Текст книги "Психология сознания. Вопросы методологии, теории и прикладных исследований"

Вновь возвращаясь к работе А.Г. Спиркина, находим в качестве еще одной (помимо знания) неотъемлемой и существенной характеристики сознания свободу воли. Автор полагает, что «сознание и свобода воли – тесно связанные между собой явления: чем выше уровень сознания, тем свободней воля» (Спиркин, 1972, с. 287), причем «свобода – это не только осознанная необходимость, но и созданное самим человеком бытие (общественные отношения, мир материальной и духовной культуры)» (там же, с. 288).

Поэтому вполне оправдан дополнительный акцент в определениях сознания, которые приводят независимо друг от друга В.Е. Клочко и Ю.М. Швалб, подчеркивая не только функцию отражения, но и функцию порождения внешней и внутренней реальности человека (Клочко, 2005; Швалб, 2003).

Завершая данный обзор, можно констатировать, как это сделал более десяти лет назад В.П. Зинченко, что мы не имеем сколько‐нибудь строгого определения понятия «сознание». Сознание не только неопределимая, но и свободная система. Проблема структурирования и ограничения свободной системы решается самой жизнью. Она опровергает миф об абсолютной свободе сознания (Зинченко, 1991).

Тем не менее сознание периодически «рвется» и иногда вырывается из клетки бытия, во всяком случае постоянно стремится к абсолютной свободе. В этом процессе произвольность действительно выступает сущностной характеристикой сознания, а реальная достижимость свободы обусловлена системой адекватных связей, коммуникаций или контактов человека с внешним миром и самим собой психическими средствами внимания, памяти, перцепции, аффекта, мышления и воли. Только в коммуникативно‐интегрированной совокупности этих образующих обнаруживается (конструируется) единство сознания.

2.2. Функции, свойства и типы сознания

Функции и свойства сознания определяются как следствие тех или иных дефиниций сознания. С другой стороны, имманентность определенных свойств и функций сознанию обогащает представления о сущностных характеристиках сознания. Сознание, согласно С.Л. Рубинштейну,– это способность человека выходить за пределы своего собственного одиночного существования, отдавать отчет о своем отношении к миру и другим людям, подчинять свою жизнь обязанностям, нести ответственность за содеянное, ставить перед собой задачи, не ограничиваться приспособлением к наличным условиям жизни, изменять мир или, обобщенно, способность к рефлексии на окружающий мир и на собственную жизнь (Рубинштейн, 1957). Аналогичные характеристики находим у А.Г. Спиркина: способность ставить осуществимые ближайшие и отдаленные цели; умение контролировать свои чувства, мысли, поступки; отдавать отчет в своих действиях; предвидеть последствия своих поступков; осуществлять самовоспитание воли, характера, личности в целом. А.Г. Спиркин усматривает жизненный смысл сознания в том, «чтобы верно ориентироваться в мире, утверждать себя в нем, познавать и преобразовывать его на основе общественной практики» (Спиркин, 1972, с. 81). Относительно последней функции – важнейшей среди других – А.Г. Спиркин утверждает, что «именно в преобразующей деятельности заключен основной жизненный смысл сознания» (там же, с. 90). В категориях системного подхода можно заключить, что в теоретической схеме А.Г. Спиркина преобразующая деятельность человека является системообразующей характеристикой сознания, инициированной методологическими позициями диалектического и исторического материализма. В этом плане и антиципация как предусмотрение конечного результата поступков (там же, с. 82), предвидение, предвосхищение будущего, и целеполагание как «идеальная модель желаемого будущего» (там же, с. 122), «условие любого сознательного поступка» (там же, с.119), и опережающее отражение в форме «преднастройки» к предстоящим действиям (там же, с.123) и т.д. и т.п. суть следствия преобразующей функции сознания.

В одной из своих работ Н.И. Чуприкова, констатируя неудовлетворительность тех или иных конкретизаций сущности сознания, утверждает, что обычно отмечаемые признаки сознания: выделение себя из окружающей действительности, т.е. отнесение природных и социальных явлений к Я и не‐Я; «данность объекта субъекту», т.е. совокупность чувственных образов; способность к предвидению, планированию; способность к абстрактному мышлению (вербальное мышление); знания, которые можно передать другим людям – не образуют внутренне связную систему (Чуприкова, 1999).

