Текст книги "Пропавший легион"

13

В этот полдень Клиат напоминал растревоженный муравейник. Чтобы ускорить подготовку к походу, Маврикиос обещал золотую монету каждому солдату того отряда, который выступит первым. Солдаты быстро сновали взад-вперед, вытаскивая своих товарищей из таверн и домов веселья. Звучали тысячи поспешных прощаний: Император не имел ни малейшего желания отягощать армию маркитантами, женщинами и детьми. Никто не жаловался. Если они потерпят поражение, близким лучше оставаться в безопасности, в Клиате, нежели в полевом лагере, во власти жестокого врага.

Хелвис была сестрой воина и вдовой воина. Она не раз посылала в битвы любимых и знала, что не стоит обременять Скауруса своими слезами. Она сказала лишь одно:

– Пусть Фос сделает так, чтобы мы встретились снова.

– Привези мне голову казда, папа, – сказал Мальрик.

– Да ты, дружок, кровожаден, – сказал Марк, обнимая сына Хелвис. – А что ты будешь с ней делать?

– Я ее сожгу, – объявил мальчик. – Они хуже, чем еретики-видессиане, так говорит мама. Сжечь их всех!

Трибун изучающе взглянул на Хелвис.

– Я не скажу, что она неправа. Однако для меня будет достаточно, если я привезу назад свою голову.

Приз Императора выиграли римляне, в чем Марк и не сомневался. Для легионеров не так страшно было воевать с Каздом, как сносить недовольство Гая Филиппа, который не простил бы им поражения в этом соревновании.

Большая часть армии не намного отстала от них. Всех подогревало желание спасти от каздов своих братьев. К изумлению трибуна, ворота Клиата широко распахнулись за час до заката, и до наступления темноты последний солдат вышел из города.

Первые ночные часы Маврикиос очень торопился. Бесконечный топот тысяч сапог, стук металлических подков, скрип сотен телег, везущих вооружение, амуницию и провиант, был настолько монотонным, что уши отказывались слушать. В этом гуле выделялись только проклятия и звук падения тел – кто-то по неосмотрительности оступался в темноте. Так прерывистый пульс привлекает внимание, в то время как ровный остается незамеченным. На Марка произвела большое впечатление скорость, с которой в темноте по незнакомой местности двигалась армия.

– Ты уже забыл, что это такое – армия, готовая к бою, – сказал Гай Филипп. – Однако надеюсь, что Маврикиос не вымотает нас слишком быстрым переходом.

– Ох, боги этого не допустят! – вмешался Виридовикс. – Я уже сейчас устал больше, чем за весь поход.

– Ты был бы в лучшей форме, если бы не прощался такдолгос той клиатской девкой, – заметил центурион. – Ты и так еле держался на ногах, когда возвращался в лагерь.

– А что, ты знаешь лучший способ проводить время летним днем? – подмигнув, спросил галл.

– Нет, черт бы тебя побрал! – ответил Гай Филипп, и зависть, прозвучавшая в его голосе, заставила рассмеяться всех римлян, сидевших у костра.

Горячий огонь воодушевления двигал армию на запад. Они шли уже три дня. Сопротивление каздов было слабым. Армия Ономагулоса очистила дорогу, по которой шли солдаты Маврикиоса, и маленькие отряды каздов не могли противостоять мощи видессиан. Большинство из них предпочитало не нападать, а удирать. В первые дни похода видессиане покрыли более чем половину расстояния, отделявшего их от окруженных солдат Ономагулоса. Но после, как и опасался Гай Филипп, движение замедлилось. Солдаты, потратившие свои силы на этот бросок, устали. Офицеры подбадривали их, призывали «поднажать», но и сами они тоже были измотаны.

Марк шел под горячим полуденным солнцем. Мысли его не простирались далее плеча соседа в строю. Кираса давила на плечи, а меч монотонно качался на боку при каждом шаге. Трибун подумал о том, что им очень повезло идти в самой голове колонны и пылью от сапог дышали те, кто шел следом, а не римляне.

