Текст книги "Психология сознания. Вопросы методологии, теории и прикладных исследований"

Вместе с тем, согласно Ясперсу, «в свободе заключены истоки наших действий и сознания нашего бытия» (там же, с. 449) и «постольку, поскольку мы исследуем себя, мы уже не видим свободу, а видим образ, связь, каузальную необходимость. Сознаем же мы наше человеческое бытие из нашей свободы» (там же, с. 449).

Глава 2
Сознание и его определения в психологии

2.1 Дефиниции сознания

Определение сознания представляет не только научную проблему, но и весьма важную прикладную, практическую задачу, в частности, в таких сферах социальной жизни, как правовая регламентация (вменяемость, степень осознания и т.д.); детство, старение, болезнь (сознательность); образование, организационное управление, менеджмент и т.д. (полнота осознания), межличностное взаимодействие, психотерапия (самосознание, саморегуляция) и др. Унитарность и междисциплинарность подходов, не всегда надежно рефлексируемых, со всей очевидностью проявляется в различных дефинициях сознания, во многих из которых трудно выделить качественную специфику, сущностную характеристику сознания.

Междисциплинарный план дефиниций сознания, помимо хрестоматийного определения советской психологии, основанного на философской теории отражения, наиболее содержательно представлен в работах Д.И. Дубровского. Автор трактует психические процессы как информационные, осуществляемые головным мозгом. Через понятие информации осуществляется объяснение в едином концептуальном плане свойств «содержания» информации и свойств ее материального носителя, свойств ее кодовой организации (пространственные, энергетические и другие физические характеристики), что соотносится с феноменом сознания, с «содержательным» описанием (в контексте понятий смысла, ценности, интенциональности). Мозговые процессы предполагают описание в естественнонаучных терминах (в контексте понятий о пространственных и физических свойствах) (Дубровский, 1994). В этом смысле, согласно Дубровскому, информационный подход позволяет решить проблему «мозг и сознание». Возражения, связанные с влиянием содержания информации на носитель (мозг), т.е. с проблемой «психической причинности (каким образом пси хическое явление, которому нельзя приписывать физические свойства – массу, энергию и т.п., способно служить причиной телесных изменений)», снимаются автором по аналогии информационного управления, которое носит кодовый характер (Дубровский, 1994).

Вполне корректное, с позиций научной логики, определение сознания было сформулировано А.В. Петровским (Петровский А.В., 2000). В этом определении сознание трактуется как «целостный образ действительности… реализующий мотивы и отношения субъектов и включающий в себя его самопереживание, наряду с переживанием внеположности мира, в котором существует субъект». В качестве логического ядра определения категории «сознание» А.В. Петровский полагает такую «базисную категорию», как «образ», а оформляющими категориями – «действие», «мотив», «взаимоотношения», «переживание», «субъект» (там же, с. 281). Весьма важно, что в данной работе представлен также новый опыт построения категориальной системы психологии. В советский период достаточно полная категориальная система была выстроена К.К. Платоновым и Б.Ф. Ломовым (методологический план). Опыт А.В. Петровского осуществлен в рамках концепта «теоретической психологии». В этой категориальной системе сознание отнесено к метапсихологической категории в «кластере когнитивности», который включает в порядке восхождения следующие категории: Сигнал – Ощущение – Образ – Сознание – Разум. В системе А.В. Петровского совокупность метапсихологических категорий включает: Я – Ценность – Деятельность – Сознание – Чувство – Общение – Предметность (там же, с. 286). Прослеживая путь восхождения от Сигнала к Миропостижению, автор фиксирует освобождение картины мира от «гнета сиюминутных нужд, диктата потребностей, пристрастности мотивов, наводки ценностей человека». В цепочке Сигнал – Ощущение – Образ – Сознание – Разум автор усматривает «ступени продвижения к истине («ясному и отчетливому», «подлинному», «аутентичному», «всеобщему» или, наоборот, «уникальному» знанию)» (там же, с. 292).

Не лишены интереса более ранние междисциплинарные трактовки сознания в отечественной психологии.

