Текст книги "Зависть: теория социального поведения"

Откуда берется идеал общества независтливых и равных?

Это слепое пятно на месте проблемы зависти в современных социальных науках, и в особенности в американской «науке о человеческом поведении», не может быть случайностью. Можно легко показать, как исследователи избегают феномена и концепта зависти, как они прикрывают его эвфемизмами, как, если они очень отважны, то кратко упоминают о нем в качестве отдельной гипотезы, которую тут же отбрасывают с выражением жалостливого презрения.

Многие наблюдатели, в том числе некоторые из числа наиболее прогрессивных социологов, отмечали, часто с одобрением, рессентимент и нонконформизм, свойственный многим современным исследователям социальных наук (пример, Рут Бенедикт, М.Тумин, Ч. Райт Миллс, Джордж Симпсон). В американской социологии и антропологии, можно сказать, вошло в поговорку, что большинство ученых – это люди, недовольные собственным местом в обществе и культуре, бывшие представители какой-либо дискриминируемой группы или класса, – иначе говоря, люди, бунтующие против общества. Доказательства этому несложно найти, а источники настолько многочисленны, что их вряд ли можно подвергнуть сомнению.

Например, Эдвард Шилс пишет: «Профессор [Чарлз Райт] Миллс подразумевает, что социология больше приобретает от враждебного отношения к существующему порядку, чем от некритичной инкорпорации в него. Действительно, выбирая эту точку зрения, он продолжает почтенную традицию. Тем не менее она неверна, как неверна и обратная ей точка зрения. Ни безоговорочная ненависть аутсайдера, ни некритическая поддержка патриота не открывают путь к истине об обществе»[144]144
  Точку зрения о том, что рессентимент по отношению к собственному обществу является необходимой отправной точкой для социолога, поддерживает, например, нью-йоркский социолог Джордж Симпсон (George Simpson, A Sociologist Abroad, The Hague, 1959, p. 168). То же самое считает Ч. Райт Миллс. За это его критиковал Эдвард Шилс (Edward Shils, 'Professor Mills on the Calling of Sociology,' World Politics, Vol. 13, July 1961, p. 608). Культурный антрополог Джулиан Стюард (Julian H. Steward), комментируя образ Рут Бенедикт, раскрывающийся через ее тексты, опубликованные после ее смерти Маргарет Мид, писал в своем обзоре (Science, Vol. 129, February 6, 1959, p. 322 f.): «Антропология как научная дисциплина привлекла множество нонконформистов, которых утешает то, что у каждой культуры есть собственные ценности и стандарты поведения и что требования нашего собственного общества имеют, в абсолютном смысле, ровно тот же статус, что и требования любой другой культуры. Рут Бенедикт, однако, казалась исключением из этого правила. Казалось, что ее внешнее спокойствие, мягкость в обращении и улыбка Моны Лизы указывали на высокий уровень адаптации к жизни. Материалы, впервые опубликованные в книге д-ра Мид, разоблачают крайнюю ошибочность такого вывода. В этих материалах мы видим страдающего нонконформиста, который наконец обретает выход для своей творческой энергии – и, мы надеемся, утешение – в антропологии…
  Дневники Рут Бенедикт и ее незаконченный автобиографический очерк «История моей жизни…» с поразительной искренностью отражают глубокую депрессию и мучительные сомнения в себе, сделавшие ее юность почти невыносимой. Однако эти чувства были настолько хорошо скрыты, что в Рут Бенедикт сосуществовали два человека: «частное Я» и «социальное Я». Это двойное существование началось в раннем детстве, когда Рут Бенедикт отгородила часть своего внутреннего мира от родных и друзей и жила в тайном мире воображения… Душевные терзания и интроспективные поиски смысла жизни продолжались и тогда, когда она повзрослела. Рут Бенедикт пыталась преподавать и заниматься общественной деятельностью – тщетно. Она считала, что ее трудности в нашей культуре в значительной степени связаны с тем, что она – женщина» (курсив мой. – Г.Ш.)


[Закрыть].