Когда армия остановилась на ночлег, он упал на подстилку и тут же заснул, как за несколько дней перед тем заснул гонец Ономагулоса.

Он проснулся с головной болью и с ломотой в костях, как будто его опоили зельем.

В полдень на четвертый день похода разведчики-каморы примчались с запада доложить о большом облаке пыли, которое приближалось к видессианской армии. Маврикиос не стал рисковать и приказал своим солдатам встать в боевую линию. Когда приказ Императора дошел до римлян, Марк почувствовал усталое возбуждение. Так или иначе, подумал он, скоро их испытания закончатся. Он так вымотался, что ему было почти безразлично, кто выйдет победителем.

Вскоре они увидели коричневые облака пыли на западе. Солдаты приготовили к бою оружие. Повсюду можно было видеть, как один воин что-то горячо говорит другому, видимо, давая последние указания на случай своей гибели. Пыльные облака приближались. Император послал на разведку две сотни каморов. Скаурус увидел, как они исчезают в густой пыли. Несколько минут ожидания показались невыносимо долгими. Когда разведчики галопом неслись обратно, легко было заметить, что они взволнованы. Каморы подпрыгивали в седлах, поднимали лошадей на дыбы и бросали в воздух свои шапки, с которыми не расставались даже в самую жаркую погоду. Снова и снова они что-то выкрикивали. Наконец всадники приблизились настолько, что Марк услышал:

– Ономаг! Ономаг!

Трибун очень устал и все же почувствовал, как радостное возбуждение пробежало по его телу. Ксенофонт, подумал он, чувствовал нечто подобное, когда из задних рядов его потрепанной армии донесся крик солдата: «Таласса! Таласса!» («Море! Море!»).

Но впереди шли не только воины Ономагулоса. Казды тоже были там – они наступали им на пятки. Маврикиос бросил против врагов ударную кавалерию – видессиан, каморов, катришей и, наконец, намдалени. Могучая атака островитян отбросила легковооруженного врага и дала возможность уцелевшим солдатам отряда Баанеса воссоединиться с армией Императора. Радость встречи была короткой – первый же взгляд на шатающихся от усталости солдат развеял ее. Крики и стоны раненых, печальный вид изможденного войска – все это слишком ярко говорило об опасности, с которой армии Маврикиоса еще предстояло столкнуться.

Ономагулоса осторожно доставили на носилках. На ноге его кровоточила большая рана от удара копьем.

– Прошу прощения, командир, – извинился Горгидас перед Скаурусом. – Этим беднягам нужна моя помощь.

Не дожидаясь разрешения трибуна, он поспешил к раненым. Но Марк смотрел на тех, кто уцелел, и ему совсем не понравилось это зрелище. Возвратившиеся солдаты потеряли всякий боевой дух, они были побежденными. Он читал это в их глазах, видел в их осунувшихся неподвижных лицах, поникших плечах. Они казались ему людьми, понявшими бесполезность попыток выстоять против снежной лавины. Два слова было у них на устах. «Вода!» – было первым, и когда им давали флягу, она опустошалась в одно мгновение. Другое слово произносилось еле слышно. Побежденные не хотели пугать им своих спасителей. Марк подумал, что они, вероятно, предпочли бы вообще не произносить его. Но когда один за другим солдаты валились на землю, он слышал, как затихали их голоса, как сквозил в них страх. Поскольку имя, наводившее ужас, шептали все вокруг, Марку потребовалось всего несколько минут, чтобы разобрать его: «Авшар». Тогда он понял все.

Марк видел, что строй его солдат нарушился. Их тормозили беженцы Баанеса, которые еле плелись. Солнце уже село. Вместо того, чтобы двинуться быстрым маршем, – а ситуация того требовала – Император приказал разбить лагерь, решив выступить в поход завтра утром. Этот приказ встретил полное одобрение солдат.

Марк вынужден был признать, что постоянная угроза нападения делала армию более боеспособной. Палисады из бревен и грубые насыпи были возведены с такой быстротой, что даже римляне не могли угнаться за видессианами. Кавалерия, которая отогнала каздов от солдат Ономагулоса, теперь защищала их лагерь.

