Текст книги "Приключения Ромена Кальбри"

Гектор Мало
Приключения Ромена Кальбри

Предисловие от издательства

Французский писатель Гектор Мало (1830–1907) родился в семье нотариуса и получил юридическое образование. Однако тяга к сочинительству пересилила семейные традиции: юноша начал писать фельетоны еще будучи студентом парижского университета. Газеты и журналы охотно публиковали работы молодого автора.

Более серьезные сочинения Мало были очень тепло встречены публикой, и вскоре он стал признанным писателем, удивительно верно и точно рисовавшим картины окружавшей его действительности и сопереживавшим своим героям. Впрочем, он был прямым, честным и принципиальным человеком не только на словах, но и на деле, за это журналисты даже прозвали его «честный Мало».

Популярность Гектора Мало росла год от года. Его произведения «Без семьи» (1878) и «В семье» (1893), рассказывающие о жизни французских бедняков, были премированы Французской Академией и переведены на многие европейские языки. «Без семьи» до сегодняшнего дня считается во Франции классической детской книгой, по которой в школах изучают родной язык.

За свою жизнь Гектор Мало написал около шестидесяти романов.

Повесть «Ромен Кальбри» была впервые напечатана в 1869 году. Жизнь главного героя, по имени которого и названа книга, вначале складывается весьма безрадостно. Казалось бы, юного сына рыбака после смерти отца ждут лишь нищета и прозябание. Однако мальчик не желает для себя такой судьбы. Благодаря своей настойчивости и доброму сердцу он преодолевает все невзгоды и находит свое место в жизни.

Глава I
Моя родина

Вовсе не следует думать, что я всегда жил в таком довольстве, как теперь. Мои предки были рыбаками. Отец был младшим из одиннадцати детей в семействе моего деда. Дед с трудом мог прокормить семью, потому что далеко не всегда ему удавалось достаточно заработать. Надо всегда помнить и об усталости, и об опасности, а вознаграждение за труды и тяжелую работу выпадает рыбаку только иногда.

Восемнадцати лет мой отец был взят во флот. В то время во флоте служили тридцать два года – с восемнадцати до пятидесяти лет. Отец уехал, не умея ни читать, ни писать, а возвратился грамотным человеком и бывалым матросом.

По соседству с нашим Пор-Дье находились английские острова. Здесь всегда стояло наше военное судно, которое не должно было позволять англичанам ловить французскую рыбу, а наших рыбаков должно было заставить соблюдать установленные правила рыбной ловли. На это судно и был переведен мой отец. Это была милость, потому что каждому приятно после долгого отсутствия вернуться на родину.

Пятнадцать месяцев спустя после возвращения отца я и появился на свет. А так как это случилось в марте, в пятницу, во время новолуния, то предсказания кумушек сводились к тому, что в моей жизни будет немало приключений, что я буду путешествовать по морю и буду очень несчастлив, если влияние луны на мою судьбу не пересилит влияния пятницы. Приключения в моей жизни были, и о них-то я и хочу вам рассказать. Путешествия по морю я тоже совершал. Что же касается влияния на мою жизнь луны и пятницы, то пусть тот, кто верит этим пустякам, сам решит в конце моего рассказа, которое из этих влияний взяло верх.

Зная мое происхождение, нетрудно было предсказать и приключения, и путешествия. Все Кальбри были моряками, и если верить легендам, то они плавали по морям чуть ли не со времен Троянской войны. По крайней мере, ученые утверждают, что в Пор-Дье есть добрая сотня семейств моряков, которые ведут свое происхождение от жителей финикийской колонии. И это весьма вероятно: у всех нас черные глаза и смуглая кожа, тонкие носы и вытянутые лица. По наружности мы не имеем ничего общего ни с нормандцами, ни с бретонцами, и наши рыболовные суда – точная копия судов Одиссея, какими описывает их Гомер: с одной мачтой и четырехугольным парусом.

Наши воспоминания, впрочем, не заходят так далеко. Они однообразны, смутны, и с кем бы вы ни заговорили о его родных, услышите одинаковые истории: почти у каждого кто-нибудь был в плавании или за морем у каких-нибудь народов – имена всех народов трудно запомнить, – у каждого кто-нибудь погиб при кораблекрушении или во время войны. Кресты на нашем кладбище с именами девиц или вдов были многочисленны, а вот с мужскими именами встречаются куда реже: мужчины нечасто умирали дома.