Проблему исчерпывающего описания сущности сознания ограниченным набором функций усложняет разнообразие функциональных структур в работах различных авторов, обосновывающих необходимость тех или иных функциональных элементов, определяющих работу сознания. Так, в работе Л.И. Божович находим, что «интегрирующая и регулирующая функция сознания осуществля ется на основе не только интеллектуальных, но и аффективных обобщений» (Божович, 1995, с. 118).

Достаточно сложным является отнесение к функциям сознания, а не к его структурным элементам переживания, познания, отношения, как это можно предположить из заключения К.К. Платонова, что «сознание имеет три основных функции: регуляторную, познавательную и оценочную и, соответственно, три взаимодействующих атрибута: переживание, познание (имею щее результатом знание) и отношение» (Платонов, 1982, с. 182). В последующей работе автор включил эти атрибуты сознания в разветвленную структурную схему сознания в качестве одной из подструктур сознания (Платонов, 1986).

Весьма специфичный функционал, описанный Ю.М. Орловым, можно отнести к классу «иррадиирующих» функций сознания, основанных на механизмах осознания «элементов» бессознательного, способствующих индивидуализации и самосовершенствованию человека. «Расширение сознания – это включение в область осознанного все большего количества жизненных функций человека, его привычек и психических состояний. Расширение сознания делает человека более зрелым и способным в большей степени управлять своими психическими силами» (Орлов, 1991, с. 79–80). В приведенных утверждениях Ю.М. Орлова не дифференцируются количественная и качественная стороны расширения сознания.

Последняя, качественная сторона расширения сознания, представлена в работах В.В. Знакова по психологии понимания. Согласно автору, «понимание – есть процесс и результат сопоставления существующего с должным», и «для того чтобы понять, сформировать для себя смысл понимаемого, мы, во‐первых, должны включить то, что нужно понять в какой‐то уже известный нам из опыта контекст. И, во‐вторых, соотнести понимаемое со своими ценностно‐нормативными представлениями» (Знаков, 1998, с. 166–167). Таким образом, понимание как функция сознания реализуется как «вширь», выходя за непосредственные границы ранее известного содержания и включая объект (предмет) понимания в более широкий контекст; так и «вглубь», в случае соотнесения понимаемого с субъективным представлением о должном, т.е. сопоставления понимаемого с ценностными представлениями субъекта (Знаков, 1993).

Если вернуться к перечню функций сознания в работах А.Г. Спиркина или Н.И. Чуприковой, то можно заключить, что понимание не определяет элементарной или унитарной функции сознания и может быть представлено как композиция (или супер позиция) двух или более унитарных функций, к примеру, познания и прогнозирования или познания и отношения.

К этому можно отнести две выделенные в качестве основных функции сознания по В.С. Ротенбергу:

• «объективирование и закрепление в речи сознания об объективной реальности и выделение из окружающей среды самого себя как субъекта познания этой реальности. С этой функцией сознания связано формирование значений;

• выделение себя из окружающей среды в качестве субъекта – личности. Эта функция сознания обеспечивает возможность самовосприятия и самооценки, и с ней связано формирование личностного смысла» (Ротенберг, 1994).

В связи с последним, т.е. с самовоспринимающей и самооценивающей функцией сознания, следует отметить, что рефлексия, по мнению В.П. Зинченко, в отличие от таких функций сознания, как отражение, порождение (творчество), регуляция и оценка, является основной функцией сознания, характеризующей его сущность (Зинченко, 1991). В одной из своих публикаций В.П. Зинченко определяет более общую формулу для выражения основной функции – механизма сознания, сохраняющую основные позиции отечественной психологии (сознание отражает мир) и определяющую пути дальнейшего развития психологических исследований (сознание создает, творит человеческий мир) (Зинченко, 1999). Основной тезис В.П. Зинченко о том, что «внешний мир строится внутри… в феноменальном, символическом поле – пространстве – теле… Внутренний мир строится вовне»; «обращает (инверсирует) гипотезу А.Н. Леонтьева об уподоблении как механизме отражения (действия субъекта уподобляются свойствам объекта). В.П. Зинченко совместно с А.В. Запорожцем дополняют этот механизм процессом уподобления объекта субъекту (субъектом же) (Зинченко, 1999).

