Текст книги "Девочка, которой не было. Мистические истории"

Наваждение
Ольга Слауцкая

Мне не дает покоя мысль, из-за какой мелочи я оказался впутан в эту историю. Ничего не случилось бы, если б в тот жаркий июльский день, когда я шел по улице Гоголя, в мою сандалию не попал мелкий противный камушек.

Я остановился, чтобы вытряхнуть его, и оперся ладонью о ближайшую витрину. В ее темной глубине скользнула неясная тень. Я поднял взгляд и застыл. Изнутри на меня в упор смотрела насупленная девушка в старинном платье и круглой шляпке. «Манекен!» – мелькнула мысль. Но тут фигура колыхнулась, стала стремительно менять расплывчатые очертания и вдруг протянула к моей распяленной по стеклу ладони свою прозрачную руку. Я отшатнулся, будто от удара током. Видение растаяло. А вокруг, как ни в чем не бывало, шумел раскаленный солнцем город.

«Нехило мне голову напекло», – подумал я, посмотрел на вывеску и усмехнулся. «Фотоателье „Силуэт“» гласила она. Весьма кстати.

Прозрачная дверь с табличкой «Открыто» легко поддалась и зацепила колокольчик над входом. Под мелодичный перезвон я с облегчением нырнул в прохладу, тень и тишину. После яркого солнца глаза не сразу привыкли к полумраку.

– Вам фото на документы? – спросил звонкий девичий голос.

Вздрогнув, я подался вперед. Симпатичное улыбчивое лицо, возникшее над широкой стойкой, которая разделяла помещение на две части, ничуть не походило на то, мелькнувшее в витрине. И все же казалось знакомым.

– Да, мне на загранпаспорт, – отозвался я, присмотрелся и вдруг вспомнил, где видел эту озорную рыжую стрижку и родинку над губой. С их обладательницей мы как-то пересекались в общей компании. То недолгое знакомство оставило приятное впечатление, и я обрадовался нынешней случайной встрече.

Приветливым кивком девушка обозначила, что тоже меня узнала:

– Кажется, Антон?

– А вы – Юля?

– Проходите.

Юля выскользнула из-за стойки. Я последовал за ней. Тонкая бретелька легкого сарафана вот-вот норовила соскользнуть с загорелого плеча, на котором примостилась разноцветная рыбка-тату. Юля поправила платье, резким движением откинула с глаз неровную челку и жестом пригласила меня в крохотный закуток за шторкой, где на штативе одиноко скучал простенький цифровой «Никон».

Пока она усаживала меня на хлипкий табурет у белой стены, включала освещение и настраивала незамысловатую аппаратуру, мы вспомнили общих знакомых, перешли на ты и разговорились. Выяснилось, что ателье принадлежит известному в нашем городке фотографу Фокину, у которого она третий месяц работала помощницей.

– И как он тебе? – поинтересовался я.

– Ничего так. Только странный, – она неопределенно качнула головой и состроила гримасу. – Помешан на старинных фотках. Ну, знаешь, на всяких допотопных способах фотографии. Я пока еще не очень разбираюсь…

– А сколько платит?

Она назвала сумму вдвое меньшую, чем моя зарплата.

– Щедростью не отличается, – ухмыльнулся я.

– Но «помощница фотографа» звучит лучше, чем «приходящая уборщица» или «официантка летнего кафе», – она выразительно глянула из-под рыжей челки. – Сиди смирно.

Возразить было нечего. Я послушно выполнил ее приказ, а потом пристроился на высоком табурете перед стойкой в терпеливом ожидании, когда Юля загрузит фото в старенький компьютер и обработает мою физиономию в «фотошопе».