Общим знаменателем этого недовольства и беспокойства является эгалитарный импульс; бóльшая часть проблем, с которыми сталкиваются или которые переживают в своем воображении такие люди, теоретически были бы решены в обществе абсолютного равенства. Из этого следует постоянный и удивительно упорный интерес англосаксонских социальных наук к моделям и программам общества абсолютного равенства. Утопическое стремление к эгалитарному обществу не могло, однако, возникнуть ни по какой другой причине, кроме неспособности разобраться со своей собственной завистью и (или) с предполагаемой завистью более бедных собратьев. Должно быть ясно, что такой человек, даже если его побуждает исключительно собственное бессознательное, будет последовательно избегать феномена зависти или, по крайней мере, пытаться его преуменьшить.

Действительно, некоторые американские социологи неоднократно сталкивались с проблемой зависти и называли зависть ее собственным именем – например, Кингсли Дэвис в своем учебнике социологии или Арнольд У. Грин. Однако существенно то, что чем больше популярность других гипотез, например теории фрустрации, тем более последовательно, даже в современной специализированной литературе, проявляется пренебрежение к любому подходу, позволяющему распознать зависть. Практически никогда гипотеза зависти не была отвергнута или подвергнута критике – она игнорировалась как слишком неудобная. Зависть слишком болезненно затрагивала что-то личное, что было бы предпочтительнее не обнажать. Результатом этого замалчивания широким профессиональным братством исследователей человеческого поведения центральной проблемы социальной жизни человека было, однако, то, что их младшие коллеги, у которых не было собственных оснований для вытеснения этого феномена, стали менее восприимчивы к его существованию[145]145
  Arnold W. Green, Sociology, 4th ed., New York and London, 1964. Автор анализирует проблему равенства и зависти в американском обществе. Он вполне сознает, что его позиция делает его аутсайдером.


[Закрыть].

Нежелание заниматься завистью может быть также связано со следующим. Любые исследования человека, практически без исключения, рассматривали зависть как серьезную болезнь. Известна латентная повсеместность этого недуга, но известно также, что ни одно общество, в котором зависть имеет статус нормативной добродетели, не могло бы существовать. Неизменно подчеркивается, что зависть, единожды укоренившись, становится неизлечимой, несмотря на то. что в норме она не свойственна человеку. Даже суеверие, примитивная «антропология» простых обществ, считает зависть болезнью, а завистника опасно больным – раковой опухолью, от которой следует защитить личность и общество, – но никогда не рассматривает ее как нормальный случай человеческого поведения и деятельности. Нигде, за очень малым исключением, мы не находим веры в то, что общество должно приспособиться к завистливому человеку, и постоянно – веру в то, что оно должно стремиться защититься от него[146]146
  Степень избегания зависти среди населения можно выяснить из опросов общественного мнения. Летом 1966 г. Institut für Demoskopie (Институт общественного мнения) по моей просьбе повторил вопрос, который западным немцам задавали 10 лет назад. Тенденция к избеганию зависти слегка повысилась. Из числа опрошенных 53 % считали правильным не демонстрировать уровень своего благосостояния. Среди государственных служащих эта цифра составила 63 %. Распределение ответов по религиозной принадлежности, величине населенного пункта, гражданскому статусу (беженец или уроженец Западной Германии), региону показывает лишь незначительные различия. Выделяется только Западный Берлин, где люди меньше склонны скрывать свое процветание.


[Закрыть].

Глава 8. Преступления, совершаемые из зависти

Убийство из зависти

Как мы уже видели, одна из функций частной собственности состоит в том, чтобы защищать людей от зависти и агрессии со стороны тех, кто менее одарен природой. Ибо общество, в котором каждый владел бы равным количеством собственности или в котором собственность распределялась бы государством, было бы не свободно от зависти идиллией, но адом, где никто не мог бы физически чувствовать себя в безопасности. Даже в современном обществе часто происходят преступления, мотивом которых явно служит зависть к чьему-либо физическому превосходству.

В 1963 г. В Нью-Йорке после баскетбольного матча убого одетый поденный рабочий на своей машине врезался в красавца игрока выигравшей игру команды, когда тот стоял на тротуаре со своими друзьями и родственниками. Убийца, не имевший никакого отношения к проигравшей команде, заявил, что ему было невыносимо видеть красавца атлета во всем его великолепии[147]147
  ‘Youth Is Accused of Killing City College Star with Car,’ New York Times, December 16,1963.