Широкий спектр определений сознания приводится в работе А.Г. Спиркина (Спиркин, 1972, с. 33). В этом перечне к философским определениям можно отнести следующие: осознанное бытие и отношение Я к не‐Я, субъективный образ объективного мира, свойство высокоорганизованной материи, идеальная сторона целеполагающей практической деятельности человека, высшая форма психического отражения действительности.

Философский характер традиционных определений сознания в отечественной психологии констатирует В.Ф. Петренко в своем обзоре проблемы (Петренко, 1988).

Подоплека философских определений сознания в отечественной психологии достаточно прозрачна. Как отмечает Е.С. Авербух, для диалектического материализма важно в гносеологическом плане подчеркнуть первичность материального и вторичность идеального, а также зависимость формирования индивидуального сознания от общественного бытия. Анализируя различные определения сознания, Е.С. Авербух приходит к выводу о том, что эти определения не позволяют понять сущность изучаемого явления, они являются лишь интроспективными, образными описаниями. Автор считает, что качественную особенность сознания психологи преимущественно характеризуют в социально‐генетическом, а не в психологическом плане (Авербух, 1966).

Современный философ В.И. Молчанов считает, что «сознание нельзя определить через род и видовое отличие не потому, что оно самое общее понятие, а потому, что сознание (как и бытие) не есть понятие, но источник всех понятий, схем, образов и т.д.» (Молчанов, 2007, с. 237). Но в таком случае снимается также вопрос происхождения, генезиса, т.е. фило‐, а также онтогенеза сознания.

Достаточно определенно, хотя и реже, выражен другой полюс – физиологических определений сознания. Так, дифференцируя сознание правшей и левшей, Н.Н. Брагина и Т.А. Доброхотова утверждают, что сознание человека есть «свойство пространства и времени его головного мозга» (Брагина, Доброхотова, 1994).

Близким к синтетичным можно назвать определение Б.В. Зейгарник: «Сознание рассматривается как высшая, связанная с речью функция мозга, отражающая в обобщенном виде реальную действительность и целенаправленно регулирующая деятельность человека» (Зейгарник, 1976, с. 53).

Возвращаясь к перечню определений сознания в работе А.Г. Спиркина, можно выделить большую группу собственно психологических дефиниций, в которой выделяется подгруппа определений сознания посредством сведения его к отдельным психическим явлениям (процессам, состояниям, свойствам) либо их определенной совокупности, либо их интегративной системе. К этой подгруппе относятся: способность отдавать отчет в своих мыслях, чувствах и актах; способность правильно расценивать окружающее, способность к целенаправленной, планомерной деятельности, особенности сочетания психических процессов; арена, на которой разыгрываются ассоциативные процессы; поток впе чатлений или чувствований, сменяющихся душевных состояний и т.д. (Спиркин, 1972).

В группе унитарных дефиниций, наиболее выстроенной в теоретическом и экспериментальном планах, можно считать концепцию А.Р. Лурии. Автор считает, что «в отличие от животных, человек обладает новыми формами отражения действительности – не наглядным чувственным, а отвлеченным опытом. Такая особенность и характеризует сознание человека… Эта черта – способность человека переходить за пределы наглядного, непосредственного опыта и есть фундаментальная особенность его сознания» (Лурия, 1979, с. 13). «Переход от чувственного к рациональному… составляет основную черту сознательной деятельности человека, являющейся продуктом общественно‐исторического развития» (Лурия, 1979, с. 264). Таким образом, с точки зрения А.Р. Лурии, сущностная характеристика сознания определяется мышлением, которое в своем социогенетическом и онтогенетическом развитии проходит фазы от наглядно‐действенного (чувственного) к словесно‐логическому, т.е. отвлеченному от реальных объектов (рациональному).

Другой психический процесс, часто избираемый в качестве сущностной характеристики сознания, может быть определен как рефлексия или самосознание. Так, В.М. Розин определяет человеческое сознание через сознание в языке, сознание культурное и сознание как самосознание (Розин, 1999).

А.С. Горбатенко определяет сознание как «особенность психики, позволяющую ей быть направленной на саму себя, отделив контролируемые аспекты психики от неконтролируемых, и на свое «тело», выделяя его из окружающего мира». «Сознание – особое свойство психики, специально направленное на самоконтроль жизнедеятельности индивида, в том числе на контроль функционирования самой психики» (Горбатенко, 1994, с. 49).