Пока она колдовала перед монитором, я огляделся по сторонам и словно провалился во временную дыру лет на сто назад. Убранство ателье, больше напоминавшего антикварную лавку или музей, подтверждало слова рыжей феи: его хозяин явно обожал ретро-стиль. Потертые витрины с резьбой по обеим сторонам от входа походили на громоздкие шкафы. Только вполне современный вид батареек, флешек, фотоальбомов и прочей мелочи на стеклянных полках возвращал в реальное время действия. Единственное окно-витрину, выходившее на улицу Гоголя, до самого пола скрывала плотная штора из мягкого бархата винного цвета. Такие же занавеси, подвязанные шнурами с бахромой, прикрывали дверные проемы в глубине помещения. Полумрак разгонял желтый свет из матовых плафонов в витой оправе, гроздью висевших под потолком. На стенах, до середины обклеенных светлыми обоями в полоску, а понизу обшитых панелями темного дерева, висели торжественные черно-белые фотопортреты в винтажных рамах. Над всем этим витал ощутимый запах каких-то химикатов.

Я внимательнее вгляделся в ближайший портрет. Дата внизу говорила, что фото – всего лишь умелая стилизация под старину и сделано три года назад. Лицо крупного усатого мужчины, переодетого в офицерскую форму начала века, показалось знакомым, что неудивительно в провинциальном городке.

– Мрачновато тут у вас, – произнес я, когда Юля выглянула из-за стойки. – Но интересно. А я того мужика на фото знаю. Он недавно умер.

Пришла моя очередь объяснять, что я работаю в похоронном бюро. Делаю портреты на надгробиях. Юлины глаза на миг округлились, но потом в них вспыхнуло озорное любопытство.

– Если ты мастер по фотокерамике, мог бы сам сделать себе фотки. Почему ты к нам в ателье зашел? – спросила она.

– Это был знак судьбы! – пафосно ответил я и рассказал ей о своем видении в витрине.

– Девушка в шляпе? – ничуть не удивилась Юля и даже обрадовалась, словно внезапно нашла во мне единомышленника. – Ты тоже ее видел?

– Что значит «тоже»?

Юля оперлась локтями на стойку, звякнув браслетами, приблизилась и, понизив голос, доверительно поведала:

– Я когда к Фокину устраивалась, женщина, которая до меня работала, говорила, что здесь привидение водится. И что она боится оставаться в ателье одна.

– А ты не боишься? – спросил я, невольно нырнув взглядом в притягательную глубину по-летнему откровенного декольте вслед за подвеской на длинной цепочке.

– Не-а, – Юля беспечно качнула длинными серьгами. – Призрак на работе – это же прикольно! Прикинь, пару раз я сама его на фото ловила. Сейчас покажу.

– Ну да. В таком месте, – я обвел рукой вокруг, – поверишь во что угодно.

– Да правда же! Сейчас покажу.

Она порылась за стойкой и протянула мне снимок размером десять на пятнадцать. Обычное фото семьи из трех человек. Я присмотрелся, и вдруг светлые пятна на заднем фоне сложились в призрачную фигуру насупленной девочки в круглой шляпе. Той самой, из витрины. Я поежился. В ателье было слишком прохладно, хотя кондиционера я не заметил.

– У меня несколько таких фоток, – сказала Юля, довольная произведенным впечатлением. – Сначала думала: дефект, а потом поняла: это призрак.

– Ты меня разыгрываешь, – догадался я, чувствуя себя героем глупой передачи про паранормальные явления. – Это какой-то ваш фирменный рекламный трюк, верно?

– Нисколько не разыгрываю, вот честно, – в Юлином лице не было ни тени иронии. – Мне кажется, Фокин тоже про нее знает. Он часто как будто с кем-то беседует. Зайду к нему, а он один. А еще, знаешь, у него есть целая коллекция собственных портретов.

– Как это?

– Он каждый год в один и тот же день снимает себя на одном и том же месте – около Кукольного театра. У него в квартире все стены этими фотками увешаны.

– А ты откуда знаешь?

– Я как-то заходила к нему по делам и увидела.

– Короче, старик со странностями. Я бы на твоем месте побоялся к нему домой заходить.

– Зато Евгений Алексеевич – гений! – вдруг вскинулась Юля.

– А учеников он случайно не берет? – я попытался переключиться на более безобидную тему. – Я тоже фотографией немного увлекаюсь…

– Нет, – тряхнула челкой Юля. – Он говорит, что сейчас мало кто понимает в настоящем фотоискусстве.

– Или не хочет конкурентов плодить.

– Вряд ли у него найдутся конкуренты. Он в основном по старинке фотки делает. А цифру не любит. Говорит, цифра не может запечатлеть душу человека, или что-то в этом роде.