Сражение было нелегким. Железная лавина намдалени отбросила каздов, но отнюдь не подавила их желания подраться. С запада к ним постоянно приходили свежие силы, и казды устроили настоящую битву. Поднялась та обычная сумятица, которая случается, когда сталкиваются крупные кавалерийские соединения.

Отряды конников брали разбег, сшибались, отходили и снова нападали друг на друга. Стрелы тучами летели из луков, и сабли вспыхивали в лучах солнца.

– Хорошо, что мы уже почти покончили со строительством укреплений, – сказал Гай Филипп, вглядываясь в пыльную дымку на западе. – Я не думаю, что наши кони там слишком хорошо скачут. Эти кровавые ублюдки кое-что понимают в верховой езде. Кстати, сколько их там?

На это у Скауруса ответа не нашлось. Пыль и расстояние делали невозможными точные подсчеты сил противника Более того, казды и их двоюродные братья – каморы, которые воевали под стягами Императора, имели запасных лошадей для каждого дня, и это создавало иллюзию еще большей численности неприятеля. Но если отбросить в сторону цифры, то центурион, к сожалению, прав, как всегда.

Намдалени были мастерами и побеждали каздов в ближнем бою, каморы уравнивали их в скорости. Но видессиане, которые составляли костяк имперской кавалерии, не могли сокрушить врага вблизи или сразиться с ним на расстоянии.

Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее конники Маврикиоса стали отступать к не готовым еще фортификационным сооружениям.

Марк услышал победные крики преследовавших их каздов. Отступавшие кавалеристы не могли войти в ворота лагеря, где столпились видессиане и наемники. Возникла давка. Враги с криками и гиканьем посылали стрелу за стрелой в удобные мишени. Солдаты медленно валились с седел, раненые лошади дико ржали и разбегались в разные стороны, еще более усиливая хаос у ворот.

Хуже всего было то, что в сумерках и неразберихе никто не мог отличить каморов от наездников Казда. Несколько десятков вражеских воинов незамеченными ворвались в лагерь и начали убивать всех, кто попадался им под руку. Вскоре их уничтожили, но потрясенный Скаурус увидел, как один казд, зарубив трех солдат-пехотинцев, взвился на лошади, перемахнул метровый палисад и исчез в темноте. Каморы тоже погибали – их по ошибке принимали за кочевников-каздов. Один из каморов, увидев, как убивают его товарищей, с саблей бросился на видессиан с явным желанием отомстить за смерть своих соплеменников. Война внутри императорской армии стала такой же реальной опасностью, как и война с внешним врагом.

Позднее Марк слышал, как Фостис Апокавкос говорил об этой ужасной ночи: «Я лучше сразу умру, чем еще раз пройду через такой кошмар».

Из гордого, уверенного в себе войска, которое выступило из Видессоса, армия превратилась в первые вечерние часы этого дня в запуганную толпу, прятавшуюся за неуклюжими баррикадами, которые были единственным, что еще кое-как спасало их от когтей безжалостного врага. Если бы казды продолжали атаковать видессиан, они бы сломали их, как сухие веточки. Но кочевники побоялись нападать на защищенный лагерь. Угроза поражения отступила, и постепенно Император опять начал собирать своих воинов в кулак. Казалось, он одновременно находился в тысяче мест, всюду мелькали его позолоченные доспехи и красные императорские сапоги. Он пинал ногами ленивцев и приказывал им бежать к палисаду. Его положение было сейчас незавидным, но Император был настоящим воином, он не привык сдаваться без борьбы.

Когда Маврикиос подошел к той части лагеря, где стояли римляне, нечто вроде одобрения мелькнуло на его усталом лице.

– Очень аккуратно, – похвалил он Скауруса. – Ров, частокол, насыпь, да и вода тоже, как я вижу. Как на учениях. В твоих солдатах силен боевой дух.

– В достаточной мере, Ваше Величество, – ответил Марк.

– Нет нужды хвастаться этим, – заметил Виридовикс. – У этих римлян слишком толстая кожа, чтобы они могли испытывать страх.