Согласно Р.С. Немову, в основе сознания лежит «рефлексивная способность», т.е. познание сознанием психических явлений и самого себя, а именно «ощущение себя познающим субъектом, способность мысленно представить существующую и воображаемую действительность, контролировать собственные психические и поведенческие состояния, управлять ими…» (Немов, 1997, с. 133).

Достаточно редкую для психологии дефиницию сознания находим у Ю.М. Орлова, считающего, что «сознание с самого начала осуществляется одновременно с произвольным движением». «Жесткое увязывание» произвольности и осознанности Л.С. Выготским отмечает А.Г. Асмолов (Асмолов, 2002, с. 412). Согласно Ю.М. Орлову, «акт сознания возникает преимущественно в процессе осуществления произвольных действий», «сознание всегда есть осознание действия и его обстоятельств… после того как прекращаются умственные или практические действия, сразу же исчезает и сознание» (Орлов, 1991, с. 75). Вместе с тем Ю.М. Орлов для объяснения феноменов сознания привлекает также категорию переживания, в частности отмечая, что наиболее отчетливое сознание связано с действием и переживанием. Однако последнее Ю.М. Орлов также сводит к действию, рассматривая переживание как действия, направленные на достижение или преодоление тех или иных эмоциональных состояний. Ю.М. Орлов, так же как несколько позже В.М. Аллахвердов, обнаруживает, что «монотонные действия или однообразные состояния души приводят к исчезновению сознания, так как отсутствует необходимость что‐то регулировать…» (Орлов, 1991, с. 75).

В связи с концепцией Ю.М. Орлова необходимо отметить, что знаменитый автор теории поэтапно‐планомерного формирования психических действий связывал с сознанием не само действие, а его ориентировочную часть (Гальперин, 1999).

К этой же группе определений сознания, т.е. через психические процессы (мышление, рефлексия, действие и т.д.), можно отнести представление П.В. Симонова о сознании как знании, которое с помощью слов, материальных символов и обобщенных образов художественных произведений может быть передано, может стать достоянием других членов общества. Контакт, коммуникация составляет существенную характеристику сознания, так как содержание коммуникативных актов может наполнять образы, которые, «не будучи полностью вербализованы, безусловно, принадлежат сфере сознания» (Симонов, 1987).

Комментируя «критерий П.В. Симонова»: сознание есть оперирование знанием, способность к направленной передаче информации от одного лица к другому в виде абстрактных символов (слов, художественных образов и т.п.),– А.М. Иваницкий предполагает, что эти символы или знаки должны быть выучены или найдены самим субъектом, а не быть врожденными, и в этом случае контакт, коммуникацию пчел, муравьев и других насекомых невозможно квалифицировать как проявление сознания (Иваницкий, 1994).

Выделяя объективный (внешний наблюдатель) и субъективный (сам человек) критерии сознания, по которым можно определить наличие сознания, А.М. Иваницкий никак не объясняет с позиций критерия П.В. Симонова факт узнавания себя в зеркале как один из важных признаков сознания; должна ли иметь место и в этом случае явная или скрытая коммуникация, либо это еще один критерий – «критерий зеркала»?

Если не акцентировать процесс коммуникации как существенной характеристики сознания в концепции П.В. Симонова, можно обнаружить ее частичное совпадение с определением А.Г. Спиркина:

«Сознание есть знание о внешнем и внутреннем мире, о самом себе. Вне знания нет сознания» (Спиркин, 1972, с. 81). «Осознать объект – значит включить его в систему своих знаний и отнести к определенному классу предметов» (там же, с. 82).

Концепцию П.В. Симонова отличает от многих других также то, что в ней понятие «сознание» определяется соотносительно с определением бессознательного, к чему призывает автор одной из публикаций в материалах симпозиума «Проблемы сознания» А.Н. Шогам (Шогам, 1966). Он указывает на ошибочность изолированных дефиниций сознания и бессознательного. И в качестве примеров таких ошибок отмечает отождествления: «сознание» и «психика», «общественное сознание» и «индивидуальное сознание», «сознание и сознательность». Считая автоматизмы проявлениями бессознательного, А.Н. Шогам относит к «заслугам» автоматизмов приобретаемую человеком возможность «свободы выбора, творчества, активности, которыми характеризуются самые высокие акты сознания» (Шогам, 1966). Связка «сознание – бессознательное» в определениях П.В. Симонова глубоко раскрывается через описание структуры сознания (см. главу 3).