Разговор прервал перезвон колокольчика. Юля мигом поменялась в лице и поспешно спрятала снимок с призраком. Я обернулся и увидел самого Фокина. Его слегка помятый вельветовый пиджак, старомодные широкие брюки, белая рубашка с воротничком под горло и галстук весьма органично вписывались в интерьер, в отличие от моих легкомысленных шорт или Юлиного цветастого сарафана.

Я помнил этого сухощавого, чуть сутулого человека с недовольным лицом еще со школьного выпускного. Пожилой фотограф по очереди щелкал наш шебутной класс для виньетки и все время ворчал под нос. Снимок тощего юнца, сделанный Фокиным, до сих пор стоял у мамы в рамочке на комоде. Кстати, мама говорила, что их выпуск тоже снимал Фокин, а я удивлялся, сколько же ему тогда лет.

Однако время не пощадило человека, чья профессия – останавливать мгновение навеки. Оно выбелило и проредило копну небрежно зачесанных назад волос и безжалостно смяло щетинистое лицо широкими дряблыми складками. Прежним остался цепкий взгляд, пронизывающий до самых внутренностей.

Фокин окинул меня таким неприветливым взглядом, что захотелось немедленно телепортироваться. Он повернулся к Юле, осклабился, и я понял, кого напоминает старик: сильно подряхлевшего актера Джереми Айронса. Он смотрел на свою помощницу, словно голодный кот на канарейку в клетке, и хотел ей что-то сказать, но вновь покосился на меня – и сразу скис. Мое присутствие явно мешало. Юля уловила настроение хозяина ателье и протянула мне бумажный пакет.

– Ваши фото, – произнесла она голосом банковской служащей. – С вас сто пятьдесят рублей.

Я опомнился и принялся рыться в карманах. Смятая десятирублевка выпала из пальцев и упала к ногам фотографа. Фокин поднял купюру, расправил. Внезапно его лицо перекосила странная гримаса, и он быстро положил десятку на стойку.

– Юленька, голубушка, я жду тебя в лаборатории, – проскрипел он. – Нужно подготовиться к завтрашней фотосессии.

По-стариковски шаркая, Фокин прошел в глубь помещения. Я посмотрел на десятку, но ничего необычного не заметил. Обычная затертая купюра с достопримечательностями Красноярска с обеих сторон.

– Он всегда такой с клиентами? – тихо поинтересовался я, когда старик скрылся за одной из дверей.

– Не обращай внимания, – шепнула Юля. – Лучше приходи завтра к Кукольному театру на Быстрицкого.

– Зачем?

– Увидишь кое-что интересное, – Юля многообещающе улыбнулась. – А теперь тебе пора.

Снова перезвон колокольчика, и дверь захлопнулась за спиной, а табличка за стеклом возвестила: «Закрыто». Странное место. Интересная девушка. Я покрутил в руках пакет с фотографиями. С обратной стороны шариковой ручкой наскоро был выведен адрес и время: восемь ноль-ноль. В выходной меньше всего хотелось тащиться куда-то в такую рань. Но я уже точно знал, что буду делать завтра утром. Я улыбнулся и бодро зашагал по улице, раскаленной июльским солнцем.

***

С утра небо затянулось легкой облачной дымкой, сквозь которую мягко просеивался солнечный свет. Идеальное освещение. Фокина я заметил сразу, едва свернул на обсаженную тополями улицу Быстрицкого. Старый фотограф расположился на небольшой брусчатой площади перед зданием театра. Рядом на штативе стоял древний фотоаппарат, больше похожий на скворечник с объективом. Раньше я видел такие только в энциклопедиях или в кино. Фокин сосредоточенно ходил вокруг раритета и что-то настраивал.

Юли нигде не было видно. Раздосадованный, я уже собрался уходить, но застыл на месте. Из боковой двери театра вышла девушка в круглой соломенной шляпке и темно-сером платье гимназистки начала двадцатого века. Длинная перекинутая через плечо коса с бантом на конце вздрагивала при каждом шаге. Словно вчерашний призрак с фотографии обрел плоть и ожил.