[Закрыть].

Поджог, вызванный завистью к более талантливым соученикам, может привести к убийству, как свидетельствует репортаж, который появился в газете New York Times 1 июня 1967 г. Это может произойти даже в лучшем университете с очень высокими академическими стандартами, если он осмелится предоставить горстке талантов особые возможности. В 1967 г. в общежитиях Корнеллского университета произошло три очень похожих пожара. В самом страшном из них, 5 апреля, погибли восемь студентов и один преподаватель. Второй пожар случился 23 мая в общежитии, а третий произошел 31 мая в здании, где разместили студентов из общежития, которое сгорело 5 апреля. Все три пожара возникли в спальнях студентов, которые учились по специальной программе для особо выдающихся учащихся. Это программа, участник которой может получить докторскую степень за 6 лет, а не за 10 и более, как это обычно бывает. Только 45 человек из 13 тыс. студентов Корнелла участвовали в этой программе. Четверо из восьми студентов, погибших 5 апреля, были ее участниками. Большинство студентов, пострадавших от пожара 23 мая, а также семь из девяти студентов, чуть не сгоревших 31 мая, – тоже. Ни окружной прокурор, ни следователь не сомневались, что совпадения неслучайны. Речь могла идти только о поджогах. Следователь не использовал слова «зависть», но говорил о «человеческой злобе» – этот термин часто употребляется вместо «зависти», как мы видели в главе 2. Департамент полиции города Итака, штат Нью-Йорк, сообщил мне, что на 24 ноября 1967 г. никто не был арестован, а предположения следователя не были ни отвергнуты, ни подтверждены.

В Мюнхене в 1953 г. старая дева средних лет пошла гулять с ребенком подруги. Внезапно она столкнула коляску с ребенком в Изар. Следствие, в котором в качестве эксперта принимал участие психиатр Эрнст Кречмер, сообщало, что преступницей внезапно овладела зависть к счастью подруги, которое символизировал ребенок[148]148
  Эта информация содержится в письме д-ра Хайнца Хафнера автору от 17 июля 1953 г., где он сообщает, что профессора Кречмера попросили дать экспертное заключение об убийце младенца в Мюнхене.


[Закрыть].

В мае 1959 г. американские газеты сообщали о преступлении в Свэннэноэ (Северная Каролина) под заголовками «Студентку убила зависть. Топором по лицу». Согласно информации United Press International от 21 мая, произошло следующее. На симпатичную 20-летнюю студентку Роуз Уоттерсон напали и смертельно ранили, когда она спала в комнате общежития Уоррен Уилсон колледжа; ей нанесли четыре удара топором между левым глазом и горлом. Преступление совершила ее бывшая соседка по комнате Патриция Деннис. В газетах были опубликованы фотографии обеих девушек. До нападения Роуз, вне всякого сомнения, была хорошенькой, хотя и не более того; Патриция была гораздо менее привлекательна – толстовата и даже на фотографии, снятой до убийства, с угрюмым выражением лица. Сразу после предъявления обвинения она заявила, что мотивом преступления были ревность и зависть, которые она испытывала по отношению к более симпатичной соседке.

В августе 1959 г. в калифорнийской тюрьме Сан-Квентин был казнен 36-летний Стивен Нэш. Последние два года жизни он провел в одиночном заключении, потому что его соседи по камере не могли выносить хвастливых рассказов о том, как он убил 11 человек, в том числе несколько мальчиков. Нэш, который отказался встретиться со священником, даже на суде явно наслаждался, подробно описывая то, как он наносил своим жертвам удары ножом. Объявляя приговор, судья сказал: «Вы самый порочной из тех людей, которые когда-либо представали здесь перед судом». Нэш улыбнулся. Согласно собственному признанию, он совершал убийства по следующей причине: «Мне всегда доставались от жизни одни объедки, а когда и тех не стало, я начал брать кое-что из жизни других людей»[149]149
  Сообщение Associated Press report из Сан-Квентина, Калифорния, 21 августа 1959 г.