Амплифицирующая идея в иной стилистике и более категорично утверждается в работе В.М. Аллахвердова: «сознание конструирует смыслы, а не находит их в окружающем мире. Именно в этом конструировании сознание проявляет свою свободу, потому что в реальном мире нет никакого смысла… Но свобода сознания в выборе догадок всегда оставляет возможности для ошибок, неточностей, неправильного понимания» (Аллахвердов, 2000, с. 501–502). Самоподтверждение собственных гипотез является основной функцией механизма сознания: задача сознания как механизма состоит в том, чтобы, прежде всего, логически оправдать догадку и так ее скорректировать, чтобы согласовать ее с опытом, считает В.М. Аллахвердов, опираясь на ряд экспериментов.

Последнее объясняет категориальную необходимость, на наш взгляд, помимо свободы как созидательной функции сознания, также контакта для ее (свободы) обеспечения в отражательной функции сознания.

В этом смысле можно трактовать отрицание А.Ю. Агафоновым возможности беспричинной свободы: «Свободный выбор, оставаясь свободным, с необходимостью должен иметь причинные основания» (Агафонов, 2003, с. 58). Вместе с тем, как считает автор, «человек сам способен инициировать свою активность». Агафонов проблематизирует данное противоречие следующим образом: «На основании того, что психическая деятельность – свободная активность, одной из важнейших задач теоретической психологии является определение характера причинности свободы» (там же, с. 59).

Функции свободы (созидания) и контакта (отражения) обусловливают практически все множество свойств сознания. Так, широта – узость сознания определяется, с одной стороны, глобальностью – локальностью свободных, созидательных устремлений человека, с другой – пространством, временем, многообразием форм, плотностью и т.д. контактов (познавательных интересов и соответствующей активности). Не случайно В.П. Зинченко связывает узость, ограниченность, неразвитость, несовершенство сознания с нарушениями открытости сознания к различным мирам – идей, эмоций, воображения и практической деятельности. Социально и индивидуально определенная мера соотношения узости – широты сознания в различных сферах жизнедеятельности человека задает свойства гармоничности сознания (Зинченко, 1991).

В этом плане можно интерпретировать понятие гармоничности – дисгармоничности сознания (личности) и в работах Л.И. Божович, связывающей это свойство с соотношением сознательных и бессознательных образований (мотивов, желаний), с отсутствием аффективного конфликта между сознательно и бессознательно действующими мотивами (Божович, 1995).

Близким к свойству широты – узости сознания является предложенное еще В.М. Бехтеревым понятие «объем сознания», т.е. предельное количество представлений, одновременно содержащихся в сознании (Бехтерев, 1888, с. 14).

Сближая понятия сознания и «волевого внимания» («произвольного действия»), Ю.М. Орлов отмечает, что «чем больше… жизненных функций становится объектом… волевого внимания, тем шире и полнее… сознание, чем больше привычного и механи ческого, тем уже сознание» (Орлов, 1991, с. 69). Здесь мы впервые встречаем понятие «расширение сознания». Соответствующую задачу В.П. Зинченко считает насущной проблемой сегодняшнего дня и выделяет следующие направления расширения сознания:

• мир науки (знаний);

• мир производительного существования (предметно‐производственная деятельность);

• мир человеческих ценностей (эмоции);

• мир культуры (культурные символы и знаки) (Зинченко, 1990, с. 87).

В.П. Зинченко считает, что если охвачен только один мир, то сознание узкое, одностороннее, ограниченное. Автор выделяет, помимо узости сознания, также такие возможные его характеристики, как неразвитость, разорванность.