Вдруг на перекрестке взвизгнул тормозами автомобиль. Девушка с косой повернула голову, и я с изумлением узнал в гимназистке Юлю. Она тоже меня заметила и радостно помахала рукой. Резкий голос Фокина окончательно прогнал наваждение. Он велел своей фотомодели встать поближе к стене кукольного театра и не шевелиться, а сам сунул голову под черное покрывало.

Я прислонился к тополиному стволу неподалеку и, прихлебывая купленную по дороге прохладную минералку, с любопытством наблюдал за процессом. Несмотря на ранний час, тихая улица стремительно раскалялась, и воздух над асфальтом начал дрожать призрачным маревом. В зыбком колебании Юлина фигура на фоне театра вдруг стала терять очертания и расплываться, словно капля темной акварельной краски по бумаге. Я зажмурился и снова открыл глаза.

Разумеется, Юля никуда не исчезла и терпеливо стояла под прицелом фокинского объектива. Я выругался. Все эти видения начинали порядком напрягать, а ведь я вчера даже в «Дум 2» не играл, как бывало, за полночь. Однозначно, пора или к окулисту, или к психиатру. А еще лучше в отпуск.

В слегка растрепанном настроении я переместился на лавочку в тени. Спустя четверть часа Юля подбежала ко мне, придерживая шляпку, и с улыбкой выпалила:

– Думала, не придешь.

При одном взгляде на ее разрумянившееся лицо хандру как рукой сняло.

– Классно выглядишь, – я окинул взглядом ее наряд.

– Я знала, что тебе понравится, – Юля с нарочитым кокетством качнула длинным подолом.

– И часто Фокин тебя так фотографирует? – прищурился я.

– Сегодня последняя съемка, – рассмеялась она. – Мы делаем проект для краеведческого музея. Он снимает меня на фоне старинных зданий нашего города. Через неделю будет выставка. Придешь посмотреть?

– Конечно. А сегодня ты когда освободишься?

– Не знаю. У нас столько дел… Запиши лучше телефон. Созвонимся.

И, взмахнув фальшивой косой, Юля помчалась на помощь к Фокину, который недовольно зыркая на нас, бережно укладывал аппаратуру в нутро старенькой «Лады», припаркованной неподалеку от театра.

***

Мы общались по телефону весь вечер. Обменивались фотками и ссылками. К полуночи я уже знал, что Юля читает детективы Несбе, слушает Дэвида Гарретта и фанатеет от «Шерлока». А еще – что она сирота, учится в колледже на повара и вместе с подругой снимает однушку на окраине города.

Ее голос в трубке будоражил, волновал. Он долго звучал в ушах после того, как она попрощалась и отключилась. Безрассудные мысли и желания бродили в голове. Но вспомнив, что завтра понедельник, я образумился и заставил себя лечь спать. Всю ночь я гонялся за переодетой Юлей по каким-то мрачным коридорам с громадными зарешеченными окнами. А когда наконец схватил ее в объятия, она резко обернулась, и я едва не заорал: передо мной стояла угрюмая девушка в шляпке с черными провалами вместо глаз.

***

На следующий день отпроситься с работы пораньше не получилось. Наше похоронное бюро завалили заказами.

– Мрут как мухи, – довольно щурился Игорь, мой напарник и по совместительству один из совладельцев бюро. – Вот тебе новенькие десять штук. Любуйся.

Я молча стал загружать в компьютер фотки ушедших на тот свет. Радость Игоря была понятна, но даже после двух лет совместной работы меня коробило от того, как откровенно он ее выражал.

– Нет, ты только послушай радио! – не унимался Игорь. Он прибавил громкость, и из динамиков полился бодрый женский голос. Я думал о Юле и слушал рассеянно.

– Жители города обеспокоены участившимися случаями быстрой смерти от рака легких… Главврач заверил, что поводов для беспокойства нет… Активисты движения зеленых начали подготовку пикета… Они убеждены, что рост смертности напрямую связан с незаконными выбросами отходов… Мы следим за развитием событий. К другим новостям. Захватывающее астрономическое зрелище можно будет наблюдать с 28 июля и до середины августа 2016 года. Малый парад планет ожидают многие любители астрологии…

Радио-треп достал, и я отгородился от мира наушниками. Мне хотелось покончить с заказами побыстрей. Едва освободившись, я с резвостью охотничьего лабрадора уже бежал к автобусной остановке.