Гай Филипп по привычке вспыхнул, но Император жестом остановил его.

– Спокойно, спокойно, в такую ночь, как эта, лучше не ссориться, даже если на то и есть причина. Видит Фос – я говорю правду.

Даже красные отблески походных костров не окрашивали его лица. В дрожащем свете огня он выглядел бледным и постаревшим. Плечи его согнулись под тяжким бременем. Он повернулся и ушел проверять другой отряд.

Брат императора Туризин тоже занимался инспекцией, однако он разговаривал с растерянными солдатами в своем, более прямом стиле.

– Ты, болван! Клянусь Фосом, я еще не встречал такого разгильдяя! – услышал Марк его крики недалеко от того места, где он стоял. – Дай мне этот лук, ты, бесполезный кусок дерьма.

Зазвенела тетива. Туризин выругался – он промахнулся Он снова пустил стрелу. Где-то в темноте заржала в агонии лошадь.

– Вот так-то, – сказал Севастократор. – Вот так надо это делать!

Странно, но Ортайяс Сфранцез тоже помогал сплотить армию. Он бродил по лагерю, декламируя разную чушь:

– Умные солдаты, – а я назову вас скорее философами, чем воинами, – вы должны показать варварам, что их желание одолеть вас бесплодно.

Или:

– Души Казда обречены, и у них нет второй жизни. Их тела так же уязвимы, как наши. Их легко сбросить в пучину смерти.

Это зрелище было, вероятно, до ужаса нелепым. Солдаты улыбались, слушая величественные тирады своего командира, а в такое время на их лицах нечасто можно было увидеть улыбку. Более того, несмотря на то, что Ортайяс предавался длиннейшим рассуждениям, говорил он правду, и те, кто его слушали, в общем, не могли с ним не согласиться.

Среди солдат ходили и жрецы, молясь вместе с ними и повторяя клятву верности Видессосу.

Никому в эту ночь не было дела до ереси намдалени или до претензий васпуракан на первородство. Перед лицом смертельной опасности каждый понимал необходимость сплочения.

Язычники-каморы наравне со всеми произносили слова присяги. Жрецы не подходили к кочевникам, но они клялись чиновникам Маврикиоса. И то, что они после роковой стычки у ворот давали эту присягу не сразу, убедило Марка в том, что слово их было крепко. Если бы они задумали предательство, они клялись бы без раздумий, чтобы обман был более достоверным.

– А, здравствуй!.. – Рядом с трибуном появился Нейпос, который какое-то время оставался незамеченным. Маленький жрец выглядел суровым, что так не подходило к его пухлому веселому лицу. Он нерешительно сказал:

– Могу ли я предложить тебе и твоим солдатам присоединиться к тем, кто дает клятву верности Видессосу! Я не хочу обидеть тебя, и у меня нет ни малейших сомнений в вашей преданности, но похоже, что сейчас это сделать необходимо.

– Конечно, – кивнул Скаурус. Если бы римляне были выделены из всех остальных и не были приглашены принять участие в церемонии, это был бы плохой знак, но, как уже сказал жрец, сегодня каждый солдат в лагере клялся в верности.

– Но какая клятва подойдет тебе? Ведь большинство Моих людей не следует вашей вере.

Нейпос почесал свою выбритую голову.

– Сложный вопрос. Может быть, у тебя есть какие-нибудь предложения по этому поводу?

Марк немного подумал.

– У нас есть такой обычай: когда ты идешь на службу в легион, ты даешь клятву, и все остальные клянутся тоже, следуя твоему примеру. Если я поклянусь опять, на этот раз моими и твоими богами, подойдет ли такое тебе?

– Я не могу просить большего. Этого вполне достаточно.

– Прекрасно.

По команде трибуна буккинаторы затрубили в трубы, призывая легионеров ко вниманию. Чистые звуки труб прорезали шум голосов в лагере. Римляне подняли головы, чтобы узнать, в чем дело. Когда Марк увидел, что все смотрят на него, он спросил, есть ли среди солдат кто-нибудь, кто не желает давать клятву, о которой говорил Нейпос. Никто не отказался.