Страсть к приключениям была врожденной у всех Кальбри, и благодаря ей мой отец вскоре после женитьбы опять оказался в море. Он мог бы, как помощник шкипера, поступить на шхуну, чтобы каждую весну отправляться на рыбную ловлю в Исландию, но он предпочитал дальние походы.

Я не помню его отъезда. В моей памяти сохранились только те дни, когда была буря, те ночи, когда была гроза, и те часы, которые я простаивал перед почтовым отделением в ожидании писем от него.

Сколько раз по ночам моя мать зажигала восковые свечи и молилась о нем! Нам казалось, что если буря у нас, то она должна быть везде; если ветер сотрясал наш дом, то он раскачивал и корабль моего отца. Иногда ветер дул с такой силой, что нужно было привязывать рамы окон, чтобы уцелели стекла. К счастью, наш дом был защищен с одной стороны скалой, с другой – рубкой трехмачтового судна, давным-давно стоящего на берегу. Особенно плохо нам было в осенние ночи. Однажды октябрьской ночью мать разбудила меня. Буря была ужасна: ветер ревел, домик наш стонал, вихри врывались в комнату и задували свечи. Когда буря затихала, становились слышны удары волн о камни и скалы. Несмотря на весь этот шум, я скоро заснул, стоя на коленях на молитве. Вдруг окно сорвалось с петель, упало на пол, и стекла разлетелись вдребезги. На мгновение мне показалось, что и я захвачен вихрем.

– Твой отец погиб! – воскликнула мать.

Она верила в предчувствия и приметы. И письмо, которое она получила от моего отца спустя несколько месяцев после этой ночи, только укрепило эту веру. Думаю, это было случайное совпадение: именно в октябре корабль отца, застигнутый бурей, находился в большой опасности. Сон жены моряка – неспокойный сон: она постоянно думает о бурях и кораблекрушениях и ждет писем, а их все нет и нет… Вся жизнь ее проходит в ожидании и тревоге.

В то время письма не доставлялись на дом, их выдавали на почте. Тем, кто не успевал их получить, письма отсылали с посыльным – мальчишкой-школьником. В тот день, когда приходила почта из Ньюфаундленда, почтовое отделение буквально осаждали, потому что почти все наши мужчины с весны до осени отправлялись туда на ловлю трески. Все женщины в этот день спешили получить весточки от своих мужей. Они ожидали, стоя у двери с детьми на руках, когда назовут их имя. Одни смеялись, другие плакали. Те, кто не получил писем, расспрашивали тех, кто получил. Когда мужья в море, нельзя сказать, что отсутствие вестей – это добрые вести.

Одна старушка приходила на почту к моменту раздачи писем в течение шести лет, и ни разу она не получила ни одного письма. Звали ее тетка Жуан. Говорили, что шесть лет тому назад ее муж и четверо сыновей ушли в море и не вернулись. Возможно, они погибли во время шторма. Их не нашли – ни людей, ни лодки. А старуха каждое утро приходила на почту…

– Для вас сегодня нет ничего, – говорил ей чиновник, – может, будет завтра!

– Да, – отвечала она печально, – скорее всего, завтра, – и уходила, чтобы снова прийти на другой день.

Говорили, что она малость не в себе. Но если она и была сумасшедшей, то я никогда не встречал такой грустной и кроткой душевнобольной.

Почти всякий раз, когда я приходил на почту, она уже была там. Наш почтовый чиновник был одновременно и лавочником, и почтмейстером. Он сначала раздавал письма тем, кто спрашивал кофе, соли, сахару, а нам давал время поговорить. Аккуратный и строгий как в торговле, так и в почтовом деле, он растягивал время общения с клиентами всевозможными церемониями. Как лавочник, он надевал синий передник и картуз; как почтмейстер – суконную куртку и форменную бархатную фуражку. Ни за что на свете он не отпустит горчицы в бархатной фуражке. Даже зная, что держит в руках письмо, от которого зависит жизнь десяти человек, он не отдаст его, не сняв передника.