Юля ждала за стойкой, но вид у нее был уставший и бледный, словно у выцветшей от времени фотокарточки. Рыжие вихры поблекли. Серьги и прочие украшения исчезли. Пестрый сарафан сменился закрытым серым платьем.

– У тебя все в порядке? – забеспокоился я.

– Нормально, – она шмыгнула носом. – Ну, может, простыла немного… Ерунда.

– Тебе срочно нужен свежий воздух и солнце! – заявил я. – Отпросись у Фокина, пошли гулять.

– Не отпустит. Он строгий. Еще час отработаю и пойду.

– Хочешь, я ему позвоню? Скажу, что ты заболела?

– С тобой тем более не отпустит. Ты ему не понравился.

– А тебе? – выпалил я, раздосадованный, что старик лезет не в свое дело.

Юля загадочно улыбнулась и вернулась к работе. Мне оставалось лишь ждать. Когда на одном месте сидеть наскучило, я решил пройтись вдоль стен и получше рассмотреть портреты в рамах. Фокин, конечно, мастер. Этого не отнять. Переодетые в старинные костюмы люди были сняты в антураже начала двадцатого века. Детали хотелось рассматривать бесконечно. Но больше всего привлекали лица и взгляды настолько выразительные, что, казалось, стоит отвернуться, и они оживут, задвигаются и начнут перемигиваться у тебя за спиной.

Странно, но несколько лиц снова показались знакомыми. Я пристальней вгляделся в снимок полной женщины в тюрбане с пером – и отпрянул. Человека с такими необычными чертами можно узнать в любом виде. Буквально сегодня утром я наносил ее изображение на овальную табличку для надгробия с датами рождения и смерти. И не только ее. Я совершенно точно помнил и девушку с длинным восточным носом, и мужчину средних лет в очках. И офицера с усами, которого узнал позавчера.

Мне стало не по себе. Конечно же, это совпадение, но какое неприятное. Выходило, что из тринадцати (ну, разумеется!) человек на портретах, снятых Фокиным, четверо умерли в течение прошлой недели. На память пришли утренние новости, Юлина бледность… Меня обдало холодом. Поток ледяного воздуха коснулся щеки, скользнул вниз по руке. Я вздрогнул и огляделся в поисках источника сквозняка. Входная дверь закрыта. Окно тоже. Но почему шевельнулись тяжелые занавеси на другой двери в двух шагах от меня?

Стараясь держать себя в руках, я шагнул вперед и решительно дернул витую ручку. Дверь была заперта. Над ухом едва уловимо прошелестел легкий вздох. Нервы не выдержали. Я рванулся обратно к стойке и зацепился за ножку декоративного столика. На пол с грохотом упали серебристая ваза с конфетами, цветочный горшок и стопка журналов.

Шум и боль в голени вернули меня в реальность. Юля бросилась на помощь, но мне хватило ума не пугать ее россказнями о призраках. Лишь полчаса спустя, когда мы уже сидели в маленькой кофейне в двух кварталах от ателье, я поведал Юле о совпадениях с портретами. Но в окружении смеющихся людей за столиками, под мурлыканье саксофона в динамиках, вся эта странная история выглядела не такой уж пугающей.

Помог ли кофе, но Юля ожила, разрумянилась, и мы так увлеклись беседой, что не заметили, как перебрались в ее квартиру. Подруга на все лето уехала волонтерить в какой-то детский лагерь, и нам никто не мешал. Эта ночь стала лучшей в моей жизни.

***

Видимо, только для меня. На следующее утро, когда я, опаздывая, убежал на работу, Юля не перезвонила. Она не ответила на звонки в обед. В мой пульсирующий от мучительных вопросов мозг впивались лишь длинные гудки. День прошел в тумане. Кое-как разобравшись к вечеру с кучей заказов, я помчался в ателье.