Сознание и бессознательное

Следует отметить, что речь идет не о попытках с помощью понятия «бессознательное» определить понятие «сознание», о которых В.И. Молчанов справедливо заметил, что в этих случаях «не принимают во внимание, что не‐сознание осознается как не‐сознание все же сознанием» (Молчанов, 2007, с. 231).

Дихотомия «сознание–бессознательное», несомненно, полезна в содержательном толковании равно как для одного, так и для другого члена бинарной пары. Разночтения могут возникать, когда в одних случаях члены дихотомической пары наделяются признаками полной взаимной противоположности; в других случаях (бинарной оппозиции) – частичной противоположностью (см. 1.2.4).

А.Г. Асмолов вполне обоснованно отмечает, что способность или неспособность давать отчет себе (другим) является всего лишь «рабочим приемом» психолога, но никак не сущностной характеристикой, «раскрывающей природу» той или иной формы отражения действительности (Асмолов, 2002, с. 397–398). В качестве такого сущностного признака автор рассматривает форму объединения Мира и субъекта как «неделимого целого» в случаях неосознаваемого психического отражения («слитность субъекта и мира»), либо разделение, либо даже противопоставление субъекта окружающей действительности в осознаваемой активности человека (Асмолов, 2002, с. 400, 412, 417).

Другими, противопоставляющими сознание и бессознательное признаками являются: рациональность (объяснимость) – алогичность (другая логика); чувствительность – нечувствительность к противоречиям; временной – вневременной (сосуществование прошлого, настоящего, будущего) характер переживания.

Важным, хотя и не вполне ясным является также тезис А.Г. Асмолова о дифференцирующем сознание и бессознательное признаке «европоцентризма», т.е. распространенное или возможное «игнорирование» (неучет, не‐сознавание) европейцем других (неевропейских) логик (рациональностей, способов объяснения себя и/или окружающего мира) тех или иных культур, сформировавшихся на протяжении длительной биосоциальной эволюции. Автор также объясняет причины негативной оценки бессознательного (неучет культурных различий и, соответственно, различных логик восприятия, мышления и т.д.) «эволюционным снобизмом» (все, что предшествует сознанию – более примитивно, архаично) (Асмолов, 2002, с. 399).

Явление, описанное А.Г. Асмоловым, носит более широкий характер, и в другом контексте отмечено В.М. Розиным: «В рамках определенного сообщества и социального опыта какие‐то планы поведения человека мы оцениваем как неосознаваемые, в частности, потому, что они существуют (в нашей реконструкции), а человек их не видит, действует, исходя из каких‐то других оснований» (Розин, 2003).

Таким образом, понятие бессознательного оказывается относительным как в научном плане («научный эгоцентризм» со временем преодолевается), так и в социальном плане в связи с расширением коммуникаций, в том числе и межкультурных, освоением новых языков и схем «логических» объяснений, нового опыта, новых контекстов и др. Принцип асимметрии, предложенный В.П. Зинченко как дополнение (уточнение) принципа единства сознания и деятельности, может быть распространен также на сознание–бессознательное; последнее (бессознательное) с расширением и углублением (изменением) социального опыта и научных знаний все более сужается, но затем вновь охватывает другие, бывшие осознанными, но ставшие неактуальными области сознания новой (другой) действительности.

Сознание и осознание. Проблема Я. Единство сознания

Понятия «сознание» и «осознание» часто используются как синонимичные. Однако, с точки зрения норм словообразования, существуют известные различия между этими понятиями. Любопытным представляется проведенный А.Г. Чесноковой анализ различий трактовок понятия «осознание» в работах С.Л. Рубинштейна и Л.С. Выготского. Как считает автор, в работах С.Л. Рубинштейна понятия сознания и осознания принципиально не различаются, хотя сознание, видимо, начинается с осознания. По работам Л.С. Выготского можно предположить, что сознание и осознание отличаются по объекту: сознание относится к деятельности внешней, а осознание проявляется как сознание собственных действий по осуществлению деятельности.