[Закрыть]. Судебный психиатр утверждал, что Нэш не способен отвечать за свои действия. Поскольку Нэш ранее был неоднократно осужден, то в 1948-м и 1955 гг. его осматривали судебные психиатры – и оба раза его объявили неопасным для общества.

Хотя в докладе комиссии Уоррена содержится лишь намек на такую гипотезу, письма и слова убийцы президента Джона Кеннеди практически не оставляют сомнений в том, что главным мотивом Ли Харви Освальда была зависть к богатым и успешным людям, чьим символическим воплощением стал убитый им молодой президент, человек, который действительно был любимцем фортуны. Если попробовать понять личность Освальда, исходя из доступных биографических материалов, следует признать, что он не стал бы стрелять в президента, если бы тот был старше, некрасивее и был бы женат на заурядной женщине, в президента, который бы не вел, согласно постоянным сообщениям в печати и по телевидению, жизнь, достойную короля. Различные комментарии в прессе, не используя слова «зависть», близко подошли к такой интерпретации. Например: «Кеннеди стал жертвой Освальда, потому что прекрасный принц из Белого дома был тем, кем никогда бы не смог стать вечный неудачник Освальд, и имел все то, чего Освальд никогда бы не мог иметь»[150]150
  ‘The Marxist Marine,’ Newsweek, December 2, 1963, p. 23. Об Освальде: «Как говорит демонический психолог в романе Ричарда Кондона ‘Маньчжурский кандидат’, ‘…из завистников, этих людей, страдающих раком души, выходят великие убийцы’». Кроме того, в предисловии к новому изданию книги Свенда Ранульфа о моральном негодовании и психологии среднего класса Гарольд Лассвел (Harold D. Lasswell) высказывает мысль, что убийцу президента можно понять, если рассматривать его как завистливого человека. S. Ranulf, Moral Indignation and Middle-Class Psychology, New York, 1964, p. xiii.


[Закрыть].

В американских газетах 15 марта 1960 г. появилось сообщение Associated Press из Викторвилля, Калифорния: «Подросток убил женщину стальным прутом: он завидовал ее богатству». Семнадцатилетний Дэвид Мэрз, сын служащего химчистки, убил мать своего школьного друга. По его собственному признанию, мотивом для убийства послужила его зависть к процветанию этой семьи. Дэвида часто приглашали поплавать в частном бассейне, принадлежавшем семье жертвы, и его зависть разгоралась все сильнее, потому что, как он объяснил судье, семье Ходж было доступно многое из того, что его семья не могла себе позволить. До убийства у Дэвида не было никаких неприятностей с полицией[151]151
  ‘Jealous of Woman’s Wealth, Boy says in Iron-Rod Killing,’ the Atlanta Journal, March 15, 1960, p. 19.


[Закрыть].

Флойд Джонс, детектив из отдела убийств, который вел дело Мэрза, снабдил меня следующей информацией:

«Родители Дэвида и жертва были близкими друзьями со времен раннего детства Дэвида. Во время нашей беседы Дэвид упомянул о том, что один из сыновей жертвы, его одноклассник, собирался летом в скаутский лагерь на деньги своего живущего отдельно отца, деда и других членов семейства Ходж. Сам Дэвид тоже очень хотел в этот скаутский лагерь, но его родители не могли себе это позволить и у них не было близких друзей или родственников, которые могли бы помочь им деньгами. Хотя он сам отказывался признавать, что именно история с летним лагерем вызвала у него зависть, у представителей следствия сложилось мнение, что это серьезно повлияло на его чувства по отношению к семье Ходж в этот момент времени. Юный Ходж рассказывал о своих планах на лето всего за несколько дней до убийства его матери».

В ходе первого допроса Дэвид Мэрз упорно отказывался признавать, что ему что-либо известно о жестоких ударах, нанесенных жертве. Спустя примерно час после начала допроса (который записывался на пленку), Дэвид остановил полицейских, когда они меняли кассету, и сказал: «Не надо больше тратить пленку. Я убил ее». Затем он подробно описал, как он проник в дом семьи Ходж и в другой дом, расположенный на том же участке, вечером в день убийства. Оба дома были пусты, когда он шарил в них. После совершения кражи он вернулся домой и попытался заснуть на раскладушке рядом с бассейном. Существенно то, что цемент в этом бассейне потрескался и семья не могла им пользоваться. Он пролежал без сна два часа и приблизительно в 1.30 решил вернуться в дом семейства Ходж и ударить миссис Ходж по голове».