– Отлично, – сказал он. – Теми богами, которые принесли нас сюда, и богами, которых мы встретили здесь, я клянусь повиноваться Императору и исполнять все его приказы как можно лучше. Клянетесь ли вы так же, как я?

– Иурамус!– крикнули легионеры по-латыни так, как в тот день, когда они вступали в легион. – Мы клянемся!

Нейпос не понимал слов, но смысл их был вполне понятен ему. Он поклонился Марку в знак благодарности и поспешил к другим отрядам.

Шум вокруг лагеря стоял ужасный. Не в силах открыто штурмовать укрепления, казды делали все, что могли, чтобы запугать его защитников. Некоторые подъезжали поближе, выкрикивая угрозы и ругательства на ломаном видессианском, другие поднимали вой, полный ярости. Но хуже всего были громкие удары барабанов, гремевших у каждого костра каздов, как удары сердца сумасшедшего, умирающего бога. Земля дрожала от этих звуков, они отдавались в мозгу и пробирали солдат до костей. Спать в такую ночь не смог даже флегматичный Скаурус. Поэтому он только приветствовал появление гонца от Маврикиоса, причем с таким энтузиазмом, что тот только покачал головой в недоумении.

Марк без труда нашел палатку Императора, которая была больше всех остальных и находилась в самой высокой точке лагеря, что открывало Маврикиосу обзор всего войска. Но добраться до нее было так же трудно, как пробиться через толпу на форуме Паламас в имперской столице. Весь лагерь не спал, там постоянно передвигались люди. Кто-то шел по делам, кто-то бесцельно бродил, пытаясь отвлечься от тяжелых дум.

Трибун почти не смотрел по сторонам. Гай Филипп не успел вовремя остановить его, и Марк со всего размаха столкнулся лбом с наемником-халога. Высоченный белокурый человек раздраженно повернулся. Его правый глаз прикрывала повязка.

– Гляди себе под ноги, ты, дурень! – начал он и внезапно остановился.

– Скапти! – воскликнул Марк. – Я не знал, что ты с армией. Ты должен был навестить нас давным-давно.

– Когда я в последний раз виделся с тобой, я говорил, что мы встретимся снова. – Командир гарнизона Имброса пожал плечами. Больше для себя, чем для римлян, он продолжал: – Судьба человека – странная вещь: если ты не идешь к ней, она сама к тебе приходит.

Он сжал Скаурусу руку обеими ладонями и в удивлении покачал головой. Оставив римлян гадать относительно своих странных слов, Скапти повернулся и пошел своей дорогой, – одинокий, сильный, гордый человек.

Глядя ему вслед, Гай Филипп сказал:

– Я и прежде видел солдат с таким выражением лица. Фей,как назвал бы его Виридовикс.

– Да, он почему-то думает, что я – орудие в руках его судьбы и несу ему гибель. Пусть боги докажут, что он ошибается. – Но что-то еще не давало покоя Скаурусу, и он вдруг понял: – А почему ты позаимствовал выражение именно у Виридовикса?

На лице центуриона появилось мрачное выражение, которое Марк минуту назад видел на лице Скапти, сына Модольфа.

– Эти слова подходят к халога, не так ли?

– Не могу не согласиться. Пойдем посмотрим, как чародеи Маврикиоса будут приделывать нам крылья, чтобы вытащить из этой западни.

Но волшебников, насчет которых прошелся Марк, на военном совете не было, Маврикиос взял их с собой, но скорее для того, чтобы они останавливали заклинания врагов, на большее он не рассчитывал. Маврикиос не считал магию наступательным оружием. Император был прирожденным солдатом. Битва, которая ожидала его, была не совсем той, какую он планировал, но уклоняться от сражения он не собирался. Сейчас он на удивление оживленно разговаривал с Ортайясом Сфранцезом.

– Я не думаю, что Калокирес рекомендует именно таким способом завлекать противника в битву, но полагаю, что это сработает. Насколько мне известно, кочевники так завели себя сегодняшней стычкой, что собираются драться с нами немедленно. И когда они кинутся в бой, мы сломаем их. В рукопашной схватке у них не будет шансов одолеть нас.

