилась алая струйка крови. Чергашвили наклонился над телом и извлек из внутреннего кармана мундира потрепанное портмоне.

– Возьму на память об этот баран!!! – не своим голосом произнес Чергашвили.

Майор попытался встать, но Чергашвили нанес молниеносный хук в подбородок. Мертвецки бледный майор затих…

– Кажется, вы его убили! – я запаниковал не на шутку!

Чергашвили приложил средний и указательный пальцы к сонной артерии майора.

– Жив… эти твари живучие! – с сожалением произнес Чергашвили.

– Может, дать ему нашатырь? – предложил я.