Каждое утро, когда мы все сходились на почте, несчастная старуха рассказывала одну и ту же историю:

– Они отправились на рыбную ловлю, – говорила она, – поднялся шторм. Им пришлось идти против ветра. Вместо того чтобы держать на Бьен-Эме, они прошли со стороны Прюданса и никак не могли пристать. Но ты понимаешь, что с таким матросом, как Жуан, им нечего было бояться в открытом море, их наверняка подобрал какой-нибудь корабль, и скоро они будут дома. Точно так же было и с сыном Мелани… А может быть, они попали в Америку. Когда они вернутся, Жером будет совсем большой; ему тогда было четырнадцать. Четырнадцать да шесть – сколько это будет? Двадцать лет, двадцать лет… Уже взрослый человек…

Она даже мысли не допускала, что ее родные погибли. Так она и умерла с верой в то, что они живы, и незадолго до смерти вручила священнику три золотых, чтобы он их передал Жерому, когда тот вернется. Несмотря на страшную бедность, она сохранила деньги для своего младшенького.

Глава II
Индийский дядя

Служба моего отца должна была продолжаться три года, но он отсутствовал шесть лет. Офицеры на корабле постепенно сменялись, но остальной экипаж оставался в Тихом океане на фрегате, пока тот не пришел в ветхость.

Мне исполнилось десять лет, когда отец вернулся. Это было в воскресенье после обедни. Я пошел на дамбу посмотреть, как в порт будет входить судно. Все заметили у руля бравого моряка. Он был в мундире, а все остальные – в кителях. На дамбе в это время собралась обыкновенная публика – старые моряки, которые, независимо от погоды, приходили сюда за два часа до полного прилива и уходили не раньше, чем через два часа после начала отлива.

– Ромен, – обратился ко мне капитан Гуэль, глядя в подзорную трубу. – Я думаю, это твой отец. Беги на причал, если хочешь успеть его встретить.

Я бросился бежать, но ноги не слушались меня, они точно подламывались. Когда я наконец очутится на причале, корабль уже пришвартовался и отец сошел на берег. Его окружили со всех сторон, люди пожимали ему руки и хотели отвести его в бар, чтобы угостить сидром.

– До вечера, – говорил он всем, – до вечера! Сейчас я спешу обнять жену и своего юнгу.

– Твой юнга здесь, отец! Вот он я!

За шесть лет путешествия отец много видел, ему было что порассказать нам, и я всегда с интересом его слушал. С виду отец казался суровым и нетерпеливым, на самом же деле это был добрый и снисходительный человек: он всегда и с неизменным удовольствием говорил о своих приключениях, причем именно о том, что привлекало мое детское воображение.

Среди его историй была одна, которую мне никогда не надоедало слушать, ее я просил повторять снова и снова. Это был рассказ о Флоги – дяде моей матери. О нем ходило множество легенд. Говорили, что он, француз, поступил в армию Берарского раджи. Однажды в битве с англичанами он смелой атакой спас войска индийцев, после этого получил звание генерала. Как-то раз ему ядром оторвало руку, и Флоги поставил себе серебряный протез. И когда он возвращался в столицу, держа повод лошади этой рукой, жрецы пали перед ним ниц. Они объяснили, что их священные книги предрекают, что Берарское княжество достигнет своего наивысшего могущества, когда во главе войска станет иноземец, пришедший с Запада, и узнают его по серебряной руке.

Отцу удалось повстречаться с Флоги в Калькутте во время одной из стоянок. Он разыскал генерала, представился ему и был принят весьма любезно. Восемь дней отца принимали в резиденции Флоги как принца, дядя даже приглашал его отправиться с ним в столицу, но по долгу службы отец не мог покинуть Калькутту.

Эта история поразила мое воображение. Дядя завладел всеми моими помыслами. Я теперь бредил слонами и паланкинами11
  Паланки́н – носилки в виде кресла или ложа, укрепленные на двух длинных шестах.


[Закрыть]. Перед моим внутренним взором так и стояли два солдата, которые носят за дядей его серебряную руку. До сих пор я восхищался привратником нашей церкви, а теперь его железная алебарда и шапка, обшитая галунами, казались мне такими жалкими в сравнении со свитой индийского дяди.

Отец радовался энтузиазму, с каким я слушал его речи, но мать страдала: материнским чутьем она угадывала, к чему могут привести меня все эти истории. Время от времени она вздыхала:

– Это разовьет в нем страсть к путешествиям!

– И прекрасно, – улыбался отец, – он будет таким же, как я, а может быть, даже таким, как дядя.

Стать похожим на дядю! Отец и не представлял себе, как он разжигал мое воображение!