Марк подумал, что у Императора есть все основания для такого утверждения. То, что он видел у каздов, подтверждало эти выводы. Победы, даже небольшие, ослепляли их. Возможно, они захотят поскорее разделаться с видессианами, которые попали в ловушку. Император тоже думал об этом. Соответственно своим выводам он отдал приказы Сфранцезу и Туризину.

– Вы оба, на левом и правом крыле, будете выполнять самую важную работу, так как у вас – большая часть легкой кавалерии. Растяните ее пошире и направьте каздов в центр. Тяжеловооруженные солдаты остановят их, и когда начнется бой в центре, сомкните фланги вот так. – Он соединил пальцы рук. – Мы окружим их с трех сторон, а может быть, с помощью Фоса и с четырех.

Туризин спокойно слушал указания Маврикиоса и время от времени кивал в знак понимания.

– Он достаточно хладнокровен, а? – прошептал Гай Филипп Скаурусу.

– А почему бы и нет? Этот план не новость для Туризина. Они с Маврикиосом, скорее всего, вместе работали над ним после заката солнца.

Но Ортайяс Сфранцез слышал этот приказ впервые, и глаза его блестели от возбуждения.

– Вы придерживаетесь классической тактики, Ваше Величество, – выпалил он. – Мы устроим хороший капкан и захватим в него неорганизованное стадо варваров.

Скаурус мог согласиться с первой частью этого высказывания, но сильно сомневался в правоте второй. План Маврикиоса вызвал в его памяти сражение при Каннах, когда Ганнибал загнал римлян в ловушку, подобную той, о которой говорил Император.

Маврикиос, казалось, был доволен похвалой.

– Спасибо, Ортайяс, на добром слове, – сказал он вежливо. – Я надеюсь на тебя, ты сумеешь зажечь своих солдат горячей боевой речью.

Маврикиос и вправду должен быть очень уверен в исходе боя, подумал Марк, если стал столь снисходительным к племяннику своего злейшего врага.

– Я так и сделаю! Я уже подготовил хорошую речь, она возбудит ярость в моих воинах.

– Прекрасно, – заключил Император.

Гай Филипп рядом со Скаурусом закатил глаза и простонал, но так тихо, что его мог услышать только трибун. Старший центурион как-то имел счастье выслушать одну из таких речей и был не слишком вдохновлен ею. Впрочем, сейчас это не имело большого значения.

Скаурус наблюдал за Нефоном Комносом, который внимательно слушал Императора, и знал, что старый вояка хорошо выполнит свой долг. Все (за исключением, пожалуй, Ортайяса Сфранцеза) знали, что левое крыло принадлежит Комносу.

В темноте вокруг окруженного лагеря барабаны на мгновение замерли, затем начали снова, теперь уже все вместе. Бум-бум. Бум-бум. Бум-бум. Звуки барабанов тупой сверлящей болью отдавались в голове. К гулкой дроби присоединились резкие крики каздов:

– Авшар! Авшар! Авшар!

Марк почувствовал, как руки его сжались в кулаки. Он взглянул на Маврикиоса, желая увидеть его реакцию на этот вызов. Император встретил его взгляд, подняв левую бровь.

– Теперь все фигуры на доске, – сказал он. – И мы можем начинать игру.

Вставало солнце. День обещал быть чистым и жарким, на небе не было ни единого облачка. Глаза трибуна покраснели и запали. Он сел завтракать и зачерпнул ложкой каши. Барабаны стучали всю ночь, а когда ему удалось наконец сомкнуть глаза, его начали мучить кошмары. Все в лагере зевали.

Квинт Глабрио закончил завтрак, вычистил миску сухим песком и положил ее в свой походный мешок. Он тоже зевал, но не слишком беспокоился из-за этого.

– Я думаю, что и казды не слишком хорошо выспались. Они же не глухие, – сказал он.

Марк кивнул, соглашаясь с ним.