Попутно отметим, что исследование А.Г. Чесноковой – один из немногих впечатляющих примеров «преодоления разобщенности психологического знания» (Чеснокова, 2003а).

В обсуждаемой группе унитарных дефиниций сознания необходимо также выделить те определения, в которых в качестве сущностных характеристик сознания рассматриваются личность, субъект и Я человека.

Действительно, как отмечает Э. Гуссерль, «всякий анализ сознания одновременно или, в конце концов, пусть даже имплицитно, затрагивает также и центральное Я» (Гуссерль, 1992, с. 62–80). В другом контексте Гуссерль еще более категоричен: «Для меня очевидно, что всякое сознание есть сознание моего Я» (там же).

В философских этюдах Г.Г. Шпета, в работе «Сознание и его собственник», прямо затрагивающей эту проблему, автор, резко критикуя взгляды Н. Лосского, рассматривающего Я в качестве объединенного содержания сознания, неявно оппонирует Э. Гуссерлю. Шпет пишет, что, «если мы начнем анализ сознания с анализа “Я”, мы придем к тому, что мы везде присутствие этого “Я” откроем… если же исследуем само сознание, то мы только найдем, что это есть всегда сознание что‐нибудь. Это “что‐нибудь”раскрывается как система отношений, присутствие в которых для “Я” необязательно,– оно может быть здесь, но может и не быть» (Шпет, 1994, с. 67). И далее Г.Г. Шпет категорично заключает: «Сознание, субъект и “Я” – вещи совершенно разные, и нельзя одну из них подменять другой» (там же, с. 72). Можно предположить, что проблема сознания значительно шире, чем проблема Я, так как Я не представляет «единственной формы единства сознания» (там же, с. 68). К сожалению, Г.Г. Шпет на длительное время был «отстранен» от официальной психологии и подвергался критике за идеализм, феноменологизм, гуссерлианство.

В последующей «советской» формуле единства сознания и деятельности потерялась собственно проблема единства сознания. Проведенный В.И.Молчановым сравнительный анализ трактовки словосочетания «единство сознания» у Канта и Гуссерля показал возможность его толкований либо как единства (связности) представлений, либо отнесенности к одному Я (Молчанов, 2007, с. 104–107).

Если рассматривать Я как проявление личности, то, обращаясь к творческому наследию П.Я. Гальперина, находим ту же, что и у Г.Г. Шпета, ограниченность сферы личности по сравнению со сферой сознания. Так, П.Я. Гальперин отмечает, что «личность невозможна без сознания, но не сводится к нему – сознание не равно личности. Действует не сознание, а личность, которая регулирует свои действия на основе сознания, составляющего ориентировочную часть его действий» (Гальперин, 1999, с. 204).

Если П.Я. Гальперин определяет сознание как основу регуляции действий личности, то, по мнению Л.И. Божович, «сознание является центром, в котором интегрируются все психологические новообразования, определяя тем самым личность субъекта как «высшую психологическую систему» по Л.С. Выготскому, ее структуру, ее возрастные и индивидуальные особенности» (Божович, 1995, с. 118).

Противоположный подход находим в работе В.И. Слободчикова и Е.И. Исаева, у которых Я выступает как «центральная инстанция сознания человека». Авторы, рассматривая «традиционную трактовку сознания», отождествляющую его с самосознанием, т.е. «знанием субъекта о мире и своем месте в нем», как проявлением способности «отделить в представлении себя, свое “Я” от своего жизненного окружения; сделать свой внутренний мир, свою субъективность осмысления и понимания, дополняют его главной способностью “практического преобразования” этих проявлений» (Слободчиков, Исаев, 1995, с. 177–180).

Более однозначно объединяет Я и сознание С.Э. Поляков («Сознание – это Я…»), аргументируя такое тождество тем, что сознание «само по себе может находиться в разном состоянии», что, по мысли автора, равно тому или иному «сосуществующему с Я в данный момент психическому содержанию» (Поляков, 2004, с. 265).

Согласно Н.Б. Шкопорову, «Я и составляет сущность сознания, его внутреннюю природу» (Шкопоров, 2008, с. 17).