Мать покорилась. Она привыкла к мысли, что я буду моряком, но, по нежности своей натуры, хотела смягчить мне хотя бы первые шаги в постижении этого сурового ремесла. Она принялась уговаривать отца бросить государственную службу и принять команду над судном, ходившим в Исландию, чтобы я мог начать учиться под его руководством. Мама надеялась, что в этом случае зимой, когда рыболовные суда возвращаются в порт для разгрузки, она будет видеть нас дома. Но что значат человеческие соображения и предположения перед неумолимой судьбой?..

Глава III
Роковая буря

Отец возвратился в августе. Недели три стояла тихая, хорошая погода, но в сентябре все вдруг переменилось: начались почти непрерывные ураганы. У нас только и разговоров было, что о крушениях судов: пароход «Бланшар» погиб со всем имуществом и со всеми людьми; несколько лодок из Гранвиля исчезли в пучине. Говорили, что около острова Джерсей вся поверхность моря покрыта обломками. На суше дела обстояли не лучше: все дороги были загромождены сломанными деревьями – вывернутыми с корнем и изломанными ураганом.

Все пребывали в страхе, потому что в это время обычно возвращались суда из Ньюфаундленда. Буря продолжалась около трех недель, потом все разом стихло – и на море, и на суше. Я полагал, что буря не вернется.

За ужином я спросил у отца, будем ли мы завтра закидывать сети. Сети были развешаны за домом, в бурю о них и речь не заходила.

Отец покачал головой:

– При сильном западном ветре это неразумно.

Я удивился, а отец, видя мое недоумение, пояснил:

– Солнце сегодня село в желтые облака, на небе много звезд, море бурлит, земля еще теплая… Завтра нас ждет мощный ураган!

Действительно, на следующий день мы не пошли в море, а принялись возить камни на крышу рубки старого корабля, которая защищала наш дом со стороны моря. Как и предсказал отец, с утра поднялся западный ветер, было пасмурно, грязно-серое небо иногда прорезали сполохи молний. На море был отлив, и даже вдали от него был слышен страшный шум, похожий на рев.

Отец, работавший на крыше, вдруг перестал работать и стал пристально вглядываться в море. Я тоже влез на крышу: на темном горизонте появилось белое пятно – это был корабль.

– Они идут на верную гибель, – покачал головой отец, – при западном ветре в Пор-Дье пристать невозможно!

Мы видели корабль всего лишь несколько минут, потом он исчез. Черные тучи толпились в беспорядке, то вздымаясь, то клубясь, как дым пожара, словно на горизонте разложили громадный костер.

Мы спустились в деревню. Жители уже бежали к дамбе: все видели корабль и знали, что он в опасности.

Море было покрыто пеной, точно снежными комьями; волны вздымались с глухим шумом, их грохот смешивался с воем бури, тяжелые тучи, гонимые сильным ветром, неслись так низко, точно всей своей тяжестью норовили навалиться на кипящую пену. Корабль приближался; это был бриг22
  Бриг – двухмачтовое парусное судно с прямыми парусами.


[Закрыть], и на нем почти не осталось парусов.

– Они поднимают брейд-вымпел33
  Бре́йд – вы́мпел – небольшой флаг, который поднимается для идентификации корабля.


[Закрыть], – сказал капитан Гуэль, – это бриг братьев Леге.

Братья Леге были самыми богатыми хозяевами судов в округе.

– Бриг просит лоцмана!

– Ага, лоцмана им… Как же к ним доберешься?

Это сказал лоцман дядя Гузар – другого у нас не было, – и на вызов корабля с берега не отвечали, потому что все знали, что к нему подойти невозможно.

В это время из деревни выбежал старший Леге. Он не учел силы ветра, упорно дувшего с запада. Лишь только он миновал угол последнего дома, как его отбросило обратно на деревенскую улицу. Едва удерживаясь на ногах, спотыкаясь, поворачиваясь к ветру то одним боком, то другим, борясь с ним, как пловец с волнами, он добрался, наконец, до скалы, за которой все мы укрылись. Ветер сбил с него шапку, но Леге и не подумал за ней гнаться. Видно было, что он сильно взволнован: мы все знали, как он не любит терять своего.

Бриг Леге был известен в нашей деревне каждому. Он был построен в Байоне, экипаж набрали из басков44
  Ба́ски – народ, составляющий коренное население северо-восточных областей Испании.


[Закрыть]. Корабль теперь возвращался из своего первого плавания, он даже не был еще застрахован.

– Двадцать су55
  Су – мелкая французская монета.