Когда Дэвида спросили, почему он хотел ударить миссис Ходж, он не смог этого объяснить. Он несколько раз повторил: «Я не знаю». Потом он наконец сказал со слезами на глазах, что он не знает, но, наверно, потому, что другие женщины всегда были намного богаче, чем его мать. Хотя от него пытались получить более конкретное объяснение его поступка, ничего более внятного добиться не удалось. Сходство его мотива с теми, которые приводятся в романе Эжена Сю (о котором речь пойдет в 10-й главе), поразительно. Позже, в ходе допроса после следственного эксперимента 15 марта 1960 г., Дэвид сказал одному из полицейских, что если объяснить причину его преступления одним словом, то это, вероятно, будет слово «ревность»; однако, как и до этого, он был не в состоянии объяснить, почему жертвой стала мать его друга.

В 1963 г. 17-летний негр из штата Джорджия застрелил своего школьного друга. Возможным мотивом было ревнивое отношение убийцы к тому, что жертву выбрали старостой их школьного класса. Следствие обнаружило, что перед этим преступник «из зависти сорвал несколько избирательных плакатов своей жертвы»[152]152
  The Atlanta Journal, October 28, 1963.


[Закрыть].

Весной 1957 г. в окрестностях города Детмольд в Западной Германии студент консерватории из Греции убил студента консерватории из Турции. По этому поводу один журналист писал: «Что стало мотивом преступления? Следствие буксовало до тех пор, пока не обнаружило, что оба молодых человека учились в консерватории в Детмольде. …Убитый был более талантливым и успешным. Среди сверстников турок тоже был более популярен»[153]153
  G. Zöller, 'Scotland Yard in Wiesbaden,' Rheinischer Merkur, March 18, 1960, p. 24.


[Закрыть].

Завистливого убийцу, мотивы которого не следует путать с мотивами вооруженного грабителя, можно часто встретить в этнографической литературе о примитивных народах. Например, среди жителей какого-либо из островов Фиджи – членов команды одной лодки – могла возникнуть сильная зависть в том случае, если после долгого плавания одному из них удавалось более удачно обменять свои товары, чем остальным. Его судьбой часто становились яд и «черная магия»[154]154
  R. F. Fortune, Sorcerers of Dobu, New York, 1932, p. 210.


[Закрыть]. Следует в очередной раз напомнить, что нет никаких признаков того, что когда-либо существовали примеры примитивных сообществ – вне зависимости от того, насколько простую жизнь они вели и насколько тесно были связаны их члены – проникнутых тем духом коллективной собственности, который якобы устраняет зависть, устраняя частную собственность, как хотели бы нас убедить западные творцы утопий.

Опять-таки, зависть всегда входила в мотивы тех, кто обвиняет других в каком-либо преступлении, и тех, кто, выступая в качестве свидетеля, будет искажать свои наблюдения и показания до тех пор, пока наконец не убедит себя в том, что обвиняемый виновен. Современной криминологии известно явление под названием «преследование красавицы», подозреваемой в убийстве, – считается, что положение таких женщин не слишком улучшилось со времен процессов ведьм. До Первой мировой войны об этом писал, например, Карл Краус; его тексты были недавно переизданы Хайнрихом Фишером (Heinrich Fischer) под названием «Мораль и преступность» (Sittlichkeit und Kriminalitäd)[155]155
  P. Kipphoff, ‘Hetzjagd auf die schone Frau. Vorurteil, schlechtes Gewissen und Eifersucht von den Hexenverfolgungen bis zum Mariottiprozess,’ Die Zeit, April 10, 1964, p. 10 f.


[Закрыть].