На запертой двери висела табличка «Закрыто». Темнота внутри никак не реагировала на мои призывы. Юлин телефон по-прежнему молчал. Изнывая от тревоги, я помчался туда, где всю ночь блаженствовал, как в раю. На истошные вопли домофона в квартире никто не отозвался. В окнах не горел свет. Неужели Юля куда-то уехала без предупреждения, не отправив ни одного сообщения?

Злой на весь мир, я отправился домой и долго стоял под прохладным душем, пытаясь смыть обиду и боль. Ни одна девушка не поступала со мной так жестоко. Полный решимости стереть все контакты с ней из своей памяти, я взялся за телефон, как вдруг он завибрировал.

– Алло! – закричал я в трубку. – Алло!

На том конце тихо щелкнуло, прошелестело, и бесцветный голос произнес:

– Антон…

– Юля, это ты?

– Антон…

– Юля, что случилось, ты где, я целый день тебя ищу!!! – затараторил я, прижимая телефон к пылающему уху.

– Помоги мне, – отчетливо сказал голос, разлетевшись гулким эхом, будто говорившая стояла в огромной пустой комнате.

– Где ты? Скажи! Я приеду!! – кричал я в мертвую тишину умолкшей трубки, пока не осознал, что заряженный накануне телефон разрядился в ноль и отключился.

***

Почти всю ночь я не спал. Юлино исчезновение определенно скрывало нечто большее, чем просто нежелание видеть наскучившего бойфренда или злой розыгрыш. Знакомая медсестра из приемного отделения, куда я позвонил первым делом, о такой пациентке не слыхала. Обзвон общих знакомых тоже ничего не дал. Никто не знал, где находится Юля. Мало того, почти все утверждали, что давно ее не видели, не общались с ней и думали, что она уехала в летний лагерь с подругой. Проверка страничек Вконтакте и в Инстаграме подтвердила, что Юля не посещала их уже почти полтора месяца. Последним из выложенных в сеть фото было селфи, которое Юля сделала на рабочем месте в фокинском ателье. На всякий случай я рассмотрел фото при большом увеличении, но никаких призраков на заднем плене не обнаружил, как не нашел Юлиных следов в других соцсетях.

Меня сморило прямо за раскрытым ноутбуком. Но вместо отдыха сон опять принес кошмар, похожий на тот, где я гонялся за Юлей в наряде гимназистки. Только на этот раз догоняла она. Тянула ко мне прозрачные руки, желая то ли обнять, то ли придушить. Ее лицо беспрестанно расплывалось, туманилось, менялось, словно отражение в кривом зеркале. Неизменными оставались лишь жуткие черные кляксы вместо глаз.

На следующий день я отпросился у Игоря пораньше и снова отправился по вчерашнему маршруту. Дверь в ателье по-прежнему была заперта. Продавщица из соседнего магазинчика «Зооленд», любительница покурить на крылечке, не заметила, чтобы в ателье кто-то входил или выходил. Юлина квартира тоже не подавала признаков жизни.

Не зная, что еще предпринять, я позвонил в полицию, но звонок ничего не дал. Мои подозрения всерьез не восприняли, и я почувствовал себя дураком. Внятно объяснить, что порождало мои опасения, действительно оказалось трудно. Девушка внезапно дала отставку. Обидно, но бывает. И мало ли почему закрыто ателье. Может быть множество причин. Фокин уехал в творческую командировку. Юля ушла на больничный. Что я вообще знал о ее жизни? Единственное, что не давало мне забить на всю эту идиотскую ситуацию, – тревожный вечерний звонок. А еще странные совпадения и холодящие душу видения, о которых даже не расскажешь никому. Понять связь между разрозненными частями мозаики я не мог, но всем нутром чувствовал, что дело нечисто и Юля, возможно, попала в беду.

Оставался единственный человек, который мог что-то знать, – Фокин. Я вспомнил про выставку в музее. Юля говорила, что они с Фокиным завершили свой исторический проект, и, скорее всего, вместе придут на открытие. На сайте музея я нашел афишу. Выставка «Легенды нашего города» открывалась в воскресенье в полдень.