Палатки каздов пестрели на равнине, как разноцветные лягушки, группируясь у западной части видессианского лагеря возле большого черного шатра. Скаурус догадался, что шатер принадлежал Авшару.

Трибун увидел, как начала формироваться боевая линия врага. Как он и опасался, кочевники пытались удержать имперскую армию в осаде, но Маврикиос был достойным противником каздов. Лучники, стреляя из-за прикрытия валов, удерживали врагов на расстоянии, а когда стрелков поддержали тяжелые дротики катапульты, казды отступили. В соответствии со своим планом Император выслал вперед легкую кавалерию, создав заслон, под прикрытием которого основная армия могла развернуть свои силы.

Солдаты Скауруса заняли место в боевой линии видессианской армии. Римляне стояли в левой части сильно укрепленного центра. Слева от них находился отряд кавалерии катришей, который соединял центр с левым флангом Ортайяса Сфранцеза. Командир катришей, рябой от оспин солдат по имени Лаон Пакимер, увидел трибуна и помахал ему рукой. Марк ответил на приветствие, махнув в ответ. После встречи с Тасо Ванесом он полюбил катришей и предпочитал иметь на своем фланге именно их, а не пардрайских каморов, которые сегодня были весьма мрачны. Скаурус не мог винить их за это после того, как их союзники-видессиане по ошибке убили нескольких их воинов во время вчерашней стычки.

Виридовикс взглянул на приближающуюся армию и почесал нос. Его бледная кожа очень пострадала от палящего видессианского солнца: она покраснела и начала облезать, но вовсе не загорела, что могло бы предохранить ее от ожогов.

– Да, трибун, это тебе не в Галлии драться.

– Да, – согласился Марк. – Утро вместо ночи, жара вместо прохлады, выжженная степь и камни вместо зеленого леса… К тому же теперь мы воюем вместе, а не друг с другом.

– Так и есть, – хмыкнул Виридовикс. – Об этом я даже не подумал. Ну все равно, драка сегодня будет хорошая.

В ответ на это Скаурус фыркнул.

Загудели трубы и застучали барабаны, подавая имперской армии сигнал к началу битвы. Римляне выступили без всяких церемоний, но трибун был рад, что его солдат окружает военная музыка. Он не чувствовал себя таким уж одиноким, и ему не казалось, что все казды избрали своей мишенью именно его.

Захватчики тоже пошли вперед, но не строем, как видессиане, а неровной волной, набегающей на берег, – отряд здесь, отряд там. Авшара было легко узнать даже на расстоянии, разделяющем обе армии. Он решил возглавить свое воинство на левом фланге, в отличие от Маврикиоса, оказавшегося в центре. Его белые одежды развевались под легким ветерком. Авшар гарцевал на черном, без единого пятнышка жеребце. Флаг Казда лениво колыхался за его спиной.

– Дьявольский цвет для штандарта, – сказал Квинт Глабрио. – Он напоминает мне повязку, пропитанную засохшей кровью.

Это определение было очень точным, но несколько неожиданным, поскольку исходило от римского офицера. Оно больше подошло бы Горгидасу.

Гай Филипп произнес:

– Это похоже на них. Они пролили крови достаточно, чтобы напитать ею землю.

Две армии находились на расстоянии километра друг от друга, когда Маврикиос подвел своего горячего скакуна к солдатам, желая ободрить их речью.

Поглядев по сторонам, Марк увидел, что Туризин и Ортайяс делают то же самое. Армия каздов тоже остановилась: Авшар и другие вожди напутствовали солдат перед боем.

Император говорил коротко и по существу. Он напомнил своим солдатам о разрушениях и горе, которые принес Казд Видессосу, сказал им о том, что бог воюет на их стороне (трибун готов был поспорить, что Авшар говорил своим воинам те же самые слова) и коротко объяснил им тактику боя, которую он планировал. Трибун не слишком следил за словами Маврикиоса – главная мысль Императора была ему ясна после пяти-шести фраз. Куда интереснее было послушать отрывки из речи Ортайяса Сфранцеза, которую тот составил заранее. Изо всех сил пытаясь придать своему срывающемуся фальцету внушительность, юный дворянин распинался перед своими солдатами. До Марка доносились пространные фразы.