Самая чистая форма экзистенциальной зависти проявляется во время катастроф, когда люди из зависти к другим, чьи шансы на выживание они оценивают как более высокие, выбирают один из нескольких разных способов спасения и стремятся уничтожить другие возможности выживания или побега. В своей книге «Корабль» (The Boat) Уолтер Гибсон рассказывает о том, что случилось во время Второй мировой войны, когда голландский корабль Rooseboom с 500 эвакуированными из Малайзии на борту был торпедирован посередине Индийского океана. Гибсон, один из 135 уцелевших, утверждает, что, кроме того что в одной из спасательных шлюпок пять солдат, объединившись, выкинули за борт 20 переживших кораблекрушение, те, кто сами бросались за борт, не выдержав голода и жажды, казалось, завидовали другим, стремившимся остаться в шлюпке и сохранявшим надежду выжить, с которой они сами уже расстались.

Гибсон вспоминает: «У каждого самоубийства была одна странная черта. Как только люди решались прыгнуть за борт, их, казалось, начинало раздражать то, что у остающихся сохранялся шанс на выживание.

Они пытались схватить съестные припасы и вышвырнуть их за борт. Перед тем как прыгнуть в океан, они пытались вытащить из шлюпки затычку, чтобы она дала течь. Казалось, их безумие всегда принимало одну и ту же форму: они должны уйти не в одиночку, а забрать с собой всех остальных»[156]156
  W. Gibson, The Boat, London, 1952, p. 35.


[Закрыть].

Вандализм

Вандализм – это широкоизвестное понятие в уголовном праве англоговорящих стран, которое означает нанесение бессмысленного и злонамеренного ущерба частной или общественной собственности или ее уничтожение, не влекущее за собой никакого материального выигрыша для того, кто совершает этот акт, и при этом часто требующее от него значительных усилий[157]157
  E. M. Thrasher, The Gang. A Study of 1313 Gangs in Chicago, 1st ed., 1927, переиздано Дж. Шортом (J. F. Short, Jr.), Chicago, 1963, p. 77 f. См. также: T. R. Fyvel, Troublemakers, 1962. В качестве современного понятия криминальной социологии преступности вандализм также появляется в: D. C. Gibbons, Changing the Lawbreaker, Englewood Cliffs, 1965, p. 35. Гиббонс ссылается на: M. B. Clinard and A. L. Wade, and others, ‘Toward the Delineation of Vandalism as a Sub-Type of Juvenile Delinquency,’ Journal of Criminal Law, Crim inology and Police Science, Vol. 48, 1958, p. 493–439. A. K. Cohen, Delinquent Boys. The Culture of the Gang, Glencoe (Ill.), 1955, p. 183 ff. – автор этой книги рассматривает вандализм как основную характеристику поведения антисоциальных молодежных банд в Америке и почти доходит до концепта «зависть», когда называет эту гангстерскую субкультуру злобной и полной бессмысленной враждебности. Журнал Federal Probation, орган американской пенитенциарной системы, писал о симпозиуме по вандализму в мартовском номере за 1954 г. (Vol. 18).


[Закрыть]. В немецком законодательстве нет вандализма как отдельного состава преступления. Так, когда мартовским утром 1966 г. у 20 частных автомобилей, припаркованных на одной из улиц Висбадена, оказались порезаны шины, полиция сделала прессе следующее заявление: «Мы не можем обнаружить мотив преступления. Разумеется, это не то, с чем мы сталкивались раньше, когда человека обманули и обидели в стране А, может быть, даже депортировали из нее, а потом он, уже находясь в стране В, вынимает нож и протыкает шины всем автомобилям с номерами страны А». Детектив может представить себе просто акты мести, сколь угодно иррациональные, но, если для мести нет явной причины, вандализм кажется ему необъяснимым. Однако достаточно несложно представить себя на месте молодого хулигана, бедняка или просто какого-нибудь человека, который несколько раз не смог сдать на права и впадает в завистливую ярость при виде машины, ожидающей счастливого водителя. Вытеснение зависти как понятного (и с точки зрения антропологии явного) мотива является настолько фундаментальной чертой большинства из нас, что даже опытный детектив не готов рассматривать этот вопрос – в ходе допроса обвиняемого или частным образом, наедине с собой.