Невозможность отождествления сознания и личности, т.е. Я, весьма образно выражена в суждении В.П. Зинченко, характеризующем сознание: «Оно многослойно, полицентрично, полифонично, абсолютно свободно. Оно легко преодолевает самые суровые определения бытия, такие как пространство, время, социум, но оно преодолевает их в себе и для себя, что далеко не всегда совпадает с их преодолением для субъекта сознания, для его собственного Я» (Зинченко, 1998, с. 71).

Отходя от отмеченного А.Г. Асмоловым «европоцентризма» и обращаясь к системе понятий китайского даосизма, можно согласиться с объяснением В.В. Малявина, что в даосизме «речь идет об опыте сознания, самопревращающегося и потому никогда себе не равного, принципиально диалогического. Подобная открытость бытию может показаться европейцу неожиданной и непривычной, поскольку идея самотождественного Я, реально продолжающегося во времени, с античных времен была краеугольным камнем западной философии. Однако границы самотождественного Я могут быть установлены только догматически. Китайская традиция не знает подобного догматизма. В соответствии с этой традицией самосознание трактуется без самоотождествления, сознанию всякий опыт дан как «другое», оно хранит свой свет, пребывает в «помрачении» (Малявин, 1988)

Возвращаясь к дефинициям сознания, отметим, что попытка интегрирующего подхода (высшая интеграция психических процессов, состояний, свойств личности – Я) была осуществлена К.К. Платоновым (Платонов, 1986). Однако, рассматривая в качестве атрибутов сознания, т.е. неотъемлемых свойств, без которых не существует сознание, переживание, познание и отношение, автор скорее исследует структуру сознания, нежели его существенную характеристику, сознание вновь рассматривается в широком плане, как и вся психика. Эта тонкость, замечаемая не всеми исследователями, отчетливо артикулирована в определении Е.А. Климова. Автор формулирует следующие возможные определения сознания:

• сознание как психика человека, в отличие от психики животных, синоним термина «психика человека»;

• процесс рефлексирования, т.е. способность человека отдавать себе тот или иной отчет о происходящем вокруг него или в его внутреннем мире и в организме (Климов, 1999).

Способность отдавать себе (или другим) отчет весьма часто используется в определениях сознания и может варьировать от вполне ясного высказывания мыслей себе и другим до смутно выраженных словами образов, чувств, ощущений.

В работе П.Б. Шошина о бессознательном находим три феномена, совместно индицирующих наличие сознания:

• чувство собственного существования;

• чувство присутствия в данном месте и в настоящий момент;

• идентификация себя в мире (различие себя и мира).

Согласно автору, выпадение любого из этих компонентов означает деструкцию целого, т.е. «выпадение сознания» (Шошин, 1994).

Новые методические и технические возможности в сравнительном психологическом изучении животных, в частности человекообразных обезьян, позволяют утверждать наличие у них зачатков по следующим свойствам сознания:

• приобретение знаний, в том числе обобщенных и опосредованных;

• целенаправленное поведение, включая преднамеренность действий, спланированность и прогнозирование;

• преднамеренность коммуникаций (передача информации), в том числе с использованием языков‐посредников;

• самоузнавание в зеркале, на фото;

• способность оценивать знания, намерения, мысленные процессы у других индивидов (Зорина, Полетаева, 2002, с. 223–224).

Таким образом, прогресс зоопсихологии оставляет все меньше принципиальных различий за пределами орудийной деятельности человека и животных.

Операциональный подход к определению сознания, представленный в форме эмпирических характеристик сознания, находим в работе Н.И. Чуприковой. Десять выделенных автором характеристик задают достаточно полную картину сознательных возможностей человека:

• выделяет себя из окружающего мира;

• отделяет себя, свое Я от внешних предметов;

• отделяет свойства вещей от самих вещей;

• способен увидеть себя находящимся в определенном месте пространства и времени;

• способен увидеть себя находящимся в определенной системе отношений с людьми;

• способен устанавливать адекватные причинно‐следственные отношения явлений внешнего мира;

• способен устанавливать адекватные причинно‐следственные отношения между своими действиями и явлениями внешнего мира;

• отдает отчет в своих ощущениях, мыслях, переживаниях, желаниях;

• знает особенности своей личности и индивидуальности;

• способен планировать свои действия, предвидеть их результаты и оценивать последствия (Чуприкова, 1999).