[Закрыть] с бочки, если вы проведете бриг в порт, – шепнул Леге, дергая Гузара за полу куртки.

– Чтобы его провести, надо сначала понять, как подойти к нему!

Волны перепрыгивали через дамбу, ветер вздымал громадные валы, которые несли пену, водоросли, песок и даже черепицу со сторожевой будки. Рваные тучи тянулись над морем и по контрасту с белой пеной казались еще черней.

Команда на бриге, видя, что лоцман медлит, наполовину развернула корабль, чтобы лавировать в ожидании. Ждать в бурном море – верное крушение, но идти без лоцмана – не менее верная гибель.

Толпа на берегу прибывала; в другое время было бы смешно смотреть, как ветер то разбрасывал бегущих, то сталкивал их, то опрокидывал и сбивал с ног. Иные женщины ложились на землю и пробирались ползком, другие двигались на четвереньках.

– Двадцать су с бочки… – не унимался старший Леге. – Сорок, сорок су…

Он бегал взад и вперед, умоляя и бранясь.

– Вы все в море, когда не надо, а когда опасность – вы прячетесь… – кричал он в отчаянии.

Никто не отвечал ему: кто стоял, насупившись, кто отворачивался.

– Вам всем грош цена, а я теряю триста тысяч франков! Вы трусы!

Мой отец вышел вперед:

– Дайте мне лодку, я подойду к нему.

– Молодец, Кальбри, молодец!..

– Если Кальбри пойдет, то и я пойду, – сказал Гузар.

– Двадцать су с бочки!.. Не отказываюсь, – вновь закричал Леге.

– Ничего не надо, – похлопал его по плечу дядя Гузар, – это не ради вас. Но если я погибну и моя старуха попросит у вас в воскресенье пару су, чтобы поставить свечку за упокой моей души, так не откажите ей…

– Кальбри, – сказал Леге, – я позабочусь о твоем мальчике.

– Сейчас не об этом, – отмахнулся отец. – Нам нужна лодка Госсома!

Эта лодка была известна под именем «Жан»; все знали, что она хорошо идет под парусами в любую погоду.

– Что ж, Кальбри, я дам вам свою лодку, – кивнул Госсом, заметив, что все глаза устремлены на него, – потому что знаю: вы ее мне вернете.

Отец взял меня за руку, и мы бросились бежать к бухте, где стояла лодка. Через минуту все было приготовлено к отходу.

Кроме отца и Гузара, нужен был еще третий моряк. Вызвался Поль, один из моих двоюродных братьев. Его начали было отговаривать.

– Кальбри же едет! – ответил он.

– Кто знает, увидимся ли мы, – сказал отец, обнимая и целуя меня. Он говорил очень торжественно, и звук его взволнованного голоса я помню до сих пор. – Поцелуй за меня мать.

Выйти из гавани при таком сопротивлении ветра было очень трудно; бечевщики, которые тянули на канате «Жана», не могли сдвинуться с места: то у них рвало канат из рук, то их самих разбрасывало в стороны, то сталкивало друг с другом. Часть дамбы уже покрылась водой. Между тем нужно было вывести «Жана» так, чтобы лодка пошла по ветру.

Сторож маяка обвязал вокруг своей талии веревку, наклонился и пополз вдоль парапета, держась за перила. Не думайте только, что он рассчитывал удержать лодку один, когда пятьдесят рук едва могли справиться с ней. Он проделал это только для того, чтобы забросить веревку на блок, установленный в конце дамбы: тогда бечевщики, повернув назад, заставили бы лодку двигаться в нужном направлении.

Три раза волна покрывала смельчака с головой, но он все шел вперед, борясь с волнами, достиг конца дамбы и забросил веревку на блок. Бечевщики потянули за конец веревки, и лодка начала медленно продвигаться, тяжело погружаясь в волны, так что временами казалось, что вода сейчас зальет ее. Но вот канат ослабел, лодка пошла сама и стала огибать дамбу.

Я не отрываясь смотрел на отца. Он стоял у руля, а рядом, спинами к ветру, сидели дядя Гузар и Поль. Лодка подвигалась вперед скачками: то ее отбрасывало назад, то она замирала на месте, то совсем исчезала за водяными брызгами.

Как только с брига заметили лодку, корабль повернулся и направился к маяку. «Жан», подхваченный ветром, тоже изменил направление и пошел наперерез бригу. Через несколько минут он прошел под бушпритом66
  Бушпри́т – наклонный брус, выступающий с носа парусного судна.