Слово «вандализм», обозначающее бессмысленное разрушение, как правило относящееся к объекту, который в культурном, т. е. в эстетическом, отношении недоступен виновному, используется с 1794 г., когда епископ Блуа Анри Грегуар впервые употребил его в связи с уничтожением произведений искусства в Риме во время его захвата вандалами в 455 г. Немногие появившееся позже работы по вандализму, доступные по немецким источникам XX в., посвящены исключительно тому, что вандалы не вели себя в Риме как «вандалы». Для нас, однако, эта сторона дела не имеет значения.

Как и поджог – хотя в случае поджога завистник обычно знаком с жертвой, – простой вандализм, который, разумеется, может принимать форму поджога, лучше всего объясняется рессентиментом и завистью. Вандализм – это регулярно повторяющееся бытовое явление американской жизни, в особенности часто встречающееся в новых школах для детей беднейших слоев, особенно принадлежащих к меньшинствам. В передовице New York Times от 20 ноября 1959 г. выражалось возмущение в связи с тем, что архитекторы новых школьных зданий вынуждены учитывать возможные акты вандализма. В новых школах Нью-Йорка должно было быть меньше окон, а сами окна тоже должны были быть меньше по размеру и иметь проволочные сетки, стальные решетки и засовы, что превращало их в подобие тюрем. Влияние вандалов на архитектуру школ, по мнению Times, связано с огромным количеством актов вандализма в Нью-Йорке. В феврале 1959 г. в Восточном Гарлеме открылась новая школа, а к ноябрю окна в ней разбивали 589 раз. В 1958 г. департамент образования Нью-Йорка был вынужден заменить 160 тыс. оконных стекол и сделать ремонт после 75 поджогов. Многие наблюдатели полагают, что одной из причин роста вандализма в США является нежелание властей выступать с прямыми требованиями компенсации ущерба, обращенными к родителям виновных.

Нам представляется, что частые акты вандализма, особенно в новых, современных и хорошо оборудованных американских школах, построенных для неимущих, доказывают, что за такими преступлениями стоит мотив зависти. На ребенка трущоб ежедневный контраст между его «домом» и роскошью блистающих стеклом и металлом, кондиционированных классов школы действует как раздражитель. Если он, кроме того, испытывает трудности с обучением, то воспринимает школу как мир, к которому он никогда не будет принадлежать. Он знает, что когда его пребывание в школе закончится, на рабочем месте его ничего подобного не ждет. Самое вероятной реакцией, как может ожидать, станет то, что он даст разгуляться своему гневу и зависти. Показательно, что хронический вандализм школьников, типичный для середины 1950-х, сегодня, десять лет спустя, распространился на университеты. Во многих случаях эмоциональные корни такого поведения те же самые.

Правда и то, что в Соединенных Штатах происходит все больше случаев вандализма с участием детей из семей, принадлежащим к среднему и высшему классам. Однако даже в этих случаях они, возможно, протестуют против слишком совершенной среды, к созданию которой они не имели отношения. Они пробуют понять, сколько готовы «проглотить» взрослые. Все более великодушное – в соответствии с принципом «все понять, все простить» – отношение к обвиняемым судей ювенальных судов, которые занимаются преступлениями несовершеннолетних, я полагаю, вполне могло повлиять на рост актов вандализма, совершаемых детьми и из хороших семей.

Типичное для вандала поведение продемонстрировал человек, который в ноябре 1952 г. в Бриджпорте (Коннектикут) поджег пять автомобилей и сказал полицейским: «Я не мог позволить себе собственный автомобиль, и мне не хотелось, чтобы они были у кого-то другого»[158]158
  Time Magazine, Novembers, 1952.


[Закрыть]. Такой вариант поведения представлялся ему более удовлетворительным, чем кража машины.

Почти трагикомическим представителем типа мотивированного завистью преступника был английский профсоюзный деятель, имевший привычку начинать у себя на фабрике забастовки без санкции своего профсоюза. Когда профсоюз призвал его к ответу, он объяснил свои действия так: «Несколько раз я останавливал работу на фабрике оттого, что была хорошая погода и мне хотелось сходить на рыбалку. Я не хотел, чтобы другие получили зарплату за месяц больше, чем я»[159]159
  Fortune Magazine, July 1952, p. 60.


[Закрыть].