Работа сознания по устранению или «прикрытию» внутреннего конфликта связана с таким свойством, как невозможность сохранения противоречия в содержании сознания (закон Фрейда – Фестингера, по В.М. Аллахвердову). Действительно при наличии противоречия в содержании сознания оно перестает быть свободным, теряя тем самым свою определенность как сознание, либо нарушается система внешних контактов ввиду отсутствия единого источника и «приемника» содержания контакта.

Аналогичным образом можно объяснить другое свойство (закон), формулируемое В.М. Аллахвердовым следующим образом: «Все неизменное исчезает из сознания, то есть перестает осознаваться, или же происходит изменение данного сознанию представления об этом неизменном», другими словами, «сохранение осознаваемого обеспечивается только путем его изменения» (Аллахвердов, 2000, с. 358). Действительно, неизменное перестает быть содержанием контакта, либо нарушается свобода (возможность) его варьирования. Поэтому, как справедливо напоминает В.М. Аллахвердов, постоянный раздражитель (одежда, часы и т.д.) перестает ощущаться; цветовой фон при длительной фиксации теряет свою цветность, становится серым; при многократном повторении слова или фразы теряется смысл и др. Однако при малейшем восстановлении контакта или свободном манипулировании осознанность возвращается.

В связи со сказанным следует обратить внимание на понятие «опустошение сознания», используемое В.М. Аллахвердовым для обозначения ситуаций повторения, описанных выше (потеря осознания в результате многократного повторения, например, ходьбы, периодических движений, восприятий и т.д.). В этих случаях учет функции свободы сознания, обеспечивающей при любой возможности автоматического (бессознательного) выполнения действий, операций и т.д. способность освобождаться для более полной ориентировки в фоновых или других внешних или внутренних изменениях. Это позволяет вновь убедиться в объяснительных возможностях двухфакторной модели сознания.

Отработанная до автоматизма внешняя или внутренняя деятельность (активность) человека, лишаясь сознательного контроля, перестает быть подвластной контакту и свободе сознания, поэтому «возвращающемуся к этой деятельности сознанию приходится либо терять в общей эффективности деятельности, вмешиваясь в отлаженный механизм, либо жертвовать свободой “командования” этой деятельностью, освобождаясь для свободы и контактов в других сферах деятельности» (Аллахвердов, 2000). Принципы контакта и свободы в работе сознания позволяют разрешить и этот парадокс изменения исходного состояния сознания в случае внутреннего или осознанного внешнего вмешательства в работу сознания.

Диалектика свободы и необходимости (закономерности) в проявлениях сознания, как отмечалось выше, сопряжена с функцией контакта, коммуникации и смыслового общения. Поэтому вполне разрешима имплицитная полемика концепций В.М. Аллахвердова (закономерно устроенная психологика сознания) и В.Ф. Петренко (у сознания нет законов, его нельзя обуздать, навсегда подчинить логике мышления, памяти, воображения и даже смыслообразования, так как сознание всегда стремится выйти за пределы любых ограничений, в конечном счете оно свободно хотя бы потенциально при всех ограничениях реального бытия).

Таким образом, принципы свободы и контакта, имманентные сущностной характеристике сознания, и связанные с ними функции познания и созидания позволяют вывести из этих двух важнейших функций достаточно полный спектр таких традиционно перечисляемых функций сознания, как: творческое или созидательное целеполагание (отличающееся от целеустремления как целенаправленной активности и целеопределения как выбора одной цели из нескольких), планирование, программирование, антиципация и прогнозирование, принятие решения, контроль и самоконтроль, отношение, оценка, самооценка, самоанализ, самоактуализация, самокатегоризация, идентификация и самоидентификация, осознание и самосознание, самодеятельность, самокоррекция и самореализация и др. Однако не вполне объяснимыми представляются такие свойства сознания, как ясность, самоочевидность, достоверность; уверенность, несомненность, убежденность и др.

В многообразии представлений о предмете психологии сознания можно выделить два аспекта. Первый, представленный выше, связан с дефиницией сознания как некоторого предметного поля психических явлений, таких как значения, отношения, смыслы и т.д. Второй, который условно можно назвать дискурсным аспектом, связан с типом мышления, способом рассуждений или, более широко, «организацией» сознания. Проблемы дискурсивного мышления и коммуникативных аспектов дискурсивной активности личности продуктивно решает К.Ф.Седов (Седов, 1999; 2004).