Кое-как я дожил до выходных. Игорь с подозрением косился на меня, отпускал шуточки, но я отмалчивался. А в свободное время пытался разузнать побольше о старом фотографе. Казалось, что его знают все, и в то же время никто. Он снимал свадьбы, юбилеи и выпускные у доброй половины города, но мало кто помнил его имя, и уж тем более никто не знал адреса. Интернет дал катастрофически мало полезных сведений. Небольшая статейка о Фокине висела на сайте краеведческого музея. В ней говорилось, что талантливый фотограф живет в нашем городе приблизительно с 70-х годов прошлого века. Точные дата и место рождения неизвестны, поскольку все документы были утеряны во время войны. Неизвестный автор восхищался скромностью Фокина, который всегда отказывался от конкурсов, званий и премий, хотя его работы украшали стены самого музея, библиотеки и даже администрации.

А по ночам мне по-прежнему снились кошмары. Призрачная девушка не давала мне покоя. Убегать от нее с каждым разом становилось все труднее. Но я был уверен: стоит ей заключить меня в объятия, она выпьет из меня всю душу и подчинит своей потусторонней воле.

В пятницу вечером я попытался напиться до беспамятства в надежде, что изматывающие сновидения отступят. Зря. Во сне я увидел Фокина. Он сидел на табурете посреди своего ателье, содрогаясь в конвульсиях. Изо рта выступала пена. Из груди вырывался пульсирующий пучок черных щупальцев. Тонкой паутиной они разбегались в разные стороны, тянулись к портретам на стенах и впивались в изображения людей. Вдруг он заметил меня и повернул перекошенное злобой лицо. На месте глаз кляксами чернели бездонные дыры. Я заорал и проснулся в холодном поту.

В воскресенье утром из очередного липкого кошмара меня выдернул настойчивый телефонный звонок. Я схватил трубку – и разочарованно откинулся на мокрую подушку. Обеспокоенный мамин голос интересовался моим здоровьем и делами. Я врал, что все нормально. Зачем-то рассказал о Фокине.

– Правда? – удивилась мама. – Он еще жив? У него же рак легких. С таким диагнозом долго не протянешь.

Мама давно работала медсестрой в поликлинике и всегда знала много интересного. Оказывается, Фокин приходил к онкологу этой зимой. Его анализы были ужасны, но от госпитализации старик отказался.

– Знаешь, я еще вспомнила, – сообщила мама. – Твое фото с выпускного испортилось.

– Как это?

– Сначала я думала, что стекло в рамке треснуло. Глянула, а это на самой фотке какая-то плесень, как паутина, выросла. Никогда такого не видела. У тебя точно все хорошо?

Я заверил, что все в порядке, и обещал зайти в гости. А сам принялся судорожно собираться. Будильник в телефоне почему-то не сработал. До открытия выставки в музее оставалось полтора часа.

Но я опоздал. На перекрестке произошла авария, и поток машин насмерть встал в пробке. Выскочив из душного автобуса, я помчался пешком, но переоценил свои силы. Жара оглушала. Меня мутило, хотя похмелье прошло еще вчера. Каждый шаг давался с трудом. Черепная коробка разрывалась от боли. Сердце выскакивало из груди. Но я был уверен, что все прекратится, стоит только добраться до чертова музея, поэтому упрямо шел вперед. И не ошибся.

Едва я ввалился в прохладный холл, меня отпустило. Стрелки на старинном циферблате показывали без четверти час. Наскоро купив билет, я переступил порог почти пустого выставочного зала. Несколько человек тихо бродили вдоль стен, рассматривая вставленные в паспарту черно-белые фотографии в лаконичных темных рамах. Ни Фокина, ни Юли, разумеется, не было. Лишь у входа стояла пышнотелая смотрительница музея – дама бальзаковского возраста.

– Ой, вы все пропустили, молодой человек! – всплеснула она пухлыми руками в ответ на мои расспросы. – Открытие прошло так быстро. Завтра выйдет репортаж.

– А Фокин был?

– Конечно. Он гений! Он создал новую городскую легенду о девушке-фантоме. Пройдите, посмотрите сами.

Под восторженный щебет я принялся рассматривать фото, над которыми Фокин и Юля работали два месяца. На первом было изображено здание мэрии, в прошлом – купеческий особняк.