Можно спорить о независимости (избыточности), полноте (достаточности), уровневой однородности и др. свойствах приведенных характеристик, и это выгодно отличает данный набор от триады П.Б. Шошина.

С критериями Н.И.Чуприковой перекликается более компактное понятие фундаментальных структур сознания, введенное Е.В. Субботским и объединяющее «представления человека об объекте, причинности, пространстве и времени…» в смысле «структур, которые, существуя как неосознанные, определяют содержание осознаваемого (и переживаемого) человеком» (Субботский, 2007, с. 11).

На этом пути можно найти еще более лапидарную формулу определения сознания – это не только способности или функции, но и структуры (Ey, 1983).

Дифференциация теоретического и эмпирического подходов к определению и решению проблемы сознания отчетливо проводится в работе В.М. Аллахвердова, который считает, что все существующие определения в психологии по сути эмпирические. «Сознание как эмпирический термин отражает эмпирическое явление – осознанность, эмпирический факт представленности субъекту картины мира и самого себя… как выраженная в словах способность испытуемого отдавать себе отчет в том, что происходит» (Аллахвердов, 2000, с. 116); то, что можно назвать «осознанностью», «самоочевидностью», «непосредственной данностью» сознания (там же, с. 253).

Сознание также рассматривается как «некий теоретический (гипотетический) механизм, порождающий или трансформирующий осознаваемую информацию, например, преобразующий результаты каких‐либо информационных или физиологических процессов в осознаваемые явления» (т.е. «работа механизма сознания») (там же, с. 254).

Такое разделение соответствует логике «концептуального замысла» в концепции В.М. Аллахвердова, в соответствии с которой, как уже говорилось, содержание сознания (включающее и мистические переживания) изучается методами гуманитарных наук, а процессы, механизмы сознания – методами естественных наук.

Обсуждая различные дефиниции сознания, необходимо также рассмотреть те или иные синонимы или производные этого поня тия, часто замещающие исходный термин или используемые для отсылки при его определениях, что не обязательно приводит к тавтологическим циклам. К таким синонимам или производным понятиям сознания можно отнести: «сознательность», «осознанность» и др. Согласно Е.В. Шороховой, сознательность характеризует степень того, насколько человек, производя тот или иной поступок, действовал в соответствии со своими намерениями, насколько эти действия адекватно отражали объективную закономерность процессов, с которыми человек имел дело (Шорохова, 1966). Данное определение во многом совпадает с ранее приведенным эмпирическим определением сознания.

Более неоднородным является определение сознательности в работе В.В. Столина: «Самая общая характеристика сознаваемости (сознательности) психических процессов состоит в констатации двух феноменов:

• человек может осознать то, что он воспринимает, то, что он вспоминает, о чем мыслит, к чему внимателен, какую эмоцию испытывает;

• человек может осознать, что именно он воспринимает, вспоминает, мыслит, внимателен, чувствует» (Столин, 1983, с. 16).

Таким образом, сознательность в этом случае может характеризовать либо направленность сознания на объект, либо на самого субъекта осознания. Данная трактовка соответствует основному положению деятельностного подхода к сознанию в теории А.Н. Леонтьева, дифференцирующего содержание, актуально сознаваемое, и содержание, лишь оказывающееся в сознании. Согласно А.Н. Леонтьеву, актуально сознается только то содержание, которое является предметом целенаправленной активности субъекта, т.е. занимает структурное место непосредственной цели внутреннего или внешнего действия в системе той или иной деятельности (Леонтьев А.Н., 1975).

Другое измерение в дифференциацию понятий «сознание» и «осознание» вносит В.П. Седов, который, ссылаясь на примеры новаторской деятельности педагога‐словесника Е.Н. Ильина, актуализирует понятия «чувственной», или «невербальной», осознанности для тех случаев человеческой активности (учебный процесс), когда осуществляется направленный поиск того, что еще не осознается, еще не названо, не несет отчетливого образа, но уверенно характеризуется как некий «предобраз», «предзнак». Согласно В.П. Седову, этому поиску сопутствует некое чувство – знак и представление «так» или «не так» (Седов, 2001).