[Закрыть] большого корабля и почти тотчас же был взят на буксир.

– Буксир не выдержит, – сказал кто-то хриплым от волнения голосом.

– Если даже и выдержит, лодка все равно не сможет пристать к бригу, чтобы Гузар мог перейти на него, – сказал другой.

При таком ветре и в самом деле казалось невозможным, чтобы лодка могла пристать к бригу: она непременно должна разбиться о борт большого корабля.

Связанные вместе и носимые по морю одной и той же волной, корабль и лодка постепенно сближались. Иногда бушприт поднимался, палуба наклонялась, и экипаж не мог устоять на ногах – моряки хватались кто за что мог.

– Полезай же! Эй, шевелись! – кричал старший Леге.

Дядя Гузар пытался перелезть на бриг, но оба судна силой волн отбрасывало друг от друга. Лодка то шла сзади за бригом на расстоянии двадцати или тридцати метров, то волны выносили ее вперед. Наконец бриг стал рядом с лодкой, и когда волна, поднявшая его, спа́ла, лоцман полез на борт.

Казалось, для ветра не существовало никаких препятствий: срывая все на своем пути и разрушая все преграды, он дул с такой непреодолимой силой и так неотступно, что мы не могли передохнуть. За его свистом ничего не было слышно: волны вздымались, падали одна на другую и разбивались, закручивая брызги вихрями.

Бриг быстро приближался, распуская парус лишь настолько, чтобы можно было управлять кораблем. Его качало из стороны в сторону, на одной из мачт мотались клочья паруса, марсель77
  Ма́рсель – большой прямой парус.


[Закрыть] был снесен. Продолжая двигаться с ужасающей быстротой, бриг находился уже всего лишь в двухстах или трехстах метрах от входа в гавань.

Через минуту громкий крик облегчения вырвался у всех, наблюдавших эту страшную сцену, – бриг вошел в канал.

Но меня больше интересовала лодка, где оставались мой отец и двоюродный брат. «Жан» сначала шел за бригом. Потом, чтобы его не разбило о корабль, он вышел в открытое море. Сначала я никак не мог найти лодку, потом заметил ее за дамбой: стесненная маневрами большого корабля, она не могла попасть в слишком узкий проход одновременно с бригом. Тогда она направилась к маленькой бухточке направо от дамбы, где обычно во время бури море было поспокойнее. Но в тот день море повсюду, сколько мог охватить взгляд, было просто ужасным – идти против ветра не было никакой возможности.

Паруса были свернуты, и якорь спущен, лодка стала носом к волнам, идущим из открытого моря. Между берегом и лодкой была гряда камней, которые покроются водой только через полчаса. Оставалось только ждать. Но выдержит ли якорь? Не порвется ли канат? Не затопит ли «Жана» волной? Я был ребенком, но был уже достаточно опытен, чтобы понимать весь ужас долгого ожидания.

Вокруг себя я слышал голоса, задававшие те же вопросы. Мы перебежали на песчаный берег, стараясь держаться вместе, чтобы устоять против ветра.

– Если канат выдержит, они еще могут спастись, но если «Жана» снесет на камни, он разобьется вдребезги…

– Кальбри хороший пловец?

– Да, да, он настоящий моряк!

Даже доска потонула бы в этом вихре воды, травы, камней и пены. Волны, отброшенные скалами, стремительно бежали обратно, встречались с новыми волнами, сталкивались, поднимались одна на другую и разбивались брызгами, как в водопаде.

Задыхаясь от ужаса, я не отрывал глаз от «Жана», и вдруг почувствовал, что меня обхватили чьи-то руки. Я обернулся – это была мать, охваченная не меньшим беспокойством. Капитан Гуэль с друзьями окружили нас, они все что-то говорили наперебой, стараясь успокоить мать. Она стояла, словно каменное изваяние, и смотрела на море.

Вдруг страшный крик перекрыл шум бури.

– Якорь не выдержал!..

Мать упала на колени, потянув за собой и меня.

Подняв глаза, я увидел, как громадная волна подхватила лодку и понесла ее к скале. Волна нахлынула, разбиваясь о скалу, а лодка погрузилась носом и поднялась стоймя, потом завертелась и исчезла в волнах. На поверхности воды не осталось ничего, кроме белой пены…

Страшно изуродованное тело отца рыбаки нашли только через два дня, а останки Поля так и не были обнаружены.