– Бейтесь каждой своей жилкой, не щадите сил для победы над коварным врагом! Казды стоят по ту сторону добра. Мир и добро – яд для них, а их любовь к сражениям – кровавая дань жестокому богу. Несправедливость часто бывает сильна, но в конце концов она всегда терпит поражение. Я сам буду руководить битвой, и пусть мое горячее желание сразиться с врагом сольется с вашим. Если я не буду страдать вместе с вами – это и будет для меня самым большим страданием…

Он гудел и гудел, его речи не было конца. Марк уже потерял нить, но тут Маврикиос замолчал, и солдаты разразились ликующими криками. Когда же они затихли, стало слышно, что Ортайяс все еще говорит. Солдаты на левом фланге слушали вяло, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом. Они нуждались в короткой зажигательной речи, а племянник Севастоса только-только успел добраться до своего «пламенного» заключения:

– Пусть ни один из тех, кто любит роскошь и уют, не разделит с нами сегодняшнюю битву, пусть никто не присоединится к нам ради трофеев и грабежа. Только тот, кто отважен и не боится опасности, бросится в бой на врага! Так вперед на неприятеля, и пусть планы стратегов воплотятся в нашей победе.

Он выдержал паузу, надеясь, что загремят аплодисменты, которыми солдаты наградили обоих Гаврасов. Но он не услышал ничего, кроме нескольких жидких хлопков и двух-трех криков.

– У него мозги величиной с горошину, – проворчал Гай Филипп. – Представь себе наемную армию, которая не грабит! Удивляюсь, что он еще не посоветовал им не пьянствовать и трахаться с девками.

Расстроенный, Сфранцез отъехал назад, в строй. Нефон Комнос похлопал его по спине и попытался успокоить, а заодно и защитить армию от дурацких речей Ортайяса.

Теперь ждать оставалось уже недолго. Все речи были закончены, и обе армии приближались друг к другу, а ближние конники уже обменивались стрелами. Скаурус почувствовал привычный холодок в животе и автоматически подавил страх. Первые минуты перед боем обычно самые страшные. Когда залезаешь в драку по уши, для страха уже не остается времени.

Казды неслись к видессианам. Марк видел, как солнце отсвечивало на их шлемах, обнаженных мечах, наконечниках копий, видел флаги на их высоко поднятых копьях… И тут римляне в ужасе вскрикнули, а трибун вздрогнул и протер глаза. Приближающиеся враги один за другим начали таять в воздухе, как гаснущее пламя свечи под порывом ветра. Неожиданно казды пропали совсем, словно в густом тумане. Трибун сжал рукоять меча так, что пальцы его побелели, но это не принесло ему чувства безопасности. Как он мог сразиться с врагом, которого не видел? Хотя это казалось бесконечным, казды оставались невидимыми всего лишь несколько мгновений. Сквозь крики своих солдат Скаурус услышал, как чародеи, прибывшие с имперской армией, выкрикивают заклинания. Враг снова появился, такой же сильный и зримый, словно никогда и не исчезал.

– Военная магия, – дрогнувшим голосом сказал трибун.

– Так и есть, – согласился Гай Филипп. – И она не сработала, благодарение богам.

Старший центурион говорил тихо, почти про себя, и не глядя на Скауруса. Его внимание было сосредоточено на каздах, которые, поняв, что их коварный план рухнул, надвигались на видессиан еще быстрее.

– Поднять щиты! – приказал центурион, когда первые стрелы полетели к римскому строю. Марку никогда не приходилось стоять под таким густым дождем стрел. Одна из них сердито прожужжала возле его уха, вторая ударилась в щит с такой силой, что он качнулся назад. Звуки, с которыми летели свистящие стрелы, ударяющие о кольчуги, кирасы и щиты, напоминали град, стучащий по металлической кровле дома. Но только град не заставляет людей вскрикивать, как стрелы, впивающиеся в незащищенную кожу.