– Вы слышали о загадке девочки-фантома из Красноярска? – спросила смотрительница и, не дожидаясь ответа, принялась вещать. – Более чем на двадцати фотографиях начала прошлого века на фоне известных зданий и сооружений Красноярска изображена одна и та же девочка. По одной из версий, она – дочь провинциального фотографа Евгения Алексеевича Фокина. Удивительное совпадение имени, правда? Так вот. Некоторые исследователи считают, что девочка умирала от чахотки, и обезумевший отец решил, что, запечатлев ее на фото в разных местах города, он спасет дочь от печальной участи.

– И помогло? – мрачно спросил я.

– Кто знает, это же легенда! – она пожала плечами.

– А какое отношение к ней имеет наш Фокин?

– Ой, он так вдохновился трогательной историей своего тезки, что решил создать собственную серию уникальных снимков исторических зданий нашего города в ретро-стиле. Снимки выполнены по старинной методике на стеклянных пластинах, покрытых слоем бромосеребряной желатиновой эмульсии…

– А при чем тут девочка-фантом? – перебил я.

– Ну как же! Евгений Алексеевич творчески переосмыслил эту историю и решил, что изображение таинственной девушки на фото придаст загадочности и пикантности этой серии снимков и привлечет больше внимания к выставке.

– Но на этом снимке нет никакой девушки! – воскликнул я.

– А вы дальше смотрите внимательней, – загадочно улыбнулась музейная дама и задвинулась обратно в свой угол.

Я приник к следующей фотографии, запечатлевшей старинный Спасо-Преображенский храм почти в центре города, чудом уцелевший в горниле истории. Внизу у фундамента рядом с фонарем светлело мутное пятно. Я решил, что это случайный дефект, но почти такой же виднелся на следующей фотографии… и на следующей… Я почти уткнулся носом в стекло, оберегавшее снимок, и вдруг понял, что пятно на каждом следующем снимке становится все отчетливее и приобретает знакомые очертания призрачной девушки-гимназистки с косой через плечо и в шляпке. Почти угадав замысел Фокина, я через весь зал кинулся к самой последней фотографии, замыкающей серию. Гимназистка на фоне Кукольного театра уже обрела четкий человеческий облик, но, сколько я ни всматривался в насупленное лицо, я не узнавал его. На фото был кто угодно, но только не Юля.

– Скажите, – кинулся я к смотрительнице. – А Фокин был на открытии один или с помощницей?

– Конечно, с помощницей. Ведь девушка на снимках – это она. Интересная идея, правда? Девушка постепенно возникает из небытия, словно оживая в объективе фотографа…

– А как ее звали?

– Ох! Дайте-ка вспомнить, – дама нахмурила нарисованные брови. – Кажется, Даша.

– А не Юля?

– Нет, нет. Точно – Дашенька.

***

Сбитый с толку, я вышел из музея под шепоток и любопытные взгляды. Самые нелепые предположения бродили в голове, пока я рассеянно брел по улице. Откуда на снимках какая-то Даша? Юля ничего не упоминала о ней. Я своими глазами видел, как Фокин снимал переодетую Юлю у здания театра. Где же тогда сама Юля? Не привиделась же она мне, в конце концов, в полумраке проклятого ателье… Мы пили кофе, болтали. Потом я вдыхал аромат рыжих волос и целовал разноцветную рыбку на плече. Куда уж реальнее.

Отчего-то я ни секунды не сомневался, что отчаявшийся отец больной девочки из Красноярска и умирающий от рака легких владелец ателье – один и тот же человек. Невероятно, но по приблизительным подсчетам выходило, что Фокину должно быть около ста сорока лет. Кто же он такой? Безумный фотограф, открывший секрет продления жизни? Словно жестокий паук, высасывающий жизненные силы у несчастных жертв, попавших в его паутину, как Юля…

«Зубы острые в самое сердце вонзает и кровь у нее выпивает…» – всплыли в памяти строчки из детского стиха. Рассказ смотрительницы, новости по радио, мамины слова, Юлино исчезновение, мои кошмары смешались в немыслимую чехарду. И в то же время удивительным образом они складывались в жуткий пазл, сводящий с ума.