В современных представлениях о системе научных знаний подвергнут сомнению «безусловный приоритет рационального сознания над всеми иными формами дорационального и внерационального сознания» (Швырев, с. 75). Как отмечает В.С. Швырев, «современное “зрелое” рациональное сознание должно обязательно включить в себя момент критической рефлексии, метарациональности, фиксирующей, средствами рационального же сознания, пределы рационализации как самого сознания, так и действительности…» (Швырев, 1997).

В психологическом плане убедительные доказательства наличия различных типов дискурсивного сознания у детей и взрослых приводит Е.В. Субботский. Автор считает, что аналитически‐объяснительный и феномено‐описательный подходы к сознанию дополняют друг друга (Субботский, 2007, с. 12). Во всяком случае «оба противоположных модуса причинного мышления – научный и магический – могут сосуществовать в сознании детей и взрослых» (там же, с. 238). Феноменальное сознание, считает Субботский, дополняет рациональное сознание в тех ситуациях, когда рациональное мышление неприемлемо или неэффективно и человек прибегает к «магическим манипуляциям с целью взять под контроль свои страхи и переживания» (там же, с. 368).

Аналогичную функцию или тип сознания в культурно‐историческом контексте рассматривает Н.В. Кулагина (Кулагина, 2006).

Возвращаясь к типам научного дискурсивного сознания, уместно вспомнить метафоры С. Пеппера об исторической смене формизма – механицизмом, затем уступившим место органицизму, переходящему в контекстуализм. В спектре современных концепций, объясняющих явления сознания, можно обнаружить логические построения различного дискурсивного типа. Это, в частности, субстанционализм Д. Чалмерса и биологизм Дж. Серла. Субстанционализм как разновидность формизма трактует сознание в качестве субстанции (по аналогии с пространством, физической массой и т.д.); как «выражение предельного основания, позволяющего сводить феноменологически наблюдаемое многообразие и изменчивость к постоянному, устойчивому, самостоятельно существующему» (Гинецинский, 1994, с. 126). В.И. Гинецинский дифференцирует субстациональность и свойство субстантивированности сознания, которое «фиксирует особый модус существования психики», заключающийся в том, что «психика, существуя как продукт взаимодействия носителя психики с окружающей его средой (компонентом которой он сам является), предстает как некая новая (третья) реальность, относительно автономная и по отношению к носителю психики, и по отношению к той реальности, которая отражена (воспроизведена) в ней» (там же, с. 122).

Другая плоскость дискурсивной дифференциации сознания – утилитарное сознание и/или ценностное сознание. Утилитарность рассматривается как в бытовом, так и в научном планах. Научный утилитаризм определяется атрибутированием сознанию тех или иных прагматических функций. Ценностный, этико‐эстетический план выводит сознание за рамки утилитаризма.

Главным дифференцирующим признаком здесь, на наш взгляд, может выступать используемое В.И. Молчановым понятие «неагрессивного сознания». Автор концептуально связывает неагрессивность сознания с характеристикой опыта различений, в то время как понятийный синтез характеризует агрессивное начало сознания (Молчанов, 2007, с. 229). Мысль автора становится несколько более ясной после обращения к категории Я: «неагрессивное сознание как опыт различений не нуждается в “Я” как регулирующей силе. С “точки зрения” опыта, “Я” – это граница неагрессивного сознания, сознания как опыта, различающего сознания… “Я” – это центр управления, объединяющий как познавательные силы, так и устремления деятельности. Усиление “Я”, как усиление идентификации ведет к выходу за пределы опыта, и наоборот: выход за пределы первичного опыта требует усиления “Я”, то есть более жесткой идентификации» (Молчанов, с. 453).

На наш взгляд, любое деятельное (целеполагающее) или действенное сознание можно атрибутировать как агрессивное, а созерцающее сознание – как неагрессивное (Акопов, Агапов, 2007).